Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Прибыв еле живой после трехмесячного путешествия в Сиэтл как раз к еврейскому празднику Пурим, Роза сразу же попала в объятия представителей Общества помощи еврейским иммигрантам (HIAS). Ее накормили кошерным обедом и предоставили комнату в гостинице. «Прибыв в эту страну, — сказала она, — я поняла, что теперь я самый счастливый человек на свете»⁷. Представитель HIAS повесил Розе на шею жетон с ее именем и названием «Форт-Додж, Айова» — там поселился ее муж, работавший мелким разносчиком. Организация отправила ее на поезде через весь Миннеаполис до Форт-Доджа, где ее встретили представители Красного Креста. Соединившись со своим мужем Исидором, Роза вскоре забеременела и родила дочь Франсис. Она не знала по-английски ни слова.

Даже два года спустя она говорила по-английски с большим трудом. Ощущая свою изоляцию, Блюмкины решили переехать в другое место, где Роза могла бы спокойно общаться на русском и идиш. Они направились в Омаху, город с 32 000 иммигрантов, которые наводнили железную дорогу и склады⁸.

Исидор открыл ломбард. «Никто никогда не слышал о том, чтобы ломбард обанкротился», — сказал он⁹. Роза сидела дома и растила четверых детей — Франсис, Льюиса, Синтию и Сильвию. Отправив в Россию 50 долларов, она смогла забрать в Америку десятерых своих родственников. В отличие от мужа она все еще скверно говорила по-английски. «Я была слишком тупой, — вспоминала она. — Английские слова нельзя было вбить в меня даже молотком. Меня учили собственные дети. Пойдя в детский сад, Франсис сказала мне: “Я буду показывать тебе, что такое apple, tablecloth или knife”»¹⁰. Тем временем дела шли не особенно хорошо, и семья чуть не обанкротилась во времена Великой депрессии. Роза решила взять бразды правления в свои руки. «Я знаю, что нужно делать, — нужно добавить к ломбарду магазинчик и продавать товары по ценам чуть ниже цен больших магазинов, — сказала она мужу. — Мы покупаем товар за три доллара и перепродаем его за три доллара тридцать центов. Это десять процентов прибыли!» Когда старомодные костюмы перестали продаваться, Роза дала рекламу во всех периодических изданиях Омахи. В рекламном объявлении говорилось, что она может всего за пять долларов одеть любого мужчину с ног до головы — белье, костюм, галстук, ботинки и соломенная шляпа. После этого заведение заработало 800 долларов всего за один день — больше чем за целый год работы¹¹. Постепенно в нем появились ювелирные украшения, подержанные меховые изделия и мебель. Затем Роза привела в бешенство все универсальные магазины в округе, начав продавать новые меховые изделия по сниженным ценам на условиях консигнации¹². У нее была своя философия: «Пусть лучше меня ненавидят, чем жалеют».

Вскоре клиенты начали просить ее продавать больше мебели. Поначалу она сопровождала их к оптовикам и покупала требуемую мебель от их имени, прибавляя к цене оптовика 10% за услугу. Она заметила, что мебельный бизнес выгоден, так как связан со «счастьем людей», поэтому в 1937 году одолжила 500 долларов у брата и открыла магазин (получивший название Blumkins) в подвале около ломбарда. Однако мебельные оптовики не хотели иметь ее в числе своих клиентов, потому что их собственные дилеры жаловались на то, что она постоянно переигрывает их по цене. Поэтому Роза направилась в Чикаго, нашла одного симпатичного человека и заказала у него товаров на 2000 долларов на условиях 30-дневного кредита. Наступило время платежа, а она не успела продать все запасы. Тогда она продала с большой скидкой мебель из своего собственного дома, чтобы рассчитаться с кредитором. «Когда дети вернулись домой, то плакали так, будто кто-то умер, — вспоминала она. — Кто забрал у нас кровати и холодильник? Кто оставил наш дом совершенно пустым?» Я сказала им, что мои кредиторы были ко мне столь добры, что я не могла нарушить данного им обещания»¹³. А с наступлением вечера Роза взяла из магазина пару матрацев, чтобы семья не спала на голом полу. «На следующий день я привезла домой холодильник и плиту, и дети перестали плакать»¹⁴.

В школе, где учился ее сын Льюис (Луи), дети часто дразнили его из-за того, что его отец — владелец ломбарда. Мальчик относился к этому болезненно, однако старался пропускать насмешки мимо ушей, работал после уроков, занимаясь доставкой клиентам купленных ими кроватей (к этому времени его мать основала магазин Nebraska Furniture Mart и переехала в более крупное помещение). В качестве побочного бизнеса она продавала и сдавала в аренду в течение охотничьего сезона винтовки Браунинга. Любимая работа Луи состояла в тестировании ружей — их пристрелке по шлакоблокам в подвале семейного дома¹⁵.

К моменту вступления США во Вторую мировую войну в 1941 году Луи стал студентом Университета Небраски, но покинул его после нескольких семестров и пошел в армию, хотя ему еще не исполнилось 20 лет. В годы войны они с матерью каждый день писали друг другу письма. Когда его мать испытывала разочарование от работы, он уговаривал ее не бросать начатое дело¹⁶. Из-за того что крупные оптовики отказались продавать продукцию Nebraska Furniture Mart, Роза превратилась в своего рода мебельного бутлегера. Она путешествовала на поезде по всему Северо-Западу и скупала старые складские запасы у магазинов типа Macy’s и Marshall Field’s, платя по 5% сверх оптовой цены. «Они видели, что мама знает, что делает, — говорит Луи. — Она нравилась им, и они частенько обращали ее внимание на только что поступившие новинки. Бизнес был непростым, а товары — недешевыми, но она получала то, что хотела». Сама Роза говорила: «Чем больше оптовики меня ненавидели, тем упорнее я работала»¹⁷. Она полагала так: страна не принадлежит оптовикам, она принадлежит всем¹⁸. У нее появилась устойчивая ненависть к богачам. «Когда ты терпишь неудачу, они на тебя просто плюют, — возмущалась она. — Когда ты начинаешь понемногу зарабатывать, они начинают обращать на тебя внимание. Фу-у-у... Кому они нужны? Дайте мне средний класс, и я буду счастлива». Ее лозунгом было: «Покупать дешево, говорить правду, никого не обманывать и не брать откатов»¹⁹. Перед тем как объявить распродажу, она натаскивала продавцов: «Продавайте им все, пока они не изменят своего мнения!»²⁰

За участие в Арденнской операции Луи получил «Пурпурное сердце»³⁵⁶. После войны в 1946 году он вернулся в Омаху и вновь приступил к работе. Он изучил все детали, связанные с товарооборотом: покупку, ценообразование, управление запасами, бухгалтерский учет, условия доставки и выкладки на витрине. Для Розы не было никого дороже Луи. По отношению к своим сотрудникам она была безжалостной. Порой она кричала на них во весь голос: «Ты бесполезный голем³⁵⁷! Ты дурак!» Впрочем, уволенных матерью сотрудников Луи часто принимал обратно.

Через четыре года магазин процветал, однако с началом корейской войны продажи начали падать. Роза решила придать своему бизнесу новый импульс, расширив ассортимент коврами. Она отправилась в Marshall Fields в Чикаго и сказала им, что покупает ковер для жилого дома. Магазин продал ей три тысячи метров коврового покрытия Mohawk по три доллара за метр. Она выставила его в своем магазине по три доллара девяносто пять центов (то есть вполовину обычной розничной цены). При этом тот факт, что она была вынуждена солгать сотрудникам Marshall Fields, угнетал ее еще долгие годы²¹.

Роза смогла создать крайне успешный бизнес по торговле коврами, предлагая своим клиентам значительно меньшую цену, чем другие торговцы. Компания Mohawk, производитель ковров, подала судебный иск в попытке удержать политику минимальной цены (в соответствии с которой производители обязывали розничных торговцев не продавать продукцию ниже определенного уровня) и отправила в суд целых трех юристов. Роза предстала перед судьями в гордом одиночестве. «Я сказала судье: “У меня нет денег на юриста, потому что оптовики отказываются продавать мне свой товар. Судья, я продаю все мои товары с десятипроцентной наценкой к себестоимости, так в чем проблема? Я не граблю своих клиентов”»²². Судебное заседание продлилось час, после чего судья отказался принять иск. А на следующий день сам пришел в Furniture Mart и купил ковров на 1400 долларов.

Итак, торговля коврами в Furniture Mart шла на лад, однако продажи мебели упали из-за войны, и у Розы не хватало денег для расчетов с поставщиками. Наконец расположенный к ней банкир из Омахи Уэйд Мартин поинтересовался, в чем проблема. «Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Я же не могу съесть свои запасы»²³. Он дал ей в долг 50 000 долларов на 90 дней, но Роза не могла спать, беспокоясь о том, каким образом с ним рассчитаться. Ей пришла в голову идея арендовать помещение главного развлекательного комплекса Омахи и набить его кроватями, обеденными уголками, кофейными столиками и подставками под телевизоры. Вместе с Луи они, как настоящие специалисты по мерчендайзингу, поместили в газете объявление, которое, хотя и было правдивым, пыталось сыграть на теме скудности запасов военного времени.

Вот и оно! Распродажа из распродаж! Не хватает денег? Чепуха! Мы не можем съесть наши запасы! Мы должны их продать! За последние 60 дней мы получили кучу товаров, и у нас не хватает места на складах. Мы перегруженЫу да еще как! Мы не продадим наше добро и за полгода. Поэтому мы устраиваем самую большую распродажу из когда-либо виданных в этом городе... 4000 кв. метров_У наполненных невероятным ассортиментом товаров самых известных марок.

Объявление привлекло столько людей, сколько обычно собиралось на выступления странствующего цирка²⁴. Всего за три дня Furniture Mart продала товаров на четверть миллиона долларов. Теперь Омаха знала, что Роза Блюмкин и Furniture Mart означают «мебель по низким ценам». «С этого дня я никогда не была должна никому ни единого цента», — вспоминала Роза²⁵.

