Туманная река 3

Глава 24

В среду седьмого сентября наш временный дом в Олимпийской деревне постепенно стал пустеть. Во избежание политических провокаций и прочих возможных эксцессов функционеры старались, как только заканчивались соревнования по-быстрому отправлять спортсменов на Родину. Так покинули Рим уже наши гребцы, велосипедисты, прыгуны в воду, пловцы, команда по водному полу, пятиборцы, борцы и боксёры. Само собой кроме Бори Никонорова, который пока не объявлялся нигде, ни в Олимпийской деревне, ни в Советском посольстве, ни в посольствах загнивающих капиталистических стран. Что характерно спортсмены с загнивающего запада спокойно гуляли, где хотели и ежедневно веселились в международном клубе Олимпийской деревни. Это что же за страна такая, которую нужно обнести вокруг колючей проволокой, чтобы из неё народ не разбежался, матерился я про себя.

— Где спрятался ваш Никоноров? — зашипел прямо на завтраке Шлёпов, который бесцеремонно плюхнулся за наш с Корнеем столик.

— Где, где, — усмехнулся Юра, — в гнезде, вот где?

— Мы с тобой Корнеев в Союзе отдельно поговорим! — Шлёпов, как поросёнок стал запихивать в себя бесплатную яичницу с беконом.

— А вы не угрожайте, — меня передёрнуло от этого зрелища, — я ведь в Москве молчать не буду. Всем расскажу, как вы среди спортсменов вели подрывную работу.

Кандидат наук по штыковому бою тут же подавился беконом и громко закашлялся.

— Да, да, — продолжил я, — это же вы Борю Никонорова подговорили бежать в Австралию. Вся команда подтвердит.

Шлёпов затравленно посмотрел на баскетболистов, которые за соседними столиками беззаботно трепались о чём-то своём.

— Поэтому если вы сейчас отсюда не уберетесь, то я вам в ваше вражеское рыло плесну такой же вражеской пепси-колой, — и я демонстративно налил сладко газированную заморскую отраву в стакан.

Штыковед посмотрел по сторонам и молча пересел от греха подальше.

— Ты чего моей пепси-колой расплескался? — похохатывая спросил Корней, — ну ты и псих! — добавил он.

Перед завтрашней игрой с бразильцами Суренович решил не нагружать команду дополнительными занятиями. Поэтому на баскетбольной площадке у самого берега Тибра мы потренировали аллей-упы, выход из-под заслона на ударную позицию и провели товарищескую двусторонку. Меня главный тренер попеременно заиграл сначала в одной команде, затем в другой.

— Из «Советского спорта» попросили интервью с тобой организовать, — сказал Суренович, когда вместо меня вышел в поле Озерс, — ты как? Не против?

— Газета дело хорошее, — улыбнулся я, — особенно если корреспондентка будет умненькая и симпатичная.

— Ну и лады, — пробурчал главный тренер, — ты это, только лишнего не ляпни. А то с этим Борей Никоноровым уже всем тренерам мозги выели. Почему не следите за спортсменами, они у вас гуляют, где хотят! Что мы няньки в детском саду?

— Чтобы я лишнего не ляпнул, — задумался я, — нужно интервью организовать сразу после обеда, у меня тогда настроение более миролюбивое.

Первое мое интервью в этом времени и мире решили записать прямо здесь, на втором этаже нашего жилого корпуса, в холле. В том своём времени я этих интервью сделал тысячу, правда, не я их давал, я их наоборот, брал. Ведь десять лет отпахал фотографом в различных журналах. Где и про спорт писали, и про моду и про медицину, и даже про историю. Вот так бывало, приедешь, диктофончик на стол, фоточки сделаешь, парочку формальных вопросов и готово. Думаете, такую ерунду не читали? Если интерьер подходящий, да мордашка красивая, да фигура сексуальная, то любую ерунду прочитают.

Я развалился на диване в ожидании, как минимум, мисс всесоюзной советской прессы. И даже прикрыл глаза, представив красивые ножки в капроновых телесного цвета чулочках. Вот что с мужчиной делает продолжительное воздержание! И хорошо, что Маура снова перевелась из Палаццетто в международный пресс-центр. А то держите меня семеро.

— Здравствуйте, — поздоровался со мной мужской голос.

