Туманная река 3

Глава 1

Студент второго курса медицинского института Виктор Прохоркин всю ночь тревожно ворочался с боку на бок. Сначала его донимала вечерняя жара, а потом порывистый ветер с громким шумом разметал открытые настежь окна и чёрное небо окрасили резкие огненные грозовые вспышки. От каждого громкого хлопка разбушевавшейся стихии Виктор нервно вздрагивал. Его хорошо развитое воображение рисовало диковинные картины небесного боя невидимых человеческому глазу сил, где Боги в колесницах метали громы и молнии в свирепых драконов, а те в свою очередь отстреливались огненными шарами.

— Что ж вы там всё не угомонитесь? — прошептал Виктор.

От досады на весь мир, в котором всё было не так, он лег на бок и сверху раздраженно накрыл свою, гудящую от тяжелых мыслей, голову подушкой. В кровати же напротив беззаботно посапывал его старший брат Антон, гордость семьи и пример для подражания в школе. Всю жизнь младший Прохоркин из всех углов слышал, что нужно брать пример с Антоши, который никогда так не поступал, и никогда никого не подводил. А однажды отец ему так прямо и сказал, что за Антона он совершенно спокоен, а вот что из тебя вырастит, охламон, абсолютно не понятно.

Поэтому утром, не успев позавтракать и широко позёвывая, младший Прохоркин в очередной раз опаздывал на производственную практику. Благодаря протекции отца его распределили в самое козырное место, в госпиталь имени академика Бурденко. Жил Виктор в пяти минутах ходьбы от памятника Маяковскому, на Горьковской улице, и до места производственной практики предпочитал добираться исключительно на троллейбусе.

— Слышал, что вчера случилось? — вполголоса говорили два парня на остановке.

— А как же! Сборную СССР по боксу утихомиривала дивизия Дзержинского.

— Да не по боксу, — к парням подошёл мужик в шляпе, — а по штанге. Юра Власов один десятерых гонял.

— Ага, штангой отмахивался, — криво усмехнулся один парнишка, — ну и брехун ты, дядя!

— Не-е-е, не штангой, блином! — засмеялся другой паренёк.

— Не знаю чем! — разгорячился мужчина, — но десятерых солдатиков привезли в больницу с переломами средней тяжести. Это мне свояк по секрету сообщил.

В забитом, по самое не могу, троллейбусе тоже все обсуждали вчерашнее происшествие. И чего только народ не сочинял буквально на ходу под бесшумное покачивание электротранспорта. И то что, бравые бойцы ловили в сборной СССР американского шпиона, который владел секретами запрещённой борьбы джиу-джитсу. И то, что наоборот боксёры сборной страны сами скрутили пьяных, ушедших в самоволку, срочников. А один мужчина средних лет в очках вообще сморозил нелепость, что это были совсем не боксёры, и не штангисты, а баскетболисты. И весь троллейбус поднял этого шутника на смех.

— Ну, ты и мастер заливать! — отвечали чудаку, — баскетболисты баскетбольными мячами, наверное, отстреливались!

— Не баскетболисты, а один баскетболист голыми руками двадцать человек поломал! — сказал очкарик и уставился в окно, наплевав на мнения большинства.

— А чего теперь Юрке то будет? — перевёл разговор в более конструктивное русло рыжий здоровый парень в кепке, которого вдруг забеспокоила дальнейшая судьба нашего прославленного штангиста.

— Выговор с занесением в личное дело будет, вот чего! — прошипел ему снизу старичок, сидящий на одиночном посадочном месте у окна, — нечего на тренировке пить!

— Чего пить? Чего пить! — загудел рыжий здоровяк, — я ведь не посмотрю что ты, отец, одной ногой в могиле, я ведь и вторую туда могу передвинуть!

— Ишь чего удумал! — взвизгнула рядом стоящая полновато-фигуристая в цветастом платье женщина, — вы посмотрите на него, вторую ногу он передвинуть хочет! — обратилась она уже к совести посмеивающихся пассажиров.

— Да ладно, — рыжий натянул кепку посильнее на глаза и отвернулся.

— И не прижимайтесь ко мне, — одёрнула его бравая защитница стариков, — мне может быть это неприятно!

— Не по квалификации станок выбрал, фрезеровщик! — ляпнул кто-то с передней площадке.

И весь троллейбус тут же грохнул от смеха, позабыв о происшествии, случившемся накануне.

Виктор Прохоркин, ещё раньше потеряв логическую нить бурных городских сплетен, был полностью погружён в свои невесёлые мысли. Дело в том, что закончив школу почти на одни четвёрки, что в семье однозначно сочли, как позор, он хотел было отнести документы на поступление в литературный институт имени Горького. Но все домашние восприняли идею непутёвого сынули откровенно в штыки. Утром его начинала обрабатывать «автоматными очередями» бабушка, упирая на то, что писатель — это не серьёзная профессия, и брать нужно пример с Антошеньки, который поступил на факультет международных отношений в МГУ. Днём Виктора забрасывала «минами» мама, что такого несобранного и не организованного мальчика, может спасти только поступления в медицинский институт, где у них с отцом полно друзей и знакомых. А вечером младшего Прохоркина начинала мутузить «тяжёлая артиллерия» в лице главы семейства.

