Через два дня перед храмом собралось уйма народу. К тому времени в нём ожидали охранники, будущие учителя, некоторые дворяне. Все ожидали Кагана, который откроет первое бесплатное учебное заведение для простолюдинов.
Разномастная толпа заняла площадь перед входом. Конрад заметил карманников, что шныряли между рабочими, низким дворянством и людьми, у которых были кошели. Нищие не стеснялись даже здесь просить милостыню, а некоторые стояли возле переулков, высматривая для себя жертв. Последние делились на два типа: шлюхи и бандиты.
Какой-то организатор бегал от одного присутствующего к другому, поправлял пояса, сдувал пылинки с доспехов, протирал их тряпкой с таким усердием, что стражники начинали раздражаться. Этот чудак даже подбежал к Конраду, поморщился, глядя на почищенный, но потертый жилет, на растоптанные сапоги и волосы, что лежали так, как Конрад их пригладил после сна, то есть торчали во все стороны.
— Постойте ровно. Я же не собираюсь рубить вам голову. Наклонитесь, да. Сколько пыли и грязи. Вы спите в хлеву? Даже у свиней шерстка чище.
На этом Конрад просто перестал его слушать и лишь сжимал челюсти, когда этот мужичок расчесывал его. Несколько раз гребень хрустнул, и на пол упало три зубца.
— Какие густые волосы. Я схожу за новым и приду.
— Лучше побеспокойтесь о других. Вон стражник вытер соплю о подол халата.
Мужичок аж подскочил.
— Какой? Какой из них? Каган сказал, чтобы все было идеально.
— Я не знаю его, он, кажется, поднялся уже на башню. Поищите его там.
— Поискать, да за такое сбросить его надо. Столько стараний, лучшие портные, а он сопли растирает?!
Его вопли и жалобы разносились по всему храму. И когда он исчез в коридоре, который вел к башне, многие облегченно вздохнули. А кто-то с благодарностью кивнул Конраду.
Все ждали Кагана. Все кроме того солдата, который побежал к входу в башню и продел кочергу между дверными ручками. Всего лишь за пару минут в одном храме появилось два общепризнанных героя.
— Каган. — Сказал солдат, смотрящий в окно, спрыгнул и подбежал к своему отряду.
Их командир осмотрел собравшихся, усмехнулся, кивнул в сторону башни.
— Кто пойдет последний, выпустите этого чудака.
И повел солдат встречать повелителя.
Конрад был в конце, рядом с ним переминались с ноги на ногу женщины и мужчины, которые зачем-то прихватили с собой книги. Во всем их виде читалось волнение и беспокойство. Кто-то молился, кто-то осматривал храм, как будто искал место, где бы спрятаться.
— Выпустите меня! Выпустите! — доносилось из-за двери башни, но этот крик тонул в гуле визжащей от восторга толпы.
Конрад закрыл глаза. Гомон просто разрывал его уши изнутри. Мерный, бессмысленный, громкий. Это была пытка. Хотелось заткнуть уши и сбежать, закричать. Сделать хоть что-то, чтобы убить этот монотон.
Но вскоре они замолчали, и зазвучал голос Кагана.
Он рассказывал о важности каждого человека для страны, что люди это не просто слуги, ремесленники, воины или Каганы — люди — это главная ценность и без них ничего бы не появилось. Многие вещи просто не нужны были бы без людей.
Толпа внимала ему.
Затем он повел пространную историю про сон и видение, в котором ему было велено создать храм для бедняков. Каких никогда не было. Что во сне его рука коснулась пера и сама начертила внешний вид и наброски плана. Конрад пожалел, что архитектор не может слышать эту речь. Ему стало интересно, как он бы объяснил, что ночные бдения, вычисления, десятки вариантов превратились в чьем-то рассказе в обычную сомнамбулу. Пусть и приправленную дешевой мистикой.
А затем послышался голос Катун. Она говорила слишком тихо, из-за чего внутри храм никто её не услышал.
Человек у дверей посмотрел на собравшихся.
— Сейчас. Приготовьтесь.
Вдруг кто-то спохватился.
— А как же зануда?
— Так беги и выпусти его!
Мгновение и двери открылись. Из-за яркого солнца толпа сначала показалась просто белесым полотном с крапинками других цветов. Но прошла секунда, глаза привыкли, после чего будущие преподаватели, и Конрад с ними, вышли на крыльцо храма.
