Туманная река 3

Глава 2

Первое что я разглядел, после кромешной тьмы, был костёр. Точнее размытые очертания костра, хотя, вполне возможно, это было солнце, которое просвечивало сквозь шторы с низкой степенью затемнения. Или нет, и костёр, и солнце я видел одновременно. Я стал поочерёдно открывать и закрывать глаза, и о чудо, до меня дошло. Левым глазом я видел костёр на поляне, а правым солнце, пробивающееся через штору.

— И что же я полез драться с солдатиками? — обругал я мысленно себя, — можно же было что-нибудь придумать, соврать, кто же в здравом уме ссыт против ветра? Теперь здравствуй дурка, новый дом.

Я закрыл правый глаз и решил повнимательнее рассмотреть, что делается у костра, так как вокруг него кто-то однозначно суетился. Внезапно весь обзор мне перекрыла своим прекрасным лицом Мара, которая высунулась из-за моей спины.

— Жив курилка, — сообщила она кому-то в сторону.

— Это ненадолго, — лицо Мары потеснила физиономия мужественного и волевого бородача.

— Чего и вам желаю, — хриплым слабым голоском ответил я.

Бородач брутального вида недовольно хмыкнул и исчез из поля зрения, зато появился уже знакомый мне Велес.

— По земному времени ещё час точно за жизнь побарахтается, — он протянул руку и потрогал то место, где у меня в теории должен был быть лоб.

На практике, к сожалению, я ничего не почувствовал.

— Между прочим, даже за пять минут можно сделать очень много, — попытался пошутить я, и, закрыв левый глаз, взамен открыл правый.

Картинка, которую мне рисовал правый орган зрения, тоже стала вырисовываться более чётко. Но самое неприятное с чёткостью изображения на все моё тело стали накатывать волны тупой ноющей боли. И я еле сдержался, чтобы не застонать.

Оказалась, что я лежал не в застенках «кровавой гэбни», а в обычной больничной палате, и какой-то молодой паренёк в белом халате тыкал мне в лицо чем-то влажным. Студент на практике, почему-то решил я. Тут в палату вошёл настоящий доктор, невысокий коренастый мужчина.

— Здравствуй, Витюша, — поздоровался он со студентом, — примочки делаешь, молодец!

— Самуил Михайлович, — обратился начинающий врач к бывалому, — может быть больному поставить капельницу с физраствором?

— Может быть, может быть, — сказал на распев доктор и посмотрел рентгеновские снимки, которые принёс в своей папке.

Витюша встал, подошёл поближе и тоже заинтересованно глянул на черно-белые узоры.

— Видишь это пятнышко? — спросил Самуил Михайлович, — это значит у нашего пациента гематома в головном мозге. Капельницу ставить категорически нельзя.

— А что тогда делать? — растерянно пробормотал студент, — оперировать?

— В этом случае одна надежда на него, — доктор направил указательный палец на потолок.

— На Никиту Сергеевича? — Витюша запрокинул голову вверх.

— Бери выше, — Самуил Михайлович печально посмотрел на меня, — через час либо помрёт, либо инвалидом на всю жизнь останется.

— А может она сама рассосётся? — у студента нервно дёрнулся глаз.

— И такие случаи в моей практике бывали, — задумчиво пробормотал доктор.

Я закрыл правый глаз и открыл левый, надоели, в самом деле, и тут же боль, которая окутывала все моё тело, куда-то исчезла. На поляне, где горел костёр Мара, Велес и не известный мне брутальный бородач, все одетые в простые белые одежды, о чём-то спорили.

— А я говорю, мы просто обязаны вмешаться! — своим певучим голосом с нотками железа доказывала что-то Мара.

— Я согласен с Мораной, — поддержал её Велес, — ты же, Перун, видишь, как тёмные хитро манипулируют эмоциями людей. К тому, что Богдан практически уже не жилец, привела цепь случайных малозначимых событий. Поэтому мы должны продолжить эксперимент.

— Бесполезно, — прогудел брутальный бородач, Перун, — если каждый из нас даст ему слишком много своей жизненной силы, то у него, — Перун указал на мой левый глаз, — начнётся раздвоение личности.

— А если каждый понемногу? — настаивала Мара.

— До полного выздоровления не хватит, — Перун подошёл и потрогал мой, ничего не чувствующий лоб, — оставшуюся часть жизни проведёт в инвалидной коляске. Скрючит его как баранку, а для воина такая жизнь хуже смерти.