В том же году Исидор умер от сердечного приступа. Роза и Луи продолжили заниматься семейным бизнесом. Постепенно имя «Миссис Би» стало известным каждому жителю Омахи. Люди сопровождали покупками каждый этап своей жизни: женитьбу, замужество, приобретение собственного дома, рождение ребенка или повышение по службе... Блюмкины закупали товары большими партиями, сводили расходы до минимума и продавали товары в розницу с десятипроцентной наценкой. Когда торнадо сорвало в 1975 году крышу их огромного нового магазина в Вест-Сайде, Роза вместе с Луи без колебаний перевезла все складские запасы в уцелевший магазин в центре города. «Если вы предлагаете самую низкую цену, вас найдут и на дне реки», — говорила она. Так и случилось. Когда ее магазин был уничтожен пожаром, она передала пожарным несколько бесплатных телевизоров²⁶.

«Если Миссис Би знала, что ей следует делать, она делала это максимально быстро. Она не отказывалась от своих идей и не передумывала. Она могла без размышлений купить пять тысяч столов, подписать договор аренды на 30 лет, приобрести недвижимость или принять человека на работу. Она никогда не оборачивалась назад. Она точно знала, что именно удается ей лучше всего, и у нее не было никакого желания давать дурачить себя в вопросах бизнеса».

К началу 1980-х годов Роза и Луи имели самый крупный мебельный магазин в Северной Америке. На 12 000 квадратных метров под одной крышей продавалось мебели на 100 миллионов долларов в год — в десять раз больше, чем в любом другом магазине такого же размера²⁷. Продажи стабильно росли вне зависимости от состояния экономики в стране и родной Омахе²⁸. Успешные мебельные магазины с давней историей, ее бывшие конкуренты в Омахе, исчезли без следа. В городе появлялись и другие ритейлеры, пытавшиеся конкурировать с Mart. Роза внимательно осматривала их торговые залы, затем они с Луи придумывали очередную программу скидок, перемалывали конкурентов в финансовой схватке и отправляли их восвояси. Mart захватила половину мебельного бизнеса в городе — больше чем Sears, Montgomery Ward, Target и все остальные торговцы мебелью и кухонными принадлежностями, вместе взятые. В магазины начали приезжать клиенты из Айовы, Канзаса и обеих Дакот.

«Она создала свой собственный город. Ее розничные площади постоянно расширялись, а парковка была забита машинами, приехавшими за сотню километров»²⁹.

Все чаще Розу называли «Миссис Би», причем даже члены ее собственной семьи. Она просыпалась в пять часов утра, питалась лишь фруктами и овощами и никогда не притрагивалась к спиртному. И хотя у нее и начали появляться седые волосы, но она, как и прежде, бегала по магазину с энергией молодой женщины, крича во весь голос и рубя воздух ладонью для пущей убедительности. С усилением своих покупательских позиций она не допускала никаких послаблений в отношении поставщиков. «Семь долларов? Да если мы заплатим эту цену, то завтра же обанкротимся», — хмыкнула она в ответ на просьбу одного из них³⁰. Оптовики, которые прежде оскорбляли ее, теперь валялись у нее в ногах. И ей это нравилось. «Если ты собирался продать ей две с половиной тысячи столов, она в долю секунды соображала, сколько может за них заплатить, насколько быстро сможет их продать... а потом принимала решение. Но при этом она подождала бы момента, когда твой самолет должен был улетать в небольшом “окне” между двумя снежными бурями и тебе требовалось как можно быстрее покинуть Омаху, так как рейс мог быть последним за несколько дней. В переговорах она могла быть крайне жестким игроком»³¹.

Такой она оставалась шесть с половиной дней в неделю. «Такая уж у меня привычка», — говорила она. Ее настоящим домом был торговый зал. Ее дочь Синтия Шнейдер, украшавшая дом матери, расставила в нем мебель точно так же, «как в магазине», потому что для мамы «это был единственный способ почувствовать себя комфортно»³². Лампы в доме оставались обернутыми в упаковку. На некоторых предметах мебели оставались прикрепленные ценники. «Я пользуюсь только кухней и спальней, — говорила Миссис Би. — Я не могу дождаться прихода следующего дня, чтобы вернуться к своим делам».

После полудня в воскресенье (единственное время, которое она проводила вне магазина) она каталась по городу вместе с Луи. «Я смотрю на витрины, — говорила она. — Планирую атаку на владельцев магазинов и размышляю, как бы еще усложнить им жизнь»³³. По собственному признанию Розы, вся ее работа строилась по примеру ее «брильянтовой матери», управлявшей овощной лавкой в России. Она не забыла, как, просыпаясь по ночам, видела, что ее мать стирает белье или печет хлеб в три часа утра. «Она могла купить сотню фунтов муки и тащить ее на себе двадцать кварталов, если мука продавалась со скидкой в три цента, — говорила она. — И это разрывало мне сердце»³⁴. Поэтому беженцы и иммигранты были слабым местом Розы. Иногда она брала их на работу в бухгалтерию, говоря: «Для того чтобы считать, вам не нужен английский язык»³⁵.

В 1982 году она дала интервью газете Omaha World-Herald. Она сказала, что на протяжении многих лет ее семья отвергала целый ряд предложений о покупке компании. «Кто мог бы позволить себе купить такой большой магазин?» Одно из предложений, как она как-то рассказала Луи, поступило от Berkshire. Баффет говорил с ней о возможности продажи бизнеса несколькими годами раньше, и она сказал ему: «А ты попробуй, укради его»³⁶.

Через год Баффет услышал о том, что Блюмкины ведут переговоры с компанией из немецкого Гамбурга, руководившей крупнейшим мебельным магазином в мире, который работал по схожей модели. Блюмкины продавали свой бизнес! «Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: шанс попасть в партнерство с Миссис Би будет хорошим при любом раскладе», — сказал Баффет³⁷.

Возможно, в этот раз их намерение было серьезным. Примерно за двадцать лет до этого Роза вызвала Баффета в свой магазин в центре города, намекая на то, что размышляет о его продаже. Он искренне хотел купить Furniture Mart для Berkshire. Войдя в магазин, он увидел приземистую женщину, читавшую нотацию группе мужчин, выстроившихся вдоль стены, — это были ее внуки, зятья и племянники. Она повернулась к Баффету. «Видишь всех этих ребят? — спросила она. — Если я продам тебе магазин, можешь их всех уволить. Все они ни к черту не годятся, но так как они мои родственники, то я сама не могу их выгнать. А ты вполне можешь это сделать. Они лодыри, бездельники, лентяи».

«И это продолжалось почти час, без преувеличения. Слово “лентяи” звучало множество раз. Родственники, уже давно привыкшие к стилю Розы, невозмутимо стояли на своих местах. Затем она отпустила меня. Я сыграл свою роль».

И это было ужасно — ведь Уоррену на самом деле хотелось купить этот магазин³⁸.

«Ей казалось, что единственный достойный человек — это Луи. Для нее он был настоящим совершенством». И когда она была довольна Луи (что бывало практически постоянно, то говорила ему: “Ой-вей, как прекрасно, как хорошо все сделал мой мальчик”»³⁹.

Если Блюмкины действительно решили продать бизнес, это было самым благоприятным временем. Миссис Би перенесла операцию на коленных суставах обеих ног. Всю ежедневную деятельность она переложила на плечи Луи. Однако оставила за собой руководство подразделением, торговавшим коврами. «Конкуренция в ковровом бизнесе просто-таки манила ее», — вспоминал Луи³⁵⁸. Если кому-то из покупателей был нужен ковер для комнаты площадью девять на двенадцать метров, она моментально считала цену, добавляла величину налога, а затем давала покупателю скидку за то, что он такой хороший клиент, — и прокручивала все это в голове за несколько секунд. Время от времени она совершала набеги в мебельный отдел — достаточно, впрочем, часто для того, чтобы никто из членов семьи не был уверен в безопасности мебели в своих домах. Как-то раз Роза позвонила своей дочери и приказала ей «очистить колыбель», потому что у нее появился клиент. «Если я решилась, — говорила она, — то не хочу ждать никого и ничего. Такая уж у меня привычка»⁴⁰. Несмотря на это, Баффет начал вести переговоры с Луи. Тот сказал: «Вам следует встретиться с моими сыновьями Роном и Ирвом — когда-нибудь они будут управлять этим магазином».

Баффет пригласил Рона и Ирва к себе в офис, а затем и подружился с ними. Он отправил Луи письмо с изложением доводов за и против продажи бизнеса в пользу

Berkshire. Он пытался быть предельно честным и писал Блюмкиным, что им не стоит торопиться с продажей. «Если вы решите не продавать бизнес сейчас, то, скорее всего, сможете впоследствии выручить за него значительно больше денег. Зная это, вы можете действовать с позиции силы и воспользоваться достаточным количеством времени, чтобы выбрать наилучшего из покупателей».

А затем он выдал свое предложение. Он писал, что Блюмкины могли бы продать бизнес другой мебельной компании или кому-то из смежной отрасли. Но «у таких покупателей — вне зависимости от их обещаний — обычно имеются менеджеры, которым кажется, что они знают, как управлять вашим бизнесом, и рано или поздно они захотят приложить к управлению руку... У них собственный взгляд на вещи, и, хотя ваш бизнес будет, вне всякого сомнения, показывать отличные результаты, человеческая натура заставит их поверить, что именно их методы управления лучше».

Кроме того, существует и «финансовый маневр, обычно связанный с крупной суммой заемных средств, в результате которого ваш покупатель захочет перепродать ваш бизнес на открытом рынке или другому покупателю при первом удобном случае, — писал он. — Если единственный мотив владельцев состоит в том, чтобы продать то, что у них есть, за хорошие деньги и забыть об этом бизнесе, то каждый из вышеупомянутых типов покупателей может считаться вполне удовлетворительным... Но если продаваемый бизнес представляет собой шедевр, который вы создавали всю жизнь и который кажется вам частью вашего собственного “я”, с ним связаны ваши чувства, то у обоих типов покупателей проявляются серьезные недостатки...

Каждый покупатель будет говорить, что нуждается в вас. Если у него есть мозги, то вы действительно будете ему нужны. Однако по вышеуказанным причинам многие из них будут действовать не в ваших интересах. Мы же будем вести себя как обещаем — потому что мы серьезно относимся к своим обещаниям».

