У самой границы

КАЗБЕК, НА ПОСТ!

Над вершинами сосен с ревом пронесся «мессершмитт», за ним, блеснув металлом на солнце, — два истребителя. Где-то рядом ухнула сброшенная «мессером» бомба.

Моргун спрыгнул с подножки полевой кухни, головой вниз нырнул в блиндаж. Секундой позже в укрытие метнулась собака: мелькнул тощий бок с выпирающими ребрами, задние лапы с клочьями невылинявшей шерсти.

Лежа на боку, Моргун ругал и Гитлера, и «мессершмитты», морщась от боли в руке, только недавно залеченной в госпитале.

В ответ на его выразительную речь непрошеный гость рявкнул из-под нар и забился в угол.

С самого утра сегодня Моргун приметил эту собаку: нет-нет да и высунется из кустов темная клинообразная морда с настороженными ушами, поведет носом, улавливая запахи, идущие из-под крышек котлов, и снова скроется.

«Откуда ты взялся? — все еще морщась от боли, подумал Моргун. — Дивизия тылы подтягивает, в лесу частей полно, передовая гремит — от такого шума любой зверь убежит…»

Он выглянул из блиндажа.

На залитой солнцем поляне стояла, как широкая кастрюля на колесах, его полевая кухня. Сквозь зелень густого тополя виднелся крытый брезентом «ЗИС», где хранились продукты, левей, под кустами, валялись консервные банки из-под тушенки. «Куда же бездомной собаке и прибиться, как не к моему кашному агрегату», — подумал Моргун.

Вздохнув, он помассировал свою простреленную руку, чему еще в госпитале научил его врач, задумался. Совсем недавно был Моргун разведчиком, ходил в тыл к немцам с самим старшим сержантом Климком, а теперь вот, пожалуйста, приставили к кухне. И то хорошо, что до срока из госпиталя выписался, а не выписался бы, свою часть ни за что бы не догнал! Спасибо, Климок через связных штаба вовремя весть передал…

С глухим бубнящим звуком разорвались за лесом снаряды, где-то неподалеку ударил залп дальнобойных пушек, гулом отдался под накатами блиндажа. При каждом выстреле собака вплотную прижималась к полу, словно хотела зарыться в землю.

Покачав головой, Моргун выглянул, не видел ли кто, как он летел в укрытие. Убедившись, что поблизости никого нет, выбрался из блиндажа.

— Эй ты, как тебя, Казбек, Мальчик, — позвал он, — вылезай, накормлю… — И, подобрав под кустом немецкую каску, слил в нее остатки супа.

Над земляным порогом блиндажа показались сначала настороженные уши, затем темная морда, собака выбралась на поверхность и, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, несколько секунд присматривалась к верхушкам деревьев. Только убедившись, что самолетов нет, с жадностью принялась за еду.

Теперь Моргун хорошо ее рассмотрел. Могучая грудь, доходившая до локотков передних лап, и вытянутый корпус с сильной поясницей говорили о хорошей породе, но впалые бока, трусливо поджатый хвост, клочья невылинявшей шерсти «не создавали вида».

«А уж тощой ты, брат, тощой! В чем только твоя собачья душа держится!» — подумал Моргун.

Почему-то вспомнилось, как в палате госпиталя, где он недавно лежал, появился неизвестно откуда весь перепачканный сажей белый кот с удивительными глазами: один глаз у него был голубой, другой желтый. С первого дня, окрестив кота Шахтером, все стали его звать к себе, кормить, гладить по жесткой шерсти, а Моргун смастерил ему из старого ватника постель и раздобыл консервную банку, объявив, что кот зачислен на довольствие. Эту картину увидел дежурный врач и приказал выставить кота из палаты, но одно обстоятельство иначе решило его судьбу.

Эвакогоспиталь размещался в единственном уцелевшем в поселке каменном здании — бывшей церкви, где до войны колхозники хранили зерно. Санитарки и сестры ставили ловушки, разбрасывали в углах приманку с ядом — все равно по ночам крысы поднимали такую возню и писк, с таким лошадиным топотом бегали под полом, что никому не давали спать.

В первую же ночь кот дал бой крысиному племени и наутро сложил четырех побежденных врагов у постели Моргуна.

Этим-то он и завоевал право остаться в госпитале, но кормили и гладили его не только за боевые дела, а просто потому, что каждому он напоминал о доме…

Казбек одним духом вылакал похлебку и, вылизывая каску, задвигал ее по песку. Кончив есть, посмотрел на Моргуна все такими же тоскующими глазами, вдруг насторожился, вздыбил шерсть на загривке и бросился к блиндажу: над лесом с воем пролетели самолеты, прошивая облака пулеметными очередями, где-то на переднем крае шел воздушный бой.

До самой темноты новый приятель больше не показывался из укрытия.

Ночью Моргуна разбудило негромкое рычание. Спал он на брошенной под машину кожаной спинке от сиденья и, как все фронтовики, в одну секунду оказался на ногах.

Собака сидела возле кухни, выделяясь темным силуэтом на фоне ящиков из-под галет, и, поводя носом, улавливала одной ей понятные запахи, приносимые предутренним ветром.

Западная часть неба светилась бледным заревом ракет, в вышине гудели ночные бомбардировщики, сквозь темную с длинными иглами ветку сосны над блиндажом видны были медленно ползущие к зениту красные пунктиры трассирующих пуль. И снова то минутная тишина, то глухие разрывы на переднем крае, а ближе грозный рокот и лязганье гусениц: под покровом ночи шли танки.

Донесся окрик часового: «Стой, кто идет!» Затем негромкий ответ. Собака продолжала рычать.

Вдруг где-то поблизости разорвались мины. Рычание сразу прекратилось. Длинная тень скользнула от кухни к спасительному блиндажу.

Моргун высунулся из-за машины и тут же почувствовал, как кто-то сзади обхватил его шею.

Ошеломленный, он изо всех сил рванулся, но его держали сильные, цепкие руки. «Попался, немцы!» — мелькнула мысль.

Напавший с тихим смехом нахлобучил ему на голову пилотку.

— Климок! — вырвалось у Моргуна. — Петро, ты, что ли? Откуда взялся? — Обхватив нападавшего, Моргун попытался положить его на лопатки, но резкая боль в руке заставила отпустить. Оба, пыхтя и отдуваясь, вскочили на ноги.

— Ну да, Климок! — еще раз, словно не веря себе, обрадованно сказал Моргун, приглядываясь к невысокой плотной фигуре друга.

Рядом с длинным, узкоплечим Моргуном Климок выглядел особенно коренастым и плотным.

— Как есть кубарь, — добродушно сощурившись, поддразнил Моргун. — Ты, Петя, вроде пошире стал.

— Ладно, пошире, — отмахнулся Климок. — А вот ты, брат, совсем обленился, бдительность потерял, гляди, и в самом деле украдут! Смотрю, экая орясина из-под машины вылезла, ушами водит, дай, думаю, стукну!

— Сейчас, конечно, можешь напасть, — сгибая и разгибая руку, сказал Моргун, — попробовал бы, когда рука не болела.

— Ну и тогда пробовал, — ответил Климок, сияя белозубой улыбкой.

— Дохвалишься ты, Петька, чего доброго, и тебе шею скрутят.

— А далеко не ходить! — беспечно отозвался Климок. — В прошлый раз «языка» брали, на какого-то чемпиона нарвались. Нас троих раскидал, а кричать ему самолюбие не позволяет.

— Ну и как же вы?

— Да так. Вместе с самолюбием и приволокли.

— А теперь на мне тренируешься?

— Да, Ваня, пришел навестить, завтра-послезавтра опять в поиск идем, — серьезно сказал Климок, кивнув в сторону погромыхивающей передовой. — Назначен старшим группы, вызвали вот с нашим лейтенантом в штаб для уточнения задачи.

Моргун промолчал. Он считал себя длинным, нескладным, хотя в разведке, несмотря на свои «рычаги», умел быть ловким и осторожным. Но ведь каждому что-нибудь не нравится в себе и хочется быть иным. Моргуну, например, хотелось быть плотным и мускулистым, с яркими насмешливыми глазами, белозубой улыбкой, русым чубом, в общем, точно таким, как Петро Климок.

— Значит, опять без меня, — словно отвечая своим мыслям, вздохнул Моргун.

