Твои фотографии

СУББОТА

Выйдя на улицу, он сразу же усомнился в правильности своего решения. По опыту он знал, как трудно в столь ранний час, особенно в субботу, найти в пригороде такси. Мартин не представлял себе, где находится, и сомневался, что поблизости есть станция метро, а спросить было не у кого.

Но возвращаться к Хелене даже для того, чтобы вызвать такси, ему не хотелось. Она его пугала, и ему очень хотелось поспать. Две смены часовых поясов усугубили усталость, его трясло, и он понял, что если не найдет такси, то свалится прямо на улице. В утренние часы пригородные кварталы всегда производили жутковатое впечатление. В городе быть на ногах в такое время — вполне нормально. Забавно оказаться среди сов и жаворонков, тех, кто рано встал, чтобы размяться, и тех, кто нетвердым шагом возвращается с мощной вечеринки. Но здесь одно то, что ты не спишь в столько ранний час, характеризует тебя как человека совершенно беспутного.

Пройдя три квартала, он наткнулся на такси, припаркованное рядом с чьим-то домом. Не видя другого выхода, он позвонил в дверь и стал ждать, не выйдет ли кто-нибудь. Внутри зажегся свет, и к двери подошел пожилой мужчина.

— Да? — сказал он, сонно глядя на Мартина.

— Здравствуйте, простите, что разбудил.

— Ты меня не разбудил.

— Хорошо. Я рад. А это ваше такси здесь стоит?

— Господи, как чувствовал, надо было поставить машину во дворе. Да что же это делается с людьми! Дай-ка угадаю, ты тусовался с этой немецкой девчонкой?

— Что?

— Это она тебя сюда послала?

— Нет, я…

— С нею дело дрянь. Не знаю, почему вы этого не видите. Ну ладно, сколько ты готов мне заплатить?

Они договорились о цене, и старик пошел в дом за ключами и пальто. Мартин подошел к такси и оперся на него, чтобы не упасть.

— На, пожуй, — сказал таксист, протягивая ему тост.

— Это очень мило с вашей стороны, — ответил Мартин, — но, боюсь, сейчас я не в состоянии что-либо съесть.

— Так я и думал, — сказал мужчина, открывая дверцу. — Вы хоть понимаете, какой вред наносите своему организму?

Мартин посмотрел на водителя, прикидывая, сможет ли вынести его нравоучения до самого дома. Решив, что выбора у него нет, залез на заднее сиденье.

— А чем она занимается, эта девчонка?

— Хелена? По-моему, ничем.

Таксист покачал головой:

— А ты? Работа у тебя есть?

— Больше нет. Извините, но можно, я немного подремлю? Мне действительно нужно отдохнуть.

Мартин проснулся, только когда они доехали до его улицы. Водитель спросил номер дома и медленно поехал по левой стороне улицы, пока не нашел его.

— Кто-то выбил тебе дверь, — проинформировал его таксист.

Мартин силился подняться. Было пять часов утра, он был совершенно никакой, такого с ним еще не случалось. Свой дом он видел как в тумане, но при всем при этом результат происшедшего был заметен даже ему.

— Да… — медленно проговорил он.

— Есть предположения, кто бы мог это сделать?

— Нет.

— Тебе, приятель, не стоит заходить туда одному. Я пойду с тобой.

— Не стоит.

— Ничего, приятель, мне не трудно. А потом, у меня есть ружье в багажнике.

— Нам не нужно ружье.

— Слушай, приятель, сделаем так: я останусь здесь, а ты иди внутрь, посмотри, все ли в порядке, дай мне знать, и я поеду. Ну, как тебе?

— Хорошо, — ответил Мартин, не в состоянии спорить.

Он заплатил таксисту, открыл дверцу и спустил ноги на тротуар. Потом встал и попытался приготовиться к тому, что может ожидать его в доме. Конечно, на такое способны многие, но Мартин был почти уверен, что знает, чьих это рук дело. Его не покидало беспокойство с тех пор, как он не смог дозвониться до Тилли, и зотя Клаудия считала его страхи проявлением паранойи, он-то знал телемитов и был убежден, что они захотят наказать его за болтливость. Идя по дорожке через сад, он вспоминал, что любимой местью Телемитов тем, кто угрожал их сообществу, было вламываться в их комнаты в общежитии и переворачивать там все вверх дном. Надо надеяться, внутри его ожидает нечто такое же безобидное, потому, что с чем-то действительно ужасным ему не справиться.

Он подошел к разбитой двери и украдкой заглянул внутрь, пытаясь оценить ущерб, словно ему всего лишь предстояла уборка после особенно шумной вечеринки. Но то, что он увидел, было гораздо ужаснее: казалось, по лестнице прошлись бензопилой, а по стенам — отбойным молотком. Он был поражен масштабами разгрома и терялся в догадках, кто же ненавидит его настолько сильно, чтобы на такое пойти.

Он прошел в гостиную и увидел Джину, спящую на практически разбитом диванчике. На ней была красная футболка с надписью «А он говорил, что любит…» маленькими буковками на груди. Ее красные кроссовки стояли рядом с диваном.

— Джина… — произнес он.

Она открыла глаза.

— Привет, Мартин.

— За что ты разгромила мне дом?

— Это не я. Когда я приехала, все уже так и было. С другой стороны, мне это оказалось даже на руку, потому что иначе я бы не смогла войти.

— Джина, — обессилено произнес он, — я не настроен на шутки.

— Расслабься, у тебя ведь все застраховано? Как ты думаешь, кто это сделал?

— Точно не знаю. Может быть, тайное общество.