Н-да, корреспондент «Советского спорта» был толстым, потным, с хитрыми бегающими глазками мужиком. И судя по носу, еврей. «Вы еврей? Нет, я русский! А я американский!» — вспомнил я старый анекдот. Корреспондент откровенно меня не удивили, он задал с десяток малозначимых вопросов. Кто первый тренер, кто второй, как я воспринял победу над США, о чём мечтаю в будущем.

— Вам не хватает заключительного вопроса, — остановил я уже складывающего свои записи репортёра, — чем финалить собираетесь статью? Между прочим, последнее слово всегда запоминается лучше первого.

— И что вы предлагаете? — подвис корреспондент.

— Давайте напишем так, — я мечтательно посмотрел на потолок, — в нашей беседе Богдан выразил надежду, что в целях массовой популяризации здорового образа жизни, после того, как в Риме погаснет Олимпийский огонь, все призёры семнадцатых Олимпийских игр вновь соберутся вместе на торжественный бал чемпионов в Москве. Чтобы ещё раз вспомнить незабываемые мгновения побед нашего великого Советского спорта! Ведь как говорил товарищ Ленин: «Молодёжи особенно нужны жизнерадостность и бодрость».

Репортёр этого самого «Советского спорта» от неожиданности открыл рот.

— Главный редактор не пропустит, — печально задумался он.

Я вынул из кармана двадцать баксов и протянул их бедному репортёру.

— Это зачем? — вздрогнул тот.

— Пообещайте главному бутылку хорошего итальянского вина, — деньги я просунул между листов, замученной невнятными закорючками, репортёрской тетради.

После ужина Суренович объявил в команде свободное время, напомнив, что завтра игра с Бразилией, поэтому не маленькие дети, и сами должны осознавать всю ответственность. Но ребята и без накачки договорились в последние три решающих дня никакого вина, и никаких приключений на свою попу. Ведь почти всем парням пообещали, в случае золотых медалей, улучшение жилищных условий, премии, и покупку вне очереди персонального автомобиля. Лишь один я, который не принадлежал ни к одному спортивному обществу, бился за простое элементарное право любого нормального человека заниматься своим любимым делом.

— Чё, сидишь? — Корней заглянул в нашу комнату, где я тупо уставился в стену.

Что-то замотался за эти дни, и потянуло меня на расслабляющую медитацию.

— Пошли мячик, побросаем, — он вытащил из-под кровати баскетбольный снаряд.

— Иди один, — я вновь попытался остановить свой внутренний плохо затухающий диалог.

— Боря обратно просится, — шепнул мне на ухо Юра.

— Ну, тогда, конечно, пойдём, побросаем, — я натянул спортивный костюм.

По традиции мы стали обстреливать кольцо на уличной баскетбольной площадке перед окнами американской команды. Пусть поволнуются, думал я, забивая восьмой мяч подряд с восьми метров. Вообще после сильнейшей травмы, когда любой бросок давался через боль, меткость моя возросла до восьмидесяти процентов. Это, конечно, если обстреливать корзину без сопротивления. А в борьбе примерно залетало семь из десяти, что тоже очень круто.

На стук мяча по асфальту и об деревянный баскетбольный щит из здания напротив подтянулись к площадке американские баскетболисты, Джерри Уэст, Джерри Лукас и ещё один высокий под два метра парень, с такой необычной большой нижней челюстью.

— Привет парни, — поздоровался с нами на чистейшем русском языке незнакомец, — сыграем два на два?

От такого нежданчика я махнул мимо цели.

— Сыграем! — с вызовом бросил Корней, — если к мамочке не побежите жаловаться, что регламент не такой.

— Что он говорит, Том? — спросил долговязого Уэст, это я понял, само собой, чисто интуитивно.

— Я, между прочим, со своей мамочкой несколько лет провёл в японском концлагере под Токио, — ответил Том Юре Корнееву.

— Тогда сыграем за дружбу народов, — предложил я, — ставка сто долларов.

— Хотят с нами играть на сто долларов, — перевёл Том наши слова двум своим, неговорящим на языке Пушкина и Толстого, соотечественникам.

Корней тут же набросился на меня.