— Не грусти! Поправишься, опять в разведке будешь. Мы с тобой еще не такого чемпиона приволокем!

— Вон моя разведка, — кивнул Моргун в сторону кухни. — Был разведчик Иван Моргун, да весь вышел! Месяц поправляюсь — в руке силы нет…

— Ты лучше скажи спасибо, что живы остались, — перебил его Климок. — Когда через нейтралку ползли, я уж считал, каюк нам: фонари светят, мы как на ладошке, пулеметы поливают — все, думаю, крышка!

— Да и я тогда загрустил! — оживившись, сказал Моргун. — А помнишь, как в поле сено подожгли? Немцы на пожар сбежались, а мы тем временем из села ушли, рыжего обера еще тащили, что очки потерял. Ловко вышло! Только не знаю, пойдем ли еще когда с тобой…

Моргун замолчал и стоял, возвышаясь над коренастым Климком, как журавль над колодцем.

Может, Климку тоже в чем-то хотелось походить на Моргуна: быть, например, повыше ростом, уметь так же, как он, играть на губной гармошке и гитаре и петь украинские песни. Но, с точки зрения Моргуна, чего же Климку желать, когда он такой парень, что любо-дорого: «и красив, и умен, и все стати при нем». Пришел в батальон из пограничных войск, в первый же месяц старшего сержанта присвоили, теперь вот самостоятельную задачу дают…

И Моргун, рассматривая носок своего сапога, еще раз глубоко вздохнул.

— Ну ты, я вижу, совсем загрустил! — рассмеялся Климок и дружески потряс его за шею.

В тот же миг у входа в блиндаж появилась длинная тень, раздалось угрожающее рычание.

— Ого! — удивился Климок. — Кто это у тебя?

Моргун удивился не меньше Климка.

— Вот это да! Выходит, Казбек-то мой в обиду не даст. А ну, тронь меня еще раз!

Климок вытянул руку и снова схватил Моргуна за шею. В темном провале между колесами машины сверкнули глаза, на поляну выскочила крупная собака и, ощетинившись, остановилась перед Климком.

— Овчарка! — безошибочно определил тот. — Кажется, породистая.

— А кто его знает, — отозвался Моргун. — Приблудился кобель, накормил я его, видишь, службу несет, меня защищает.

Донесся нарастающий свист мин. Рвануло на опушке леса. Климок и Моргун невольно пригнули головы. Собаку как ветром сдуло.

— Плохо защищает, — усмехнулся Климок, — вот у меня на заставе Бурун был, попробуй покажи ему кто чужой пистолет — с рукой отхватит! Из винтовки стрелять будут — ствол грызет. А по следу работал — во всем отряде лучше не было.

— Мне-то что, — сказал Моргун, — будет ночью брехать, все веселей, вроде как дома.

— Брехать, может, будет, да уж не собака твой Казбек, — заметил Климок и надолго замолчал, наверное вспоминая, каким замечательным боевым другом был его Бурун. — Ну ладно, бери накладную, продукты приказано у тебя получить на всех четверых.

Моргун полез в кузов машины и стал отпускать Климку полагавшийся разведчикам паек: консервы, сухари, сахар, колбасу, заворачивая продукты в драгоценные газеты, за которыми гонялись все курильщики. Добавил сверх нормы целую горсть пиленого сахара и уложил свертки в свой новый, полученный в госпитале вещмешок.

— Когда будешь уходить, зайди, — сказал Моргун.

— Загляну, слезу тебе утру, — рассмеялся Климок. — Оставь пока мешок у себя, за продуктами и зайду.

На другой день в лес, где разместился батальон Моргуна, стали прибывать новые части. Вместо тропинок всюду пролегли укатанные гусеницами и колесами дороги. До самого вечера раздавался звон пил, стук топоров, шорох комьев земли — вырастали бугры блиндажей и землянок. На опушке, недалеко от кухни Моргуна, появились огромные, накрытые маскировочной сетью артиллерийские окопы с орудиями.

Вечером, возвращаясь из штаба, Климок свернул с дороги к кухне.

Первое, на что он обратил внимание, была круглая, поставленная шатром, сливающаяся с зеленью листвы палатка связистов. «Основная заповедь солдата, — улыбнулся Климок, — не отставай от кухни». Но, оказалось, не только кухня понравилась здесь связистам.

В кругу смеявшихся и зубоскаливших солдат перед Моргуном сидела, приготовившись к прыжку, собака, та самая, которую видел Климок вчера ночью.

Положив на ветку березы огрызок сухаря, Моргун командовал: «Алле, Казбек, алле!» Пес прыгал вверх, срывал сухарь с раскачивавшейся ветки и сгрызал его под шутки и одобрительные замечания зрителей.

Увидев Климка, Казбек зарычал, метнулся навстречу, но остановился, следя за ним.

— Ну что, Петро, когда идете? — спросил Моргун.

Климок пожал плечами.

— Про то знает начальник разведки. Приказано ждать. А у вас тут, оказывается, цирк.

— Осторожнее! — предупредил Моргун. — Видишь, Казбек тебя запомнил.

— Посмотрим, как запомнил, — ответил Климок и шагнул в круг.

Собака с глухим рычанием бросилась к нему.

— Фу! — выкрикнул Климок и, заметив, что Казбек остановился, повторил: — Фу! Сидеть!

Казбек и в самом деле присел на задние лапы, продолжая рычать, но уже с каким-то совсем другим выражением глаз наблюдая за Климком.

— Сидеть, говорю! — властно приказал тот и в подтверждение своих слов вытянул руку вперед.

Казбек, наконец, сел, как будто ему нужен был именно этот жест, чтобы выполнить команду.

— Ну ты нам не порть представление, у собаки должен быть один хозяин, — проговорил Моргун. — Казбек, Казбек! Иди ко мне! — Он оттащил пса за ошейник и снова положил кусочек сухаря на ветку. — Алле, Казбек!

Но Казбек и не подумал прыгать. Отойдя от Моргуна, он опять подошел к Климку и замер перед ним, поставив уши торчком, высоко подняв темные уголки бровей с жесткими щетинками, словно ждал от него каких-то чудес.

И чудо свершилось.

— Казбек! — крикнул Климок и, подняв с земли сосновую шишку, занес ее над головой. — Апорт! — Шишка полетела к дальнему дереву. Казбек сорвался с места, стремглав бросился вслед. Схватив шишку в пасть, он принес ее Климку, положил у его ног.

Возгласы удивления раздались со всех сторон:

— Да он ученый!

— Вот тебе и «алле»!

— Зовут его, конечно, по-другому, — сказал Климок, — но команды наши он понимает — это факт. Проверим-ка еще…

Климок стал перед собакой и, пристально глядя ей в глаза, вытянул руку ладонью вниз. Повинуясь этому жесту, собака сейчас же легла на землю. Климок поднял руку в сторону и опустил ее к бедру. Прижимаясь к земле, Казбек пополз к нему, обошел сзади, лег с левой стороны у ног.

— Голос! — крикнул Климок, и Казбек, на мгновение запнувшись, разразился оглушительным лаем.

— Барьер! — Климок, присев, вытянул руку. Одним прыжком Казбек перемахнул через нее и остановился, ожидая новую команду.

— Послушай, Петро, да он действительно ученый! — с удивлением проговорил Моргун. — Может, не хуже твоего Буруна окажется?

— Может и так, — ответил Климок. — Посмотрим главное.

Климок смело подошел к собаке и прикрепил к ошейнику свой брючный ремень.

— Глядите, — позвал он солдат. — Ваш Казбек уже побывал в переделке.

Край уха у собаки был надрезан чем-то острым, на голове виднелись два белых шрама, темный от времени ошейник тоже был в нескольких местах посечен и поцарапан.

— Осколки! Вот он и не любит бомбежку.

— А кто ее любит? Казбек не дурак, знает, что к чему…

— Ну, кто хочет за нарушителя сыграть? — обратился Климок к солдатам. — Жалко, ватного тренировочного халата нет.

— Нет уж, сам играй!

— Зубы у него — руку перекусит!

— А мне от него и в халате бегать что-то не хочется, — отшучивались солдаты.

— Значит, нет желающих? — усмехнулся Климок.

