Я молча посмотрел в окно. Опять серость, опять дождь… Хоть бы уж скорее превратился в снег, что ли. То-то Риито удивится — небось, в жизни таких чудес не видел.
— Я заеду к господину Юсупову сегодня, — сказал я.
— Как неизящно вы уходите от ответа…
— Уж как умею. — Я встал. — В общем, обещаю, что закрою этот вопрос. Только сначала доеду до дома, передам Риито деду.
— Могу себе представить, как обрадуется Григорий Михайлович, — хмыкнул Витман.
— Да уж. Я тоже могу.
— Сил вам, Константин Александрович! И мужества. После того, как вы посетите господина Юсупова, вернётесь домой?
— Нет, поеду в академию. Мои Воины, насколько понимаю, снова — на своих постах?
— Да, совершенно верно.
— То есть, продолжаю обучение в Императорской академии я один?
— Обижаете, Константин Александрович, — Витман, кажется, и впрямь обиделся. — Каждому из ваших бойцов ежедневно доставляются лекционные конспекты, контрольные работы и домашние задания. Все ваши люди продолжают учёбу. И закончат семестр, полагаю, не хуже других. В этом плане вам не о чем беспокоиться.
— Ну, хотя бы в этом не о чем, — усмехнулся я. — Что ж, считайте, что успокоили. Приеду в академию — лягу спать. Это лучшее, что мы все сейчас можем сделать: как следует выспаться. Если снова проморгаем прорыв, он грянет никак не слабее этого. И тогда — дай нам бог выстоять.
— А вы ведь терпеть не можете играть в обороне, Капитан Чейн? — усмехнулся Витман.
— Ненавижу, — подтвердил я. — И знаете, почему? Никто ещё не победил, обороняясь. Почему я так и стремлюсь к тому, чтобы перейти в нападение.
Свою машину я забрал в гараже Тайной канцелярии. Пока беседовал с Витманом, кто-то из сотрудников заботливо её пригнал.
Джонатан забираться в салон отказался, полетел впереди. Риито сел на пассажирское сиденье рядом со мной. С первым страхом он справился на удивление быстро и сейчас с интересом разглядывал внутреннюю отделку машины.
Подвигал занавески на окне. Поковырял пальцем кожаное кресло. Коснулся клавиши, открывающей бардачок. Тот открылся. Риито вздрогнул и с опаской посмотрел на меня.
— Если лезешь куда-то — будь готов к тому, что может произойти что-то, — посоветовал я. Захлопнул бардачок.
Говорил по-английски, но Риито вряд ли понял такую сложную фразу. Что-то сказал.
— Мы — едем — ко мне — домой, — наугад ответил я.
Ответ пацана удовлетворил. Впрочем, он тут же задал новый вопрос:
— Почему — холод?
За те пять минут, что мы пересекали внутренний двор, направляясь к гаражу, Риито, в своём пиджачке, успел промерзнуть насквозь.
— Хотел бы я знать, — вздохнул я. — Сам постоянно задаюсь вопросом: почему температура по всему земному шару не может быть постоянной, зимой и летом? Градусов, скажем, двадцать пять… Но ты об этом не волнуйся. Мы тут, в России, не первый день живём. Знаем, как в холода одеваться. Справлю тебе тулуп, валенки. Шапку-ушанку. Не замёрзнешь.
— У-шан-ку, — повторил Риито.
И вдруг улыбнулся — во все свои белоснежные зубы. На чернющем лице улыбка выглядела, как вспышка. Вряд ли Риито что-то понял, скорее просто понравилось звучание слова.
Крюссен был прав — паренек попался смышленый и любознательный. Ну, хоть какие-то плюсы.
— Не боишься? — спросил я. Кивнул на дорогу.
Вопрос Риито понял. Вцепился в кресло обеими руками, но мужественно помотал головой:
— Нет. Риито — не страх.
— Ну, держись, если не страх, — улыбнулся я. И вдавил клавишу подключения магической тяги.
В особняке Барятинских появление Риито произвело ожидаемый фурор.
Дед, Надя и приглашенный к ужину Вова сидели в столовой. Но когда лакей доложил, что прибыли Константин Александрович с гостем, в холл высыпали все. И остановились, как вкопанные, глядя на Риито.
Деду и Наде задавать вопросы мешало аристократическое воспитание. Вова этим недугом не страдал.
— Ого, — весело сказал он. — Где ж ты такого отхватил, сиятельство? В цирке, что ли?