Баффет объяснил, что в случае покупки магазина он хотел бы, чтобы Блюмкины оставались его партнерами. Если бы кто-то из партнеров начал сожалеть о сделке, это обернулось бы разочарованием для всех, включая самого Баффета. Он сказал Луи, что хотел бы принимать серьезное участие лишь в двух вопросах — распределении капитала и определении методов и сумм вознаграждения руководителей.

Предложение Баффета имело и еще одну сильную побочную сторону. Он не был немцем. Немецкая компания предлагала за магазин свыше 90 миллионов долларов, но для миссис Би, проехавшей всю Азию в попытках избежать погромов, продажа любимого детища немцам была совершенно немыслимой. Блюмкины согласились продать свою компанию Berkshire, и Баффет приехал для заключения сделки в здание магазина, которое к тому времени разрослось до 18 000 квадратных метров. Там он столкнулся с Розой, разъезжавшей в трехколесной тележке для гольфа и кричавшей на сотрудников: «Вы ни на что не годны! Я бы не заплатила и десяти центов за всех вас, вместе взятых!» Луи и три ее зятя спокойно наблюдали за происходящим⁴¹.

«Я даже не собираюсь проверять состояние складских запасов, — сказал Баффет. — Миссис Би, я полностью верю всему, что бы вы ни сказали». Миссис Би посмотрела на своих зятьев, прислонившихся к стене. Один из них был выше остальных минимум на 30 сантиметров. «Норман женат на Франсис сорок один год, — сказала она. — Джерри женат на Сильвии тридцать шесть лет. Чарльз женат на Синтии тридцать девять лет. Я много раз говорила эти ребятам: “Если я что-то отдаю, то обратно уже не принимаю!”»

Ее дочери, владевшие 20% акций, отправили для подписания сделки своих мужей. Зятья не были дураками и знали, что смогут получить куда больше денег от немцев, чем от Баффета. «Она же просто зарычала на них: “Скажите мне, сколько вы думали получить от немцев, и я сама дам вам эту сумму”». Миссис Би хотела поделить деньги и выгнать их из компании, чтобы та досталась лишь одному Луи. А затем заявила, что цена за 90% акций компании составит 55 миллионов долларов. Кроме того, она сказала, что не разбирается в акциях и хочет получить деньги. «Они так и стояли молча у стены, но каждый из них думал: как только сделка завершится, мы получим свою долю и не задержимся здесь ни на минуту».

«Она по-своему любила меня и доверяла мне. Однажды определившись со своим мнением в отношении человека, она оставалась при нем навсегда». Баффет знал, что она принимает решения моментально, поэтому не особо рисковал. Тем не менее после подписания документов он сказал: «Если вы решите изменить свою точку зрения, я приму это без обид».

«Я не сказал бы этого ни одному другому продавцу в мире, но я чувствовал, что этот бизнес действительно был частью ее жизни. И если бы у нее появились какие-то сомнения в правильности своего шага, я не стал бы связывать ее по рукам и ногам. Она же ответила: “Я не меняю принятых решений”.

Выходя из магазина, я сказал Луи: “Я не очень хорошо понимаю акцент. Иногда совершенно не понимаю, что говорит твоя мать. Но недопонимание с ней было бы последним, чего я бы хотел в жизни”. А Луи сказал: “Не волнуйся, она сама тебя поймет”».

После того как сделка была заключена, Баффет сказал: «Миссис Би, должен сообщить вам кое-что важное. У меня сегодня день рождения». Баффету исполнилось 53 года. Она ответила: «Считай, что купил себе на день рождения нефтяную скважину».

У Блюмкиных никогда не проводился аудит, и Баффет решил не менять эту традицию. Он не стал принимать складские запасы по списку, изучать бухгалтерские счета во всех деталях. Они просто пожали друг другу руки. «Мы дали Миссис Би чек на 55 миллионов долларов, а она — свое честное слово», — сказал он⁴². И ее слово было столь же надежным, как Банк Англии. Тем не менее Баффет хотел убедиться в том, что у Розы нет сожалений по поводу сделки.

Составленный им контракт был образцом поведения по Карнеги. Он начинался словами: «Вы владеете 100% выпущенных акций компании Nebraska Furniture Mart, Inc. (NFM), управляющей крайне успешным бизнесом по торговле мебелью и утварью... Berkshire Hathaway, Inc. (Berkshire) в течение долгого времени искренне радовалась вашим достижениям и теперь предлагает настоящим купить у вас 90% выпущенных акций»⁴³. Для объявления о сделке он созвал пресс-конференцию, на которой показал видеофильм об истории компании. Пока шел фильм, Миссис Би не сводила глаз с экрана⁴⁴.

Баффет не только нашел очередной необычный тип человека для своей коллекции интересных личностей. Некоторые черты Миссис Би — неукротимая воля, история ее злоключений и сила характера — внушали ему благоговение³⁵⁹. «Дорогая Миссис Би, — писал он ей. — Я пообещал Луи и его сыновьям, что все члены семьи не будут испытывать тяжелых чувств относительно этой сделки ни через пять, ни через десять, ни через двадцать лет. Я даю такое же обещание и вам»⁴⁵.

Баффет пообещал не только это. Миссис Би привыкла управлять компанией с позиций полного контроля и конфиденциальности. Она не хотела, чтобы Баффет начал «перетряхивать ее финансовое белье и задирать ей юбку». Он пообещал ей, что финансовые данные Furniture Mart не будут публиковаться отдельно от финансовой отчетности Berkshire Hathaway, направлявшейся в SEC, несмотря на то что этого требовало законодательство.

Баффет совершенно не беспокоился о том, что может получить от SEC отказ (точнее, что этот отказ получит кто-то из его подчиненных). Он был начальником, никогда не терявшим самообладания, не следовал капризам настроения, никогда не употреблял грубых слов, не предавал и не критиковал своих сотрудников, не навязывал им своего мнения и позволял им заниматься своим делом без лишнего вмешательства. Он действовал исходя из предположения, что если человек от природы достаточно толков, то способен сделать что угодно. Чарли Мангер говорил о нем: «Уоррен не подвержен напряжению, а способен сам его создавать». Дейл Карнеги подчеркивал, что людей нужно хвалить за то, что они делают, и Баффет отлично выучил этот урок. Он знал, как следует оценивать героические достижения своих людей в соответствии с принципами Карнеги.

В сущности, он говорил своим сотрудникам следующее: «Вы так хороши, что это задание не займет у вас много времени и не потребует много сил. И разумеется, я рассчитываю получить от вас результат с ближайшей почтовой корреспонденцией. Я верю, что вы сможете это выполнить, потому что вы чертовски хороши в своем деле. Для того чтобы заменить вас на работе, мне потребовалось бы не меньше трех человек»⁴⁶.

Верн Маккензи, который только что разобрался с иском против Blue Chip, получил неблагодарное задание убедить SEC разрешить компании не применять свои обязательные правила в отношении Миссис Би — это позволило бы ей не раскрывать своих финансовых секретов акционерам Berkshire Hathaway. Он начал мучительное хождение по лабиринтам государственных инстанций, а Баффет подбадривал его комментариями о том, что это задание вполне ему по плечу⁴⁷.

Тем временем Баффет погрузился в куда более приятную работу — изучение своей новой коллекции людей. Ему все больше нравились Луи и его «парни». Он начал частенько заезжать на 72-ю улицу в половине девятого вечера, когда магазин закрывался на ночь, и приглашал Луи, Рона и Айва на ужин. Они часами беседовали о мебели и мерчендайзинге. Баффет пригласил «парней» и их жен провести отпуск вместе с ним.

Той осенью Buffett Group путешествовала по Северной Атлантике на круизном лайнере Queen Elizabeth II. Некоторые из друзей Баффета были шокированы, когда он прислал им по 125 долларов для раздачи чаевых персоналу и к тому же попросил их привезти с собой смокинги для нескольких формальных обедов. Джой Руан была настолько запугана столь официальной просьбой, что привезла с собой целых семнадцать чемоданов⁴⁸. Пища на борту была, по словам одного из членов группы, «второсортной», однако повестка дня представляла собой смесь типичного и необычного: Виндхэм Робертсон, репортер из Fortune и член группы, сделал доклад об инвестировании в условиях высокой инфляции. Затем пришел черед обсуждения опционов. Джордж Гиллеспи и Рой Толлес рассказали о разделе активов при разводе — и этот вопрос вызвал живейшие споры. Том Мерфи поведал о схватке

между телевизионными сетями CBS и Cap Cities. А Чарли Мангер сделал презентацию о Бенджамине Франклине. Баффет открыл собравшимся секрет использования «теории игр» для решения некоторых экономических проблем. Он основывался на мысли великого экономиста Адама Смита о «невидимой руке рынка»⁴⁹, в которой люди, действуя в личных интересах, объединяют усилия и достигают общего блага.

Помимо этого Баффет с радостью рассказал своим друзьям об иммигрантской саге Миссис Би и ее прекрасном магазине Furniture Mart — новом подарке на день рождения, который он только что купил для себя. Тем не менее его чуть не переиграл Эд Андерсон, заставивший не в меру стыдливых членов группы (то есть ее большинство) практически упасть со стульев. Он рассказал о своих исследованиях в области человеческой сексуальности и поделился историей человека, сделавшего операцию по изменению пола и хранившего свой больше не нужный половой орган в банке.

Однако члены Buffett Group в итоге все же попадали со своих кресел. Те из них, кто не запирался в каюте с приступами морской болезни, нашли пристанище в салоне корабля. Тарелки съезжали со столов, а пепельницы почти летали в воздухе, когда корабль метался на волнах по океану под проливным ливнем и ураганным ветром. А Баффет все продолжал рассказывать историю за историей о непотопляемой Миссис Би. Планировалось, что Buffet Group проведет в путешествии по Великобритании несколько приятных дней, но уже через пять часов после того, как корабль подошел к пристани Саутгемптона, Рик Герин сидел в самолете, летевшем в Нью-Йорк.