— Я сыграю, — вышел вперед Моргун. — Говори, что делать.

На лице Моргуна была написана некоторая настороженность, смотрел он недоверчиво, как будто ждал, что Климок сейчас покажет фокус и обманет его.

— А ничего не делать, — ответил Климок. — Ступай за свою кухню, пройди по кустам, ну и спрячься там где-нибудь. Стой, дай-ка мне свою пилотку.

Моргун ушел, а Климок, привязав к ремню кусок телефонного кабеля, удлинил поводок. Казбек вскакивал, садился, нетерпеливо повизгивая и настораживая уши, смотрел в ту сторону, куда ушел Моргун.

Вокруг собралось уже больше взвода солдат.

— Ну, посмотрим, какой ты Казбек, — сказал Климок и дал собаке понюхать пилотку Моргуна. — След, ищи след! — Он отпустил поводок на всю длину.

Казбек словно только и ждал эту команду. Вскочив на ноги, он побежал, делая широкие зигзаги между кустами и окопами, направляясь к замаскированной зеленью походной кухне. Здесь он остановился и, принюхиваясь к траве, бросился напрямик через кусты по следу Моргуна, который и привел его к артиллерийским окопам, укрытым в зарослях березняка. Климок бежал за ним, позади спешили солдаты.

Неожиданно Казбек, подняв морду, с шумом втянул воздух.

— Фас! — рассмеявшись, крикнул Климок.

На суку невысокой корявой березы сидел Моргун и с любопытством посматривал на Климка и Казбека.

Казбек с разбегу прыгнул, лязгнув зубами, едва не достал сапоги Моргуна. Тот подобрал ноги и под громкий хохот солдат подтянулся на руках, забираясь выше.

— Фу, Казбек! — крикнул разгоряченный погоней Климок.

Казбек остановился под деревом.

— Вот это здорово! — возмутился Моргун. — Я его от смерти спасал, кормил, поил, а он с меня сапоги тащит! Скотина неблагодарная!

— Хорошо, Казбек, хорошо! — поглаживая тощие бока собаки, приговаривал Климок, улыбаясь и отворачиваясь, чтобы не видеть осуждающий взгляд Моргуна.

— А собаку ты загнал, — спрыгнув на землю, сказал Моргун. — Одно дело дрессировать, а другое — накормить да выходить. Пойди сюда, Казбек! — ласково позвал он. — На вот, у меня еще сухарь есть. Пойди, пес, пойди…

Казбек дернулся было, но, глянув на Климка, сел у его ног и посматривал на своего нового хозяина умными живыми глазами, словно только за Климком признавал право распоряжаться собой.

— Иди ко мне, Казбек, на вот, возьми! — уже сердясь, повторил Моргун и бросил сухарь на траву.

— Фу! — негромко произнес Климок.

Потянувшийся к сухарю Казбек, сейчас же зарычав, сел на место с таким видом, будто наконец-то услышал справедливые слова.

— Да он и в самом деле меня признавать не хочет! — сказал Моргун.

— А ты попробуй возьми свою пилотку, — усмехнулся Климок. — Охраняй, Казбек!

Пес, показывая клыки, стал над пилоткой.

— Смотри-ка, хозяина не признает!

— Сколько волка ни корми…

— Хозяин, да не тот! Казбек дело знает, его щами не купишь! — посыпались замечания.

Климок стоял перед Моргуном, уперев сильные руки в бока, сияя белозубой улыбкой на лоснящемся от пота лице. Климок торжествовал. Это совсем доконало Моргуна.

— Н-ну, Петро, — вполголоса сказал он, — по-моему, ты меня конфузишь…

— Да что ты, Вань, ей-богу же, нет. Это все Казбек, — явно вышучивая Моргуна, ответил тот.

— Нет, конфузишь! — Моргун решительно направился к своей пилотке.

— Осторожнее! — предупредил Климок.

— Ну уж, извини-подвинься! — разозлился Моргун. — Чтоб я всякого шелудивого пса боялся!..

Неизвестно, чем бы все кончилось, но в это мгновение над головами с воем пронеслись снаряды, ахнули разрывы, посыпались сучья, комья земли. Солдаты попадали на землю. А когда, отряхиваясь и поругивая немцев, снова поднялись на ноги, Казбека возле пилотки уже не было.

— Ох-хо-хо! Своя-то шкура дороже!

— Вот тебе и «охраняй, Казбек», а Казбека и след простыл!

Неожиданно смех оборвался. Между деревьями мелькала высокая, сутуловатая фигура Моргуна, направлявшегося к своей полевой кухне. Гимнастерка у него собралась складками под поясным ремнем, отдувалась пузырем на спине, в руке он держал пилотку, отмахивая ею каждый шаг. Солдаты переглянулись; оказывается, под разрывами снарядов Моргун не ложился.

— Иван! — окликнул его Климок. — Слышь, Иван!

Но Моргун, не оборачиваясь, скрылся в высоком кустарнике, только по движению веток было видно, где он прошел.

Перепрыгивая через траншеи и противовоздушные щели, Климок бросился догонять своего друга. Когда он прибежал на знакомую поляну, к палатке связистов, Моргун сидел у своей полевой кухни и курил.

Вечернее солнце пробивалось в просветы листвы столбиками лучей, разбрасывало по темному ковру прошлогодних листьев золотые монеты; островки молодой зелени вспыхивали там, где их касался солнечный свет. За кустами виднелся замаскированный ветками бруствер только что вырытого артиллерийского окопа, из него выглядывало круглым глазом жерло дальнобойной пушки.

Климок подошел к Моргуну, молча сел рядом на подножку.

Моргун продолжал курить, не обращая на него внимания.

— Иван, слышь? — позвал Климок. — Ты на меня не сердись. Я ведь в шутку, ребят немного подвеселить… А собака — дрянь! Плюнь ты на нее! Небось уж за километр убежала.

— А я и не сержусь, — сказал Моргун. — Думаю вот, может, Казбек и правда ценная собака и раз ты это дело знаешь, пригодится тебе, когда за «языком» пойдешь.

— Да что ты! — искренне удивился Климок. Он ожидал, что Моргун поссорится с ним: все-таки высмеял его Климок перед всеми, тренировкой своей пограничной хвастался, а Моргун, оказывается, не только зла не таил — о его боевой задаче думал.

— Не знаю, Ваня, — сказал Климок, — такого еще не бывало: собаку за «языком» брать. Была бы собака, ну, например, как Бурун. А то ведь горе одно: где-нибудь стрельнут — сразу убегает. Да она тебя в беде запросто бросит!

Моргун, не отвечая, смотрел мимо Климка в сторону кустов, прикрывавших артиллерийский окоп.

Из кустов бесшумно выскользнул Казбек, замедляя шаги, подошел к Климку и лег слева от него, вздрагивая при каждом доносившемся разрыве.

Снова над головами со свистом пронеслись мины, разорвались где-то в лесу. Казбек припал к земле, но не ушел. Выждав некоторое время, он поднялся, постоял, расставив уши, не отрывая глаз от Климка, и осторожно положил голову ему на колени.

Климок машинально почесал у него между ушами, как раз в том месте, где виднелись белые шрамы. Казбек продвинулся вперед, подтолкнул Климка носом, зажмурился и, вздохнув, сунул свою морду ему под руку.

Он как будто хотел сказать, что наконец-то нашел себе хозяина в этих страшных, пропитанных запахом железа и гари лесах, где воющая смерть каждую минуту проносится над головой, рвет землю, корежит деревья, сечет все живое осколками. За последние долгие месяцы, скитаясь по всей округе, находя пищу неизвестно где, неизвестно как скрываясь от ненавистного запаха врагов, одичалый и худой, он впервые встретил человека, который знал такие слова, как «След!», «Ищи!», «Фас!» или даже неприятное, всегда словно дергающее за ошейник слово «Фу». Неважно, что называли его теперь совсем другой кличкой, не той, к которой привык он, — перед ним был наконец человек, знающий сложную пограничную науку, и только ему он мог доверить свою жизнь, только для него сделал бы все, что тот прикажет.

Климок, задумавшись, провел рукой по крупной лобастой голове Казбека, заломил назад его шелковистые упругие уши, запустил пальцы в густую шерсть на загривке. Снова и снова повторял он это движение, стараясь не встречаться глазами с наблюдавшим за ним, по-настоящему растрогавшимся Моргуном.