— Почти, — буркнул я. — Полезешь проверять, правда ли он чёрный — руки оторву… Знакомьтесь, дорогие родственники. Это Риито. Он немного поживёт у нас.
— Мать пресвятая богородица, — осеняя себя крестным знамением, ахнула горничная Китти. — Господи, спаси и сохрани!
Лакей, стоящий за её спиной, был определенно того же мнения. Его рука судорожно подергивалась. Но лакей был мужчиной и держался.
— Страсть-то какая! Неужто расколдовать мальчонку нельзя? — жалостливая Китти повернулась к Наде. — Надежда Александровна?
— Боюсь, что нет, — Надя покачала головой.
— Так. Никто никого расколдовывать не будет, — объявил я. — Всё в порядке! Китти, приготовь Риито гостевую спальню. Надя, распорядись, пожалуйста, чтобы на стол поставили ещё два прибора. Мы с Риито не ужинали. И не обедали… Дед. Пойдём к тебе в кабинет. Надо поговорить.
Через два часа, убедившись, что в выделенной ему комнате Риито освоился, а дед смотрит на негритёнка уже вполне добродушно, я, как и обещал, отправился навещать Юсупова. Сел в машину.
Джонатан, который побаивался деда и в особняк Барятинских старался лишний раз не соваться, тут же скользнул мимо меня на пассажирское сиденье. Отчитался о своём неизменном отношении к государю императору.
— Едем в одно неприятное место, — предупредил я. — Режимный объект. Чаек там, боюсь, не очень жалуют, так что с собой не возьму.
Джонатан меня проигнорировал, даже глаза закрыл. Едва ли я мог сказать что-то такое, чего он не знал. Как, откуда, почему сверзилась на меня эта чудо-птица?.. Если настанет когда-нибудь тихая и спокойная жизнь — сразу же займусь этим вопросом. Вот честное слово — сяду на розового единорога и поеду разбираться, наслаждаясь видами тихой и спокойной жизни со всех сторон.
В этот раз, днём, в застенке Тайной канцелярии было более людно. Как и в той лаборатории, где я был один раз, незадолго до её разрушения, люди в белых халатах деловито сновали из кабинета в кабинет, не отрывая глаз от бумаг с результатами исследований. Здесь создавались чудесные амулеты, здесь изучали Тьму, здесь происходило множество таких вещей, о которых я и подумать не мог.
— Сколько вам потребуется времени? — спросил дородный не то охранник, не то санитар, остановившись перед нужной дверью.
— Зависит от того, что господин Юсупов хочет мне сказать, — пожал я плечами.
Ответ здоровяка не удовлетворил. Он продолжал держать ключи, не спеша вставлять их в замочную скважину.
— Господину Юсупову не рекомендуется принимать визитёров дольше десяти минут, — объявил он.
— Хорошо, пусть будет десять. Если не хватит — продлим.
— Вам тут не бордель, сударь, — насупился охранник.
— Если бы я думал, что тут бордель, я бы совершенно точно не пошёл к проститутке по имени Жорж Юсупов. Так что искренне надеюсь, что вы правы.
Кажется, здоровяк попробовал усмехнуться, но подавил этот недостойный порыв. Лицо осталось каменным.
— Прошу, господин Барятинский.
Он отпер дверь и открыл её. Кивнув, я вошёл внутрь. Захлопнувшаяся дверь едва не ударила меня по затылку.
— Боятся они тебя, — заметил я.
Жорж Юсупов сидел за столом и листал книгу. На меня бросил только быстрый взгляд, как будто я заходил к нему по пятнадцать раз на дню.
— По большому счёту я воспринимаю это как комплимент, — откликнулся он. — Здесь столько глушилок на магию, что я даже не уверен, маг ли я до сих пор… Недавно попробовал сколдовать огонь — ничего не вышло.
— Матрас поджечь хотел?
— Нет. Просто полюбоваться огнём. Кстати говоря, ты знаешь, что, согласно Священному Писанию, все мы подлежим уничтожению?
— Ты об этом хотел поговорить?
— Нет. Это — начало светской беседы, не более того.
— В таком случае предлагаю не затягивать светскую беседу и побыстрее перейти к сути дела. — Я отошёл от двери и уселся в кресло, вытянул ноги. — Ты хотел меня видеть. Зачем?
Жорж наконец оторвался от книги, откинулся на спинку своего кресла.
