Украденный ключ

Глава 20

17 мая, понедельник

г. Шелково

После весьма неприятного пробуждения от ночного кошмара Карпатскому не удалось снова уснуть. С полчаса он промаялся в кровати, ворочаясь с боку на бок и прокручивая в голове то образы из сна, то материалы расследования, а потом встал и отправился на кухню. Шел четвертый час утра, за последние двое суток он спал слишком мало, но знал, что сейчас все равно уснуть не сможет. И утомительно бесполезному лежанию в постели предпочел работу.

Пока не слишком новый ноутбук просыпался и приходил в себя, успел свариться кофе. Налив большую кружку, Карпатский бросил в нее три ложки сахара и устроился за кухонным столом.

«Ну и кто после этого слишком доверчив и смотрит поверхностно?» – слова девочки-старухи из сна все еще звучали в голове, заставляя думать, что он что-то пропустил. И мозг довольно быстро нашел изъян в его прежних рассуждениях: если он допустил, что «феей», забравшей маленькую Полину, могла быть ее родная мать, надевшая парик и разрисовавшая лицо, то почему так быстро сбросил со счетов Федорову? Она ведь тоже могла разрисовать лицо, и плохо знающая ее девочка уловила лишь общий образ, не сопоставила его с реальной тетей. Как минимум стоило проверить ее передвижения вечером и, возможно, ночью.

Однако после часа изучения записей Карпатского ждало разочарование: хозяйка гостиницы довольно рано ушла в номер, в котором жила, и не покидала его до самого утра. Никаких следов манипуляций с записью тоже обнаружить не удалось. Единственным примечательным эпизодом стало странное поведение ее мужа, которое Карпатский понять не смог, поэтому пока просто отметил. Со стороны выглядело так, словно мужчина галлюцинирует, но он вроде ничем не злоупотребляет. Карпатский решил, что при случае надо бы проверить, нет ли у Федорова какой-нибудь психиатрической истории.

Выкурив на балконе еще одну сигарету, он долил в кружку кофе. Простояв больше часа на подогреве, тот приобрел неприятный привкус, но сахар его сгладил. Для очистки совести Карпатский нашел среди записей еще два интересующих его эпизода: уборку номеров Марианны и Полины. По графику там убирались разные горничные, с обеими Карпатский переговорил еще накануне и ни одна не вызвала у него подозрений. Обе уверяли, что не заметили во время уборки никого постороннего рядом с интересующими его комнатами или собственными тележками. Но стоило убедиться лично, а накануне времени не хватило.

Первой обнаружилась запись из коридора, где находился номер Полины. Стараясь игнорировать неприятную резь в глазах, Карпатский на небольшом ускорении просмотрел, как горничная постучалась пару раз, потом открыла номер собственной ключ-картой, аккуратно заглянула, убедилась, что никого нет, распахнула дверь и занялась своей работой. Что именно она делала внутри, конечно, не было видно, но время от времени женщина возвращалась к тележке: то чтобы взять какие-то моющие средства, то чтобы выбросить грязные полотенца.

Внезапно в коридоре появилась еще одна горничная. Карпатский напрягся и вернул воспроизведение к нормальной скорости, неосознанно придвинулся ближе к экрану, хотя качество записи и угол, под которым она велась, все равно не позволяли разглядеть лицо подошедшей к номеру женщины.

Та сначала остановилась у тележки, осмотрела ее, потом шагнула за порог комнаты и скрылась из вида. Ее не было в кадре секунд тридцать, после чего она вышла, взяла с тележки упаковку воды и понесла к лифту.

Карпатский проследил за ней по другим записям. Женщина спустилась на первый этаж, пересекла холл, вошла в дверь, помеченную табличкой «Только для персонала», дошла до кухни, где вскрыла упаковку и составила бутылки в один из шкафчиков. В этот момент на кухне находилась Юлия Федорова: попивая что-то из белой кружки, она работала с документами. Горничная, судя по всему, поздоровалась с ней или как-то еще привлекла к себе внимание хозяйки, они обменялись парой фраз, оставаясь каждая на своем месте, после чего горничная выбросила упаковку в мусорное ведро и вышла. Федорова продолжила копаться в бумажках.

Горничная зашла в одну из комнат в этом же коридоре, откуда вышла уже в обычной одежде – вероятно, там они переодевались и хранили форму. Женщина вернулась в главный холл, обменялась парой фраз с администратором – вероятно, попрощалась, – и ушла.

Карпатский откинулся на спинку стула и разочарованно выдохнул. Опять мимо. Конечно, за тридцать секунд можно проткнуть две бутылки заранее заготовленным шприцем, но трудно сделать это так, чтобы не заметила вторая горничная. Да и на женщину все реагировали как на знакомую, значит, она не посторонняя. Надо бы только уточнить, кто это, и убедиться, что ее проверяли. И на всякий случай – чтобы уж окончательно очистить совесть – он посмотрел и уборку номера Марианны. Туда никто посторонний не заходил, даже другие горничные.