Закрыв глаза, положив не только морду, но и увесистую лапу на колено Климку, Казбек упивался лаской. Давно уже не гладила его пусть грубая, но зато надежная рука, давно никто не трепал шерсть на загривке.

Вдруг он фыркнул и бросился к кустам.

— Фу, Казбек! — крикнул ему вдогонку Климок.

— Товарищ старший сержант, вас в штаб вызывают! — послышался голос из кустов.

— Хорошо, иду! — ответил Климок. — Ну, Ваня, пора, — поднялся он, — сегодня уходим…

Моргун молча подал ему вещмешок с продуктами.

Казбек смотрел вслед новому хозяину, пока тот не скрылся в кустах, затем взвизгнул и бросился за ним.

— Казбек! Казбек! — закричал Моргун, но пес не вернулся.

Постояв у своей кухни, Моргун направился к землянке связистов, где был установлен коммутатор.

Согнувшись вдвое, вошел и остановился, ничего не видя после дневного света.

Против входа свешивались с нар ноги в солдатских сапогах с подковками. Из темноты раздавался заливистый храп. У коммутатора при свете «катюши» — сплющенной в горловине гильзы с самодельным фитилем из куска старой шинели — сидел усатый, темный от копоти телефонист с блестящими, как у негра, белками глаз.

— «Весна»! «Весна»! — замогильным голосом говорил он в привязанную ремешком к голове трубку. — Вас вызывает «Днепр»! «Волга», вас вызывает «восьмой»!..

Моргун с невольным уважением подождал, пока дежурный соединит «Волгу» с «Доном», и только после этого попросил:

— Будь другом, включи мне «двадцатого», надо ему срочное дело передать.

«Двадцатым» по внутреннему коду именовался начальник продовольственного снабжения, которому подчинялся теперь Моргун. Несколько минут дежурный переключал рычажки, втыкал штепселя, разыскивая «двадцатого», затем передал Моргуну трубку от стоявшего рядом телефонного аппарата:

— В штабе он, сейчас подойдет.

Моргун терпеливо ждал. В трубке что-то потрескивало и шуршало, где-то очень далеко настойчивый голос повторял: «Пришлите огурцов, ждем огурцов…» Неожиданно вмешался такой же далекий, едва различимый голос: «Ахтунг, ахтунг!» Моргун даже вздрогнул: никогда он не думал, что по телефону можно услышать немцев. Наконец уверенный низкий голос произнес: «Двадцатый» слушает».

Отпросившись до утра, Моргун положил трубку на аппарат, поблагодарил дежурного и вышел из землянки. «Разрешаю вам за вашу боевую службу», — сказал ему начпрод. Что ж, авторитет ни за какие деньги не купишь, пока что Моргуна в полку уважали…

Неожиданно он увидел Климка, одетого в маскхалат разведчика, с пистолетом в руке.

— Ты зачем здесь? — удивился Моргун.

— Гоняюсь за твоим Казбеком! — зло ответил Климок, — По пятам ходит, демаскирует. Лейтенант приказал, если не отважу, пристрелить.

Сейчас Климок выглядел совсем другим. В пестром маскхалате, на котором словно кто-то оставил коричневые следы растопыренных пальцев, он сливался с рыжеватыми кустами и землей.

Моргун вынул из кабинки машины плащ-палатку, по-охотничьи, стволом вниз, нацепил на плечо карабин, остановился перед своим другом.

— А ты куда собрался? — спросил Климок.

— Тебя проводить, до утра отпустили на передовую.

Климок сел на корточки у входа в блиндаж и с угрюмым лицом оттянул затвор пистолета.

Забившись в самый угол блиндажа, тоскующими глазами смотрел на Климка Казбек, отлично понимая, что за предмет в руках у человека, которого он только что стал считать своим хозяином.

Моргун понимал, что Климок вправе пристрелить собаку: он шел на задание особой важности, ничто не должно было ему мешать. И все-таки Моргун не выдержал.

— Погоди, Петро, — попросил он.

Климок оглянулся. Сузившиеся светлые глаза его смотрели недобро.

— Собаку жалеешь? А меня, если он за мной пойдет и как наводчик немцам покажет, меня тогда пожалеешь?

— Не пойдет, — помолчав, сказал Моргун. — А пойдет — сам пристрелю.

Войдя в блиндаж, он привязал Казбека веревкой к одному из бревен наката, потом загородил досками вход, привалив для верности несколько валунов.

Климок, пожав плечами, сунул пистолет под маскхалат, и Моргун только сейчас понял, какую взял на себя ответственность.

Тяжелый осколок с зловещим шуршанием пролетел над головой, ударился в мокрый, покрытый дерном бруствер траншеи. С засохших стеблей травы, уцелевшей на дерне, скатились дождевые капли, осыпались на рваный кусок металла. Моргун взял его в руку: осколок был теплым.

Вблизи полыхнуло снопом трассирующих пуль, глухо, будто из-под земли, простучал пулемет, и снова темнота, мелкий моросящий дождь да впереди разрывы мин и снарядов.

Вспыхнула в небе ракета, выхватила из мглы крестовину проволочного заграждения, белую, как на негативе, колючую проволоку, за проволокой расколотое снарядом дерево, торчащее, как огромная щепка. Это дерево было уже на изрытом воронками, опутанном колючей проволокой поле нейтральной полосы.

Стоявший рядом с Моргуном Климок молчал.

Был он сейчас не просто солдатом, а разведчиком — человеком без имени и фамилии: все документы в штабе части, только пистолет под курткой, да гранаты на поясе, и ощущение такое, что нет ни прошлого, ни будущего, есть только напряженные, медленно идущие одна за другой секунды и минуты. Это чувство было хорошо знакомо Моргуну: слух улавливает малейший шум, глаза видят едва различимые тени, а тело становится как будто невесомым, словно, надев маскхалат, человек еще по эту сторону нейтралки включается в новую, полную опасностей и неожиданностей жизнь.

На дне траншеи сидели разведчики в пестрых маскхалатах с капюшонами на головах. Рядом с Климком — два сапера, которые должны были разминировать проход. Солдаты переговаривались вполголоса, курили, пряча в ладони огоньки самокруток. Слышно было, как, то удаляясь, то приближаясь, гудит ночной бомбардировщик да нудно и настойчиво шелестит мелкий дождь.

В небо взвилась ракета, повисла над торчащим, как белый обелиск, расщепленным стволом дерева и, медленно описав дугу, роняя капли света, погасла.

— Здорово светит, — сказал Моргун, — придется вам до самых окопов по-пластунски.

— Дорогу будет видней, — отозвался Климок. — Товарищ лейтенант, по-моему, время…

За Климком, тоже в маскхалате разведчика, с опущенным на пилотку капюшоном стоял лейтенант — командир взвода разведки, совсем еще молодой человек с тонким горбоносым профилем.

— Да, время, — согласился лейтенант.

Моргун слышал, как он говорил Климку; «…от ориентира четыре — расщепленного ствола — правее ноль пять саперы сделают проход… пойдете по азимуту до рощи. Артиллеристы дадут залп по переднему краю… Огонь будет перенесен дальше. Если обнаружат, даете красную ракету…»

— Товарищ лейтенант, — попросил Моргун, — разрешите быть в группе прикрытия.

— Вам разрешено быть только в передовых окопах, — ответил лейтенант.

Моргун почувствовал, как стоявший рядом Климок сжал мокрой рукой его кисть.

Поднявшись на бруствер, Климок скользнул куда-то вниз, прополз вперед, залег в ближайшей воронке, поджидая выбравшихся вслед за ним саперов. Последнее, что осталось в памяти Моргуна — железные подковки на каблуках Климка. Он вспомнил сапоги связистов, спавших в землянке, где был коммутатор. Связисты тоже были на фронте, но никто из них не ходил по ту сторону жизни, куда очень трудно пройти, но еще труднее оттуда выбраться.

Шесть фигур — саперы, за ними разведчики, — как тени, проползли к крестовине проволочного заграждения и скрылись из виду, словно размытые кисеей дождя. Все затихло, только временами по-прежнему глухо бубнил пулемет, да, посвистывая, проносились пули.