Несмотря на воющий ветер, проповеди о Бенджамине Франклине, споры о планировании развода и ужасную историю про пенис в банке, участники ясно поняли одну вещь: Баффет искренне воодушевлен Розой Блюмкин⁵⁰. У него были в отношении нее некоторые планы, в которые он посвятил участника Buffett Group Ларри Тиша. Желая продемонстрировать свою благодарность, он запланировал план превращения пожилой Розы в Золушку на балу у принца.

С помощью Тиша, который был доверенным лицом Нью-Йоркского университета, он договорился о том, чтобы Нью-Йоркский и Крейтонский университеты вручили Розе почетную степень⁵¹. На церемонии в Крейтоне крошечная Миссис Би настолько разволновалась, что закрыла лицо ладонями и запричитала прямо на сцене: «Ой-вей, я не могу поверить своим глазам и ушам!»⁵² Затем она начала говорить об Америке, стране, которая позволила ей воплотить свои мечты в жизнь. Она дала несколько советов студентам, завершавшим обучение: «Прежде всего честность, — сказала она. — Второе — упорный труд. Если вам не захотят дать желаемую работу, скажите, что готовы на любую. Если вы хороши, вас оставят в компании»⁵³.

В ходе торжественной церемонии вся семья изо всех сил пыталась не дать Розе узнать, в какую сумму ей обходится гостиничный номер. Ей уже доводилось бывать в Нью-Йорке много лет назад, и она считала неприемлемым платить за номер больше 75 долларов в сутки⁵⁴. Она попросила Луи показать ей Эллис-Айленд и Диленси-стрит³⁶⁰, однако эта поездка превратилась в настоящий кошмар, так как ей показалось, что таксист пытается надуть ее⁵⁵. В день торжественной церемонии миссис Би с большой помпой облачилась в парадную мантию и получила свою степень вместе с сенатором Дэниелом Патриком и поэтом Октавио Пасом⁴.

Невзирая на пышность церемонии в Нью-Йоркском университете, Роза сказала своим детям, что ей больше понравилась церемония в Крейтоне... потому что унш верситет купил у нее ковер.

Вскоре после этого аудиторы Berkshire провели первую инвентаризацию в Nebraska Furniture Mart. Магазин оценивался в 85 миллионов долларов. Миссис Би, боровшаяся: с угрызениями совести после продажи своего бизнеса за 60 миллионов долларов (включая акции, оставшиеся в распоряжении семьи), сообщила в интервью журналу Regardie’s: «Я бы в любом случае не отступила от своего слова, но я была удивлена... Думаю, что он не размышлял ни минуты после того, как я объявила свою цену, но тем не менее занимался анализом. Готова биться об заклад, он точно знал, за сколько я продам магазин»⁵⁶. Разумеется, Баффет не мог ничего знать заранее, особенно в буквальном смысле.

Но, вне всякого сомнения, он понимал, что в цене магазина содержится огромный запас прочности. Однако к этому моменту он уже считал себя практически членом семьи Миссис Би. Когда Миссис Би стукнуло 90 лет, Furniture Mart организовал огромную распродажу и опубликовал в местной газете гигантское рекламное объявление на всю полосу, как поступал каждый год в день ее рождения. Баффет постоянно дразнил Розу относительно этой даты.

«Она определяла свой день рождения по иудейскому календарю, даты в котором постоянно сдвигались. Я вечно подшучивал насчет ее дня рождения — из года в год он был разным. Я предположил, что она сдвигает дату каждый раз то в одну, то в другую сторону, чтобы сделать на этом небольшой бизнес. В ответ на мои предположения она улыбалась и говорила: “Ты просто ничего не смыслишь в еврейском календаре”».

Однако через два года эта прекрасная сказка о волшебной семье превратилась в кошмар. Неудержимая Миссис Би кричала на своих внуков Рона и Ирва прямо перед клиентами, громогласно называя их бездельниками. У нее была сложная жизнь, которую она провела в упорном труде, — так неужели кто-то мог знать о бизнесе больше ее самой?! Постепенно, и по вполне понятным причинам, «парни» перестали с ней разговаривать.

Наконец, когда ей уже исполнилось 95 лет, внуки решили ослушаться ее приказа в одной сделке по покупке ковров, и тут она взорвалась. Это было последней каплей. «Я была боссом. А они ничего мне не сказали»⁵⁷, — бросила она в гневе и ушла. По дороге к выходу из магазина она успела потребовать выплаты ей 96 000 долларов за неиспользованный отпуск⁵⁸.

Однако, сидя дома, она, по собственным словам, была «ужасно одинока и маялась от безделья. Я сходила с ума»⁵⁹. В зловещих газетных интервью она не называла своих внуков иначе, как «неумехами» или даже «нацистами» (что звучало шокирующе)⁶⁰. Она собралась в одиночку поехать в Хай-Пойнт в Северной Каролине, на самую крупную выставку в мебельной отрасли. Потом внезапно решила отремонтировать принадлежащий ей склад, расположенный напротив Furniture Mart. Затем провела в нем «гаражную распродажу», от которой получила 18 000 долларов, избавившись от «некоторых собственных вещей»⁶¹. Несколько месяцев спустя «Склад Миссис Би» получал выручку по 3000 долларов в день, еще официально не открывшись.

Отвечая репортеру местной газеты на вопрос о предстоящей битве за клиентов, она прорычала: «Я им задам!» Когда же журналисты упомянули о нехватке места для парковки около ее нового магазина, она указала пальцем на парковку Furniture Mart и сказала: «Паркуйтесь там... они этого все равно не заметят». Вскоре Блюмкин по уши увязла в борьбе со своими внуками в вопросе о парковках. Она повесила около магазина плакат: «Их цена 104 доллара, моя — 80»⁶². Когда Боб Браун из программы 20/20 на канале АВС спросил ее о Furniture Mart, то она рявкнула: «Я желаю им взлететь на воздух. Мне будет приятно отправить их в ад...»⁶³

Незадолго до этого Баффет произнес одну из своих знаменитых фраз: «Я бы предпочел схватиться с гризли, — сказал он, — чем конкурировать с Миссис Би и ее потомством»⁶⁴. Оказавшись между дерущимися гризли, Баффет повел себя так, как поступал всегда в случае краха отношений у его друзей. Он отказался встать на чью-либо сторону. Однако Миссис Би посчитала такое поведение нелояльным. «Уоррен Баффет мне не друг, — сказала она одному репортеру. — Я зарабатывала ему по 15 миллионов долларов в год, а когда у меня вышел спор с собственными внуками, он не встал на мою сторону»⁶⁵. Это было мучительно для Баффета, который совершенно не выносил конфликтов и разрыва отношений.

Луи, который в глазах матери выглядел совершенным, не мог совладать с темпераментом Розы. «Она поняла, что теряет контроль над магазином, и это сорвало ей крышу», — говорит он.

«Он всегда относился к матери как к идеалу, — отмечает Баффет. — Для нее было мучительно признать, что она теряет контроль. Она была в ярости на весь мир, утратив то, что любила больше всего».

Через два года склад Миссис Би, хотя и оставался еще сравнительно небольшим, рос шаг за шагом и уже начал угрожать позициям Mart. Наконец Луи решил вновь вступить в переговоры. «Мама, — сказал он, — ты должна продать нам этот магазин. Нет никакого смысла конкурировать друг с другом»⁶⁶. И Роза позвонила Баффету. Она скучала по Mart. Она скучала по своей семье. Она была совершенно одна в своем доме, лишенная близких. «Я была неправа», — сказала она. Семья значила для нее больше, чем гордость, и больше, чем бизнес. Миссис Би сообщила Баффету, что хотела бы вернуться. Держа в руках коробку конфет Sees Candies и огромный букет розовых роз, Баффет направился на встречу с ней. Он предложил ей пять миллионов долларов только за название магазина и переуступку прав аренды.

В этот раз он, правда, применил одну уловку. Ей пришлось подписать дополнительное соглашение, по которому она обязалась никогда больше не вступать с ним в конкуренцию. И это был правильный шаг. Баффет жалел, что не сделал его раньше. С одной стороны, ему казалась абсурдной сама идея заключения соглашения об ограничении конкуренции с 99-летней женщиной. С другой — Баффет был реалистом. Соглашение было составлено так, чтобы оно в любом случае пережило Миссис Би. Даже уйдя на пенсию или покинув компанию в припадке гнева или по другой причине, вне зависимости от возраста, она не имела права конкурировать с Баффетом или своими родственниками. Даже если бы она дожила до 120 лет, Баффет не хотел с ней тягаться. «Мне порой казалось, что она будет работать вечно, — говорит он. — Я постоянно чувствовал, что отстаю от нее минимум на пять лет».

Миссис Би так и не научилась нормально читать и писать по-английски. Несмотря на это, она подписала соглашение (смысл которого был ей детально разъяснен) своей характерной монограммой. Это соглашение стало темой заголовков огромного количества газет. «Наконец я приобрел уверенность, что она не сделает ничего плохого в приступе ярости», — говорит Баффет. Он вновь начал относиться к ней с максимальным почтением. Ему хотелось, чтобы она постоянно пребывала в счастливом настроении и не задумывалась над тем, чтобы вновь покинуть компанию, включив тем самым механизм принудительного ограничения конкуренции.

7 апреля 1993 года Коммерческая палата Омахи ввела Розу в Зал славы бизнеса вместе с Баффетом, Питером Кивитом и еще несколькими бизнесменами. В сотый день рождения Миссис Би Баффет с немного трясущимися коленями поднялся на сцену Highland Club и впервые в жизни спел на глазах у публики. Он также пожертвовал миллион долларов местному театру, реконструкцией которого она занималась.

Этому никто не мог поверить. Уоррен Баффет отдал целый миллион долларов!

Но Розу Блюмкин не могли испортить ни лесть, ни даже миллион долларов, который ей выделил Уоррен Баффет. Она чувствовала, что имеет огромный долг перед страной, давшей ей такие большие возможности и позволившей заработать гигантское состояние. Она настаивала, чтобы на всех семейных праздниках обязательно исполнялась песня God Bless America³⁶¹, причем иногда по нескольку раз.

«Не думаю, что заслуживаю этого», — повторяла она⁶⁷. Но разумеется, она была целиком и полностью этого достойна.

