Туманная река 3

Глава 25

В утренней прохладе в ленивых звуках прибрежных волн дремал медленный римский Тибр. На берегу реки было привычно пустынно. Итальянцев ещё не обуяло массовое стремление к долголетию и здоровому образу жизни. Спортсмены же из Олимпийской деревни и без того замученные ежедневными тренировками досматривали последние сны. Рыбаки, которым никогда не спиться сидели, как скрюченные статуи в своих лодочках, обречённо уставившись на воду. А я трусцой отмерял уже третий километр.

— А я думал ты уже не придёшь, — выскочил откуда-то с боку Том Мешери.

Мы вместе пробежали ещё один километр и остановились, когда перед нами выросло какое-то заброшенное строение. Мы вошли внутрь.

— Тебе предлагает совет лиги единовременную выплату в миллион долларов и переход в любой американский клуб НБА, — сразу же перешёл к делу Мешери.

— Почему не два? — я сделал расстроенное лицо.

— Таких денег нет даже у Уилта Чемберлена, — опешил Том.

— А ты откуда так хорошо знаешь русский? — задал я вопрос, который меня мучил с самого начала.

— Моё настоящее имя, Томислав Мещеряков, я русский, — печально улыбнулся парень.

— Понятно, потомок белоэмигрантов, — я тоже усмехнулся, — не поеду я в твою Америку. У меня в Союзе друзья, девушка любимая, да я бы и сюда в Рим не поехал, если бы мне не запретили музыкой деньги зарабатывать.

— Ты не хочешь стать звездой спорта? — Томислав сделал глаз по пять копеек.

— Я хочу, чтобы страна, в которой я живу, стала нормальным человеческим государством, — я отчаянно, как шашкой, махнул рукой, — чтобы ты вместе с родителями, получил визу, и спокойно приехал на свою историческую Родину, в Питер, в Москву, погулял бы по красной площади, сходил бы на могилу предков. Чтобы любой трудяга из СССР, мог бы позволить себе съездить в отпуск, в Грецию, Испанию или Турцию. Люди вообще должны путешествовать, смотреть Мир, это нормально!

— Это смешно, — рассмеялся Мешери, — кто ты? Просто обыкновенный пацан!

— Дайте, мне точку опоры, и я переверну Землю, сказал Архимед, — я показал руками, как работает рычаг, — мне бы найти эту точку опоры. А в Россиюшке потенциал ого-го! Народ умный, хитрый, трудолюбивый, ресурсов природных море. Ладно, рад был знакомству!

Я пожал руку и только намеревался пробежаться до деревни, как Том вновь завёл свою шарманку.

— А что мне передать совету лиги? — занудел он.

— Пусть обращаются к Никите Хрущёву о серии баскетбольных матчей звёзды НБА сборная СССР, — я почесал затылок, — четыре игры в штатах, четыре в союзе. Денег срубим, завались!

— Да у вас же нет шансов! — крикнул он мне в спину.

— Шансы всегда есть! — ответил я, и ломанулся на завтрак.

Санька Земакович второй день караулил Машу Ларионову на улице, что вела к ДК Строителей, которым руководила её мама, Галина Сергеевна. Два месяца он, после того как они вдрызг разругались, из-за этих проклятых денег, не видел свою подругу. Санька даже в Алуште попытался пойти по бабам, как говорил его друг Толик, но всё впустую. Машу из головы вытащить было не возможно. Вдруг заморосил неприятный московский осенний дождик. Санька поднял повыше воротник своей джипсовой курточки и спрятался под навес автобусной остановки.

— Льёт ли теплый дождь, подает ли снег, — подумал Земакович о превратностях осенней погоды, — могла бы получиться замечательная песня! Надо бы Богдану эту строчку показать. Быстрее бы он уже из своего Рима вернулся. Надоело слушать зудение Вадьки, то нельзя, этого тоже нельзя. Командир блин! О! Вот она, Маша! Подняла над головой газетку и смешно перепрыгивает через лужи. Эх, была, не была, — подумал Санька.

— Маша! Подожди! — крикнул он.