Каган с женой стояли по левую руку и улыбались. Ламуша, к удивлению, нигде не было, лишь одна из его помощниц что-то записывала.
— Встречайте тех, без кого ничего бы не получилось! Тех, кто воплотил волю нашего Кагана! Жрец истории, жрец математики, жрец геометрии…
Катун выкрикивала восторженным голоском должности учителей. Они по одному выходили вперед и кланялись. Некоторые ворчали, пока стояли, ворчали, что придется кланяться невеждам, но как только наступал их черед, с готовностью опускали головы.
— И тот, кто пришел, чтобы лечить Каганскую семью, но волею судеб спас и закончил храм. Путешественник и лекарь, архитектор и приятный собеседник — Конрад.
Конрад почувствовал, что ноги становятся ватными, а еще, что у него на лице появляется дурацкая улыбка. Слишком дурацкая, чтобы она принадлежала хоть кому-то из тех, кем она назвала его. Он прошел вперед, неловко поклонился, и выпрямился, забыв про то, что его могли уже видеть, могли его узнать. Слишком уж мало было чужеземцев. Но теперь он был тем, кто спас проект Кагана, пусть это и было слишком громко сказано.
В этот миг он чувствовал самый большой в своей долгой жизни триумф. Люди радовались ему. Он с благодарностью посмотрел на Катун.
Она светилась от счастья, что-то говорила и сжимала руку мужа, отодвинув всех остальных людей на второй план. Ведь это был её храм, какие бы сны не снились Кагану.
К Сайдуну он шел с улыбкой. Заряженный словами Катун, реакцией толпы. И даже понимая, что они радовались бы даже свинье, он не мог избавиться от чувства гордости за то, что сделал. Пусть это и было мало на самом деле. Но важно ведь, как это выглядит в глазах людей.
«Как это выглядит в глазах людей.» — повторил он мысленно, замедляя ход.
Остановился, приподнял на ладони веревку с монетами и горько усмехнулся. Радость упорхнула, оставила его с кучей присохшего дерьма к душе. Может быть, ему и правда стоит остановиться? Прекратить охоту на избранных? Ведь… Ведь он просто знал, что так и должно быть. Ведь только это и было объяснением, почему он живет века, почему ему не надо питаться, спать. Почему он не болеет. Какое еще объяснение может быть? Это всего лишь награда за те спасенные жизни, которые не забирают к себе избранные.
А тем временем, до празднования дня рождения сына Кагана оставалось полторы недели.
Оставшийся путь он плелся, перебирая монеты, словно четки. Глупое действие, которое всё же успокаивало. Да и с каких пор…
— Я слишком много набрал от других людей. — Прошептал Конрад, оказавшись у дверей Сайдуна.
Он постучался. Никто не ответил. Постучался сильнее. Снова ничего. Постучался в третий раз, а затем потянул дверь на себя.
В комнату светило заходящее солнце, но что в ней было Конрад не мог описать, даже если бы у него появилась в этом потребность. Склянки, банки, инструменты всяких форм, реторты, куски лягушек и ящериц, кора деревьев несколько горстей песка, на первый взгляд совсем одинаковых, и посреди всего этого откинувшись на стуле спал Сайдун.
Он запрокинул голову и похрапывал. Из уголка губ стекала слюна прямо на рецепты или чертежи. Из-за отвратительного почерка невозможно разобрать, что он написал, а рисунки могли значить что угодно.
Конрад подергал его за плечо.
— Вставай, мне нужно масло.
Сайдун открыл глаза. С места подпрыгнул, проходя сквозь собственные завалы, как пьяный хомяк через камнепад. Зацепил несколько колб, и они упали, разбились рядом с еще кучей осколков. Наступил на доску, та словно выпущенная из катапульты подлетела и воткнулась в серо-бурую массу, которая когда-то была растением.
— Что тебе надо? Тебя Хала прислала?
— Ну да. — ответил Конрад. — мне нужно масло. Чтобы устроить поджог. Ты ведь помнишь?
Сайдун сглотнул, посмотрел по сторонам, выглянул в окно, попытался увидеть что-то за спиной Конрада.
— Нет, всё, хватит. Я выхожу из этого, я не участвую.
— В смысле? От тебя требуется только масло. Ты же собирался участвовать в бунте.