— Может быть, мне просто скучно, Барятинский. Я сижу тут один. Каждый смотрит на меня как на больного или как на опасного преступника. А с кем ещё я могу поговорить? Мои так называемые друзья предпочли забыть о том, что когда-то меня знали. Моя матушка… — Он поморщился. — Будем откровенны, она вряд ли вообще понимает, где я нахожусь, это место гораздо дальше от дома, чем ателье, в котором заказывает платья. Дядюшка? Даже не смешно. Вот и получается, что только с тобой мы можем порычать друг на друга, как в старые добрые времена. Жаль, подраться не получится — немедленно вмешаются и остановят.
— Окей, белобрысый, — развёл я руками. — Десять минут у тебя есть. Но имей в виду, что в третий раз я сюда не поеду.
— Я думаю, поедешь, — серьёзно сказал Жорж. — С твоего позволения, перейду к делу. Итак, у нас есть семь смертных грехов. Простаки полагают, будто они были в таком виде сформулированы в Библии, но — нет, ничего подобного. Концепция зародилась несколько позже. Собственно говоря, записал эти грехи Папа Григорий Первый в 590-м году. Им предшествовала работа Иоганна Кассиана, основанная на трудах Евагрия Понтийского, у которого фигурировали «восемь злых помыслов», а не «смертных грехов». Иными словами, ничего мистического эта концепция в себе не несёт, это лишь людские…
— Назови хоть одну причину, почему эта муть должна быть мне интересна? — перебил я.
— Интересно то, что люди, в основной своей массе, понимают: всё, что находится в списке смертных грехов, действительно — пороки, уродующие душу. Похоть. Чревоугодие. Жадность. Лень. Гнев. Зависть. Гордыня. Я, к примеру, на протяжении всей своей жизни охотно предавался последнему. И теперь я это вижу.
— Так ты покаяться хочешь, или что? — недоумевал я. — Ну так попроси, чтобы прислали священника. Я думаю, тебе охотно пойдут навстречу. Я — увы, не тот человек, которому стоит исповедаться. Мне бы со своими грехами разобраться…
— Я хочу тебе помочь! — резко сказал Жорж. Он схватил со стола газету и протянул мне. — «Беспроигрышная лотерея едва не обернулась трагедией! Новый подвиг молодого князя Барятинского». Интереснейшая статья, много подробностей. Прочитал с большим любопытством, и, веришь — уже тогда в голове что-то щёлкнуло! Но я не понял, что. А вот — буквально вчерашнее. — Жорж протянул мне ещё одну газету. — «Чудовищное развлечение, человеческий зоопарк в Париже закрылся из-за страшного прорыва Тьмы! По неподтверждённым данным, в ликвидации прорыва принимал участие молодой князь Барятинский».
Я пожал плечами:
— Н-ну… Ни тем, ни другим я не горжусь. Если ты имеешь в виду гордыню…
— Да нет же! — внезапно разозлился Жорж. — Проснись ты, наконец! Хватит думать о себе одном, не уподобляйся мне! Смотри: то, что произошло в Гостином дворе, по сути своей — жадность. Один из семи смертных грехов. В списке он идёт не первым номером, но кто мы такие, чтобы спорить с постановщиком? Захотел поменять грехи местами — поменял. Суть того, что произошло, от перемены мест не изменилась! Все те люди, что пришли в Гостиный двор, пришли, дабы получить что-то, не дав ничего взамен! Получить много и за так, понимаешь? А Париж?.. В газете, конечно, выражаются очень обтекаемо. Однако я понял, что гвоздём программы были обнажённые негритянки. Или, как там это сказано — «в национальных нарядах»? Состоящих, насколько я знаю, из одних только бус на шее?
— И? — спросил я. Хотя до меня уже тоже начало доходить.
— Похоть, — сказал Жорж. — Ещё один из смертных грехов. И, к слову, то, с чего начинается список. Не знаю, зачем и почему, но Тьма решила поиграть с людьми в их игры. Она что-то пытается сказать. Кому-то.
— Что именно?
— Не знаю. Например, что люди — все люди — подвержены смертным грехам. Что они охотно кидаются в объятия порока. И, быть может, поэтому не заслуживают того, чтобы жить.
— Чушь какая-то. — Я сбросил газеты на пол. — Нам-то что с того? Да пусть хоть по семи чудесам света прорывы устраивает, это ровным счётом ничего не меняет!