Часть пятая

Король Уолл-стрит

Глава 45. Когда стоит вызывать тягач

Омаха • 1982-1989 годы

После круиза на Queen Elisabeth II Сьюзи Баффет продолжала слушать истории мужа о Миссис Би и всех остальных его увлечениях, но при этом отступила от него на то же расстояние, что и все остальные. Почти каждый день они с Уорреном общались с помощью специальной «горячей линии», установленной в ее квартире. Стоило раздаться телефонному звонку, как она моментально вскакивала с места. «Это Уоррен!» —■ восклицала она и прерывала любой разговор или дело, чтобы ответить на звонок. Как и прежде, он оставался для нее объектом ответственности номер один. Однако в те моменты, когда он в ней не нуждался, Сьюзи принадлежала самой себе.

Сьюзи переехала из своей крошечной квартиры в Gramercy Tower в другой закуток, расположенный на Вашингтон-стрит, рядом с фуникулером, с великолепным видом на залив. Она выбрала этот дом, потому что в нем жил Питер с женой Мэри и ее двумя дочерями. Он продолжал заниматься музыкой. Чтобы оплачивать текущие счета, Питер начал сдавать свою студию музыкантам, писал музыку на заказ для всех, кто был готов за нее заплатить. Среди таких была продюсерская компания Video West, а также авторы нескольких студенческих фильмов¹.

За прошедшие годы Сьюзи потеряла родителей. Док Томпсон умер в июле 1981 года. Дороти Томпсон пережила его всего на тринадцать месяцев. Сьюзи была близка со своими родителями, их смерть оставила огромную рану в ее душе. Ее гиперактивность не уменьшилась — скорее, даже усилилась. Уоррен теперь воспринимал ее не так, как прежде, и его желание ублажить Сьюзи выразилось главным образом в увеличении денежных сумм, которые он ей выделял. В молодые годы Сьюзи мечтала купить в магазине огромное количество поздравительных открыток для всех друзей². Постепенно это желание несколько трансформировалось и превратилось... в ежегодную атаку на обувной отдел магазина Bergdorf. Твердость Уоррена была поколеблена неумолимой реальностью. Он перестал контролировать траты Сьюзан, положившись только на ее здравомыслие. В любой момент она могла вернуть купленные вещи в магазин и распорядиться полученными деньгами по своему усмотрению. Разрываясь между желаниями купить два меховых жакета, она горестно спрашивала себя: «Почему я должна выбирать?» На это находился простой ответ: не нужно выбирать — лучше взять оба.

Ослабление финансовых пут лишь подпитывало склонность Сьюзи к щедрым действиям в отношении своих друзей — их пестрая коллекция росла с каждым днем. Раз вступив в круг общения Баффетов, никто и никогда не покидал его. Даже бывшая подружка Питера по колледжу работала у его матери секретаршей, несмотря на то что именно Сьюзи расстроила их отношения и запретила помолвку, когда Питер выразил первые сомнения в правильности предстоящего шага. Поток старых друзей, родственников-иждивенцев и массы новых знакомых в Сан-Франциско мог бы поглотить собой кого угодно, но Сьюзи Баффет была не такой, как остальные. Покинув Омаху и имея в своем распоряжении огромное количество денег, она воспряла духом. «Сколько денег тебе нужно на Рождество?» — спрашивал Уоррен. «Семидесяти пяти тысяч вполне хватит», — отвечала Сьюзи³. Он выдавал ей чек.

Особенно трепетно Сьюзи относилась к талантливым художникам, другим представителям творческих профессий, непризнанным гениям. Она стала покровительствовать художнику Эдварду Мордаку, писавшему яркие современные полотна, сама начала ткать отличные гобелены. Среди этих протеже особое место занимал ее племянник Билли Роджерс. Великолепный джазовый гитарист, Роджерс играл с различными группами, работал вместе с Би Би Кингом и достиг наибольшего успеха в составе группы Crusaders. Он был женат, имел сына и дом в Лос-Анджелесе, но предпочитал скитаться по Западному побережью и накачиваться наркотиками. Несмотря на это, Сьюзи верила в него, отказывалась махнуть на него рукой и всегда относилась к нему как к собственному сыну.

К 1984 году, когда число жертв СПИДа в Америке достигло двух тысяч, а еще две тысячи человек были признаны носителями ВИЧ, Сьюзи решила помочь гомосексуальному сообществу Сан-Франциско. Так как никто толком не понимал, каким образом распространяется болезнь и практически все общество пользовалось лишь отрывочной информацией, то преследования гомосексуалистов приобрели характер настоящей эпидемии³⁶², многие называли СПИД «раком гомосексуалистов» и считали, что Господь наказывает геев за их отклонение от общепринятых человеческих норм⁴. Многие люди, отвергнутые своими семьями, считали Сьюзи «родной матерью». Она же, богатая замужняя женщина, активно вошла в новую социальную роль, предоставляя «тихую гавань» гомосексуалистам в первые годы кризиса, вызванного распространением СПИДа⁵.

Жизнь Сьюзи в Сан-Франциско напоминала хождение по натянутому канату. Официально она оставалась миссис Уоррен Баффет, но в то же время тайком мечтала о разводе и повторном браке. Люди, хорошо знавшие Сьюзи, полагали, что она решила «задержаться» в состоянии неопределенности, чтобы сделать приятное всем связанным с ней людям, избегая при этом размышлений о том, чего бы хотелось ей самой. По мнению множества друзей, Сьюзи отказывалась заглянуть внутрь себя. Вся история ее жизни свидетельствует о том, что она предпочитала никогда не заполнять свою душу одним человеком, а, напротив, дарить свое расположение многим. Сьюзи, имевшая все основания считать, что она способна управлять людьми, время от времени могла доверяться кому-то сверх меры. С увеличением числа людей, знавших о секретах личной жизни Сьюзи, ей становилось все сложнее лавировать между двумя главными мужчинами в своей жизни.

Сьюзи и ее бывший тренер по теннису провели часть 1983-го и начало 1984 года в путешествии по Европе, где она нашла массу новых друзей, но время от времени натыкалась и на старых знакомых из Омахи. В марте 1984 года Сьюзи приехала в Омаху на празднование 80-летия Лейлы. Там она впервые призналась Уоррену в том, что отчасти ее переезд в Сан-Франциско был связан с присутствием в ее жизни другого мужчины. Почему-то у Уоррена возникло впечатление, что если у Сьюзи и была с кем-то связь, то в прошлом и этого человека она встретила уже после отъезда из Омахи⁶.

Но, даже признавшись мужу в своей связи, Сьюзи кое-что утаила — она никогда не смогла бы бросить его. Они должны были остаться семейной парой.

Узнав о романе своей жены, Уоррен не покончил с собой — хотя кому-то такой исход мог показаться вполне вероятным. Однако он тем не менее потерял три килограмма веса чуть ли не за сутки. Ему предстояло осмыслить несколько шокирующих фактов — в частности, то, что Сьюзи расходовала деньги, которые он столь щедро ей отсыпал, на действия, которые он никогда бы не одобрил (если бы знал о них). Его и без того небольшая любовь к дому в Лагуна-Бич испарилась.

На дне рождения Лейлы он выглядел осунувшимся, но вел себя точно так же, как и на прочих семейных сборищах. Не претерпели особых изменений и его отношения с Астрид, которая ничего не знала о случившемся. Он замуровал себя в офисе Berkshire под бдительной защитой Глэдис и по уши погрузился в работу. Он никогда и никому не рассказывал о крушении прекрасной иллюзии, которую представлял собой его брак. Вместо этого, как всегда, он предпочел «слить в сточную трубу» неприятные воспоминания.

* ^{363 363}

Умирала и его мечта о поддержании нормальной деятельности Berkshire Hathaway, хотя древние ткацкие станки, швейные машины и старые приводные колеса еще продолжали устало скрипеть в цехах. В компании остались лишь 400 работников. Большинство из них было уроженцами Португалии, их возраст перевалил за 50, кое-кто мог изъясняться на английском языке лишь простейшими фразами. Многие страдали глухотой, вызванной ревом машин. Баффет уже не мог выжать ни одной унции искусственного шелка из оборудования без покупки новых прядильных и ткацких станков. Это был конец. В 1985 году он отключил Berkshire от систем жизнеобеспечения⁷. Для замены оборудования ему потребовалось бы не менее 50 миллионов долларов. Выставив предприятие на аукцион, он смог продать его за 163 122 доллара³⁶³.

Рабочие рассчитывали получить более высокое выходное пособие, чем полагалось по контракту, а кроме того, и зарплату за два месяца. С этой целью они захотели устроить встречу с Баффетом. Он ответил отказом, за что получил ярлык «бессердечного». Не исключено, что он просто не нашел в себе сил встретиться с ними лицом к лицу.

«В этом не было вины рабочих — они оказались в том же положении, что и крестьянские лошади в тот момент, когда у фермеров появился первый трактор. Такая участь ждала бы любого работника, которому исполняется 55 лет, который говорит только по-португальски, проработал в текстильном деле последние 30 лет и потерял на производстве слух. Другого ответа в данной ситуации не могло бы быть. Сложно представить себе этих людей переквалифицировавшимися, например, в программистов на краткосрочных курсах переподготовки».

«Как бы то ни было, увольняемые не могут быть полностью предоставлены сами себе. Конечно, свободный рынок позволяет делать в этой стране массу прекрасных вещей, но работникам нужна какая-то защищающая их система. Поскольку основными плодами свободного рынка пользуется общество, оно и должно нести основные расходы, связанные с полученными преимуществами». Разумеется, Уоррен не хотел брать на себя финансирование деятельности, на которую у государства не находится денег. Поэтому рабочие должны были получать в точности ту пенсию, которая полагалась им по условиям трудового договора. «Рынок несовершенен. Не стоит рассчитывать на то, что он сам по себе обеспечит достойную жизнь каждому отдельно взятому человеку».