С ревом ударила батарея дивизионной артиллерии, справа от расщепленного ствола частыми кустиками пламени вспыхнули разрывы. Потом загрохотало дальше, в глубине обороны противника. Моргун понял: сейчас Климок и его группа подходят к передовым окопам гитлеровцев.

Потянулись томительные минуты. Все, кто остался в траншее, напряженно прислушивались, провожая глазами время от времени поднимающиеся к небу ракеты, и при каждой вспышке Моргун почему-то сосредоточенно думал; что это блестит у крестовины проволочного заграждения, отражая свет ракет?

Лейтенант склонился к телефонному аппарату:

— Товарищ «второй»? Докладывает «семнадцатый». Да. Пока тихо. Ответного огня нет. Кажется, прошли…

Сверху все более и более отчетливо слышался гул. Над нейтралкой, где был сейчас Климок со своими разведчиками, кружил немецкий ночной бомбардировщик. Красные и зеленые огненные пунктиры целеуказателей сходились в ночном небе шатром, справа и слева доносились заглушаемые расстоянием пулеметные очереди. Захлопала зенитная батарея, где-то в вышине стали с характерным звуком лопаться снаряды, но враг не торопился улетать, как будто увидел пересекавших нейтралку разведчиков.

Донесся шорох. Моргун обернулся: над бруствером показались острые уши, волчья морда, в нос ударил запах мокрой шерсти.

— Казбек! — вскрикнул Моргун.

С болтающимся на ошейнике обрывком веревки Казбек бросился в одну, в другую сторону, задев Моргуна, испачкал его плащ-палатку прилипшей к бокам и спине землей. «Сделал подкоп», — догадался Моргун, и тут же его обожгла мысль: «Идет за Климком!»

— Казбек!

Схватив мокрыми от дождя пальцами карабин, Моргун оттянул предохранитель затвора, но стрелять вдоль траншеи нельзя: кругом люди.

Ткнувшийся было ему в руки Казбек снова заметался, потом подбежал к тому месту, где разведчики выбирались на нейтралку и одним махом выскочил на бруствер.

Вскинув карабин, Моргун направил его вслед собаке и в тот момент, когда Казбек лунной тенью мелькнул у крестовины проволочного заграждения, поймал его на мушку и нажал спуск.

Раздался крик «Воздух», по окопам и перед линией окопов ударили бомбы, сброшенные кружившим над головой самолетом.

Осколки, чуть ли не задевая пилотку, с пением ушли вверх, разрывы послышались где-то впереди, в направлении белевшего расщепленного дерева.

Но Моргун не сразу осознал это. Перед его глазами все еще была крестовина кольев и, словно остановившийся на черной мушке, серебристый силуэт собаки. В момент выстрела Казбек высоко подпрыгнул и грохнулся со всего размаху на землю — Моргун это ясно видел — рядом с блестевшим при свете ракет каким-то предметом.

Попал… Попал в собаку, которая шла в огонь за своим хозяином, застрелил Казбека только за то, что он, поборов страх, пошел в логово гремящей и воющей смерти, потому что туда вел едва уловимый след человека, вернувшего ему настоящий смысл жизни, положившего свою загрубелую руку на его помеченную шрамами лобастую голову…

Опустившись на ящики, едва справляясь с дрожью в руках, Моргун оторвал клок газеты, насыпал махорки и жадно закурил.

— Ранен? — наклонился к нему лейтенант.

Моргун молча покачал головой. Некоторое время оба слушали нейтралку.

Отбомбившийся самолет уходил от линии фронта, вслед ему медленно текли к горизонту красные пунктиры трассирующих пуль.

Над нейтралкой по-прежнему взлетали ракеты да время от времени ночную мглу прошивал строчкой глухо татакавший пулемет.

И вдруг затрещали, захлопали выстрелы, заахали разрывы гранат, над линией немецких окопов, озаряя все тревожным светом, взвились к небу белые огненные змеи, хищно изогнули шеи, высматривая добычу, и вслед за ними, как сигнал бедствия, как призыв о помощи, поднялась вверх красная ракета.

«Обнаружены, отходим, приняли бой!» — перевел Моргун. Значит, он не попал! Казбек нашел разведчиков и выдал их противнику!

Моргун до боли в пальцах стиснул карабин.

В окопах противника, в глубине его обороны вспыхивали разрывы. Теперь уже над всем полем нейтралки хлестали зеленые и красные бичи трассирующих пуль.

Из траншеи доносился голос лейтенанта, докладывавшего по телефону:

— Группа не прошла. Климок дал ракету…

Моргун прислонился к стенке траншеи. Он почувствовал, как сыро и холодно вокруг: словно в лихорадке, бил его озноб, холод заползал под воротник и в рукава, в ледяной воде стыли ноги.

Петр Климок погиб, погибли товарищи. Только он, Моргун, виноват в этом…

Нажимая спуск ракетницы, Климок почувствовал тупой удар в голову, на миг потерял сознание. Все, что произошло с ним в последние минуты, пронеслось в памяти, словно кадры кинофильма.

Когда саперы, сделав проход в минном поле, вернулись, Климок, чутко прислушиваясь, лежал у крестовины кольев. Промокшая земля пахла гарью, сквозь смрад пробивался природный запах напитанной влагой почвы, прелых листьев. Трудно было оторваться от этой мокрой горелой земли и идти туда, где на каждом шагу подстерегала смерть.

Они проползли вперед, залегли в лощинке неподалеку от выкопанной саперами мины, похожей на сложенные вместе две сковородки. Металлический корпус мины блестел от дождя, Климок, лежавший в каком-нибудь метре от нее, видел капли воды, стекавшие на землю. Невольно он подумал: «Почему до сих пор не засекли нас самих, если так хорошо видна даже мина?»

Снова рывок, впереди уже маячит расщепленный ствол дерева, возле него в низине, как туша слона с уткнувшимся в землю хоботом, подбитый танк. За стволом дерева, в нескольких десятках метров, гитлеровцы. Из передовых окопов этот танк не виден, нейтральная полоса выглядит ровным полем, а здесь на каждом шагу то брошенный впопыхах миномет, то противотанковая пушка, то развороченные на концах стальные трубы реактивных снарядов.

У танка залегли, чтобы осмотреться. Запах окалины и тошнотворный смрад от груды горелого лома гнали прочь, но слишком удобное это было прикрытие, чтобы искать какое-нибудь другое.

Из окопов гитлеровцев доносились голоса, где-то неподалеку слышались мелодичные звуки губной гармошки.

Оставив товарищей под прикрытием, Климок выдвинулся вперед, за ствол расщепленного дерева.

Старая береза еще сохраняла у корней почерневшую, всю в наростах кору. Выбрав удобную впадину в земле, Климок проверил, не виден ли он на фоне дерева, прислушался.

Эту минуту он запомнил на всю жизнь. Приглушенный гул ночного бомбардировщика, летавшего где-то в стороне, раздался вдруг прямо над головой; рвануло воздух, Климка обдало волной газов, оглушило, словно раскаленным прутом пронизало ноги.

Придя в себя, он услыхал громкий стон и понял, что это он сам застонал. Стиснув зубы, отдышался, волоча онемевшие вдруг ноги, пополз обратно, наткнулся на срубленный бомбой под корень ствол дерева.

Не узнавая место, где он только что был, Климок с трудом перелез через упавшее дерево и увидел страшную картину: прямым попаданием бомбы разметало всех его товарищей. Минуту назад здесь были люди, сейчас же зияла, уходя медвежьей берлогой под танк, черная дымящаяся воронка с оторванным стабилизатором бомбы.

Кто мог знать, что расщепленный ствол дерева станет между Климком и смертью, и кто мог подумать, что именно на его разведчиков сбросит свои бомбы вражеский самолет.

Со стороны гитлеровских окопов появились две или три темные фигуры. Превозмогая нестерпимую боль, Климок рванул кольцо «лимонки», швырнул гранату, выхватил ракетницу.

Это и была та самая минута, когда, нажимая спуск ракетницы, он почувствовал удар в голову и на миг потерял сознание.

Что-то тяжелое навалилось на него, словно в тумане, увидел перед собой размытое какими-то багровыми полосами и кругами лицо. Изогнувшись, хотел ударить, но руки его уже были связаны.