— Ты чё, с дуба рухнул? — зашептал он мне, — какие сто баксов? Мы так с тобой не договаривались!

— Э, нет! — махнул рукой Джерри Уэст, — с коммунистами на доллары я играть не буду.

И со своим тёзкой Джерри Лукасом они, развернувшись, потопали в сторону своего корпуса.

— Бэби эфрейд? — кирнул я в спину гордым сынам европейских переселенцев на дикий запад.

Я конечно в английском в той своей жизни силён не был, так нахватался по шапкам на курортах Турции, Греции и Египта, выучил пару десятков слов, и возможно на словарь английской Эллочки людоедки вполне тянул. Правда сейчас мне, было не совсем понятно, дошёл смысл сказанного до американских ушей или нет. Но судя по тому, что Уэст крикнул, что я проклятый русский наглец. Два криво произнесённых мной английских слова, что детка испугалась, попали в точку.

Я объяснил вкратце через переводчика Тома Мешери правила игры двое на двое, что играем на одно кольцо, за каждое попадание очко, и то, что мяч разыгрывать придётся от центральной линии. И самое главное если ты забил, то владение остаётся снова за тобой. И мы, с Корнеем раздевшись по пояс, договорились, он играет против двухметрового Мешери, а я против ста восьмидесяти восьми сантиметрового Уэста.

Джерри Лукас подкинул спорный мяч, и матч до десяти очков начался. Мешери выиграл подбор и тут же отпасовал на Уэста. Я, широко расставившись, стал очень быстро переносить центр тяжести с ноги на ногу. Уэст попытался качнуть меня в одну сторону, а уйти в другую, но я оказался быстрее и просто выбил мяч в сторону. Первым с пола поднял его более координированный Корней. Он дождался, когда я выскочу на центр площадки, и отдал баскетбольный снаряд в мои руки. Уэста в свою очередь я раскрутил за пару мгновений, переведя мяч за спиной. Мешери не решился оставить без опеки Юру и я свободно метнул с восьми метров точнёхонько в корзину.

— Том! — крикнул Уэст, — нужно было блокировать двадцатку.

Двадцаткой, американцы называли меня, потому что этой цифре соответствовал номер на моей игровой майке. Пока американцы переругивались, мы быстро разыграли с центра и Корнеев забил от щита лёгкий второй мяч.

— Это не честно! — пискнул Уэст.

— Передай своему другу, — обратился я по-русски к Мешери, — что в большой семье хлебалом не щёлкают!

И мы снова с Корнеем пошли в атаку. Небольшой перепас. Скрещивание, когда мы на ведении поменялись местами с Юрой, и ещё один дальний точный бросок. Мяч лишь чуть-чуть чиркнул переднюю дужку и нырнул внутрь корзины. После шести ноль, Уэст и Том Мешери поменялись оппонентами, американец говорящий по-русски стал опекать меня.

— Мне нужно с тобой поговорить, — шепнул мне Мешери, когда я обыгрывал его спиной.

Я вышел на ударную позицию, дождался, когда на меня понесётся в расстроенных чувствах Джерри Уэст и отдал пас с отскоком от пола прямо под кольцо Юре Корнееву.

— Семь ноль! — Корней победно потряс кулаками.

— Завтра в семь утра на берегу Тибра, я буду делать пробежку, — шепнул я Тому Мешери.

После семи ноль американские студенты все же размочили счёт, но итоговый результат десять три принёс нам пять зелёных бумажек с изображением седьмого президента Эндрю Джексона на банкнотах.

Когда мы делили наши деньги, Корней вновь вернулся к разговору о Боре.

— Так что с Никонором делать будем? — посмотрел с надеждой на меня Юра.

— Как что? — я удивился, — пусть топает обратно в Олимпийскую деревню.

— Как? Просто так? — Корнеев даже растерялся.

— А что ему будет? — я отдал Юре десять баксов сдачи, — пусть для храбрости выпьет, придёт сюда и скажет, что отмечал олимпийскую золотую медаль с местными римскими шлюхами. Где не помню, так как был пьян. Вещи его здесь, гитара, которую он на значки выменял тоже здесь, красный джипсовый костюм у меня в чемодане. Я его Дорис так и не передал.

— Ну да, что ему дураку будет, — согласился Юра, — путешественник, мать его яти.