К моменту закрытия фабрики текстильный бизнес превратился в крошечный и почти незаметный элемент в структуре холдинговой компании под названием Berkshire Hathaway. План Баффета состоял в том, что бизнес Berkshire Hathaway (способной к тому моменту поглощать огромные компании типа Nebraska Furniture Mart) будет развиваться за счет страхового направления. В течение 1970-х годов Баффет собрал воедино прежде разрозненную группу страховых компаний и переподчинил их National Indemnity для того, чтобы сделать большой прорыв. Это была прекрасная стратегия, однако на протяжении целого ряда лет в ее реализации было сделано довольно много ошибок.

Прежде всего ушел в отставку Джек Рингуолт. Затем произошел так называемый «инцидент с Omni», в ходе которого National Indemnity была обманута своим агентом. Этот инцидент грозил компании убытками в размере 10 миллионов долларов, если не больше. И хотя в итоге для его урегулирования потребовалась всего пара миллионов, данный инцидент был лишь первым в целой череде проблем, преследовавших страховые компании. В начале 1970-х годов Баффет купил небольшую компанию, занимавшуюся страхованием автомобилей и жилья. Компания прозябала, пока ее не возглавил новый управляющий. Примерно по такой же схеме происходили все остальные инвестиции Баффета в страховой бизнес — сначала компания по уши погрязала в проблемах, потом он вызывал «тягач». Чтобы вытащить некоторые компании из трясины, порой требовались мощные двигатели и лебедки. Berkshire приняла участие в страховой программе для рабочих Калифорнии. Они получали страховое возмещение в случае потери заработной платы и трудоспособности из-за несчастных случаев на производстве. К 1977 году одна из страховых компаний Баффета оказалась на грани «разрухи», когда раскрылось, что один из ее менеджеров берет взятки у страховых брокеров⁸. Протеже Баффета Дэн Гроссман отправился в Лос-Анджелес для спасения компании. Там он достаточно быстро обнаружил, что не понимает сути страхового бизнеса, куда более сложного и жесткого, чем могло бы показаться на первый взгляд. (К примеру, Верну Маккензи один раз пришлось специально ехать в командировку для того, чтобы вернуть права на дом и машину агента⁹.) Хотя превращение бухгалтера в страховщика было не совсем типичным, но в мире Баффета было принято считать, что толковому человеку все по плечу. Столкнувшись с необходимостью спасать тонущую компанию, Гроссман решил «вызвать тягач» и нанял опытного менеджера Франка Денардо, который начал понемногу выправлять ситуацию. Баффет нашпиговал очередной годовой отчет Berkshire похвалами в адрес Денардо.

В качестве эксперимента Баффет запустил компанию, занимавшуюся перестрахованием (то есть страхованием других страховых компаний). Для управления ею он пригласил на работу Джорджа Янга, скромного человека профессорского вида. Казалось, Янг знал, что делает. В компанию потекли деньги. Однако достаточно быстро оказалось, что поток выплат значительно превышает поток входящих платежей. Баффет попытался решить эту проблему вместе с Янгом, но затем передумал, благословил Гроссмана и отправил его в Нью-Йорк на очередную спасательную операцию. Задание, по словам Гроссмана, было «достаточно расплывчатым». «Он сказал: поговори с людьми из Lloyds и найди парочку перестраховочных сделок, которыми мы могли бы заняться». Гроссман быстро понял, что перестраховочный бизнес — дело для специалистов-профессионалов. Не получив никаких подробных инструкций, он остановился в конторе Руана и Канниффа и принялся серьезно изучать инвестиции в страхование.

Другим предприятием Баффета в области страхования было создание Homestate Companies — группы небольших страховых компаний, разбросанных по ряду штатов. Он руководствовался достаточно простой логикой: клиенты должны чувствовать себя более комфортно, если с ними работает человек на должности президента компании, а не менеджеры регионального офиса большой национальной страховой компании. В 1978 году Баффет писал, что результаты работы этих компаний оказались «разочаровывающими». Конечно, клиентам было приятно вести дела напрямую с президентами компаний, однако у крупных национальных игроков были свои преимущества, например опыт. Homestate Companies отчаянно нуждались в новом руководителе. Баффет не собирался решать эту проблему в одиночку. В данном случае не сработала и его обычная техника управления — вытащить из компании все излишки денежных средств и поднять цены. Хотя эта операция имела бы краткосрочный результат, но не привела бы к притоку средств в компанию. Его друг Том Мерфи любил говорить, что Баффет устанавливал для себя правило «делегирования максимума полномочий вплоть до полного отказа от участия»¹⁰. Он поставил руководить одной из таких компаний Верна Маккензи. В какой-то момент тот понял, что совершенно не разбирается в страховом бизнесе, опустил руки и сдался¹¹. Тем временем Франк Денардо внезапно скончался от сердечного приступа в возрасте 37 лет. Бизнес по управлению компенсациями для рабочих Калифорнии вновь остался без руля и ветрил. Баффет опять вытащил Гроссмана из Нью-Йорка, чтобы бросить на этот участок.

Гроссман (в возрасте 26 лет) вдруг обнаружил себя в роли президента компании, для которой предотвращение мошеннических действий значило чуть ли не больше, чем рост продаж. Ему приходилось работать с клиентами, которые на протяжении десятилетий оказывались жертвами нечистоплотных страховых компаний. Его призывы к помощи отскакивали от Баффета, как масло от тефлоновой сковородки, что никак не способствовало наведению порядка. Гроссман был одним из многих людей, понявших, что накопившиеся завалы придется разгребать им самим. Этот яркий и трудолюбивый человек, с головой погрузившийся в бизнес, чувствовал себя «совершенно неквалифицированным» для того, чтобы управлять страховой компанией, в силу своей молодости и недостаточной подготовки. Баффет верил в него и не сомневался в том, что Гроссман сможет добиться успеха. Однако напряжение оказалось для Гроссмана чрезмерным, что усугубилось развалом его брака. В конце концов он заявил Баффету, что не в состоянии контролировать процесс, переехал в район залива Сан-Франциско и занялся самостоятельным управлением инвестициями¹².

Баффет, страдавший, когда его кто-то покидал, упрашивал его остаться в составе Buffett Group. Многие члены группы любили Гроссмана — некоторые даже звонили ему, пытаясь отговорить от ухода. Но он чувствовал, что не сможет поддерживать должный уровень автономии, находясь рядом с Уорреном, Сьюзи и толпой зависимых от них и верящих им людей. Понимая, что он может проиграть все, что у него есть, он оборвал все связи с Баффетами. «Он просто развелся с ними», — сказал один его бывший друг, который понимал, почему Гроссман так сделал, но при этом считал его поступок неправильным.

Теперь в офисе стало меньше на одного человека, готового поддержать растущую страховую империю. Верн Маккензи почти не виделся с Баффетом. Он был полностью погружен в решение задачи, каким образом включить финансовые показатели Furniture Mart в отчетность Berkshire без того, чтобы показывать «нижнее белье Миссис Би». Во время странствований Гроссмана Баффет поставил на его место Майка Голдберга, бывшего консультанта из McKinsey, который когда-то работал на «Рикерсхаузер» в офисе Pacific Coast Stock Exchange. Голдберг, уроженец Бруклина, с сардонической проницательностью и тончайшим чувством юмора, обладал так называемым «страховым геном», состоявшим на треть из ловкости для гандикапа и на две трети — из скептицизма в отношении человеческой природы. Это позволяло ему освоить тонкости страхового бизнеса. Баффет начал посвящать общению с ним все больше времени — ему было свойственно тратить много времени на одного, а то и двух своих протеже.

С появлением Голдберга прежний учтивый и наполненный церемониями средне-западный стиль ведения бизнеса в офисе изменился до неузнаваемости. Менеджеры, которые, по мнению Голдберга, соответствовали своим должностям лишь на 90 процентов, отправлялись собирать вещи. По мере того как все больше людей вылетало из терпящих бедствие Homestate Companies, Голдберг начал приобретать все более пугающую репутацию. Он позвал в компанию нескольких новых людей, занимавшихся вопросами компенсации для рабочих и перестраховочными операциями. Кое-кто смог выдержать его натиск, другие не справлялись с работой в условиях столь насыщенной атмосферы и уходили.

Привычный для Голдберга метод состоял в том, чтобы вызывать к себе менеджеров и проводить с ними длительные беседы, безжалостно задавая огромное количество вопросов, чтобы понять, как они относятся к своей работе, и привить им нужный взгляд на вещи. Ценность столь детального и пристального отношения к работе в условиях повсеместного хаоса было сложно переценить. Один бывший менеджер называл работу с ним «движением в аэродинамической трубе». Люди, сумевшие выдержать давление Голдберга, получали возможность многому от него научиться. По словам одного бывшего сотрудника, он относился к тем людям, которые «подзывают такси истошным криком».

В течение всей первой половины 1980-х годов Голдберг упорно плыл против течения в попытках выровнять курс корабля.

В отличие от ситуации с разочаровавшей Баффета Hochschild-Kohn или находившейся в жалком состоянии Berkshire Hathaway (компаний, которых ему в принципе не стоило покупать) впервые получилось так, что достойные компании вместо нормального развития беспомощно погружались в трясину прямо на его глазах. Он верил в то, что Голдберг сможет спасти ситуацию. Однако импонировавший ему, но недостаточно скептичный Джордж Янг, возглавлявший перестраховочное подразделение, попал под влияние недобросовестных брокеров (эта проблема вообще достаточно типична для данной индустрии)³⁶⁴. Баффет к этому моменту следовал достаточно четкому алгоритму: он занимался рационализацией для того, чтобы избегать конфронтации и не увольнять не справляющихся с работой менеджеров. Он критиковал их косвенным образом, часто лишая бонусов, а иногда и ресурсов для работы, но особенно часто — отказывая им в похвалах. Чем большим становилось количество принадлежавших ему объектов, тем чаще он использовал эту технику. Тем, кто пытался найти в письмах для акционеров хоть какие-то новости о страховых компаниях, пришлось бы уподобиться Шерлоку Холмсу (который в одном из рассказов Артура Конана Дойла смог раскрыть преступление только благодаря тому, что заметил странную вещь: собака, охранявшая дом, в нужный момент не залаяла). Если в 1970-х годах Баффет не скупился на похвалы менеджерам своих страховых компаний, то позже он перестал упоминать в своих письмах какие бы то ни было названия страховых компаний или имена их менеджеров (исключения составляли лишь отлично работавшие GEICO и National Indemnity).