Маскируясь за упавшим стволом дерева, противник волоком тащил Климка в воронку под прикрытие танка. Климок изо всех сил рванулся: не мог примириться с мыслью, что сам он, прославленный разведчик, попал в плен, но слишком крепко держал его гитлеровец.

В отчаянии озираясь по сторонам и уже мысленно прощаясь с товарищами, с Моргуном, с самой жизнью, Климок увидел вдруг, как длинная тень метнулась от края воронки, громадный прыжок — и похожая на волка собака опрокинула гитлеровца навзничь, полоснула клыками по его шее. На голове пса мелькнули два белеющих продолговатых шрама.

— Казбек! Фу! Ко мне! — крикнул Климок, чувствуя, что по щекам его текут слезы. Он не стеснялся этих слез, не думал о близкой опасности — он просто дышал, дивясь такому неожиданному освобождению.

Круживший около врага Казбек скакал на трех лапах, неловко волоча кровоточащую заднюю.

— Ко мне! — повторил Климок.

Казбек подбежал к нему, быстро облизал лицо теплым языком. Выворачивая связанные руки, Климок поднес их к морде собаки и вскоре ощутил под онемевшими пальцами мокрый мех, а на кистях, связанных веревкой, прикосновение острых зубов.

Казбек понял, что от него требовалось. Вскидывая голову, чтобы видеть, как ведет себя враг, он принялся жевать и тащить зубами веревку, связывавшую руки хозяина.

Наконец ему удалось ослабить узел, Климок напрягся и сбросил веревку. Помогая себе локтями, при каждом движении чуть не вскрикивая от боли, подполз к гитлеровцу.

Лицо и маскхалат немца были залиты кровью, дышал он тяжело, с бульканьем и всхлипами. На шее зияла кровоточащая рана.

Вскрыв индивидуальный пакет, Климок наложил ему на рану стерильные подушечки и забинтовал горло, как будто гитлеровец был его лучшим другом, потом подобрал веревку, которой был связан сам, и стянул немцу руки.

Полежав с минуту, поднял валявшийся рядом пистолет, обхватил рукой шею собаки и, стараясь не стонать, пополз.

Казбек завизжал, лег рядом, зализывая простреленную лапу.

— Все, брат, труба нам! — пробормотал Климок, озираясь, запуская пальцы в густую шерсть на холке собаки. — Выручай, пес, на тебя только и надежда.

Вытащив из нагрудного кармана блокнот, он набросал на листке бумаги несколько слов, сунул записку в пряжку ошейника.

— На пост, Казбек, на пост! — скомандовал он, подталкивая собаку в сторону своих окопов.

Услышав команду, Казбек удивленно посмотрел на хозяина и, поджав раненую лапу, лег перед ним. Он всем своим видом показывал, что не хочет покидать хозяина.

— На пост, Казбек! — властно произнес Климок и ударил собаку.

Казбек пополз, то и дело оглядываясь, выбрался из воронки, еще раз посмотрел на Климка и, сорвавшись с места, припрыгивая на трех лапах, бросился по своему следу в сторону наших окопов.

Климок остался лежать с двумя пистолетами в руках, глядя в белесую, моросящую дождем ночь.

Его жизненное пространство ограничивалось теперь воронкой от бомбы, с одной стороны которой возвышался остов сожженного танка, с другой лежал ствол спасшего его от смерти дерева. В голове как будто били тяжелые колокола, раскисшая от дождя земля, пропахшая окалиной и душным смрадом, казалась ему раскаленной, так нестерпимо жгло ноги.

В полузабытье он то принимался глубоко дышать, чтобы не потерять сознание, то отсчитывал частые удары пульса в висках. Каждую минуту могли появиться гитлеровцы.

В тот самый момент, когда Моргун приподнялся, чтобы еще раз посмотреть на нейтральную полосу, в траншею свалилось что-то мокрое, мохнатое, и у ног его, поджимая заднюю лапу, завертелся Казбек.

— Товарищ лейтенант! — пытаясь схватить Казбека за ошейник, закричал Моргун. — Собака пришла!

Трясущимися руками он вытащил белевшую в пряжке ошейника бумажку и передал лейтенанту.

«Взял «языка». Ориентир четыре. Все погибли. Ранен. Климок».

— Только самого ориентира четыре уже нет, — глянув на нейтралку, — сказал лейтенант. — Титаренко, собирайтесь! — крикнул он в темноту.

Моргун тоже выглянул из траншеи, но сколько ни искал глазами, не увидел торчавшего еще несколько минут назад расщепленного дерева. Фраза «ориентир четыре» теряла смысл. Климку, должно быть, совсем плохо, если он не учел этого.

Коротко и глухо взлаивая, Казбек схватил Моргуна зубами за полы плащ-палатки, потащил за собой.

— Товарищ лейтенант, разрешите пойти с собакой, — сказал Моргун.

Удерживая Казбека, он торопливо забинтовал ему раненую лапу. На спине и боках собаки тоже были следы крови, стоило притронуться к этим местам, Казбек начинал вырываться и визжать.

— Досталось и тебе на орехи… — проговорил Моргун и, отхватив ножом полосу от плащ-палатки, обмотал сверху повязку, чтобы замаскировать бинт.

Казбек вырвался и снова потащил его за собой. Положив телефонную трубку, лейтенант повернулся к Моргуну:

— «Второй» разрешил вам на нейтральную полосу. За вами пойдет санитар Титаренко с упряжкой собак. Задача — разыскать и вывезти Климка с задержанным «языком».

Моргун повторил задачу, только сейчас заметив, что лейтенант совсем молод, может быть, моложе его и сам нуждается в дружеском слове и поддержке.

— Меня Климок в прошлый раз из огня вытащил, — сказал он.

— Вот как? А сейчас ваша очередь, — ответил лейтенант.

Прихватив поясным ремнем сумку с индивидуальными пакетами и гранатами, Моргун нацепил переданную ему флягу, сунул в карман на груди пистолет и почувствовал себя снова разведчиком.

Точно так же, как это делал Климок, он привязал к ошейнику Казбека свой брючный ремень и, выждав минуту между двумя вспышками ракет, выбрался из траншеи вслед за рвущейся вперед собакой.

Казбек пополз, негромко взвизгивая, поджимая раненую лапу. Работая локтями и коленями, Моргун продвигался вперед, сосредоточив все внимание на оставленных саперами «маяках»: один неверный шаг — и взлетишь на воздух, неверное движение — и впутаешься в проволоку, по которой пущен ток.

Прижимаясь к земле, вытягивая морду так, что она касалась лап, полз впереди Казбек, временами оглядываясь на Моргуна, словно хотел его поторопить. Моргун спешил изо всех сил, понимая, что одна минута задержки — и будет поздно.

Вслед за ними полз санитар Титаренко, которого Моргун даже не успел рассмотреть, только и заметил, что он невысокого роста и довольно щуплый. За санитаром шла упряжка собак с лодочкой, в каких — зимой по снегу, летом по болотистым местам — возят станковые пулеметы, а в трудных условиях и раненых.

У крестовины проволочного заграждения, придержав Казбека, Моргун замер и прислушался.

С шипением поднялась ослепительно яркая ракета, и тут Моргун разглядел блестящий предмет, который еще из передовых окопов привлек его внимание. Это был всего-навсего пробитый осколками котелок, неизвестно кем брошенный на нейтралке.

Пробравшись под проволокой, Моргун пополз дальше. Он не знал, сколько метров или десятков метров осталось до того места, где раньше белел в темноте как надежный ориентир ствол дерева. Доверяться можно было только чутью собаки.

То казалось, что двигаются они совсем в другом направлении, то становилось жарко от мысли, что давным-давно пересекли немецкие окопы и сейчас ползут в тылу врага. Но Казбек, часто оглядываясь и взвизгивая, уверенно тянул вперед.

Красными черточками с цвиканием пронеслись перед самым лицом трассирующие пули. Послышался какой-то шум впереди, шорох земли, и в руках Моргуна ослаб поводок.

Не слышно было ни прерывистого дыхания Казбека, ни повизгивания от боли в раненой лапе. Остановившись, Моргун не сразу понял, куда тот девался. Он хотел было опереться на темневший рядом холмик земли и с ужасом отдернул руку: пальцы попали во что-то мягкое и липкое. Рядом с ним лежал без движения, распластавшись на земле, Казбек.