— Какое тайное общество? Ты не состоишь ни в каких тайных обществах. — Она огляделась. — Кстати, где твоя жена?

— Она от меня ушла.

— Ты шутишь. Почему?

— Потому что я трахался с другими. А ты что здесь делаешь?

— Мне стало стыдно.

Он засмеялся.

— Что? Ты не веришь, что мне может быть стыдно? — спросила она возмущенно. — Я не предполагала, что ты развернешься и улетишь домой. Мне казалось, у тебя есть чем заняться в Нью-Йорке. Если честно, я думала, что ты даже будешь рад побыть один.

— Они и до выпивки добрались?

— Что?

— Моя выпивка. Они и бутылки расколотили?

— Не знаю. Мне пойти посмотреть?

— Не надо, расслабься, я сам. Хотя да… черт, дерьмо, забыл, меня ждет таксист! Ты можешь пойти сказать ему, что все в порядке?

— Мне заплатить ему?

— Нет. Он просто решил подождать на случай, если меня тут кто-то поджидает. То есть, кто-то кроме тебя. Большой парень с пушкой.

На секунду Джина пришла в замешательство, потом кивнула и пошла на улицу.

Проснувшись, Элисон обнаружила во рту прядь волос. Она попыталась ее выудить и поняла, что это прядь от разметавшихся волос Грега. Он растянулся посреди кровати и не собирался двигаться. Чтобы избавиться от привкуса его волос, Элисон встала, пошла в ванную и налила себе стакан воды. Выпив два глотка, она уселась на унитаз и, писая, стала рассматривать свои ноги. Ей все не удавалось разгадать собственное настроение и решить, было ли то, что произошло вчера, чем-то хорошим или плохим. Психика ее была устроена так, что подобного рода секс ассоциировался для нее с опасностью. Поэтому, хотя она и проследила за тем, чтобы Грег воспользовался презервативом, и они не делали ничего особенно рискованного, она все равно ощущала какую-то угрозу. Все дело было в ее отношении к сестре и в том, что на таких, как Грег, Сьюзан обычно и клевала. Лет в тринадцать-четырнадцать Элисон любила пофантазировать о случайных связях, но они всегда рисовались ей как что-то озорное и невинное, как ребяческая погоня за удовольствиями, обернувшаяся сексом. Если количество связей Сьюзан и вызывало у нее какую-то зависть, то только оттого, что сама она не обладала достаточным опытом, чтобы знать: чаще всего любовные отношения — это не по-детски бесшабашные тайные утехи, а по-взрослому утомительный секс, напоминающий скорее тайный обряд.

Она подтерлась, помыла руки и пошла обратно в спальню. Грег начал ворочаться, и она растерялась, не зная, как с ним держаться. Он не вызвал у нее ожидаемого отвращения; конечно, ей было немного неловко после проведенной с ним ночи, но она все же хотела достойно завершить эту историю.

— Доброе утро, — тихо сказала она, — ну как ты?

Он улыбнулся.

— Хорошо.

Элисон заметила в его взгляде похоть и смешалась. Ей не пришло в голову, что он захочет продолжения. От этой мысли ей стало не по себе, и она вернулась в ванную, чтобы облачиться в гостиничный халат.

Они не тронули его спиртное. Вообще-то складывалось впечатление, что погромщики нарочно не разбили его бутылки, словно пытаясь тем самым сказать: да, нам пришлось разгромить твой дом, но люди мы в общем неплохие.

Он взял бутылку виски, два стакана и пошел обратно в гостиную. Пока он искал, куда бы сесть, вошла Джина в компании таксиста и Обри, который был весь в крови, лившейся из глубокой колотой раны чуть ниже левого плеча.

— Хм, — сказала Джина, — этот парень…

— Мартин, — перебил ее Обри, — я знаю, кто это сделал.

— Кто?

— Тот же, кто порезал меня. Дженнингс. Я с ним подрался, и он, наверное, направился после этого прямиком сюда.

— Дженнингс разгромил мой дом? — недоуменно спросил Мартин.

— Да. Он ударил меня ножом и…

— С какой стати Дженнингсу придет в голову громить мой дом? Я сделал его пишущим редактором, я давал ему больше статей, чем остальным…

— Я, конечно, не знаю, почему он здесь такое натворил, но, думаю, он кинулся на меня с ножом из-за той ссоры в моем доме, когда он сказал мне, что мой отец его имел.

— Погоди, Обри, как это случилось? Дженнингс пришел к тебе с ножом?

— Ну да… но он был в накидке с капюшоном.

— То есть, это мог быть вовсе не Дженнингс?

— Конечно же, это был Дженнингс. Я уже с ним дрался и знаю, какой он на ощупь.

— Но в этот раз вы с ним не дрались, он заявился и ударил тебя ножом.

Он поднял окровавленную руку.

— Я дрался и победил.

— Допустим, но, Обри, ты признаешь, что не можешь быть на сто процентов уверенным, что это был Дженнингс?

Обри оскорбленно отвернулся. Мартин посмотрел на остальных, понимая, что ситуацию срочно нужно брать под контроль.

— Хорошо, — произнес он, — давайте успокоимся.

Он посмотрел на таксиста, лицо которого светилось самодовольством.

— Почему вы еще здесь?

— Твой приятель хочет разобраться с этим типом Дженнингсом. Так что давайте-ка возьмем мое ружье и нанесем ему визит.

— Да вы достали меня уже со своим ружьем! Обри, мне кажется, тебя нужно отвезти в больницу.