Тем не менее Баффет не перестал писать о страховой отрасли. Фактически в своем письме 1984 года он писал об этой индустрии больше, чем когда-либо. Однако он сам решил объединить страховые компании Berkshire и поэтому взял на себя вину за их плохие результаты, не называя при этом ни одной компании или менеджера, ответственных за мучительные потери. Продолжая извиняться на протяжении семи страниц, говоря о «ходячих мертвецах», конкуренции, потерях, преследующих его, он привел аналогию со счетами, приходящими на адрес человека, «похороненного в костюме, взятом напрокат». И хотя для него как для CEO подобный ход действий был вполне логичным, казалось, что он пытается предупредить возможную критику путем самобичевания.

К моменту, когда он писал эти строки, Баффет уже знал, что, невзирая на ужасные результаты, в компаниях происходят значительные улучшения. К следующему году страховые компании начали объединяться в единый мощный организм, силу которого он предсказывал. Они наконец-то начали генерировать денежный поток, который мог использоваться в качестве «сырья», питающего другие его компании.

К 1985 году уникальная бизнес-модель, сконструированная Баффетом, начала достигать своего максимального потенциала. Она не была похожа ни на один другой бизнес. Ее структура позволяла достичь значительного эффекта вследствие накопления средств, резко повышавшего уровень благосостояния акционеров.

Затем пришел момент, когда Голдберг нашел краеугольный камень всей структуры. И после этого цифры в отчетах стали чернее нефтяной скважиньГ.

Как-то раз, вспоминает Баффет, «я сидел на работе в субботу, а Майк Голдберг зашел ко мне в кабинет с Аджитом».

Аджит Джейн, родившийся в 1951 году, имел инженерную степень, полученную в престижном Индийском технологическом институте в Харагпуре, а перед тем как получить степень в области бизнеса в Гарварде, провел три года в индийском офисе IBM. Аджит был таким же скептичным и упертым человеком, как Баффет и Мангер. Никто и никогда не мог его переспорить. Баффет видел в Аджите самого себя, и тот быстро рос в его глазах, почти достигнув вершины, на которой прежде стояла лишь Миссис Би. «У него не было опыта работы в страховании. Мне просто понравился этот парень. Я был бы счастлив прицепиться к нему покрепче. Для меня открытие Аджита было куда важнее, чем открытие электричества. Это было чем-то великим по сравнению с любыми решениями, которые мы когда-либо принимали в Berkshire».

Баффет утверждал, что «ничего не добавлял» к качеству принимавшихся Аджитом решений. Но Уоррен далеко не был пассивным слушателем в телефонных разговорах между ними. Если ему и нравилось что-то в Berkshire Hathaway, то это была работа Джейна. Он любил, когда в сделках возникал элемент гандикапа. Ему нравились сложные переговоры, в которых огромную роль начинал играть темперамент, а огромные суммы денег выигрывались или проигрывались исключительно с помощью интеллекта и воли. Этот совершенно рациональный бизнес, в котором психология обеспечивала преимущество правильному типу личности, позволил использовать в полную силу все навыки Баффета. Хорошо освоивший навыки баффе-тирования Аджит был настолько близок к старому доброму «внебиржевому» рынку, насколько только можно себе представить в наши дни, и он обожал это делать.

Баффет «приклеился» к Аджиту, хаос рассеялся, и работа Голдберга была завершена. Он переключился на другое занятие — управление дочерним бизнесом Berkshire в области кредитования и недвижимости.

По всей видимости, Аджит не нуждался в продолжительном сне. Просыпаясь в пять или шесть часов утра, он спрашивал себя: «Кто сейчас не спит? Кому можно позвонить?» Вскоре его коллеги уже привыкли к длительным предрассветным разговорам с ним по вопросам перестрахования — не только по будням, но и по субботам и воскресеньям. Ежедневно в десять часов вечера Аджит созванивался с Баффетом, причем этот ритуал соблюдался вне зависимости от того, в какой временной зоне находился Аджит, постоянно путешествуя по всему миру.

Он появился в компании в самое правильное время. Цены на страховые услуги достигли своего пика. Он разместил рекламу в журнале Business Insurance: «Мы хотим большего — мы ищем сделки, страховая премия по которым превышает один миллион долларов». В этой рекламе совмещались склонность к зрелищным шагам и остроте мышления — типичные «признаки» Баффета. «У нас не было ни репутации, ни дистрибуционной системы», — вспоминает Баффет. Однако после публикации этого объявления к ним начало приходить все больше клиентов, и Аджит не занимался ничем, кроме как сделками, сделками, сделками¹³. ³⁶⁵

Глава 46. Рубикон

Омаха • 1982-1987 годы

1980-е годы были годами сделок — чаще всего финансировавшихся не собственными средствами, а займами. Индекс Доу-Джонса не сдвигался с места в течение семнадцати лет³⁶⁵. Инфляция уничтожала корпоративные прибыли, тем не менее компании не урезали фондов заработной платы, в результате чего каждый «белый воротничок» (в отличие от остальных) мог комфортабельно почивать на мягкой «подушке», набитой хрустящими купюрами. Руководители компаний развлекались, посещая курсы по обучению гольфу и выезжая на охоту. Значительная часть прибыли корпораций выводилась за счет сомнительных операций, за которыми не могла уследить неповоротливая бюрократия¹. К началу 1980-х годов акции продавались по бросовым ценам, почти как костюмы из полиэстера. После того как Федеральную резервную систему возглавил Пол Волкер, процентная ставка, не так давно находившаяся на уровне астрономических 15 процентов, начала снижаться по мере того, как властям удалось поставить инфляцию под контроль. Проницательные финансисты заметили, что американский бизнес находится в начальной стадии потенциального пузыря. Благодаря низкой стоимости привлечения заемного капитала возможные покупатели могли использовать активы покупаемой компании в качестве обеспечения при получении кредитов для покупки самой этой компании — чем-то это напоминало стопроцентную ипотеку при покупке дома. Покупателям не нужно было вкладывать свои деньги. Стоимость покупки крупной компании была не выше, чем расходы по установке киоска по продаже прохладительных напитков^{366 367}. Масса финансистов вернулась на Уолл-стрит с намерением забить нескольких откормленных агнцев с помощью острого ножа заемных средств. Начался бум слияний.

«Мы берем доходы или прочую ценность, которая должна была бы отойти акционерам, и используем эти средства в интересах компаний, — говорил об этой ситуации Джером Кольберг, один из первых финансистов, занявшихся массовой скупкой контрольных пакетов акций. — Корпоративная Америка несет основную ответственность за сложившуюся ситуацию. Можно задаться вопросом: почему они сами не сделали того, что делаем мы?»²

В 1984 году напряжение еще возросло после того, как рынок обратил внимание на так называемые «мусорные облигации». К этим ценным бумагам (имевшим и другое, более вежливое название «падшие ангелы») относились облигации компаний типа Penn Central Railroad, пытавшихся выбраться из состояния банкротства или балансирующих на грани краха³⁶⁸. В обычных условиях компании крайне редко занимались выпуском мусорных облигаций с высокими купонными выплатами — подобные действия, как правило, ассоциировались с высоким кредитным риском. Выпуск мусорных облигаций часто считался отчаянным или по крайней мере «туманным» шагом.

В прежние времена люди, работавшие на Уолл-стрит с мусорными облигациями, считались кем-то вроде торговцев наркотиками или старьевщиков. Лишь немногие банкиры соглашались работать с подавленными руководителями компаний, желавших выпустить мусорные облигации, или специалистами по «проблемным долгам» и проводившими дни напролет за изучением отчетности, в спорах с юристами, занимающимися вопросами банкротства, взбешенными инвесторами или отчаявшимися менеджерами.

Все изменилось после того, как Майкл Милкен, главный «старьевщик» динамично развивавшегося инвестиционного банка Drexel Burnham Lambert, стал самым влиятельным человеком на Уолл-стрит с помощью одного простого факта. Если инвестиции в отдельно взятых «падших ангелов» могли считаться рискованным предприятием, то покупка пучка облигаций таковым не являлась, так как в среднем более высокая норма прибыли вполне компенсировала возможные риски. Иными словами, набор мусорных облигаций в совокупности обладал запасом прочности — так же, как и «сигарные окурки».

Достаточно быстро финансовые менеджеры перестали думать о том, что играют в рулетку с деньгами своих клиентов, и начали активно включать мусорные облигации с высокими купонными выплатами в их портфели. Достаточно быстро выпуск мусорных облигаций превратился в уважаемое дело. Захват сильных компаний теперь мог осуществляться с помощью выпуска мусорных облигаций, в результате чего прежде нормальные балансовые отчеты становились похожими на швейцарский сыр, испещренный дырками долговых обязательств. Корпоративные рейдеры, вооруженные мусорными облигациями, осуществляли недружественные поглощения, цель которых заключалась в том, чтобы обобрать компанию до нитки. Их потенциальные жертвы обычно бросались к любому более или менее дружелюбному покупателю. Это позволяло заработать настолько ошеломляющие деньги, что банки перестали ждать, когда к ним обратятся клиенты, а сами вышли на охоту. Их аналитики прилежно изучали компании из рейтинга S&P 1000, примерно так же, как в свое время Баффет штудировал страницы Moody’s Manual в поисках «сигарных окурков». Оргия поглощений приковала к себе внимание общественности. Ежедневные газеты были переполнены рассказами о столкновениях эго финансовых титанов. Майкл Милкен ежегодно проводил конференцию по вопросам работы с мусорными облигациями под названием «Бал хищников»³, которая и дала название всей этой эпохе.