— Для тебя — нет. Но для кого-то ведь меняет? Задумайся над этим, Барятинский. Если абстрагироваться от моральной стороны вопроса, то, что произошло в Гостином дворе и в Париже, выглядит как части чудовищной театральной постановки. Тьма как будто хотела прорваться не только для того, чтобы унести побольше жизней. Она словно задалась целью продемонстрировать всю людскую мерзость.
— Да кому, чёрт возьми⁈ Кому продемонстрировать?
— Не знаю. Но это должен быть человек, который, во-первых, достаточно умён для того, чтобы увидеть связь. Во-вторых, начитан — чтобы знать о самой концепции семи грехов. В-третьих, он должен быть очень впечатлительным. Ну и, самое главное, в-четвёртых. От этого человека должно очень многое зависеть. Я имею в виду, касаемо Тьмы.
Жорж смотрел на меня так, будто на самом деле знал, о ком идёт речь. Но не хотел говорить об этом вслух. И я, к собственному неудовольствию, понял, что и для меня это — не тайна за семью печатями. Человек такой был лишь один, во всём мире.
— Пары статей маловато для такой смелой теории, — попытался спорить я. — Пока всё это выглядит притянутым за уши.
— Пары — маловато, согласен. А как насчёт трёх? — Взяв ещё одну газету, Жорж подошёл и протянул её мне. — Эта — недельной давности, я уж почти было выбросил её. Однако после «человеческого зоопарка» решил перечитать вот эту заметку.
Я взял газету и прочитал обведенное карандашом объявление: «Извѣстный рѣстораторъ объявляетъ о конкурсѣ: „Кто больше съест?“ Состязанiя состоится ** дѣкабря въ помѣщенiи рѣсторана „Кукушкинъ дѣти“. Участiя совѣршенно бѣсплатное. А побѣдитѣль получитъ право питаться въ означенномъ рѣсторанѣ бѣсплатно цѣлый годъ, вмѣстѣ со своей сѣмьёй и близкими!»
— Сам произнесёшь слово на букву «ч», или мне взять на себя этот труд? — осведомился Жорж.
— Чёрт побери! — Я опустил газету.
— Немного не то слово, но, думаю, суть ты…
— Я ещё зайду, — сказал я и встал с кресла.
— Буду считать дни в ожидании нашей встречи, — усмехнулся Жорж.
Но я его уже не слушал — колотил в дверь.
«Антон Петров! — мысленно повторял я, разгоняя машину. — Антон, мать его, Петров!»
В изощрённости мышления Тьме было не отказать. Зря я считал её тупой стихией, думать она обучилась. Да так, что боже, сохрани. Откуда в ней эта способность завелась — поди знай, но вряд ли сама, от сырости. Скорее всего, Тьма использует людей.
Кто самые влиятельные люди в государстве? Разумеется, аристократы. Дворяне. И их фамилии, как правило, отличаются звучностью, запоминаются. Часто даже герб сам по себе перед глазами встаёт, когда слышишь фамилию. И если бы для исполнения своих замыслов Тьма выбрала именно аристократов, фамилии в списке были бы знакомыми. Мне достаточно было вместе с Витманом совершить рейд и собрать всех.
Но кто такой Антон Петров⁈ Да любой человек с улицы, чёрт его дери. Или — известный ресторатор. Мещанин, хорошо поднявшийся, но не снискавший дворянства. И таких вот ребят, ворочающих неплохими деньгами и обладающих неплохими возможностями, в одном только Петербурге — пруд пруди.
Кто их считает? Где, чёрт побери, компьютерная база, где можно искать соответствия?
— Сука! — вырвалось у меня.
— Государю императору — ура! — укорил меня с пассажирского сиденья Джонатан.
— А ведь ты прав, — вдруг задумался я и резко свернул. — Есть, есть у нас такая база!
Когда собеседник произносит только одну фразу, он довольно быстро превращается во что-то вроде инструмента для медитации. Помогает рассортировать мысли по ячейкам и сделать правильные выводы.
Остановившись возле знакомого дома, я достал из кармана портсигар, открыл его и набрал на клавиатуре текст: «Наиболѣя вѣроятное мѣсто слѣдующаго прорыва — Зона Д. Нѣобходимъ особый контроль, но тихо».
Секунды не прошло, как на экране вспыхнул ответ: «Принято».
Я перевёл дух. Ну, вот и завертелись колёсики-шестерёнки. А я пока попробую сработать на опережение.