— Да. Твой дворецкий — мой сын, — спокойно сказала Ивита.
Я почувствовал, что назревает конфликт. Мне следовало привыкать к роли руководителя, и я сразу решил привести всех в чувства.
— Господа! Прошу, мы все очень устали. Давайте все коротко обозначат свои мысли, и…
Серафимион меня перебил.
— Да, я знал, что он полукровка, и, признаться, когда увидел сегодня Сеяную-гмонни, то первой мыслью было, что ты можешь быть ему родственницей. Но я и не думал, что попаду в яблочко!
Ивита флегматично выпустила ещё облачко дыма.
— Он родился здесь ещё в мой первый визит на Скрадо. Ах, я была тогда помолодевшей, моему мужу опостылели мои эксперименты со внешностью и он покинул меня, отправившись на стройку. И… Это было больше работой, хотя симпатию к моему смертному любовнику я, конечно, испытывала.
Вот тебе и моногамия, мысленно усмехнулся я. Но вида не подал, да и перебивать не хотелось. Серафимион немного успокоился, полюбопытствовал:
— Олаф… говорил, что его отец был простым виноделом, да? Откуда-то с Тёплого Берега Цамунц?
— Да… Рослый, красивый, с иссиня-чёрной кожей, с кудрявой бородой. Великолепный мужчина!
Тут и у меня язык зачесался — да и ситуация требовала перевести тему.
— Тётушка Ивита, подскажите, а каково это — быть… гмонни?
— Ну, во-первых, в экстренных случаях я сравнительно быстро могу перестраиваться обратно в человека. Упаковка ДНК Сеяных в стволовые клетки и ложные клеточные ядра. С репликацией генов-маркеров, отвечающих за ключ Способности. Ты же программист, должен понимать, как работают виртуальные машины?
— Шикарно! Хотя я не программист. Хотел бы я попробовать, да. Так ты, получается… оборотень?
— Вроде того. А во-вторых…
Она выпустила колечко дыма, оно медленно пролетело в воздухе и ровно влетело в «вентиляционный» портал.
— Я не стала гмонни полностью, конечно, как не старалась. Любая такая серьёзная переделка организма — это определённая травма, и физическая, и духовная. Человеческое восприятие красоты, конечно, мне до сих пор не чуждо. Но когда настолько глубоко переделала свой организм, что воспринимаешь себя представителем другой расы, и когда веками живёшь среди этой расы — меняются и вкусы.
Тут я обратил внимание на Серафимиона. Он не успокоился — всё ещё нервно сжимал ручку управления, чуть ли не со злобой. В похожем состоянии я видел его только один раз, когда он познакомился с Энтоном, приняв его за вражеского полукровку.
— Серафимион, как ты?
— Да нет. Я даже рад, просто… грустно, что я годами не замечал рядом с собой, как бы это помягче сказать. Шпиона? Предателя?
— А вот тут ты ошибаешься. Олаф передавал сведения только первые лет пять. Позже он сказал, что не имеет желания участвовать в политических игрищах. Он выходил на связь всего пару раз в году и рассказывал о том, как ему хорошо, как комфортно он живёт, и в каких прекрасных местах ему удалось побывать благодаря тебе. При этом даже расположения твоих поместий мы рассчитывали сами, без его помощи.
— Поместья, — грустно кивнул Серафимион. — Теперь придётся отдать всё родственникам.
— Думаю, Халиб договорится. А Олафа мы с радостью встретим в нашем временном Дворце. Вон, кстати, он! Тормози!
Мы приземлились уже на знакомой просеке. Рядом с «Единорогом-3» горел большой костёр, вокруг которого сидели четверо — огромный Иоганн, Рюрик, Энтон и Йеркут. Рядом лежал свернувшийся клубком Илонмаск и лежали свежеобглоданные кости и шкура того самого гипербобра, которого поймал наш гиант. Бард играл что-то на вполне человеческой шестиструнной гитаре — вероятно, обнаруженной где-то в запасах «Единорога». Иоганн внимательно слушал, кивал, а Энтон с Йеркутом покручивали шампуры над импровизированным мангалом. Наше приземление они не заметили, лишь Иоганн задумчиво повёл носом. Я догадался, в чём дело.