Девушка остановилась, но по её лицу было не понятно, рада она или нет. Земакович снял с себя джипсовую курточку и сделал над собой и Машей небольшой навес. Капли все равно лупили по ногам и телу. Но на лицо пока не опускалась ни одна дождинка.

— Я приехал! — улыбнулся Санька.

Девушка же ничего не ответила, резко развернулась и быстро зашагала в дом культуры. Земакович попытался подстроиться под стремительный темп движения, чтобы защищать своей курткой волосы Маши от дождя, но у него ничего не получалось. Вот сейчас она уйдёт и больше между нами ничего не будет, мелькнуло в голове Саньки.

— В заколдованном круге бегут мои дни, — прочитал он строчки новой песни, — вечера так унылы, беспокойны так сны. Серый дождь нервно шепчет — тебе не уйти. Заколдованный круг закрывает мечты.

Ребята забежали под козырек ДК Строителей и Маша остановилась.

— Богдан сочинил? — спросила она, перестав мучить Саньку заговором молчания.

— Это наша новая песня, — глупо улыбнулся Земакович.

— Я давно всё про вас поняла, — Ларионова убрала мокрую чёлку со лба, — Богдан пишет музыку, сочиняет стихи, даже джипсы эти ваши он придумал. А вы просто бездумные исполнители. Отними у вас Богдана и всё, не будет никаких «Синих гитар». Один лишь Толик останется, воображало!

— Ты не права, — Санька по-настоящему обиделся, — ты забываешь, что все мы из детского дома. Кроме нашей компании у Богдана, да и у всех нас нет больше ни одного родного человека во всём Мире. Мы ему платим самым важным.

— Чем же? — смутилась девушка.

— Дружбой, — Земакович развернулся и пошёл обратно под дождь.

Что мне всегда импонировало в итальянцах так, это их внезапное преображение, из расслабленных лентяев и раздолбаев в максимально хитрых и расчетливых соперников. Вот и сегодня девятого сентября в предпоследний день Олимпиады, весь первый тайм с ними страдаем. А, между прочим, американцы их вынесли 112:81. В первой половине ведём всего два очка.

— Хотел я тебя, Богданыч, для завтрашнего финала приберечь, — начал издалека главный тренер сборной, — но придётся тебе на паркет всё же выходить. Потому что некоторые не осознают, что сейчас весь советский народ, как один человек, прильнули к своим радиоприёмникам. Ждут победы со спортивных фронтов!

Ну, это Суренович загнул, подумал я, в лучшем случае прямой эфир идёт на Европейскую часть страны. А Урал и Сибирь, лишь завтра с утра послушают о том, как мы сыграем сегодня. А в деревнях, где у людей пока ещё даже паспортов нет, а кое-где и электричества, вообще объявят к вечеру. Хорошо хоть Никита выдал удостоверяющую личность бумажку жителям районных центров. Да, социализм маде ин СССР для всех разный. Одни, живущие в Москве и Ленинграде видят его одну сторону, с театрами, музеями, библиотеками, кино и прогулками на теплоходах, пока другие впахивают в деревнях за трудодни не видят этого ничего. И сколько в мировой истории не твердилось, что рабский труд — малопроизводительный, бесполезно. Кстати, это в полной мере можно было бы отнести к тому, моему миру и времени.

— Если бы Петров не запихал в конце дурной мяч, — включился в психологическую накачку второй тренер Алексеев, — то сейчас бы не выигрывали 34:32, а играли бы вничью! Муйжниекс, Валдминис, почему из углов плохо попадаете?

— Эвгений Николаэвич, — ответил капитан команды, — не летит сегодня. Вчера с бразильцами сил много отдали.

В этом Валдис Муйжниекс прав, потеряли мы игровой тонус, четыре дня балду гоняли. Да ещё эта история с Борей Никоноровым, меня выбила из колеи. Вернулся наш бродяга в аккурат перед игрой с бразильцами. Как забегали эти кэгэбешники. Наш Шлёпов громче всех орал.

— Кто тебя покрывал? Да я тебя по зонам затаскаю! Ты вообще эту заграницу в последний раз видишь!

