Это произошло 27 ноября, на следующий день после убийства в семействе Итиянаги.
На станции Н. на линии Хакуби высадился молодой человек и направился к городу К. Ему было лет двадцать пять или шесть, он был среднего роста, бледен и ничем не примечателен, не считая необычного выбора одежды. На нём были короткая куртка-хаори, кимоно, раскрашенное, как будто по нему разбрызгали краску, а под ним традиционные шаровары-хакама в мелкую сборку. Но хаори и кимоно морщились, а хакама, напротив, потеряла всякие следы заметных складок. Через носки-таби виднелся ноготь большого пальца, деревянные сандалии-гэта были изношены, шляпа потеряла форму… Короче, молодой человек в полном расцвете сил был, по-видимому, абсолютно равнодушен к своей внешности.
Этот юноша пересёк реку Т. и дошёл до К. Левая его рука покоилась в кармане, а правой он держал трость для ходьбы. Его хаори выпирало на груди, как будто под ним лежала груда журналов или тетрадей.
В те дни Токио был полон подобными личностями. Вы найдете их слоняющимися по общежитиям в районе университета Васэда[7] или в писательских комнатах театров в захудалой части города. Это и был тот человек, которого Гиндзо Кубо вызвал телеграммой: Коскэ Киндаити.
В коллективной памяти деревенских жителей, даже наиболее тесно связанных с этим делом, молодой человек по сей день остаётся загадкой.
— Как этот неопрятный юноша смог сделать то, что оказалось не под силу полицейскому инспектору? Небось сами в Токио поделывают подобное. — Таковы были тогдашние сплетни.
Так я впервые услышал, что именно этот молодой человек сыграл столь важную роль в раскрытии «дела об убийстве в хондзине». С тех пор я собрал все возможные описания событий, и теперь мне кажется, что этот юноша с его столь расслабленной спокойной манерой держать себя чем-то напоминает Энтони Джиллингема. Прошу вас, дамы и господа, не смущайтесь, что я внезапно обронил с пера иностранное имя, — это главный герой детективного романа «Загадка Редхауза» моего любимого британского писателя, А.А.Милна Энтони Джиллингем тоже был сыщиком-любителем.
Милн выводит его на сцену со следующим пояснением: «Это важный персонаж в нашей истории, так что нам стоит узнать о нём кое-что, прежде чем позволить ему погрузиться в описанные события».
Я тоже принимаю подход мистера Милна и сразу же дам вам некоторое представление о личности Коскэ Киндаити.
Фамилия Киндаити не так уж редка, читатель, без сомнения, сразу вспомнит знаменитого исследователя айнов с такой фамилией[8]. Думаю, именно этот Киндаити происходил из Тохоку[9] — северо-восточного района Японии, или, может быть, с Хоккайдо на самом её севере. Коскэ Киндаити был родом оттуда же. Он говорил на северном диалекте с сильным местным акцентом и, кроме того, слегка заикался.
Девятнадцати лет от роду он закончил местную школу и, преисполнившись амбиций, направился в Токио. Он поступил в некий частный университет, послонялся по Канде[10], а затем, не прошло и года, решил, что японские университеты скучны, и прыгнул в судно в направлении Америки. Конкретных целей у него не было, и когда выяснилось, что в Америке его тоже мало что способно заинтересовать, он стал бродить из одного места в другое, поддерживая себя мытьём посуды в ресторанах и прочими подобными делами. Из чистой прихоти он испробовал наркотики и постепенно подсел на них.
Иди дела своим чередом, он кончил бы, как те забытые японские иммигранты-наркоматы, но случилось нечто необычное. В японской общине Сан-Франциско произошло известное, весьма необычное убийство, остававшееся долгое время нераскрытым. И когда тот юный наркоман по имени Коскэ Киндаити наткнулся на это дело, он тут же полностью решил его. Удивительно, но в его методах не было ни блефа, ни обмана. С самого начала он целенаправленно атаковал дело доводами разума и логики, оставив местную японскую общину удивлённой, нет, ошеломлённой. Бесполезный до сей поры наркоман стал героем.
Случилось так, что в то же время в Сан-Франциско приехал Гиндзо Кубо. Он уже преуспел на фруктовой плантации в префектуре Окаяма и планировал расширение предприятия. Дамы и господа, думаю, вы помните, как до Второй мировой войны наслаждались изюмом марки «Sunkist». Так вот, изрядная часть винограда, используемого этой фирмой, была выращена японскими фермерами в Калифорнии. Гиндзо захотелось попробовать выращивать такой же виноград в Японии, и он направился в Сан-Франциско изучить технику этого дела. Одним прекрасным вечером он посетил встречу местных японцев и был представлен Коскэ Киндаити.
— Вам не кажется, что пора завязывать с наркотиками? Не стоит ли вам заняться чем-нибудь другим?
— Думаю, так и есть. Похоже, наркотики не так хороши, как их нахваливают.
— Если вы всерьёз решились, я готов оплатить вашу учёбу.
— Буду весьма признателен.