— Невидимость отключи, — попросил я Серафимиона.
Компашка мигом дёрнулась с места — гиант схватил в две из трёх лап длинные копья, лежавшие под ногами, Энтон потянулся рукой за пояс, а Рюрик едва не разбил гитару о колено. Но парой мгновений спустя все разглядели нас и положили оружие обратно.
— А мы уж думали, что вы не придёте, — сказал Энтон. — О, Серафимион? Теперь ты с нами?
Серафимион кивнул. Стоявшая у входа огромная коробка, похожая на старый советский магнитофон, дублировала его слова протяжным рыком, в котором угадывалась речь гианта. Заметив моё недоумение, Энтон кивнул.
— Тут Лия, когда уходила, достала какую-то штуковину — типа автопереводчика со всех языков. Работает плоховато, но нашему новому приятелю всё понятно. Так что, Серафимион.
— Да, полукровка, я решил сменить работодателя. Мы договорились на Совете, что Станислав станет Хозяином Южного Дворца.
Энтон махнул рукой, приглашая к столу.
— Чувствую, предстоит долгая история? Мы как знали!
— О-о-чень кста-ти мы устроили ша-шшлык на с-ве-жем воз-ду-хе, — поддакнул Иоганн, а затем и автопереводчик. — Хо-тя госпожа Камен-ная червячка Ли-ия, уходя, ангажировала из-готовление еды в каменных условиях.
Последний говорил с глупыми ошибками, растягивая слова в стиле архаичных голосовых синтезаторов из девяностых годов — сразу захотелось его доработать и улучшить.
— Включите кто-нибудь нормальный автоперевод! Сейчас вспомню Алгоритм.
Серафимион прошёлся, пожав всем руки — Энтону, скра, гианту, которого, кажется, ничуть не испугался, притормозил у Йеркута и представился:
— Серафимион Стефанович Третий, Пятое поколение, сын…
— Он мне не нравится, — Йеркут не подал руки, поднялся и направился внутрь стальной крепости.
Энтон поймал растерянный взгляд Серафимиона и бросил:
— Привыкай.
Наш новый коллега кивнул, поднял шампур, вытащил кусок мяса и принялся вещать с полунабитым ртом.
— А вы знаете, господа, почему гианты называют нас, а заодно и гмонни, «каменными червями»?
— Я знаю, но не скажу, раз уж вы решили поиграть, — сказала Ивита. — С вашего позволения, я пойду в дом, проверю, как там на кухне дела.
— Так вот, дело в том, что впервые гианты увидели их в окнах домов, когда вышли к свежепостроенным городам первых гмонни на континенте. Дома были каменные, многоэтажные, а сами гианты, да и форсти, с которыми они торговали и торгуют, таковые тогда не строили. Они подумали, что это такие особые скалы, в которых люди прогрызли дырки. Вот и называют до сих пор всех двуруких «каменными червями».
Пока он всё это вещал, я подошёл к Энтону и показал ему телефон из кармана. Тот округлил глаза:
— Откуда это… Я видел такие только на Рутее. Это из твоей прошлой жизни?
— Ты плохо изучил мою капсулу. Сможешь зарядить? Вольтаж и распайку укажу завтра.
— Ага. Здесь ремонтная мастерская небольшая есть. И паяльник!
— А спалить не боишься? — прищурился Энтон. — Ценный же… экспонат.
— Боюсь! Слушай, а что если…
Я положил телефон на пол. Посмотрел на него, как обычно делаю, наводясь курсором. «Язык мой, приди ко мне», — попросил я. Но ответила тишина. У каждого языка должен же быть какой-то вход в обработчик, понял я. И, если предположить, что язык сформировался во мне самостоятельно, то это должно быть что-то из знакомого и привычного.
И при повторном взгляде на смартфон я понял, что это. Мой большой палец начертил в воздухе графический ключ разблокировки экрана.
— [Селект, Экзекьют копи-пэйст, нафиг]!
На полу щёлкнуло, и рядом с моим телефоном появился точно такой же. Затем — ещё один, который я протянул Энтону.