— Нет, Мартин, — заартачился тот, — не сейчас. Я приехал сюда, потому что с этим надо что-то делать. Дженнингс напал на меня с ножом, разгромил твой дом, и бог знает, на что он еще способен.

— Если мы все нагрянем к нему домой, то сможем схватить его спящим и разобраться с ним.

Мартин вздохнул, открыл бутылку и сделал большой глоток.

— Ладно, сделаем так: я согласен поехать к нему домой, но, приехав туда, мы просто вызовем полицию и не будем ничего предпринимать, если он не попытается уйти, а если попытается, то всего-навсего задержим его, понятно? Даже и не думайте о том, чтобы его там линчевать. Ясно?

— Ясно, — ответили остальные.

— Тогда ладно, поехали.

— Который час? — спросил Грег.

— Еще очень рано, но я всегда просыпаюсь раньше обычного, если выпью накануне.

Грег ничего не сказал, только заворочался в кровати, вороша простыни. Элисон допила воду, решила, что возвращаться в постель не стоит, и пошла к шкафу одеваться.

— Для завтрака еще рано? — спросил Грег.

Она обернулась и, улыбаясь, посмотрела на него.

— Ты забываешь, что это гостиница в стиле «рок-н-ролл». Здесь начинают подавать завтрак только в обед. Но рядом есть круглосуточное кафе.

— Тогда, может быть, пойдем туда, поедим?

— Да, — ответила она, — было бы здорово.

Таксист остановился у дома Дженнингса. Обри резко откинулся на сиденье, застонав от боли. Многое в поведение их доблестного таксиста удивляло Мартина, но в особенности то, что, похоже, его совершенно не волновало, что Обри заляпал ему кровью весь салон машины.

— Обри, — обратился к нему Мартин, — обещай, что, когда мы тут разберемся, ты разрешишь отвезти тебя в больницу?

— Да, — ответил Обри, — веришь или нет, но я вообще-то не прочь поехать в эту чертову больницу. Просто сначала хочется схватить этого придурка.

— Тогда вот что, — заявил таксист, — думаю, надо действовать так: один из нас останется в машине…

— Обри, — предложил Мартин, видя, как того скрючило от боли.

— Да, это разумно. А что касается остальных… кто-то должен прикрывать входную дверь, пока мы вдвоем зайдем сзади.

— Я останусь у входа, — предложила Джина.

— Умница, — восхитился таксист, — но дело в том, что таким образом ты окажешься в опасном положении. Так что возьми это. — С этими словами он протянул ей ружье. — Но не стреляй, что бы ни случилось. Ты ведь американка, да?

Джина кивнула.

— Но до двенадцати лет я прожила в Англии.

— Боюсь, это не имеет никакого значения, если дело касается законов. Но, думаю, не стоит волноваться, милашка, угрозы оружием будет более чем достаточно, чтобы остановить этого психа.

Джина посмотрела на ружье, и Мартин поймал ее взгляд. Похоже, ей было приятно держать его в руках. Надо сказать, она хорошо смотрелась — не просто с оружием, а в сложившейся ситуации в целом. Действо, в котором ей представилась возможность поучаствовать, в точности походило на те, которые она сама пыталась срежиссировать в собственной жизни, но только на этот раз оно было несомненно реальным.

— Значит, идем мы с тобой, — сказал таксист, — готов?

Мартин кивнул.

— Тогда пошли.

Элисон была поражена выбором блюд, предлагаемых в шесть часов утра, и количеством людей, которые в это время уже проснулись и завтракали. Она заказала фруктовый салат, яйца с беконом, кофе и стакан апельсинового сока. Грег остановил свой выбор на хлопьях. Ее немного трясло от недосыпа, и она накинулась на кофе, как только он оказался перед ней на столе. Грег наблюдал за тем, как она пьет, и, очевидно, думал, что будет уместнее сказать.

В конце концов он спросил:

— Какие у тебя планы на сегодня?

Она уставилась в чашку, пытаясь понять, действительно ли он хочет провести с ней остаток сегодняшнего дня. Теперь, за завтраком, абсурдность прошлого вечера была еще более очевидна, и ей хотелось сбежать. Но пойти было некуда, да и планов у нее тоже не имелось, а выдуманная причина могла прозвучать неубедительно. Она решила задать ему встречный вопрос, но поняла, что он может подумать, будто ей самой хочется провести с ним день. Так что пришлось ограничиться враньем.

— Встречаюсь с сестрой.

— Очень мило.

— Да. Идем в кино.

— Классно. А что будете смотреть?

— Пока не знаю.

Появилась официантка с их заказом. Элисон решила начать с фруктов. Грег с удовольствием принялся за хлопья, и на минуту оба замолчали.

Таксист велел Мартину оставаться у двери на террасу. Пока тот стоял на стреме, таксист сбегал в глубь сада и принес с виду гнилую деревянную лестницу, чтобы проверить окно второго этажа. Мартин предположил, что если Дженнингс находится в доме и спит, то их деятельность непременно его разбудит, но таксист заявил, что проделывал подобное множество раз и знает, как действовать, чтобы не вызвать подозрений.

Глядя в дом через двери террасы, Мартин не мог не восхищаться мебелью Дженнингса. Он знал, что львиная доля денег досталась ему от жены, небезызвестной нимфоманки, которая своим бесконечным трахом со всеми без разбора сделала для собственной карьеры не меньше, чем для карьеры мужа, но Мартин не мог ему не завидовать, в особенности после бессмысленного разгрома собственного дома. Сегодняшнее утро было настолько насыщено событиями, следовавшими одно за другим, что его обычная стратегия думать на три-четыре часа вперед совершенно не работала, и он боялся, что к вечеру эта способность оставит его навеки и до конца своих дней он будет жить только в настоящем. И сейчас, впервые за много лет, его мозг пытался угнаться за событиями, все еще просчитывая последствия случившегося после того, как он покинул гостиницу.