Поклонившись Гиндзо, Коскэ почесал в голове, сделав свою и без того вихрастую шевелюру ещё более дикой.
Вскоре Гиндзо вернулся в Японию, а Коскэ остался в Америке ещё на три года и закончил колледж. Вернувшись, наконец, в Японию, он высадился в Кобэ и немедленно отправился в Окаяму повидаться со своим благодетелем, человеком, которого он теперь эмоционально называл «дядей».
— Ну… — сказал ему Гиндзо, — чем хотите заняться теперь?
— Я решил стать сыщиком.
— Сыщиком?..
Гиндзо был потрясён, но затем вспомнил случай трёхлетней давности и подумал: «А почему бы и нет?.. Этот юноша никогда не был склонен к респектабельной карьере».
— Я не слишком знаком с ремеслом сыщика, — признал Гиндзо, — но, думаю, они не только в кино ходят с лупой и рулеткой.
— Нет, я не собираюсь заниматься чем-то подобным.
— Тогда какие же приспособления вы задействуете?
— Вот эти.
Коскэ, усмехнувшись, постучал по голове, волосы его были спутаны, как никогда. Гиндзо благодушно кивнул.
— Но, независимо от вашего доверия собственному мозгу, вам нужен некий начальный капитал.
— Ага. Думаю, мне нужно где-то тысячи три йен на оборудование кабинета и прочее. Ну и пожить пока. Не думаю, что как только я повешу табличку, ко мне сразу побегут клиенты.
Гиндзо выписал чек на пять тысяч йен и вручил ему. Коскэ взял его, кивнул в знак благодарности и, не проронив ни слова, отбыл в Токио. Совсем скоро он принялся за эту весьма эксцентричную работу.
Как и ожидалось, сыскное агенство Коскэ Киндаити поначалу не слишком процветало. В письмах, время от времени посылаемых Гиндзо, он описывал свой офис городом-призраком, чей единственный житель едва сдерживает зевоту. Чтобы скоротать время, он обычно читал детективные романы. Часто трудно было судить, серьёзны или шуточны эти отчёты.
Но примерно через полгода после создания сыскного агенства тон писем к Гиндзо стал меняться. А однажды утром в утренней газете ни с того, ни с сего появилась большая фотография Коскэ. Заинтересовавшись, в какие неприятности вляпался его юный протеже, Гиндзо прочитал статью и обнаружил, что Коскэ Кинтаити, частный сыщик, сумел раскрыть большое дело, преступление, известное всей Японии, и был прославлен в газете за доблестную службу нации. Они поместили также цитату из великого сыщика: «Полиция изучает отпечатки пальцев и ищет их. Я беру результаты их расследования и, собрав вместе логическим путём все доступные сведения, могу сделать вывод. Таковы мои методы сыска.»
Гиндзо вспомнил, как Коскэ говорил ему, что будет использовать голову, а не рулетку и лупу, и удовлетворённо улыбнулся.
Как вышло, что Коскэ оказался в доме Гиндзо как раз во время убийства в доме Итиянаги? О, было другое большое преступление, на сей раз в Осаке, и Коскэ пригласили из Токио его расследовать. Он смог решить загадку неожиданно быстро и, поскольку давно не посещал «дядюшку», решил отправиться в префектуру Окаяма и немного передохнуть дома у Гиндзо. Проводив Гиндзо и Кацуко на свадьбу, он решил подождать несколько дней до возвращения Гиндзо. Получив телеграмму Гиндзо, он немедленно пустился в дорогу.
Расстояние от той части Окаямы, где находились плантации Гиндзо, до особняка Итиянаги в селе О. составляло всего лишь около двадцати километров, но система общественного транспорта оказалась весьма неудобной. Коскэ пришлось добираться по дороге Тамасима до железнодорожной линии Санё, а потом пересесть в Курасики на линию Хакуби, прибыв, наконец, на станцию Н. Потом ему пришлось пройти еще два с половиной километра обратно в том направлении, откуда он приехал. Тем же маршрутом проследовали Гиндзо и Кацуко в день свадьбы.
Коскэ только что пересек реку Т. и шёл по большому шоссе к городку К., когда услышал крики. Несколько человек орали и ругались. Дорога впереди изгибалась, и он бросился вперёд узнать, о чём идёт речь.
Забежав за поворот, он увидел, что в конце главной торговой улицы К. автобус врезался в телеграфный столб. Собралась большая толпа. Коскэ подобрался ближе в тот момент, когда раненых пассажиров извлекали из кузова. Из услышанного разговора Коскэ понял, что водитель свернул, чтобы не врезаться в запряжённую быками повозку, и вместо этого влетел в столб.
Коскэ видел тот же автобус на станции Н., а примерно половина его пассажиров приехала на том же поезде, что и он. Если бы он сел на этот автобус, он бы попал в ту же беду. Он двинулся своей дорогой, возблагодарив судьбу, и тут его внимание привлекла фигура женщины, извлечённой из обломков. Он уже её видел.
Как я только что пояснил, утром того дня Коскэ выехал из Тамасимы по линии Санё на восток, пересев в Курасики на линию Хакуби. Эта женщина тоже пересаживалась в Курасики, хотя приехала с противоположной стороны. Она сидела напротив Коскэ и казалась взволнованной и нервной.
