Удивительная полба

В людях

Для того, чтобы разобраться с хождением названия полба по Руси до его первого упоминания, следует для начала озаботиться ответом на вопрос — нужно ли это название было вообще?

До XV века никакой необходимости в отдельном термине, означающем нечищеное зерно плёнчатой пшеницы на Древней Руси действительно не было. Натуральные и мелкотоварные хозяйства не нуждались в особом учёте. Раздробленность и регулярные набеги кочевников не слишком способствовали укрупнению сельхозпроизводителей.

Интенсивный рост феодального землевладения и хозяйства в Северо-Восточной Руси как раз и происходит в XIV—XV веках. Преимущественно за счет захватов крестьянских земель. Крупнейшими землевладельцами этого времени становятся церковные феодалы — возникшие в середине XIV—начале XV века монастыри нового типа — вотчины с разветвленным хозяйством, основанным главным образом на труде зависимых крестьян: Троице-Сергиев, Кирилло-Белозерский, Соловецкий и другие (Арциховский, 1969).

Поэтому первый документ, в котором упоминается полба, вполне ожидаемо вышел из стен монастыря.

Существует недавнее исследование, с предположением о составлении исходного текста младшей редакции Софийской летописи, на страницах которой впервые нашлось место для полбы, в скриптории Кирилло-Белозерского монастыря (Шибаев, 2000).

Такое предположение нисколько не противоречит прибавлениям к уставу о резах, где упоминание ржи и полбы указывает на место составления текста прибавлений значительно севернее Киева.

Если же говорить о противоречиях, то в противоречие с первым упоминанием о полбе вступают данные палеоботанических исследований. Заодно с вопросом — почему же в прибавлениях ничего не сказано о пшенице (Кочин, 1965)? Хотя поинтересоваться стоило прямо противоположной проблемой. Куда до этого подевалась полба? Имеется в виду не название, а сама сельскохозяйственная культура.

Знакомясь с работами по изучению раннего земледелия на Руси, понимаешь, что полба в этих условиях была явно предпочтительнее обычной пшеницы:

Потом открываешь данные палеоботанических исследований и ... сильно удивляешься. Оказывается, никакой полбы на Руси V–XV веков в общем-то и не было. Только мягкая пшеница. Упомянутый выше, сгоревший амбар VII века в Старой Ладоге — единственная точка на карте, где полба преобладала (рис. 9).

Да, мягкая пшеница способна расти в тех же климатических условиях, что и полба. Но, как сказано выше, она более требовательна к плодородию почвы, качеству обработки земли и сильнее поражается грибковыми заболеваниями (ржавчина, головня, гиббелиноз, септиоз, мучнистая роса, корневые гнили — фузариозная и питиозная), способными сильно сократить и так невеликий урожай.

Нет, полба, конечно, потихоньку вытеснялась голозёрной пшеницей, но не настолько же тотально. При таком повальном замещении просто невозможно объяснить повсеместное упоминание полбы на Руси в последовавшие века.

^{Рис. 9. Карта находок зерен пшеницы: а — находки зёрен полбы V–IX вв.; б — находки зёрен мягкой пшеницы V–XV вв.; в — границы таежно-лесной с преобладанием подзолистых почв зоны центральной таежно-лесной области (сведения и основа карты из Кирьянова, 1979).}

Ничуть не менее, данные палеоботаники противоречат документам более позднего времени. Так культурные злаки XIV века в Москве, по определению А. В. Кирьянова, были представлены яровой пшеницей, рожью, овсом и просом (Рабинович, 1952). А полба-то где? Где полба?!

Даже спустя триста лет, во второй половине XVII века, полба, пусть изрядно потеснённая голозёрной пшеницей, всё ещё сохраняла своё присутствие вблизи Москвы в качестве сельскохозяйственной культуры. Её выращивали непосредственно в Подмосковье и в значительном количестве везли из других мест:

Единственное объяснение состоит в том, что за мягкую пшеницу сплошь и рядом принималась шелушёная полба.

У полбы высокая плёнчатость — 25-31 % (Зверев и др., 2016). Вес шелухи составляет от четверти до трети веса зерна. По объёму, нечищеная занимает больше места, чем чищеная, как бы не вдвое. Какой смысл тратиться на хранение мусора, если речь идёт о продовольственном зерне?

Понятно, что в исходном состоянии отличить очищенное зерно полбы от зерна мягкой пшеницы труда не составит. Даже несмотря на то, что очищенная полба внешне не слишком отличается от голозёрной пшеницы (см. рис. 5). Но только не в том случае, когда зёрнышко 500-700 лет пролежало в земле, побывав до этого на пожаре.

Процесс карбонизации, с помощью которого зёрна обычно сохраняются, искажает их размер и форму. В 1970-х годах ученые пришли к выводу, что невозможно отличить карбонизированные останки тетраплоидных и гексаплоидных голозёрных пшениц, раскопанных на археологических объектах, если только не будут найдены фрагменты колосков, которые на этих объектах встречаются редко (Sallares, 1991). Тут могла бы помочь только современная маркерная геномика.

В этом отношении особенно примечателен Новгород. В Новгородской земле, по определению Алексея Васильевича Кирьянова, выращивали местный мелкозерный сорт яровой пшеницы:

Можно уверенно определить, о каком мелкозёрном древненовгородском сорте яровой пшеницы идёт речь:

Полба, она ведь тоже пшеница. И тоже яровая. Да, новгородская пшеница с XI по XIV век была именно полбой. В подтверждение имеется фрагмент берестяной грамоты середины XIV века, в которой обсуждается задача — обшелушить-приготовить (толока гошити) кадь (~840 л) пшеницы: “…(пше)/нкѣсѣмо:кадь·атолока·гоши[ти](…)…(св)/[ѧ]т[окъ]” (Грамота №1086, условная дата 1340‒1360).

Новгород, опять же, предоставляет реальный шанс оценить — использовалось ли название “полба” в русском языке до второй половины XV века. Поскольку именно в Новгороде найдено большое число берестяных грамот бытового характера XI—XV веков. Пшеница на всём протяжении этого периода упоминается постоянно (грамоты №863 ... №471; условные даты от 1120 до 1420). Полба — ни разу.

Со второй половины XV века появляется другой значимый источник информации — Новгородские писцовые книги. Результат поисков тот же самый: пшеница в них присутствует, полба — нет.

Если в XV—XVI веках слово полба и использовалось где-то в монастырях и приказах, то в народ оно, очевидно, ещё не ушло. Это случится позже, ко второй половине XVII-го века.