За окном уже рассвело, резь в глазах становилось труднее игнорировать, в виске поселилась ноющая боль. Карпатский все чаще ловил себя на том, что, опуская веки, долго держит их в таком положении. Чтобы хоть немного взбодриться, встал и прошелся по небольшой кухне, разминая ноги и спину, но это не особо помогло. Кофе закончился, курить в кои-то веки не хотелось. До звонка будильника оставалось чуть меньше двух часов. Можно пойти и хотя бы полежать это время…

Он снова повернулся к ноутбуку, задумчиво глядя на экран. Там продолжалось воспроизведение последней записи. Через несколько часов злоумышленник вклинится в эфир и заменит его записью пустого коридора, а девочка исчезнет из номера. И он ни на шаг не приблизился к ответу на вопросы, куда она делась и как ее вернуть.

«Ну и кто смотрит поверхностно?»

Кое-что вспомнив, Карпатский снова сел на стул и перемотал запись на несколько часов. Нужное место пришлось поискать, но вскоре на экране появилась женщина, остановившаяся напротив номера Марианны и посмотревшая на него. Память не подвела: она действительно именно притормозила, а не просто посмотрела. Что-то привлекло ее внимание, но что именно? Этот вопрос возник у него еще при первом просмотре, но он так его и не задал, отвлекшись на другие мероприятия.

Сейчас Карпатский проследил за женщиной по камерам, поскольку узнать ее по видео было проблематично. Она, по всей видимости, шла с вечерней прогулки, поднялась по лестнице на третий этаж, скрылась за дверью триста шестнадцатого номера. Он проверил списки: Мария Зайцева, отдыхает одна.

«Что же ты услышала? И почему вообще там идешь?»

Второй вопрос показался даже интереснее первого. На третий этаж проще подняться на лифте из главного холла, который женщина проходила. Ну или оттуда же по лестнице. Зачем идти на вторую лестницу?

Карпатский записал в блокнот оба вопроса. И на всякий случай посмотрел момент еще раз, припоминая женщину, с которой, конечно, разговаривал, как и со всеми остальными, и прикидывая, можно ли ее счесть похожей на Юлию Федорову.

Голова после почти бессонной ночи казалась тяжелой, набитой ватой, а боль из виска уже пролилась в затылок, поэтому выцепить какие-то воспоминания было почти невозможно. К счастью, он всегда придерживался принципа, что самый тупой карандаш надежнее самой острой памяти, и все записывал. Вот и сейчас достаточно было найти нужную страницу в блокноте, чтобы выяснить: женщина заявила, что в ночь исчезновения девочки не оставалась в гостинице. Она уехала вечером к подруге, живущей в Шелково, вернулась утром. Рядом стояли две галочки – показания подтверждены.

Карпатский раздраженно швырнул блокнот на стол и захлопнул ноутбук. Оставался всего час до будильника. Вполне можно пойти в душ, потом неспешно приготовить завтрак и отправиться «в офис». Но спина от долгого сидения на неудобном стуле неприятно ныла, поэтому он все же предпочел вернуться в спальню и вытянуться на постели поверх одеяла прямо в одежде, чтобы немного полежать.

Как и следовало ожидать, он моментально провалился в сон, да так глубоко, что выплыл из него только три часа спустя, недоумевая, когда успел выключить будильник или почему его не услышал.

В результате в своем кабинете он оказался только в одиннадцать, но на это, конечно, мало кто обратил внимание. Оперативники редко сидят на месте, большую часть времени бегая по городу и проверяя информацию.

Первым делом Карпатский отправился к экспертам, но Ильин – парень лет тридцати, который работал с ним по делу об исчезновении девочки, – замахал на него руками.

– Еще ничего не готово. Могу лишь по второму номеру сказать: никаких следов посторонних. Отпечатки только родителей, ребенка и горничной. Анализ крови и содержимого бутылок еще не готов.

– А когда будет?

– Через пару часов зайдите. А лучше давайте я сам позвоню.

– Ладно. Как насчет монетки?

– Ее я отдал Логинову, к нему обращайтесь.

От такой новости Карпатский тихо выругался и сопроводил комментарий выразительным взглядом, обещающим Ильину мучительную смерть.

Однако тот даже глазом не моргнул.

– Что? У меня не десять рук, а он сейчас ничем не занят. И никакого конфликта в этот раз нет.

Отчасти эксперт был прав: в этот раз нет оснований считать Федорову подозреваемой. Но Карпатский все равно не хотел бы задействовать в расследовании мужа ее матери. Мало ли как дальше повернется?

Впрочем, изменить он уже ничего не мог, поэтому отправился к Дмитрию Логинову. Положа руку на сердце, Карпатский считал его куда более квалифицированным и опытным сотрудником. При других обстоятельствах вообще предпочел бы работать именно с ним.