— Ты что ли, штыковед, медали для страны завоёвывать будешь? — не выдержал я, так как всё дело происходило в холле, где жили мы с боксёрами, — сидите на нашей пролетарской шее, как паразиты! По всей стране вас, как тараканов в бомжатнике, и каждый хочет жрать. А случись что, вы первые перестроитесь и Родину сдадите.

Еле-еле я сдержался, чтобы не сунуть в его морду крысиную. Потом пол игры руки от злости тряслись, ведь умом понимал, что нужно успокоиться, но не мог. Намазал в первом тайме много. Целых четыре очка южноамериканцам отдали. Зато как разогнались во втором, 30:56 бабахнули. А общий счёт всего 62:84. Кстати, звёздно-полосатые после нас с бразильцами рубятся.

— Богданыч, ты всё понял? — обратился ко мне второй тренер Алексеев.

— Яснее ясного, — улыбнулся я, — поменьше суеты, побольше заброшенных мячей.

— Мы продолжаем нашу радиотрансляцию с Олимпийских игр из Рима, — Николай Озеров нервно заёрзал на стуле.

Вторую игру подряд провожу на валидоле, подумал комментатор, а ведь завтра играть снова с Америкой! Отработаю ещё два дня и в отпуск, нервы лечить.

— Итак, на вторую половину игры тренер Спандарян выпустил следующее сочетание игроков, — Озеров протёр платочком лоб, — центровой Петров, форварды Зубков, Вольнов и Корнев, разыгрывающий двадцатый номер Богдан Крутов. Александр Петров выиграл спорный мяч. Пас на Крутова, и Богдан переводит игру в зону атаки. Он получает заслон от Зубкова, второй заслон от Вольнова и врывается под кольцо. Бросок! Есть два очка в нашу пользу, 36:32. Да, сейчас придётся поломать голову итальянскому наставнику Нелло Параторе, что делать с нашей двадцаткой.

— Я Алезини взял! — крикнул я своим партнёрам давая понять, что опекаю разыгрывающего итальянцев, который мне чем-то напомнил российского игрока из будущего Василия Карасёва.

Марио хорошо прикрыл мяч корпусом и, не дожидаясь, пока я выгребу его у него из-под носа отдал на Джанфранко Ломбарди, по прозвищу Дадо. Эти двое нам сегодня, много крови попортили. Перед Дадо вырос как из-под земли Корней. Ломбарди отпасовал на центрового Антонио Калеботту, которого прикрыл Зубков. Калеботта пару раз стукнул мячом в пол, пытаясь продавить спиной нашего спортсмена, но я тут же бросился на подстраховку и резко перехватил мяч и откинул его на свободного Петрова. Итальянцы, кроме Алезини, быстро вернулись в защиту. Саша Петров вернул мяч мне, и мы всей пятёркой пошли на половину поля лазурно-синих. Алезини пару раз безуспешно попытался меня попрессинговать, но как говорится, руки у вас батенька коротки.

— Корней, уйди в край! — я показал Юре пальцами левой руки номер комбинации.

На тренировках мы для некоторых наработок придумали обозначения. Один палец, значит все встают широко, и я играю изоляцию, то есть обыгрываю в одиночку своего оппонента и иду на кольцо. Два пальца играем аллей-уп. Три — двойной заслон. Четыре — выводим крайнего на бросок. Кулак играем заслон с разменом. Пять пальцев, значит, крайний должен резко открыться под кольцом. Не все конечно в реальном матче работало, и мы часто по ходу импровизировали и находили другие продолжения атаки. Но некая определённость всегда давала дополнительную уверенность.

Я дождался, пока опекающий Корнея итальянец Дадо вытянется за ним в угол, и наш игрок резко рванётся под щит. Я тут же отдал пас на ход Юре. Корнеев выпрыгнул в паре метров от кольца, и сам в свою очередь сделал скидку на Сашу Петрова. Наш центровой аккуратно переправил мяч в корзину, 38:32.

После чего мы ещё дважды удачно отзащищались в обороне и я забили в быстрых отрывах два мяча. При счёте 42:32, Нелло Параторе взял тайм-аут.