Самой большой проблемой для Мартина в его жизни были женщины. Стоя у окна, он попытался отмотать сложившуюся ситуацию назад. Клаудия. Он был женат на ней достаточно долго для того, чтобы неплохо понять ее характер. Несмотря на сказанное в письме, главной причиной, по которой она все-таки решила оставить его, был стыд за то, что ее застукали в постели с Ронни. По-своему даже приятно сойтись с ней опять и заставить на этот раз чувствовать себя виноватой. Но если начистоту, то он понимал, что рад избавиться от нее. И каким-то странным, извращенным образом Мартин был рад, что в его доме устроили погром. Он, конечно, будет в ярости, если окажется, что за всем этим стоит Дженнингс, но лишь потому, что всегда давал ему работу, а с другой стороны если уж на то пошло, не хотел иметь с ним никаких дел. Но уж лучше это, чем нападение тайного общества любителей секса, да и с разводом будет гораздо проще: разделить страховку пополам и начать все с нуля.

Элисон. Наверное, по-прежнему сидит одна и переживает после того, что случилось в «Телячьих нежностях». Поразмыслив о происшедшем, он решил, что сам факт того, что она расстроилась, увидев их с Хеленой, — определенно хороший знак, и если перестать заниматься всякой фигней и приложить усилия для того, чтобы сделать ее своей постоянной девушкой, то все получится. Но он по-прежнему сомневался, готов ли к этому. Жить, как сейчас, конечно, нельзя, иначе он, скорее всего, сыграет в ящик. Но ему было слишком страшно представить, что от семейной жизни с Клаудией он плавно перейдет к отношениям с Элисон, особенно при его нынешней слабой психике. Они переспали с ней всего однажды, в понедельник днем в «Телячьих нежностях», в том же самом люксе, где неделей раньше он трахал Джину. Да, все было замечательно и удивительно естественно, и в кои-то веки, он смог кончить до того, как партнерша заскучала, но все равно это было для него как-то непривычно. Не потому что он считал ее какой-то особенно невинной. Просто его удивило, что с ней он почувствовал себя совсем по-другому, словно сделал глоток воды после того, как всю жизнь пил только виски с колой.

Джина. Вот тут уже начинаются сложности. Он понимал, что их связывает нечто большее, чем он пытался изобразить: то, что он смог оставить Элисон и ринулся в Нью-Йорк спасать Джину, все-таки что-то значило. Кроме того, он был по-настоящему оскорблен, когда она не появилась в аэропорту, и рад — хоть и несколько смущен, — когда обнаружил ее в своем доме. Разрыв с Клаудией расшатал все жизненные константы, и теперь, когда он лишился оправдания в виде наличия жены для того, чтобы не переходить с другими женщинами от чисто сексуальных отношений к чему-то большему, ему придется искать новый предлог для того, чтобы держаться подальше от Джины. Самым лучшим предлогом было то, что она ненормальная, хоть Мартин и подозревал, что все ее рассказы о том, как родители хотят упечь ее в психушку, — неправда. Другим предлогом, которым он всегда пользовался, было то, что у их отношений нет будущего. Но, может быть, краткий бурный роман — это как раз то, что ему сейчас нужно.

— Слушай, — заорал сзади таксист, — помоги-ка мне водрузить эту штуку на стену!

Мартин обернулся и оторопел, увидев, как тот пошатываясь, идет на него с огромной лестницей в руках. Он кинулся навстречу, помог ему восстановить равновесие и поставить лестницу на стену дома, не разбив окно.

— Ну, — сказал таксист, — я полез.

Мартин держал лестницу, пока тот не долез до середины и оказался в безопасности. Потом он вернулся ко входу на террасу. Таксист, поднявшись к окну, обернулся и заорал:

— Похоже, это тот, кого мы ищем!

— Почему ты так решил?

— Здесь кто-то есть. Я не вижу ее лица, но она вся в цепях. Он, наверное, ударил ее ножом, а теперь хочет как-нибудь изнасиловать.

И тут Мартин увидел Дженнингса, входящего в гостиную. Он был абсолютно голым, если не считать черной кожаной маски на лице, и держал в руках нож.

— Черт, — закричал Мартин, — у него нож!

— Тогда иди, — сказал водитель, — забери мое ружье у своей подружки, а я спущусь и поищу, чем бы разбить стекло.

Мартин побежал ко входу в дом. Он поразился, видя, как Джина, прищурив один глаз, держит на мушке входную дверь дома.

— Джина, — сказал он, — дай мне ружье.

— Зачем?

Он подошел и взял ее за руку.

— Пожалуйста, мне нужно, пойдем со мной.

Они вместе обошли дом и увидели, что таксист уже занес металлический садовый стул, готовясь разбить двери на террасу.

— Стой! — закричал Мартин.

Таксист замер со стулом в воздухе.

— Что?

— Мы не можем бить двери у него на террасе. А что, если он невиновен?

— Мартин, — сказала Джина, — он разнес твой дом, а ты переживаешь из-за дверей на террасу?

— А, кстати, — сказал водитель, — девушка внутри, может быть, все еще жива.