— Попробуй зарядить пока этот, тестовый. Этот я попробую зарядить сам, Алгоритмом. Если получится — задеплоим и на проде… на рабочем варианте попробуем, то есть. А пока я отправлюсь спать.
Каюта капитана оказалась обставлена достаточно аскетично, хотя выглядела уютной. Письменный стол с разбросанными на нём картами, журналами и книгами, какие-то безделушки в углу. За дверью оказались туалет и душевая — почти такой же конструкции, что и в отеле в Теньгороде. Я разделся, включил воду и в очередной раз подумал, что нет ничего приятнее, пожалуй, чем тёплый душ после тяжёлого рабочего дня.
Вода, правда, пахла болотной тиной, и долго мыться не удалось. Интересно, как тут организовано водоснабжение? После душа оделся в обнаруженную в шкафу свежепостиранную пижаму. На крохотном бронированном окне я увидел цветочный горшок — достаточно новый, но пустой. Из него торчала только палка-подпорка и виднелась странная лунка и пара засохших цветков. Как будто его выдернули из горшка.
— Странно, — пробормотал я и услышал стук по дверному косяку.
— Тук-тук.
В дверях стояла Мия — на этот раз в том самом платье, которое было на ней, когда я впервые её увидел на приёме в Теньгороде. Я поставил горшок обратно.
— Привет, заходи… стул только один, правда.
— Ничего, сяду на кровать. Я зашла поздравить. Честно, я очень рада, что буду работать на тебя!
— Ну, да, если бы не ты — я бы про вас тоже не узнал бы. Либо узнал бы только после визита Милены.
— История не знает сослагательного наклонения — кажется, так говорили мудрецы в древности? Правда, есть те из нас, кто верит в множественность вселенных. Что вселенная дробится каждые пару мгновений, либо что её деление происходит во время важных событий — например, переноса планет.
— Что вообще их перенёс? Что нас, Сеяных, создал?
Она грустно вздохнула.
— Сеятели. Или Сеятель, он же Бог. Или сама Вселенная — никто толком не знает. Были исследователи, потерявшие рассудок в попытках определить это. Были те, кто пытался вычислить бывшие расположения новых планет и отправился к соседним звёздам, чтобы поискать следы переноса — дальше Альфа Центавры никто не дошёл, возможно, только кто-то из Первых. На некоторые загадки даже мы не знаем ответы, и по сути используем Способность как «чёрный ящик». Ладно хоть научились мана-тонны вычислять правильно, а то был бы бардак.
Я снова подошёл к окну.
— Бардак, угу. Вот скажи, почему этот цветок помер? Здесь явно у капитана был цветок, а теперь его нет.
Мия рассмеялась, подошла поближе.
— Потому что в замке Халиба Алгоритмы пишут стажёры. Ваш Алгоритм уничтожения и фильтрации объектов войны находит и удаляет только неживые объекты, а те, что живые и не входят в группу — оставляет на месте. Когда ты уничтожил старый «Единорог-3» — цветок просто свалился из исчезнувшего горшка куда-то на лужайку, вместе со всеми бактериями из сантехники и насекомыми из кухни.
— Жаль, — подумалось мне.
Я подумал — а не спросить ли про телефон, наверняка она могла бы его зарядить. Но её ладонь неожиданно легла на мою руку, державшую этот несчастный горшок. А потом отдёрнула руку, словно испугавшись. Честно говоря, я в этот момент почувствовал, что меня к ней тянет — так не тянуло ни к Тизири, ни у Ийю. В ней была одновременно и мудрость, и спокойствие, и какая-то необычная восточная женственность вперемешку со скромностью, что прикосновение меня завело с полоборота.
А ещё… ещё у неё была сестра-двойняшка, а это, надо сказать, достаточно мощный фетиш.
Но нет. Я снова принялся искать оправдания. Нельзя же так, подумалось мне. Она теперь моя подчинённая. Крутить интрижки с тремя одновременно! А где же моногамия? А как же первая любовь, которая, как оказалось, до сих пор жива и лежит не весь где в стеклянном гробу? Но я опоздал.
— Станислав, мне неудобно, но мне показалось, или?… — тихо сказала она, всё ещё не думая отстраняться.