Женщина, по-видимому, купила по дороге несколько местных газет, лежавших теперь у неё на коленях. Она нетерпеливо читала их, и, увидев, что она поглощена репортажами об убийствах в семействе Итиянаги, Коскэ вновь с интересом посмотрел на неё. Ему показалось, что ей лет двадцать семь или восемь. Она была одета в довольно простое кимоно и пурпурную хакаму. Её волосы, собранные в традиционную причёску, ужасно вились, и она была заметно косоглаза. Далёкая от того, что он мог бы назвать красотой, она дополняла простоту своего облика чем-то интеллектуальным. Коскэ задался вопросом, не может ли она быть учительницей в школе для девочек.
Он вдруг вспомнил, что невеста, Кацуко, работала там же. Быть может, эта женщина как-то связана с Кацуко? Если он заговорит с ней, то может получить какие-то сведения, которые помогут ему в деле, но в её поведении было что-то слишком чопорное. Прежде чем он сумел завязать разговор, поезд прибыл на станцию Н., и свой шанс он упустил.
Именно эту женщину теперь извлекли из разбитого автобуса. Более того, она, похоже, пострадала сильнее всех. Она была так бледна и безвольна, что Коскэ на мгновение подумал, не нужно ли её сопроводить, но тут он услышал в толпе разговор, заставивший его замереть на месте.
— Слышали новость? Говорят, трёхпалого вчера вечером опять видели у Итиянаги.
— Говорят. Полиция с раннего утра сегодня с этим возится. Постерегись — они оцепили всю округу. Увидят, что ты с хитрым видом бродишь там, сразу загребут.
— Да что ты несёшь? У меня-то все пять пальцев на месте. Но раз уж ты про это, где, по-твоему, он прячется?
— Должно быть, в холмах отсюда в сторону Х. Говорят, видели группу молодых людей отсюда, они на него в тех холмах охотятся. В любом случае, солидно звучит.
— Какая-то кара небес обрушилась на эту семью. Помните, как погиб Сакуэ-сан? А разве отец Рёскэ-сана, старый глава той ветви, не совершил сэппуку в Хиросиме?
— Точно. Про это было в сегодняшней газете. Мол, «кровь всего рода проклята», типа того… Знаешь, всегда казалось, что над этой семейкой висит какая-то тень.
Проклятие, обсуждаемое жителями К., действительно упоминалось в утренней газете, и Коскэ уже всё знал об этом. Вот как было дело…
Сакуэ, отец Кэндзо Итиянаги и его братьев, скончался лет за пятнадцать-шестнадцать до того, вскоре после рождения Судзуко. Но смерть его не была нобыденной. Сакуэ был известен мягкостью и пониманием окружающих, но порой впадал в припадки слепой ярости. Говорили, он поспорил из-за земли с кем-то в деревне. Эта ссора всё разгоралась, и однажды ночью Сакуэ атаковал соперника мечом и убил его. Сам он также получил в бою серьёзные раны и в ту же ночью умер дома.
Старожили в деревне принялись связывать тот случай с нынешним убийством, приукрашивая рассказ утверждением, что проклятая катана Мурамасы[11], которой Сакуэ убил своего врага в ту ночь, это тот самый меч, которым убили Кэндзо и Кацуко. Они бесстыдно заявляли, что Мурамаса почему-то проклял всё семейство Итиянаги, хотя в этом не было ни зерна правды. Сакуэ использовал совсем другую катану. Более того, тот меч после несчастья пожертвовали в храм-бодаидзи. Согласно полицейскому отчёту, катану, которую использовал убийца Кэндзо и Кацуко, сделал оружейник по имени Садамура. Впрочем, было понятно, почему редакторы газет столь возбуждены и используют лексику типа «проклятой крови», ведь, как известно, младший брат Сакуэ, Хаято, глава младшей ветви семейства и отец Рёскэ, также погиб насильственно и от меча.
Хаято Итиянаги был военным. Во время войны с русскими в 1904–1905 годах, он был капитаном в Хиросиме. Он взял на себя ответственность за внутренний скандал и покончил с собой, совершив сэппуку — ритуально зарезавшись мечом. В то время столь глубокое чувство ответственности считалось достойным восхищения, но всё же поговаривали, что сэппуку — это чересчур. Столь тривиальный повод для самоубийства означал, что он был сверхчувствительным невротиком. И истинной причиной был именно его нрав. Короче, семейство Итиянаги страдало на протяжении нескольких поколений от упрямых, своевольных людей и их личностных проблем.
Оставляя это в стороне, надо заметить, что Коскэ Киндаити в первый раз услышал, что трёхпалый вновь появился в усадьбе Итиянаги. Он знал, что не стоит шататься по городку К., нужно узнать, что произошло. Он решил не уделять пока внимания пострадавшей женщине, но всё же сперва убедиться, что её доставили в местную больницу Киути. Затем он как можно быстрее направился в усадьбу Итиянаги.