Он поднял садовый стул над головой и, обрушив его на двери, отскочил, не разбив их, но стекло сотряслось с такой силой, что Дженнингс тут же обернулся. Стащив свою маску и пытаясь одной рукой прикрыть свой пружинисто стоящий член, он вытянул вперед другую руку, останавливая их, и сам открыл двери изнутри.

— Мартин, — ахнул он, глядя на него, — что происходит?

— Это ты разнес мой дом?

— Что?!

Таксист взял ружье из рук Мартина и нацелил его на Дженнингса.

— Для чего тебе нож?

— Что? — тот смутился. — Ну, Мартин, ты же знаешь Джемайму.

Мартин засмеялся.

— Боже мой, только не говори, что вы…

— Это всего лишь игра.

— О чем он говорит? — спросил водитель. — Кто такая Джемайма?

— Его жена. Слушай, Ник, ты должен позволить нам убедиться, что это действительно она.

— Мартин, она… ну, видишь ли, она сейчас в неловком положении. Я не могу разрешить вам подняться наверх.

— Хорошо, — ответил Мартин, — я понимаю, о чем ты. Мы останемся здесь, а ты иди развяжи ее и приходи сюда.

Дженнингс кивнул.

— Хотите чашечку чаю?

— Да, приятель, неплохо бы, — ответил водитель.

— Пожалуйста, все на кухне. Вы справитесь сами?

Дженнингс стал подниматься по лестнице. Водитель дождался, пока тот скрылся из виду, и спросил:

— Ну и что вы думаете?

— У него жена со странностями, — кивнул головой Мартин.

— А ты откуда знаешь? — раздраженно спросила Джина.

Мартин отвернулся.

— Я с самого начала думал, что он невиновен.

— А что, если он солгал, и сейчас убивает там эту женщину? — спросила Джина.

— Он оставил свой нож на столе.

— Ну и что? Может, он ее душит.

— И как он собирается скрыться, если мы все тут сидим и ждем, пока он вернется?

— А лестница?

— Она права. Мартин, иди передвинь лестницу. А я разберусь на кухне. Что ты будешь? Чай?

— Кофе, если есть. Черный.

Таксист кивнул и пошел на кухню. Мартин вышел через дверь на террасу. Было рано, он все еще нечетко соображал, а утренняя прохлада не помогала. Кажется, Дженнингс не сбежал. Взяв лестницу и покачиваясь под ее тяжестью, Мартин отнес ее в глубину сада. Справившись в этой задачей, он снова вошел в гостиную.

— А, Джина, забыл тебе сказать. Обри, раненый парень в такси… он встречается с Хеленой.

— Кто такая Хелена?

— Немецкая девушка. Помешанная на белом порошке. Сказала, что останавливалась у тебя в Челси.

— Ах да, Хелена. Я знаю Хелену. Она сейчас в Англии?

— Да.

Таксист вернулся из кухни.

— Может, кто-нибудь отнесет эту чашку Обри?

— Я отнесу, — сказала Джина.

Она взяла чашку и направилась к входной двери. Таксист передал Мартину чашку с кофе. Тот взял ее и откинулся на спинку дивана.

— Вау, — вырвалось у водителя, когда он, подняв голову, посмотрел на лестницу.

Мартин с трудом выпрямился на диване, чтобы взглянуть на жену Дженнингса, Джемайму. Он понял, почему ее вид произвел на таксиста такое впечатление, и забеспокоился, что скажет Джина, когда вернется. Не удивительно, что почти все самые влиятельные мужчины Лондона поддались чарам Джемаймы: даже сегодня утром вид у нее был такой соблазнительный, что даже изможденное тело Мартина немедленно отреагировало.

— Мартин, — весело воскликнула она, — что здесь происходит?

Он едва смог ответить, потому что все еще созерцал ее роскошное тело. На ней были черные кожаные босоножки на высоких квадратных каблуках, которые представляли собой нечто среднее между обувью порнозвезды и школьницы, и Мартин был уверен, что она надела их специально для секса, вместе с белой рубашкой, через расстегнутые пуговицы которой выглядывали розовые трусики в мелкий черный горошек. Такая откровенная безвкусица привела бы в ужас Клаудию, но Джемайма выглядела в этом наряде замечательно. Ее непослушные рыжие кудри были недавно уложены, а лицо ярко накрашено. Когда она подошла и наклонилась, чтобы поцеловать Мартина, он заметил красные следы у нее на запястьях.

— Кто-то ударил Обри ножом, — сказал Мартин. — Он решил, что это сделал Ник.

Джемайма сурово посмотрела на мужа.

— Ник, ты ударил ножом Обри?

— Конечно, нет. Ума не приложу, почему он так решил.

— Брось, Ник, вы же подрались, когда ты в последний раз приходил к нему домой.

— Но на этом все и закончилось.

— Обри выгнал тебя из дома. Не удивительно, что у него засело в голове, будто ты захочешь отомстить.

Дженнингс с негодованием фыркнул и плюхнулся на диван. Мартин заметил, что он успел натянуть на себя черные штаны.

— Мартин, ты же знаешь меня. Я такое выношу от окружающих — и никому не мщу. Да, это правда, тогда я подрался с Обри, но только потому, что он был не готов принять всю святость наших отношений с его отцом.

Дженнингс посмотрел на дверь. Мартин проследил за его взглядом и увидел стоявшую там Джину, которая выглядела весьма расстроенно.

— Мартин, — сказала она, тихо всхлипывая.

— Да?

— Обри мертв.

Элисон не составило большого труда отделаться от Грега. Он дождался конца завтрака, поднялся, промокнул рот салфеткой и протянул ей руку. Она пожала ее, он улыбнулся и ушел, оставив ее одну за столом.