Логинов – или просто Димыч, как называли его коллеги, невзирая на солидный возраст и почти седую голову, – поднял на него взгляд и понимающе улыбнулся. Скорее всего, заранее знал, что Карпатский не будет в восторге от самовольного делегирования задания. Поэтому он не стал ничего говорить, просто хмуро спросил:

– Есть что-то интересное по монетке? Тот, кто ее передал, оставил какие-то следы?

– Увы, – хмыкнул Димыч. – Ни отпечатков, ни ДНК. Но сама вещица довольно занимательная.

– И что в ней такого? – заинтересовался Карпатский, подходя ближе к столу, за которым сидел эксперт.

Тот как раз выложил обсуждаемый предмет из пакета под лампу.

– Прежде всего, это не монетка. Это медальон. Точнее, было медальоном, пока ему не откусили ушко для цепочки. Вещица довольно старая, изготовлена в шестнадцатом веке, скорее всего, в первой половине. Предположительно, делал не мастер, а любитель. Но обрати внимание на состояние металла.

Карпатский обратил, но ничего не понял и вопросительно посмотрел на эксперта, мол, не томи.

– Это медь, точнее, сплав на основе меди. Медные предметы весьма неустойчивы к коррозии. За столь долгий срок она могла бы сожрать часть медальона, а здесь никаких ее следов – ни глубинной, ни даже поверхностной.

– Может, он хранился в благоприятных условиях? В какой-нибудь коллекции?

– Он мог бы сохраниться так хорошо при условии образования патины. Или если бы его покрыли специальным составом, но здесь нет и этого.

– И что это значит?

– Я понятия не имею, – признал Димыч задумчиво. – Так не бывает. Прям магия какая-то.

Карпатский укоризненно взглянул на него, но тот только улыбнулся и поманил пальцем, предлагая присмотреться к изображению. Карпатский наклонился ниже и в свете лампы разглядел знакомый символ: две дуги, одна под другой, выгнутые в разные стороны и пересеченные вертикальной линией по центру, а между ними вертикальную линию под прямым углом пересекает более короткая.

– Такой же символ был нарисован на надгробии, – удивленно пробормотал Карпатский. – На той могиле, в которой нашли останки давно убитой женщины.

– Вот именно, – хмыкнул Димыч. – И есть еще кое-что. Следы ДНК.

– Ты же сказал, что их не осталось.

– Не осталось следов ДНК того, кто передал медальон. Человек, чье ДНК я нашел, ничего никому не мог передать, потому что мертв.

– Ты так быстро нашел совпадение в базе? – Карпатский недоверчиво прищурился. – Это тоже какая-то магия? У Ильина анализ крови еще не готов.

– Я не искал совпадений. Я сравнил ДНК с конкретным образцом и оказался прав.

– И о ком речь?

– О Екатерине Осиповой, убитой на озере в прошлом месяце. На медальоне следы ее крови, кем-то смытой. Поскольку ей перерезали горло, есть вероятность, что медальон в тот момент висел у нее на шее – и кровь попала на него. Либо медальон специально опустили в ее кровь…

– Зачем? – нахмурился Карпатский.

– А вот это тебе выяснять, не мне, – усмехнулся Димыч, убирая монетку обратно в пакет.

– Как тебе вообще пришло в голову сравнить ДНК именно с Осиповой? Почему ты сразу решил, что следы оставил не похититель?

Димыч немного нервно сцепил руки в замок, пару секунд помялся, словно решал, как именно ответить, а потом признался:

– Я позвонил Юле, расспросил про эту штуку, про то, откуда она взялась. Она сказала, что «монетку» ей через девочку Полину передал некий «черный человек» со словами, что это «за прошлый раз».

Он поднял взгляд на Карпатского, но тот все еще смотрел на него вопросительно.

– И?

– Все это напомнило мне события четырехлетней давности. Тогда мы тоже расследовали преступления, находили виновных, но каждый раз какие-то кусочки мозаики не ложились в общий рисунок. Потому что были частью другого рисунка. Я не участвовал в расследовании убийства Осиповой, но знаю, что ты считаешь его нераскрытым. И я думаю, ты прав: маньяк, орудовавший на озере, ее не убивал. Зато это похоже на первый эпизод в пока еще не существующей серии. И фраза, мол, «это тебе за прошлый раз» заставила меня думать, что имеется в виду прошлое убийство на озере. Плюс было понятно, что на медальоне следы смытой крови, а девушке перерезали горло… Вот я и решил проверить.

– Думаешь, похищение девочки тоже часть этого… рисунка? – напряженно уточнил Карпатский.

Димыч пожал плечами.

– Пока не могу сказать. Трудно собирать пазл, когда не знаешь, какая именно картинка должна получиться в конце. И берешь кусочки из общей кучи. Я уверен только в том, что Полину Нурейтдинову похитил тот же человек, что убил Екатерину Осипову. И забрал он ее с единственной целью: передать с ней сувенир и послание. И если опираться на прошлый опыт, то можно предположить, что второе похожее преступление в одном ряду совершено кем-то другим.