— Нет. Уже нет. Я еще три месяца назад сказал ей. Она… Она… угрожала! Но я не боюсь. О нет. Мне уже не страшно. Вы ведь трусы. Я слышал, что вы украли девочку. Я знаю это. Мне Нарайа все рассказала. Она знала, что вы готовы на все.
— Это переворот, Сайдун. Здесь не обойтись без крови. Мы же пытаемся спасти простолюдинов, чтобы они не попали на копья.
Алхимик нервно засмеялся.
— Всё то же, что и она говорит. Но нет. Ты её псинка. Я не собираюсь. Я хотел науки, я завидовал, что другие могут служить Кагану и изучать. — Он наклонился вперед. — Но наука нужна в первую очередь мне. Я могу изучать, что я захочу. Слышишь? Вы мне больше не нужны. Проваливай!
До дня рождения избранного оставалось полторы недели.
— Ты получишь всё, что захочешь. Просто скажи мне, где у тебя эти бутылки? Отдай и я уйду. От тебя больше ничего не потребуется.
— Ага. Как же. Знаю я таких как вы. От меня всегда ничего не требуется. Потом снова не будет требоваться, а потом еще и еще. Знаешь, что Хала заявила дать ей? Яд! Чтобы… аааа, ты же не бывал на собраниях, ты всё с ней кувыркался.
Конрад возмутился.
— Я не…
— Плевать. Лги сколько хочешь. Этой суке на всех плевать. Подставила своих людей, чтобы ты развлекся? Тебе-то хотелось просто поиздеваться над кем-то, кого уже искать не будут.
Конрад шагнул к Сайдуну.
— Она, что, убила собственных людей?
— По твоей же просьбе! Мне Нарайа все рассказала. Только и она не дура — сбежала, пока её не отравили.
— Да что ты несешь? Еще скажи, что Хала травила других заговорщиков.
Сайдун замер и оскалился.
— А то ты не знаешь. Проваливай.
— Нет. Мне нужно масло.
— Так возьми у торгашей.
Конрад пошел на алхимика, переступая различный мусор.
— Ты обещал, а значит сдержишь своё слово. Просто скажи, где эти проклятые бутылки. Я не хочу ждать еще год. Ты меня не…
Сайдун достал из-за пояса скальпель и бросился на Конрада.
Тот выхватил кинжал, увернулся, врезал обратной стороной лезвия по предплечью алхимика и уже хотел схватить его самого, как Сайдун поскользнулся на пустом кувшине и насадился нижней челюстью на кинжал.
Конрад даже не успел убрать руку. Он выдернул оружие, опустился к алхимику. Острие прошло слишком глубоко — в самый мозг, разрезав язык.
Сайдун еще какое-то время барахтался, заливая кровью пол, а затем умер.
— Неудача. — Проговорил Конрад, заметил, что кровь течет по половицам и на всякий случай положил мертвеца головой в небольшой тазик.
Затем выдохнул, запер дверь и сел на стул. Надо было обдумать новую информацию.
Сайдун мертв, Нарайа сбежала, привести кого-нибудь, кто расскажет, что надо смешать и что подойдет для задачи Конрада — не выйдет. Мало времени, чтобы найти подходящего и надежного человека.
«А еще, чье исчезновение, никого не побеспокоит.»
Конрад мог бы попытаться найти книги, рецепты, но всё это займёт уйму времени. А еще нужно самому провести эксперименты…
Он оглядел комнату и покачал головой. Нет. Несколько дней уйдет только на то, чтобы разгрести завалы, еще неделя, чтобы понять, что и для чего нужно. К сожалению, в чем в чем, а в алхимии и реагентах Конрад совсем не разбирался.
Он запрокинул голову, посмотрел в потолок, затем на труп.
— Задал же ты мне задачку.
После посещения алхимика Конрад отправил записку Хале через владельца чайхоны. Видеться с ней слишком часто становилось невыносимым, а после того, что сказал несчастный Сайдун, еще и опасно.
Он старался не показываться и готов был видеться с Ламушем или Катун, если они прикажут, но такого не случилось.
От посетителей чайхоны, Конрад узнал, что Ламуш с головой погрузился в работу с храмом. Он лично проверял учебники, оценивал учеников, разговаривал с ними, выгонял и много чего другого. По слухам, за первый день набора через него не прошел ни один человек. Все оказывались или слишком глупыми или старыми или молодыми или ему казалось, что человек обворует не только тех, кто с ним будет учиться. Но еще всю библиотеку и жрецов в придачу.