Когда он исчез, Элисон поняла, что теперь ей еще хуже. Она не испытывала чувства вины за случайную связь, но ей казалось, что она выброшена из жизни. Ей было некуда идти, не к кому обратиться. Разговор с матерью накануне вечером начался неплохо, но когда речь зашла о проблемах, связанных с сестрой и Джои, она снова осознала всю неприятность своего нынешнего положения и почувствовала себя еще хуже. Обычно отец проявлял больше сочувствия, чем мать — или по крайней мере у нее с ним были лучшие отношения, — но ей было трудно чем-либо с ним поделиться, не рассказав правды, а этого делать не стоило.

Только сейчас Элисон поняла, что Грег ушел, не расплатившись за завтрак. Среди преступлений, совершаемых после случайного перепиха, это было не самым страшным и не шло в сравнение с тем, как в известном фильме Брэд Питт стянул деньги у Тельмы, или с тем, как наутро вели себя некоторые «трофеи» Сьюзан. Тем не менее этот факт ее расстроил, в особенности потому, что ей показалось, будто сделал он это не от простой забывчивости, а испытав особое мужское удовольствие оттого, что надул ее.

Она подозвала официантку. Та направилась к ней, картинно куря. Элисон решила, что, видимо, здесь это поощряется для того, чтобы создать в заведении более аутентичную атмосферу, но про себя удивилась, как это им удается обходить предписания санитарных и пожарных норм.

— Да, милая?

— Можно заплатить?

— За все заплачено. Грег всегда платит сам, когда бывает здесь.

— Вы уверены? Он сказал, что впервые здесь.

Она улыбнулась.

— Да? Ничего подобного, они с хозяином приятели. Он все время к нам приходит.

Официантка убрала со стола, а Элисон осталась сидеть, уставившись в пустоту и пытаясь понять, хорошо это или плохо.

Обри не был мертв. Он просто вырубился от потери крови, и было решено немедленно везти его в больницу. К сожалению, в больнице чересчур дотошная сестра заставила их объяснить, при каких именно обстоятельствах был ранен Обри, и вскоре их всей компанией препроводили в ближайший полицейский участок.

— Так почему же вы сразу не отвезли его в больницу? — спросила в участке женщина-полицейский, приготовившись записывать.

Мартин затянулся сигаретой.

— Ну, я думал, что так и надо сделать. Я даже пытался его уговорить. Но он волновался, как бы Дженнингс не порезал кого-нибудь еще.

Допрашивавшая его женщина вернулась к тексту на предыдущих страницах заявления. Мартин понимал, что свидетель из него никудышный. Ему было сложно давать показания по двум причинам: во-первых, он пытался представить свое поведение в течение последних часов в выгодном свете и, в результате все время привирал и недоговаривал. А во-вторых, ему было видно все, что пишет женщина: перекладывая его рассказ на сухой официальный язык, она упускала нюансы происшедшего, и получалось, будто он все время себе противоречит.

— Но, кажется, — сказала она, — вы заявили, что этот Дженнингс не наносил Обри удара ножом?

— Да, верно, я думаю, он этого не делал.

— Но это он разнес ваш дом?

— Нет, и этого, как мне кажется, он тоже не делал. То есть, я не могу ничего сказать наверняка. Но когда мы его об этом спросили, он, похоже, был не на шутку удивлен.

— Так кто, по вашему мнению, устроил погром в вашем доме?

Мартин стал рассматривать свои ногти. «Интересно, — думал он, — а они специально устроили в комнате для допросов такую жару?» Он чувствовал, как его тело избавляется от токсинов прошлого вечера, и ему страшно хотелось пить. Говорить правду, конечно, не стоило, но его так одолевал страх, что он стал подумывать, не лучше ли рассказать полиции все, что знает.

— Ребята из университета.

— Какого университета? Того, где вы учились?

— Да.

— А где вы учились?

— В Кембридже.

— И кто они такие?

— Не знаю. Послушайте, я понимаю, что это звучит странно… все это, должно быть, звучит странно… но я когда-то принадлежал к тайному обществу.

Она выслушала его историю. После того как он закончил, она смяла бумагу с его показаниями в комок и произнесла:

— Давайте начнем все с начала, мистер Пауэлл, хорошо?

Элисон поднялась обратно в свой номер. Она уселась на кровать и включила телевизор, размышляя, удастся ли ей скоротать день, не выходя на улицу.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку.

— Это Элисон Хендри?

— Да.

— Звонит Мартин Пауэлл, хочет, чтобы я вас с ним соединила.

— Давайте.

— О’кей.

Элисон рассматривала свои ступни, дожидаясь, пока их соединят. Потом легла на кровать.

— Элисон?

— Да.

— Хм, мне нужно с тобой поговорить. Не о том, что случилось вчера вечером, я очень об этом сожалею, ужасно, что ты увидела меня с Хеленой, я понимаю, почему ты на меня злишься.

— Я уже на тебя не злюсь.

Его голос звучал напряженно.

— Это здорово, но дело в том, что, понимаешь, один мой друг… — не помню, знакома ты с ним или нет, хотя уверен, что я тебе о нем рассказывал, — Обри, в общем, его ударили ножом.

— Что?

— Да. И мне кажется, моя жизнь в опасности. Я побывал в полиции, прости, у меня путаются мысли, но кто-то разгромил мой дом.

— Мартин, что ты такое говоришь? Слушай, приезжай сюда, ладно? Комната 407.

— Хорошо, спасибо, Элисон. Я буду где-то через час.