— Я тебе, Виктор, так скажу, — отец опрокинул для аппетита крохотную рюмочку коньяка, которую в народе называли мухой, — если пойдёшь учиться на писателешку, договорюсь, чтобы тебе дали место в общаге, а остальные средства для пропитания будешь добывать сам.

— Вагоны мне, что ли разгружать? — пробухтел младший сын.

— Я в твои годы, между прочим, разгружал, — отец сурово посмотрел на своего недотёпу.

Одним словом, скрепя сердце, Виктор поступил на лечебный факультет в мединститут имени Пирогова. Еле-еле сдав две сессии, зимнюю и летнюю, и переползя на второй курс, младший Прохоркин вновь высказал своё твёрдое намерение забрать документы из Меда и подать их в институт, где царят Каллиопа, Полигимния, Эрато и прочие полезные творчеству музы. В ответ, утром заработал «автомат» бабушки, днём «миномёт» матушки, а вечером «тяжёлая артиллерия» батюшки. В довершении всего перед сном младшего брата подначивал старший, Антон. Он теперь часто возвращался домой не раньше одиннадцати вечера, так как гулял с девочкой из хорошей интеллигентной семьи.

— Что жрать то будешь, писатель про заек? — смеялся он, красуясь в новомодных московских штанах, в джипсах, на которые из семейного бюджета было выделено почти тысячу рублей!

— Думаешь, Тоха, из меня не получится путёвый литератор? — вяло отбивался Виктор.

— Из тебя? — Антон ещё раз крутанулся перед большим зеркалом, которое он вместе с отцом прибил на входную дверь в их общую комнату, — а кто для школьной стенгазеты в статье про немецких поэтов гуманистов перепутал Бебеля с Бабелем?

— Подумаешь, — Виктор обиженно засопел, — когда это было, уже и не помнит никто.

На самом деле над этой историей вся родня потешалась уже не один год. Просто младший Прохоркин был человеком крайне рассеянным и быстро увлекающимся. Когда он готовил статью про Генриха Бебеля, листая том отцовской «Большой советской энциклопедии», Виктор так зачитался, что проглотил на автомате автобиографии и Августа Бебеля и Исаака Бабеля. Потом прочитанный материал тщательно в голове смешался. В итоге на свет родилась статья под названием «Исаак Августович Бебель — немецкий поэт-гуманист, писатель, драматург и журналист». Отец несостоявшегося школьного стен-газетчика смеялся, читая черновик статьи, до икоты.

— Нет, брат, правильно батя говорит, чем быть плохим нищим писателем, будь лучше травматологом, у которого в нашей стране всегда будет кусок хлеба и кусок колбасы сверху. Как штанишки? — Антон подмигнул брату.

— Штанишки ништяк, — пробубнил Виктор, — только в жизни есть вещи поважнее, чем колбаса и джипсы.

От троллейбусной остановки Прохоркин бежал, перепрыгивая через лужи, как мировой рекордсмен по бегу с препятствиями Семён Ржищин, однако на десять минут все равно опоздал. Тяжело дыша, он ввалился в вестибюль главного военного госпиталя имени Бурденко.

— Виктор, ну где ты пропадаешь! — окрикнула его старшая медицинская сестра Глафира Тихоновна, — знаешь, где находятся отдельные палаты на третьем этаже?

— Налево в конце коридора, — просипел Прохоркин, все ещё пытаясь восстановить дыхание.

— Живо туда, — Глафира Тихоновна достала записную книжку и что-то в ней пометила, — присмотришь за новым больным, сделаешь ему фурацилиновые примочки и будешь следить за общим состоянием.

— Сейчас только переоденусь, — Виктор трусцой побежал в раздевалку.

— Итак, сестёр не хватает, ещё это шалопай на мою голову, — пробубнила себе под нос старшая медсестра.

Облачившись в халат, медицинскую шапочку и сменную обувь Прохоркин буквально через три минуты стоял у входа в отдельную палату и не решался в неё зайти. Так как прямо посредине дверного проёма на стуле сидел на посту спящий милиционер.

— Извините, можно я протиснусь, — Виктор тихонько потряс рукой блюстителя порядка за плечо.

— Что? — милиционер резко схватил Прохоркина за руку и больно сжал её.

— А-а! — вскрикнул от неожиданности Виктор.

— Простите доктор, не узнал! — охранник подскочил и взял «под козырёк».

— Я не доктор, — заикаясь, стал оправдываться Прохоркин, — я студент на практике. Можно я пройду к больному, мне Глафира…

— А-а, — усмехнулся милиционер, — студент, значит. Запомни студент можно Машку за ляжку, можно козу на возу, а ты должен обращаться к старшему по званию так, разрешите… э-э… Короче проходи.

Виктор, наконец, вошёл в узкую, как пенал, палату. На единственной кровати лежал человек неопределённого возраста, лицо его так распухло, что чем-то смутно напоминало арбуз, из которого выглядывал маленький кончик носа. Вместо глаз у пострадавшего в непонятном происшествии были две узкие щели. Прохоркина от внешнего вида больного немного передёрнуло. Виктор достал из бутылька на тумбочке таблетку зеленовато-жёлтого цвета, растолок её в ложке и растворил в стакане с водой. Затем стараясь не смотреть на лежащего без движения пациента, стал куском, сложенной в несколько слоёв и смоченной в растворе марли, обрабатывать гематомы на лице.