Конрад ждал в едва сдерживаемом нетерпении, когда его положат в тушу и зашьют. Одна мысль об этом вызывала панику, желание собрать всех кого можно и обсудить, но времени уже не оставалось, планы уже завязали на быке, если что-то менять сейчас, то придется ждать другого удобного случая.
— Пусть будет, что будет. — Говорил себе Конрад, каждый раз, когда ложился спать. То есть, каждые шесть часов.
И он почти проспал приготовления. Но владелец чайхоны принес письмо, в котором говорилось, что Конраду пора прийти в гости к торговцу.
Дорогу он знал.
Его ждала Хала с мужьями и торгаш. Бедолага успел поседеть и превратиться в жалкую подобию себя. Щеки обвисли, глаза впали, кожа, что обтягивали жирную шею, теперь списала как паутина в брошенном здании. А в огромной кухне уже лежал бык, с вычищенными внутренностями.
— Как поживает Сайдун? — вместо приветствия спросила Хала.
— Мёртв. Он хотел нас сдать. — Сухо ответил Конрад.
— Давно пора. — усмехнулась она, будто это ничего не значило. — но он успел тебе передать что договаривались?
— Сам взял. Он был несговорчивым.
Хала приподняла бровь.
— Но ты ведь проверил? Ты ведь не мог не проверить?
Он посмотрел на неё, покачал головой и спросил.
— Где одеяло?
Торгаш втянул голову в плечи и указал в угол, где из глубокого таза торчал угол материи. Конрад подошел и вытащил толстое одеяло, с которого ручьями стекала вода.
— Приступим сейчас?
Хала посмотрела на него, затем на быка.
— Уверен? Тебе долго придется сидеть внутри.
— Посплю.
Она хищно улыбнулась.
— Тогда приятного сна. — и как только Конрад свернулся в одеяле с ножом в руке и с сумкой с бутылочками на животе, она продолжила. — Зашивайте. Этот подарок дворец запомнит надолго.
Конрад сначала волновался, что быка будут зажаривать на вертеле. Но нет. Его лишь несколько раз перевернули. Даже через толстое одеяло, он почувствовал жар огня. Не обжигающий, но и позволяющий понять, что будь этот бык металлическим, Конраду пришлось бы не сладко.
— Ты нас слышишь? — донесся приглушенный голос Халы.
— Достаточно, чтобы понять, когда быка начнут резать.
— Отлично. Чтобы ни случило, молчи. Если к концу салюта и еще две минуты не будет пожара, мы начинаем.
Конрад вдохнул полной грудью запах сырого и одновременно с этим обжаренного мяса, и погрузился в собственные мысли. Об исполнении предначертанного, о побеге, о чувстве вины перед Каганом и Катун, о следующей жертве. Уж с ней всё должно пройти гладко. Что может быть хуже, чем отпрыск правителя страны, которого держат в башне?
Незаметно для себя он задремал. И в чувства его привела тряска, едва различимый скрип колес, множество голосов, что объединились в равномерный гул.
Поездка заняла полчаса, пока повозка не остановилась.
— Что это?
— Подарок Капитану за хорошую службу. — Ответил торговец. — работа идет отлично только благодаря ему. Он придет забрать?
— Раньше вы не дарили ему таких подарков.
Торгаш засмеялся почти искренне.
— Раньше и не было поводов. Мои дочь и жена отправились путешествовать. Я теперь могу расслабиться, да к тому же когда еще дарить, как не на празднике рождения будущего Кагана. И хочу, чтобы мои друзья отдохнули тоже.
— Хорошо, я скажу ему. Но, знаете, боюсь, он всего не съест.
— Я на то и надеюсь, мой друг, я на то и надеюсь.
Они засмеялись со стражником.
Через пять минут послышался голос Капитана. Он говорил тихо и едва ли можно было разобрать о чем речь. Лишь одно слово прозвучало громче и отчетливее остальных:
— Увозите. Телега с лошадью тоже мне или вернуть?
— Оставьте себе. Это моя благодарность за верность делу.