Моргун еще раз тронул его, ощупал намокшую от крови шерсть на загривке, попробовал приподнять лобастую голову.

Казбек не двигался. И хотя позади шел санитар с упряжкой собак, а где-то впереди был Климок, Моргун почувствовал себя совсем одиноким.

Куда ползти, где искать Климка, где наши, где вражеские окопы?

— Климок! Петро! Климок! — позвал он вполголоса и прислушался. По-прежнему вздыхала, гремела, лязгала, стреляла огромная машина, ворочавшаяся в темноте по всей линии фронта.

— Климок! — снова позвал Моргун. Он уже слышал, как сзади, тяжело и часто дыша, приближался санитар с идущими в упряжке собаками.

И вдруг от темневшей впереди воронки донеслись слабые звуки. Моргун прислушался и уловил едва различимый стон.

— Там! — коротко сказал он подоспевшему санитару, который сдерживал собак, с ворчанием принюхивавшихся к Казбеку. В тот же момент при свете очередной ракеты он увидел над бруствером гитлеровских траншей неясные темные фигуры.

— Скорей! — скомандовал Моргун санитару и, вскочив на ноги, в несколько прыжков очутился в воронке.

Сверху посыпались на него собаки, проехав по спине лодочкой.

Климок, лежавший у гусеницы танка, вскинул руку, но едва увидел, что наконец пришла помощь, опустил пистолет, слабо застонал.

— Петро! Слышь? Это я, Иван! Держись, Петя, выскочим! Неужели не выскочим! — повторял Моргун, помогая санитару развернуть в воронке собак.

— Вези «языка»…

Моргуну на какую-то секунду показалось, что перед ним совсем другой человек, — так изменилось лицо Климка.

— И «языка» возьмем, — заверил Моргун, подтаскивая лодочку ближе к другу.

— Приказываю взять «языка»! — с неожиданной силой почти выкрикнул Климок.

Едва он успел договорить, как метрах в двадцати раздался голос: «Русс, сдавайс! Зонст вирст нидергемахт!»

«Будешь уничтожен», — перевел Моргун и метнул в сторону, откуда шел голос, одну за другой две гранаты.

Взрывы, стоны, громкая ругань, оглушающая автоматная очередь…

— Погоняй-ка, парень, своих коней, — сказал санитару Моргун, взваливая на себя гитлеровца.

— Кони сами добегут, — отозвался санитар.

— Тогда огоньком прикроешь, если что.

Волоча «языка», стараясь не упустить из виду упряжку собак, они поползли к своим окопам, и вовремя: позади ударило, в глубину ночи с воем ушли осколки.

За всю обратную дорогу Моргун только раз приостановился — там, где упал Казбек.

Оглядываясь, он не увидел собаки, хотя хорошо запомнил это место: слева белел валун, возле него виднелась разбитая, повалившаяся набок противотанковая пушка.

Может быть, Казбек сейчас тоже как-то выбирается с нейтралки? Или он, и тяжело раненный, ищет своего хозяина Климка?

Обливаясь потом, Моргун с помощью санитара удобнее взвалил на плечи гитлеровца и пополз вперед, стараясь не сбиться с «маяков» — примет, которыми саперы обозначили проход через минное поле.

Не одна группа разведчиков в эти дни пересекала линию фронта, несколько «языков» было доставлено в штабы дивизии и армии. Но как без одного звена нет целой цепи, так и сведения, полученные от плененного Климком и Моргуном немца, дополнили общую картину на фронте.

Наутро дивизия пошла в наступление.

Когда кончилась артподготовка и пехота с танками прорвалась вперед, на поле нейтралки можно было увидеть высокую, сутуловатую фигуру солдата, медленно и осторожно переходившего с места на место.

Это был Моргун, который, сдав «языка» в штаб, получил приказание отдыхать после ночного поиска и сейчас искал своего Казбека.

Нейтралка — рубеж между двумя воюющими армиями, где ночью Моргун перебегал от укрытия к укрытию, играя в прятки со смертью, — стала обыкновенной полоской земли, изрытой окопами, воронками, ходами сообщения. Все выглядело совсем иначе еще и потому, что раньше смотрел на это поле Моргун только с поверхности земли, а сейчас разглядывал его с высоты своего роста.

Вот и колья проволочного заграждения, возле которых валяется пробитый осколками котелок, а вот и похожая на сложенные вместе сковородки мина без взрывателя. На полоске влажного песка — отчетливый след: здесь прошла лодочка с Климком и здесь же они тащили «языка». С тяжелым сердцем осматривал Моргун каждую воронку, каждую выемку и наконец остановился недалеко от валуна с повалившейся набок, разбитой противотанковой пушкой.

— Казбек! — без всякой надежды в который уж раз позвал он.

Он вспомнил свой разговор с Климком перед его отправкой в санбат.

На Моргуна глядели суровые, обведенные темными кругами глаза. Как непохожи были они на прежние, веселые и насмешливые, глаза его закадычного друга.

— …А я, — сказал Климок, — когда один лежал у танка, зарок себе дал. Приведет Казбек помощь, в жизни его не оставлю. После войны, думал, на границу с собой возьму. Видно, не судьба…

Моргун вздохнул и вдруг в углублении под валуном увидел вытянувшегося, с запекшейся па голове и морде кровью, страшного своей худобой Казбека. Моргун едва узнал его.

— Ах ты, друг ты мой, друг Казбек, — проговорил он и поискал глазами, чем бы можно копать землю, чтобы похоронить Казбека, но поблизости ничего не увидел, кроме валявшихся гильз и осколков.

Моргун еще раз посмотрел па собаку и заметил, что у Казбека как будто дрогнуло ухо.

— Казбек! — закричал Моргун. — Слышишь, Казбек!..

Пес по-прежнему не шевелился, но теперь Моргун ясно видел, что он медленно, едва заметно поводит боками, дышит…

Сбросив с себя плащ-палатку, Моргун расстелил ее на иссеченной осколками земле, бережно уложил Казбека, завернул его, как ребенка, и понес на руках к роще, в свой тыл.

Прошло три недели. После наступления дивизия, где служил Моргун, снова подтягивала тылы, принимала пополнение, готовилась к новым боям.

Кухня Моргуна, которого из-за ранения все еще не переводили в разведку, стояла в таком же лесу, как и на прежней линии фронта. Сам Моргун сидел в кузове своей машины и взвешивал продукты на обед, когда на поляне появилась девушка в военной форме.

— Не вы ли будете разведчик Моргун? — спросила она, улыбаясь, и, взяв под козырек, представилась: — Младший сержант санитарной службы Ольга Титаренко!

— Титаренко! — воскликнул Моргун, — так это вы? А я думал, Титаренко — хлопец. Я уж и не знал, где вас искать! В штабе сказали, в госпиталь перевели! Заходите, Оля, заходите! — Моргун сбросил фартук и незаметно поправил новенькую медаль «За отвагу».

— Я теперь больше с собаками не хожу, — сказала Оля, — сопровождаю раненых из санбата в эвакогоспиталь. Вот вам записка от старшего сержанта Климка, — и передала Моргуну сложенное треугольничком письмо.

— Ну как он там, Петро, то есть старший сержант? — спросил Моргун. — Не забывает, значит, нас?

«Смотри-ка, вот тебе и Титаренко — совсем молоденькая дивчина, а когда Климка выручали, не боялась, действовала правильно!» — подумал он, скользнув взглядом по тонкой фигуре младшего сержанта.

— Ну, посмотрим, что он пишет, Климок. — Вскрыв письмо, Моргун начал читать вслух: — «Дорогой Иван! Пишу из госпиталя и передаю всем нашим разведчикам фронтовой привет!»

Моргун почувствовал, что лицо его само собой расплывается в широкой улыбке. Но так стоять и улыбаться перед девушкой было неудобно, и он снова принял серьезный вид.

«Третьего дня мне, Ваня, делал операцию лучший хирург госпиталя, сказал, что ходить буду, может до конца войны и в часть вернусь, только придется полежать в гипсе. А вытащили из моих ног одиннадцать осколков. Так что, Ваня, через два дня будут отправлять меня санпоездом в тыл, о чем тебе и сообщаю. Слыхал, наша дивизия на переформировке, если командование отпустит тебя, приезжай повидаться. Узнай, кто теперь вместо меня в разведке. Крепко жму руку. Петр».