Мартин положил трубку и вышел из телефонной будки. Он знал, что остальные — особенно Джина — рассердятся не него за то, что он бросил их в участке, но общаться с ними сейчас у него не было сил. К тому же их жизни ничего не угрожало, а если и угрожало, то таксист со своим проклятым ружьем сможет их прекрасно защитить. Ему необходимо увидеться с Элисон, она сможет ему помочь. Не важно, какие у них отношения, просто нужно, чтобы его кто-то успокоил. После всех событий сегодняшнего утра ему не хотелось снова брать такси, поэтому он пошел в сторону метро.

Он прошел два квартала, и тут сзади на него кто-то набросился. Мартину так быстро натянули на лицо маску, что он не успел ничего сделать и лишь подумал: что это, похищение или его хотят задушить? Он стоял как вкопанный, пока не почувствовал, как ему в спину уперся пистолет, а потом — странное дело — все его мысли были только про таксиста.

Не зная, что делать, он инстинктивно пошел туда, куда его толкали. Он продолжал идти, пока не уперся коленями во что-то твердое и не свалился вперед. Тот, кто пихал его в спину, втолкнул его, наверное, в какой-то фургон. Мартин почувствовал, что его руки свели за спиной и сдавили наручниками, потом ему в рот засунули кляп, пахнувший бензином. После секундной паузы двери фургона захлопнулись.

Элисон было приятно, что приедет Мартин. Ее обрадовало, что в минуту кризиса он обратился к ней, хоть и понимала, что в этой ситуации он немного жалок. Но ведь и она переживает серьезные трудности, так что, может, и неплохо, если они помогут друг другу с ними разобраться.

Поймав свое отражение в зеркале, Элисон решила переодеться. В присутствии Грега она слишком нервничала, чтобы приводить себя в порядок. Ей казалось, что, если она красиво оденется, он или снова захочет с ней переспать или подумает, что ей хочется, чтобы он остался. И к тому же она испытывала дискомфорт, одеваясь в присутствии незнакомого мужчины; даже почему-то нервничала при этом больше, чем раздеваясь вечером накануне.

Зазвонил телефон. Сначала она хотела не брать трубку, решив, что это звонит Мартин, чтобы сообщить, что у него изменились планы. Но ей никогда не хватало терпения игнорировать трезвонящий телефон.

— Вам звонит Сьюзан.

Она села.

— Хорошо.

Ее соединили с сестрой.

— Он ушел.

— Что?

— Джои ушел. Эдриан его выгнал.

— Из-за меня?

— Вроде того. Они подрались.

Элисон молчала, слушая, как дышит Сьюзан.

— Из-за чего они подрались? — Ее голос прозвучал резко.

— Из-за меня и Эдриана.

— А что у вас с Эдрианом?

— Ничего. В том-то и дело. Поэтому мы его и выгнали. Джон сказал, что у меня с ним что-то есть.

— Знаю. Он и мне это говорил. Но ведь между вами ничего нет?

— Конечно, нет, ты же знаешь.

— Так кто же именно выгнал Джои?

— В смысле?

— Сначала ты сказала, что его выгнал Эдриан, а потом, что вы его выгнали вместе. Интересно, что произошло на самом деле?

Сьюзан вздохнула.

— Собственно, выгонял его Эдриан. А я при этом присутствовала, поддерживала его и сказала Джои, что больше не желаю его видеть. Что ты придираешься к мелочам?

— Просто хочу все выяснить.

— Ладно, — сказала сестра, — когда ты возвращаешься?

Элисон расплакалась. Чтобы Сьюзан не заметила, она поднесла трубку к другому уху и, намотав шнур на руку, сказала:

— Прости, Сьюз, но я, наверное, не вернусь. То есть, может, только на пару дней, пока не найду жилье, а там…

— Эл…

— Слушай, это плохая идея. Я не собираюсь возвращаться к Эдриану и не вижу, как мы при этом сможем жить втроем. Но не волнуйся, я не оставлю вас без денег.

— Дело не в этом.

— Я понимаю. Слушай, сестренка, я люблю тебя и постараюсь вскоре с тобой увидеться.

Мартин попытался восстановить дыхание. Когда ему это удалось, он понял, что давно уже ожидал подобное. И дело не в обычной наркоманской паранойе; ему не хватало смелости взглянуть этому страху в лицо, но он не мог от него избавиться. Он испытывал ужас всякий раз, когда при нем говорили о любого рода насилии. Ему казалось, что, слыша эти истории, он становится звеном в цепи событий, в которой однажды, по какой-то неведомой причине, и ему придется оказаться на месте жертвы.

Представляя, как это случится, он всегда думал: мгновение — и все кончено, прямо как смерть во сне. Он не осознавал, что между моментом нападения и убийством ему предстоит прозаичный период ожидания, сопровождающий все прочие жизненные ситуации.

Только когда фургон тронулся, Мартин понял, что он не единственный пленник. Кто бы ни был этот другой, но он яростно брыкался: несколько ударов обрушились на стенку кузова, а все остальные — на ногу Мартина. Второму пленнику — вернее пленнице — каким-то образом удалось избавиться от кляпа, и после того, как они немного проехали, она начала отчаянно орать на водителя по-немецки.

Мартин почувствовал, что машина прибавила скорость — его начало швырять взад-вперед по полу фургона. Он пытался удержаться на месте, уперевшись ногами в противоположную стенку кузова, но, все равно на ухабах у него зверски выкручивало руки.