— Я в коляску не согласен, — проблеял я еле слышно, — прошу одного, друзьям весточку от меня притараньте, что всех люблю, целую, пусть не поминают лихом, и никогда не сдаются, всё надо делать до конца!

— Давайте разжигать новые костры! — потребовала Мара, — призовём всех своих братьев и сестёр.

Я закрыл левый глаз и постарался заснуть, помирать во сне менее страшно, чем при полном сознании, главное чтобы сон был хорошим, про море, где мы сидим рука об руку со своей любимой девушкой.

По адресу Старая площадь, дом номер четыре, в кабинете номер шесть, уже целый час шло внеочередное заседание первых лиц государства советского. Раньше, до революции, здесь располагался Торговый дом Титова, здесь заключались договора, суживали под процент деньги и выстраивали экономическую политику по сути говоря небольшого в масштабах страны предприятия. Сейчас же, здесь принимались куда более значимые решения.

Вообще-то шестой кабинет при Иосифе Виссарионовиче был всего лишь залом для всевозможных совещаний. Но после смерти отца народов, Хрущёв распорядился из этого зала сделать его собственный кабинет, а кабинета Сталина, наоборот, переделать в зал заседаний. Обстановка, где работал первый секретарь ЦК КПСС была максимально спартанская. На полу лежала красная ковровая дорожка, длинный стол упирался торцом в небольшой столик самого хозяина кабинета, за спиной которого висело три больших портрета Карла Маркса, Владимира Ленина и Фридриха Энгельса.

В этот день Никита Сергеевич, который и так отличался взрывным темпераментом, был особенно разгорячён.

— Сволочи! Мерзавцы! Дрозофилы! Ненавижу, ненавижу! — орал он молодцеватым высоким голосом на своих ближайших соратников.

Хрущёв расхаживал вдоль длинного стола и потрясывал своим небольшим кулачком, в другой руке он крепко сжимал распечатку последней передачи вражеской станции «Радио Свобода». За столом пытаясь не перечить первому лицу государства, застыли Брежнев, Суслов, Косыгин, Шелепин, Микоян и Фурцева.

— Вы полюбуйтесь, что эти негодяи передают на весь мир! — Никита Сергеевич по третьему разу стал зачитывать передачу «Радио Свободы», — для предотвращения массового бегства советских спортсменов на запад, которую они запланировали на Олимпиаде в Риме, была проведена акция устрашения всех членов сборной СССР. Гостиница, где размещались спортсмены была обстреляна из автоматов, один человек погиб, остальные заключены под домашний арест. Как вам это нравится?

— Никита Сергеевич, может, откажемся от поездки в Рим? — робко предложил Михаил Суслов.

— Дурак! — резко выкрикнул Никита Сергеевич на члена Политбюро и по совместительству секретаря ЦК КПСС.

Слюни изо рта главного человека в стране вылетели, как первый искусственный спутник Земли и попали точнёхонько в круглые очки Михаила Андреевича Суслова. Секретарь ЦК не растерялся, он посмотрел укоризненно вверх, как будто это нечаянно залетевшая птичка стрельнула в него своим внезапным «подарком», после чего достал чистый носовой платок и аккуратно протёр заплеванные стеклышки.

— Шелепин! — переключился Хрущёв на председателя комитета КГБ, — я, что тебя попросил сделать? Пригласить для беседы этого, как его, — Никита Сергеевич нервно затряс кистью правой руки.

— Богдана Крутова, — подсказала ему министр культуры СССР Екатерина Фурцева.

— Его! — Хрущёв, как лев в клетке прошёлся взад и вперёд, — а вы что сделали?

— Нижестоящие офицеры не правильно поняли мой приказ, — пробубнил Шелепин, — они решили, что Крутова нужно задержать и провести беседу.

— Педерасты! — процедил Никита Сергеевич и обречённо махнул рукой.

— Никита, ты зря волнуешься, — раскатистым мало внятным голосом, из-за проблем с челюстью, заступился за своих коллег Брежнев, — этого баскетболиста мы сразу же после недоразумения поместили в Бурденко к лучшим врачам.

— Его быстро подлечат, приведут в порядок, и он даст, через газету «Правда» опровержение, — поддержал Леонида Ильича другой член Политбюро, Анастас Микоян.

Хрущёв ещё раз тихо выругался, поминая свою ненависть к дрозофилам, и, как будто из него выпустили пар, плюхнулся в свое рабочее кресло.

— Молитесь, чтобы этот баскетболист выжил, — сказал он, погрозив пальцем, — иначе я вам покажу Кузькину мать.