— Скажите, — спросила Титаренко, — собака, что с нами тогда была, так и не нашлась? Старший сержант про нее спрашивал.

«А в письме и не написал, не хотел расстраивать», — подумал Моргун, и ревнивое чувство кольнуло его.

— Казбек! Эй, Казбек! Где ты там? — крикнул он. Из кустов позади Титаренко вышел Казбек и, с недоверием принюхиваясь к новому человеку, остановился.

Моргун залюбовался собакой, как любуется своей работой художник.

Казбек больше не казался покинутой бездомной собакой. Темная шелковистая шерсть на его спине лоснилась и блестела, серые бока были вымыты и даже расчесаны гребнем, в чем никому не признавался Моргун. Красивый, сильный, Казбек и на заднюю лапу наступал почти свободно.

Теперь у него был хозяин, было постоянное дело — охранять кухню и палатку связистов, которые так и располагались недалеко от Моргуна. Казбек не зря ел свой хлеб. Моргун был вправе гордиться, выходив такую собаку.

— Ко мне, Казбек! — скомандовал он и, как это делал Климок, вытянув руку в сторону, опустил ее к бедру.

Какую-то долю секунды он тревожился, подойдет ли Казбек? Казбек подошел, и Моргун почувствовал примерно то же, что чувствует человек, впервые взявшийся за руль автомашины, когда вслед за поворотом руля поворачивает и машина.

— Хорошо, Казбек, хорошо! — оглаживая собаку, скрывая радостную улыбку, проговорил Моргун.

— Вот, брат, нам с тобой весточку прислали. — Он дал Казбеку понюхать письмо. — От твоего и моего друга… Нюхай, нюхай, небось догадался…

Казбек и в самом деле, пофыркивая, стал принюхиваться к письму, затем вскочил, оглушительно залаял, бросился Моргуну на грудь, заметался по полянке.

— Видишь, обрадовался, — пояснил Моргун. — Запах старшего сержанта учуял. А видели, на голове какая отметина, рубец широкий? Тогда еще, на нейтралке, пуля чирканула. Лежал как убитый. Крови потерял — ужас сколько! Швы накладывали, едва выходили…

Околесив полянку, на которой стояла кухня, Казбек снова подбежал к Моргуну, ткнулся носом в руку, все еще державшую письмо, с каким-то новым вниманием принюхался к младшему сержанту Оле Титаренко.

После обеда Моргуну пришлось поехать за продуктами. Обычно он брал собаку с собой, но на этот раз нигде не мог ее найти.

Вернувшись, он еще из машины позвал Казбека, но тот не выскочил навстречу с радостным лаем, не бросился на грудь, стараясь лизнуть в лицо, царапая гимнастерку сильными лапами.

Никогда раньше Казбек не отходил далеко от кухни, которую охранял. Сейчас же его нигде не было видно. Не вернулся он и на следующий день.

Еще через сутки опечаленный Моргун отправился провожать Климка.

…Поезд стоял на маленьком разъезде. Чисто вымытые пассажирские вагоны с красными крестами выглядели нарядно на фоне сваленных вдоль полотна покореженных бомбежкой, сгоревших составов.

От всей станции сохранился только столб с колоколом, рядом с которым поставили палатку дежурного. У столба на носилках лежал Климок. Из-под одеяла высовывались его ноги, словно в побеленных мелом валенках — в гипсе до самых колен.

— Вот так-то, Ваня, — проговорил он, обращаясь к сидевшему рядом на траве Моргуну, — еду на отдых, смотрите всех фашистов не перебейте, оставьте и мне…

— Ты, конечно, поправляйся скорей, — отозвался Моргун, — а только мы, пожалуй, до Берлина раньше дойдем, чем ты в часть вернешься.

— Ну, а после войны куда пойдешь? — спросил Климок.

— Я? К себе в колхоз, конечно.

— А я на границу, — прищурившись, сказал Климок, — на любую, хоть на запад, хоть на восток. Собаку себе воспитаю… Эх, Казбек, Казбек! Как ты его не уберег! Украли, что ли? Присмотрели и увезли?

— Нет, Петро, не украли, — вздохнув, ответил Моргун, — не хотелось говорить, да уж придется. Оля Титаренко сейчас рассказала. Выходит она из казармы, смотрит — собака, а на голове — розовый шрам, ну точно Казбек, по шраму его и узнала. Подбежал к ней и все обнюхивает, обнюхивает, тебя, значит, ищет. Тут Олю начальник госпиталя вызвал. Она заперла Казбека в каптерку, а вернулась — в каптерке стекло выбито, Казбека след простыл…

— Где Оля? — перебил Моргуна Климок. Он даже приподнялся на носилках. — Товарищ военврач первого ранга! Разрешите обратиться? Здесь где-то помогает вам младший сержант Титаренко из сорокового санбата, повидаться бы, с нейтралки меня вывозила.

Похожий на грача начальник санпоезда кивнул головой, отдал распоряжение. Через несколько минут показалась раскрасневшаяся, в белом халате Оля. У нее было такое расстроенное лицо, что Моргун втайне порадовался: «Не нашла Казбека…» Климок это, как видно, понял, но ничего не сказал, только усмехнулся.

— Дайте руку, Оля, а то запрячут в вагон, толком и не попрощаемся, — Климок притянул к себе девушку и крепко обнял.

— Как же ты, Оля, Казбека не уберегла, — с улыбкой, непонятной Моргуну, сказал он, высматривая кого-то на пристанционной площадке.

Возле состава произошла какая-то суматоха, раздались женские голоса: «Осторожней, собака! Раненых покусает!»

Вдоль вагонов, не отрывая носа от земли, бежал по следу Оли Казбек. Климок знал, что делал, когда попросил позвать к себе Титаренко: если Казбек за Олей из расположения части Моргуна пришел, он и здесь за ней ходит.

— Казбек!

Остановившись на секунду, собака сорвалась с места и широкими размашистыми скачками бросилась на знакомый голос.

Только раз ткнувшись в руки Моргуну, Казбек, вытягивая морду и принюхиваясь, на пружинистых напряженных лапах подошел к неподвижно лежащему Климку; осторожно положил голову ему на грудь, кося умными карими глазами на погрустневшего Моргуна и обрадованную Олю Титаренко.

Климок опустил похудевшую руку на морду собаки, провел пальцами по свежему шраму — следу от пули — на лобастой голове, заломил назад шелковистые упругие уши.

Снова и снова повторял он это движение, перебирая пальцами густую шерсть на загривке Казбека.

— Ну вот ты и пришел…

Казбек, закрыв глаза, вздохнул и подсунул морду под руку Климка, как бы говоря, наконец-то он нашел своего хозяина и ни за что теперь от него не отстанет.

Но как раз на эту нежную сцену налетел распоряжавшийся погрузкой начальник поезда.

— Титаренко! — окликнул он. — Два наряда вне очереди! По прибытии в часть доложить командиру! Немедленно вымыть раненому лицо и руки, сменить простыни, произвести погрузку! Стыдно, товарищи, антисанитарию разводить!

— Слушаюсь, товарищ военврач! — весело отозвалась Титаренко.

Военврач покосился на нее подозрительно, но ничего не сказал.

Климка положили на боковую полку, так что через окно он был хорошо виден Моргуну, умытый и причесанный, завернутый в свежие простыни.

— Насчет Казбека ты не беспокойся, — сдерживая вертевшуюся у ног собаку, кричал ему Моргун. — Я его для тебя сберегу! Что ж, раз он только тебя хозяином признает, тебе им и распоряжаться…

Казбек скулил и рвался в вагон. Он не понимал, почему каждый раз, как только он отыщет хозяина, тот или уходит от него сам или его увозят неизвестно куда…

Поезд тронулся. Казбек рванулся вслед, завизжал, но на этот раз Моргун крепко держал его за ошейник.

Долго еще стоял высокий солдат с собакой на поводке, глядя вслед уменьшавшемуся с каждой секундой последнему вагону.

— Ну, Казбек, — потрепав собаку по шее, сказал он, — кончай горевать, пошли воевать… — И зашагал к госпиталю, откуда должны были пойти машины в сторону фронта.