Конрад лежал неподвижно, хотя мышцы начали стонать, да и хотелось подвигать руками или ногами. Хоть чем-нибудь. Или вытянуться во весь рост и похрустеть шеей. Но надо было ждать — привычное его дело, но не когда ты свернут калачиком.
Его повезли по внутренней дороге дворца. Колеса теперь стучали о булыжники реже, да и всё казалось гораздо тише. Как будто здесь его окутал пузырь из тишины.
Но стоило ждать. Снова ждать. Пока не раздадутся первые звуки салюта, пока капитан стражи не станет разделывать тушу быка, пока…
Ему показалось, что он услышал звук лезвия, вытаскиваемого из ножен. Или все же это так?
Бедро обожгло сталь. Конрад чуть не дернулся, сжал зубы, свободной рукой зажал рот и проглотил крик. Лезвие тут же вышло из тела быка.
— Ты только посмотри. Он даже пропечь его не смог.
— А мне нравится с кровью. Оно так свежее и сразу понимаешь, что жрёшь мясо, а не сапог.
— И что с ним делать? Разрежем на куски и дожарим?
— Чтобы потерять такую красоту? Ты когда-нибудь быка на вертеле ел? Я вот нет. И отказываться от такого не хочу.
— Да какой тут вертел? Тут целый столб нужен, чтобы удержать эту тушу.
— Значит, поищем копье потолще. Сходи в оружейню и спроси. Может, тренировочное есть.
Конрад лежал и не шевелился.
— Эй, парни. Возьмите этого бычка, да притащите во двор бревен. Надо дожарить эту дрянь. После смены все вместе наедимся. Только не забудьте повара.
Ответов Конрад не услышал, но вскоре быка сняли и понесли.
Спустя какое-то время до него донеслись голоса.
— И куда мы это вставим? Под ногами завяжем?
Конрад представил, что быка подвешивают спиной вниз. Чтобы выбраться ему придется либо кромсать ребра, либо выбираться из брюха, а потом вывалися как куча кишок. Это даст время для стражников. И если они при оружии, а это вероятнее всего, то шансы его резко сократятся.
— Ды суй в рот.
— Думаешь, пройдет?
— Сквозь что? Кучу кишок? Застрянет — вытащи и снова засунь. Делов то?
Наступила тишина, затем прозвучало неуверенное:
— И правда. Кишки же. Только подержи, чтоб не елжакал.
Несколько мгновений спустя Конрад почувствовал, что толстое древко уперлось в одеяло и собирает его в кучу складок, которые не дают пройти.
— Не лезет.
— Так вытащи и засунь, дубина. Что за новички. Давай сюда.
Как только древко убралось, Конрад поправил одеяло и следующая попытка стражников увенчалась успехом. «Вертел» прошел насквозь и вышел через зад, лишь стукнувшись о кости таза.
— Учись.
— Ага. А что мы делать то будем? Если так оставим, прокручиваться же будет.
— Хм. Еще как. Неси веревку. Привяжем копья с одной стороны, к ним ноги, а с другой… Прихвати еще два копья, как пойдешь. А то повар нас сам сожрет, если придется тут стоять без дела.
Снова наступила тишина, лишь бормотание звучало у самого брюха.
— И зачем ждать кого-то? Отрезал кусочек и в рот. М-м-м. Вкуснотища. Тьфу. Этому торгашу надо вдолбить, что сначала надо шкуру сдирать, а потом…
Раздался грохот. Первый взрыв салюта.
Конрад еще раз вдохнул полной грудью и сжал кинжал. Лезвие в секунду разрезало и швы, и плоть. Он выкатился на площадку, запутался в одеяле, но тут же сдернул его, встал и поймал ошалевший взгляд капитана стражи.
— Это еще что…
Но договорить не успел. Конрад рубанул его кинжалом по горлу. Затекшие ноги на миг отказали, и он повалился на мужчину. Кровь из раны хлестала на быка, на каменные плиты, в лицо Конрада, который поднялся на предеплечье, и второй удар направил в сердце.
По ногам пробежала дрожь, затем сквозь онемение появилось покалывание, от того, что кровь снова свободно потекла по венам.
Конрад оперся на руку, встал. Топнул. Вибрация пронеслась от стопы до бедра, отдаваясь живительной болью. Он проверил рану на бедре. Она уже перестала кровоточить и покрылась коркой.
«Приемлемо.» — подумал он.