Непередаваемая игра слов, так я для себя прокомментировал минутную миниатюру итальянского тренера. Какой актёр пропадает на тренерском мостике!

— Вот это совсем другое дело! — Николай Озеров, взял в руки микрофон, и расслабленно откинулся на спинку стула, — ко второй половине второго таймы разрыв в счёте вырос до двадцати очков. Ничего не может противопоставить Параторе наступательному напору нашей советской команды. А это значит, завтра нас ждёт самый настоящий финал. Битва за золотую олимпийскую медаль! Тренер Спандарян усадил Крутова на скамейку и выпустил реактивного тбилисткого динамовца Гурама Минашвили. И правильно, золотая рука нашего двадцатого номера завтра ещё ой как понадобиться.

Дожали мы окончательно посыпавшихся итальянских баскетболистов к концу игры, 54:98. Последние десять с лишним минут я лишь подбадривал с бровки своих партнеров по сборной, весело размахивая полотенцем. Интересно, думал я, потянем ли мы матчевую встречу против звёзд НБА? Там ведь собраны лучшие баскетболисты планеты. Профессионалы на все сто процентов. А у нас что? Пока тренер не прикрикнет, спортсмен ведь не перекрестится. А над мелочами вообще никто не работает! Как правильно корпус поставить, чтобы во время передачи никто мяч не перехватил, как ноги должны работать во время защиты, как мяч должен на пальцах лежать при броске. Вон, Круминьш до сих пор штрафные пробивает из-под «юбки». Анахронизм!

Я каждый день, здесь в Олимпийской деревне совершаю по двести выстрелов по кольцу перед сном, без всякого понукания Суреновича. И никто из команды ко мне ещё ни разу не присоединился, кроме Корнея, конечно. Вообще этот полулюбительский статус советского спорта много вреда приносит, потому что двум Богам служить нельзя. Ты либо любитель, который после работы в охотку стучит по мячу, либо профи, который ежедневно и самостоятельно живёт спортом. Во тогда и НБА крушить смело можно.

— Чего задумался? — весело толкнул меня в плечо Корней.

— Да надоела мне эта Олимпиада, разобраться бы завтра со штатами и в Москву, — улыбнулся я.

— Что итальянки разонравились? — хохотнул Юра.

— Нет, просто наши лучше, — я тоже толкнул Корнея в плечо.

На выходе из «Палаццетто делло Спорт» меня встретила Маура. Мои партнёры по сборной поулыбались, но ничего скабрёзного не сказали, когда я подошёл к девушке.

— Ты меня проводить? — спросила она.

— Если только до двери общежития, — улыбнулся я и, передав сумку с формой Корнею, двинулся по тёмным кривым улочкам Рима.

Мы большую часть пути до бульвара Пинтуриккьо прошли молча. Никто не решался начать разговор. Никогда не умел объясняться с барышнями, у которых не пойми какие мысли в голове.

— Ты меня не любить? — наконец первой спросила меня Маура Лари.

— Я с тобой дружить, согласна? — в темноте не было видно лица девушки, — я вообще через два дня уезжаю. И когда вернусь, не знаю.

— Я с тобой ехать в СССР, — Маура кинулась мне на шею и плотно прижалась ко мне, — я просить гражданин СССР.

— Хорошо-о-о! — неожиданно прокричал я так, что девушка сама отскочила от меня, — через год, если не передумаешь, я сам обращусь в советское посольство, чтоб тебе предоставили наше гражданство.

А через год, подумал я, много воды утечёт, и либо шах помрёт, либо осёл, как выразился бы Ходжа Насреддин, который обещал научить разговаривать осла, правда, через десять лет.

— До свидания! — крикнул я, помахав рукой, — завтра у меня важная игра! Аривидерчи!

И чтоб было меньше слёз, я припустил в Олимпийскую деревню. Нужно было, как следует выспаться, собраться с мыслями. И самое главное у меня возникло какое-то нехорошее предчувствие. И всю ночь мне снились волки, на которых велась охота, и я был одним из этих беззащитных хищников.