Немецкая женщина разошлась не на шутку. Выходит, их похититель — немец. Конечно. И в эту минуту для Мартина все прояснилось. Это не его история. Даже невзирая на все одолевавшие его кошмары. Невзирая на страх перед окружающими, невзирая на всех тех неуправляемых психов — начиная с Дженнингса и бойфренда Наоми и заканчивая Телемитами и загадочными ребятами из порножурнала, — с которыми ему приходилось общаться. И, невзирая на все это, оказалось, что истинная угроза исходит от незнакомки, человека, которого он едва знал, немецкой девушки по имени Хелена с ее ужасающей историей про папашу-адвоката и похищение сексуальным маньяком.

Он мысленно вернулся к тому вечеру, когда Обри познакомился с Хеленой на вечеринке, и стал вспоминать, как они ехали на такси от арт-галереи к ресторану. Что она тогда сказала о своем похитителе? Сказала, что это было не так уж и страшно. Что он не хотел причинить ей зла. Просто хотел сфотографировать. Но он не хотел причинить зла ей. Это не означало, что он имеет аналогичные намерения по отношению к мужчинам, с которыми, по его мнению, ее что-то связывало. Ведь он уже напал с ножом на Обри и попытался разгромить дом Мартина. Это были акты отчаяния, гнев психопата, направленный на всех, кто, как ему казалось, близок к объекту его обожания. А Бенуа и Летиция? Может быть, они сейчас тоже сидят где-нибудь взаперти? Или уже убиты?

Фургон продолжал набирать скорость. Мартин вспомнил, как они с Клаудией ехали по шоссе, и в пылу ссоры она угодила в аварию. Он присоединился к крикам Хелены и стал что было сил бить ногами. Он услышал, как водитель закричал на них по-немецки и снова прибавил скорость.

Мартин стал думать, куда их везут и представится ли им шанс сбежать, когда водитель будет вытаскивать их из кузова. Но тут его некстати разыгравшееся воображение нарисовало ему картину того, как, прежде чем вытащить их из фургона, похититель загонит ее в запертый гараж. Или, может, даже не станет себя так утруждать. Отвезет их в заброшенную местность и всадит обоим по пуле в голову. Тут ему захотелось прокричать водителю, что не имеет никакого отношения к Хелене, едва ее знает и что ревновать ее к нему вовсе не следует. Ах, если бы он знал немецкий… Тогда, может быть, ему удалось бы убедить этого психопата не убивать их.

Теперь фургон летел с такой скоростью, что у Мартина появилась надежда, что кто-то стал свидетелем похищения и решил преследовать машину. Пинки, вопли и крики Хелены становились все громче, пока в какое-то мгновение их не заглушил неожиданный толчок и ужасный скрежет. Мартин почувствовал, как его отбросило назад, потом вперед, и он весь сжался, чувствуя, что фургон накренился на одну сторону. В ужасе оттого, что может лишиться рук, он изо всех сил потянул их на себя и, одновременно с еще одним сильным толчком, почувствовал, как его наручники со звоном оторвались от того, к чему были прикованы. Затем его снова швырнуло вперед и с такой силой ударило лицом об стенку кузова, что, отпрянув после удара, он почувствовал сильный привкус крови.

Ничего не происходило. Хелена затихла; из кабины водителя не доносилось ни звука. Напуганный тем, что оказался в обществе двух мертвецов, Мартин смог вытащить кляп все еще скованными руками. Сделав вдох, он подумал, не лучше ли будет оставить маску на лице, потому что оно, похоже, превратилось в кровавое месиво, и если содрать с него маску, то может стать еще хуже. Потом, матерясь про себя, он все-таки стянул ее и порадовался, что было не слишком больно.

Хелена лежала, свернувшись в клубок, в дальнем углу фургона. Он подполз к ней и похлопал по лицу.

— Ты жива?

Она открыла глаза и издала крик, превзошедший по громкости все предыдущие. Не переставая орать и всхлипывать, она все же выдавила из себя слова:

— Проклятье, руки! Кажется, у меня сломаны руки.

Мартин не ответил. Он понял, что надо сматываться. Происходящее не имеет к нему никакого отношения. Его неволновало, что в последствии у него могут быть неприятности из-за того, что он сбежал с места преступления; просто он не в состоянии больше иметь с этими людьми ничего общего. Не обращая внимания на вопли Хелены, он двинулся к дверям фургона и с помощью пальцев и локтей смог в конечном счете, их открыть.

Рядом с перевернутым фургоном стала собираться толпа. Никто не попытался остановить уходящего Мартина, а с окровавленным лицом и в наручниках сам он чувствовал себя героем фильма «Беглец». Так он дошел до ближайшей станции метро. Ему казалось, что его обязательно задержат, но, как ни странно, он беспрепятственно купил билет, а двое охранников даже подержали перед ним пластиковый барьер, чтобы он смог пройти.

Спустившись вниз по эскалатору он сел в поезд. Пуль до «Телячьих нежностей» был неблизким, и ему пришлось дважды пересесть. Он поднялся по эскалатору, вышел на улицу и прошел несколько кварталов до гостиницы.

Войдя в гостиницу, Мартин проявил больше осторожности и, постаравшись спрятать наручники, прошмыгнул к лифту. В одиночку войдя в лифт, он поднялся на четвертый этаж, прошел по коридору, отыскал номер Элисон, поднял скованные руки и постучал. Через секунду он услышал ее шаги, и дверь отворилась. На лице у нее проступило вопросительное выражение, но до того, как она успела что-либо спросить, он поднес окровавленный палец к губам и, пытаясь изобразить улыбку, сказал:

— Ничего не спрашивай, ладно? Только ничего не спрашивай.