Баффет презирал подобные сделки, с помощью которых богатство отнималось у акционеров и передавалось менеджерам компаний и корпоративным рейдерам, которым с большой охотой и за небольшую плату помогала масса банкиров, брокеров и адвокатов³⁶⁹. «Мы не занимаемся недружественными поглощениями», — говорил он. Сделки 1980-х годов отталкивали его прежде всего из-за того, что были связаны со значительными долгами. Люди, воспитанные в годы депрессии, с предубеждением относились к чужим деньгам, прибегая к займам лишь при самом плохом сценарии развития событий. Однако в 1980-х годах финансирование с помощью долга превратилось в своего рода рычаг, то есть способ резкого повышения прибыли за счет чужих денег. Этот рычаг появился примерно в то же время, когда США начали страдать от значительного дефицита бюджета, вызванного «рейганомикой» — идеей о том, что снижение налоговых ставок позволит экономике раскачаться, а следовательно, в итоге приведет к росту налоговых поступлений. Между экономистами разгорелись яростные споры о том, способно ли снижение налоговой ставки окупить себя, и если да, то насколько. Экономика начала перегреваться из-за роста потребительских расходов, финансировавшегося за счет роста долгов. Простые американцы начали привыкать к тому, что могут позволить себе купить с помощью кредитных карт все что угодно. В итоге у них образовывалась огромная задолженность, выплатить которую они не смогли бы и за всю жизнь. Присущая эпохе депрессии бережливость сменилась новой культурой — «покупай сейчас и плати потом».

Баффет же продолжал расплачиваться реальными деньгами, а в сделках по приобретению компаний играл свою прежнюю роль благородного белого рыцаря. Одним февральским утром 1985 года (Баффет находился в Вашингтоне) ему позвонил Том Мерфи и сообщил, что только что купил телевизионную сеть АВС.

«Приезжай и посмотри, каким образом я буду за нее платить», — сказал Мерфи⁴. АВС был настоящим полем боя между корпоративными рейдерами. Компания отчаянно хотела, чтобы Мерфи спас ее путем дружественного поглощения. Так оно и произошло".

«Подумай о том, как это изменит твою жизнь», — сказал Баффет. Мерфи был набожным католиком, который никогда не тратил деньги на пустяки — теперь же перед ним открывался почти Голливуд. Баффет наверняка думал об определенной несовместимости между скромным и непубличным Мерфи и сверкающим телевизионным миром⁵, однако следующий шаг самого Баффета показал, что он и сам был не против подобных изменений. По крайней мере так могло показаться, когда он порекомендовал Мерфи пригласить в Cap Cities/ABC «инвестора-гориллу», способного защитить компанию в случае, если корпоративные рейдеры не прекратят свои набеги. Никого не удивило, что Мерфи предложил в качестве подобного инвестора самого Баффета. Последний без промедления согласился потратить 517 миллионов долларов из средств Berkshire на покупку 15 процентов Cap Cities⁶.

Спасая Cap Cities, Баффет стал участником одной из самых значительных сделок в медиаиндустрии за всю ее историю. Доля Berkshire в этой компании в шесть раз превышала объем бизнеса Nebraska Furniture Mart. Общая сумма, которую они с Мерфи заплатили за АВС, составила 3,5 миллиарда долларов⁷ — вполне неплохо для компании, боровшейся за свое существование и скатившейся в рейтингах на третье место. «Бизнес телевизионных сетей — это вам не какое-нибудь чудо», — позднее говорил Баффет⁸. При этом он уже наблюдал за развитием телевидения с самых первых ³⁷⁰ его дней и отлично представлял себе и потенциал этого бизнеса, и его способности по формированию общественного мнения. В совокупности активы компании были достаточно впечатляющими: АВС и Cap Cities владели сотней печатных изданий, двадцатью четырьмя радиостанциями, двенадцатью крупными телевизионными каналами и более чем пятьюдесятью каналами кабельного телевидения⁹. Баффет настолько сильно хотел приобрести Cap Cities/ABC, что ради нее готов был покинуть правление Washington Post — этого требовали указания FCC, так как одновременный контроль обоих активов мог привести к конфликту интересов компаний на телевизионном рынке⁴. При этом он подразумевал, что и Кей, и Дон Грэхем всегда могли обратиться к нему за советом. Тем вечером он лег в постель абсолютно счастливым человеком.

1985 год обещал быть крайне интересным. На той же неделе, когда инвестиция, ранее произведенная Баффетом, принесла ему 332 миллиона долларов всего от одной компании — General Foods, купленной Philip Morris, — журнал Forbes рассчитал размер его состояния и включил его в список 400 богатейших людей Америки. Для вхождения в этот список тогда было достаточно иметь состояние в 150 миллионов долларов. Однако 55-летний Баффет уже был миллиардером. Людей такого достатка в стране, по версии Forbes, было всего 14. Его любимая детская книга теперь могла получить новое название — «Тысяча способов заработать миллион долларов». Никогда, даже в самых смелых детских мечтах, он не мог себе представить, что ручеек монет из автоматов для взвешивания или других его предприятий когда-нибудь превратится в такой поток.

Акции Berkshire Hathaway, изначально купленные им по 7,5 доллара, теперь торговались по 2000. Однако Баффет отказался от «сплита»⁴⁴ по акциям, считая, что в данном случае вырастет не только количество акций, но и вознаграждение брокеров, что казалось ему бессмысленным. С одной стороны, это было вполне справедливо. С другой же, подобная политика привела к тому, что Berkshire стала большим, чем партнерство или даже клуб. А высокая цена акций привлекала к Berkshire куда больше внимания, чем любые связанные с ней события.

С ростом цены акций Berkshire росла и слава Баффета. Теперь, где бы он ни появлялся, внимание других инвесторов было приковано к нему. Покупка АВС от имени Cap Cities действительно изменила его жизнь, добавив немного голливудского шика к «толчее слонов» на приемах у Кей Грэхем. Встретившая Баффета на обеде у Мерфи импресарио «мыльных опер» Агнес Никсон пригласила его поучаствовать в шоу под названием Loving. Многие CEO бежали бы от такого предложения как от чумы, боясь столь недостойного их статуса занятия, однако Баффету настолько понравилось участие в шоу, пусть и минутное, что он демонстрировал всем и каждому чек, полученный им за дебют в шоу-бизнесе. Это вполне соответствовало его натуре — Баффет обожал устраивать вечеринки с переодеваниями (можно было ожидать, что в один прекрасный день он появится на вечеринке одетым в костюм Элвиса Пресли). ^{371 372}

При этом тот же самый Баффет с удовольствием облачался в смокинг и отправлялся вместе со Сьюзи-младшей на официальный ужин к президенту Рейгану в Белый дом, где их соседями по столу были актер Сильвестр Сталлоне и модельер Донна Каран. Прилетев на вручение наград Киноакадемии вместе с Астрид — которая, против своего обыкновения, решила появиться на публике и гордо облачилась в платье из секонд-хенда, — он поужинал вместе с Долли Партон³⁷¹. Однако Баффету, который нашел Партон симпатичной и привлекательной, не удалось произвести на нее такого же впечатления, как на большинство других женщин.

На вечеринках Кей, когда она сажала его между двумя самыми высокопоставленными или интересными женщинами, Уоррен обычно достигал большего успеха. Тем не менее он так и не привык заниматься светской болтовней. Для званых обедов ему приходилось каждый раз собираться с силами, а потом преодолевать усталость и утомление.

«Вы сидите рядом с двумя людьми, которых никогда раньше не видели и которых, скорее всего, никогда не увидите в будущем. Такое соседство всегда напрягает. Приглашая на свои вечеринки Бейб Пейли³⁷², Мареллу Аньелли или принцессу Диану, Кей всегда пыталась найти в них что-то, чего не хватало ей самой. Я же совершенно не представлял, о чем могу с ними разговаривать. Разговаривать с принцессой Дианой мне было куда сложнее, чем с Долли Партон. Что можно спросить у принцессы? Как дела у Чака^{373 374 375}? Что нового в замке?».

Тем не менее к 1987 году статус миллиардера вызывал у окружающих немалое уважение. Баффет превратился в некое подобие слона, которому уже не нужно было ждать приглашения от Грэхем для того, чтобы потолкаться с подобными себе. А Грэхем перестала нуждаться в его регулярном эскорте, и их взаимное наваждение постепенно стало остывать. Ее влечение к властным мужчинам заставило возобновить долгосрочную дружбу с недавно овдовевшим, сухим, энциклопедически образованным истинным денди Робертом Макнамарой, бывшим министром обороны в администрации Кеннеди и Джонсона. Макнамара являлся одним из архитекторов стратегии «войны на истощение». Многие люди считали войну во Вьетнаме его детищем: именно он в свое время приказал изучить вопрос вовлечения правительства США в события в Юго-Восточной Азии. При его участии, в частности, было создано то самое досье Пентагона, которые позволило Грэхем и ее газете попасть во все учебники по журналистике благодаря смелому журналистскому расследованию. Вскоре Макнамара стал для Грэхем (по выражению одного из членов совета директоров) «мужем номер три». По своему обыкновению, Кей ввела его в состав правления Post. С самого начала отношения Макнамары и Баффета было сложно «назвать отношениями лучших друзей», однако постепенно их связь приобрела форму взаимоуважительного перемирия.

Баффет вполне мог управляться с людьми типа Макнамары с помощью дипломатии. Куда сильнее его начала беспокоить проблема физической безопасности, связанная с его внезапной славой. Как-то раз в Kiewit Plaza зашли два человека. Один из них размахивал хромированной репликой револьвера 45-го калибра. Его план состоял в том, чтобы похитить Баффета и удерживать его в заложниках до момента уплаты выкупа в размере 100 000 долларов. Как объяснил нападавший, эта сумма должна

была стать своего рода займом для покупки ранчо¹⁰. С проблемой справились охранники здания и полиция, а невооруженный Баффет со смехом пересказал историю Глэдис, называя своего неудавшегося похитителя Билли Бобом³⁷⁶. Он и слушать не хотел о том, чтобы нанять телохранителя, так как это ограничило бы и его частную жизнь, и свободу. Тем не менее он отдал распоряжение об установке в офисе камер для службы безопасности, а также поставил у входных дверей стокилограммового секьюрити¹¹.

Теперь ему все чаще и настойчивее начинали звонить незнакомцы, желавшие с ним пообщаться. Им была нужна всего минута его внимания... никто другой не мог им помочь... и они знали, что их предложение наверняка вызовет у Баффета интерес. Глэдис сухо просила их изложить свои просьбы в письменном виде¹². Баффет начал получать письма, адресаты которых умоляли его подарить акцию Berkshire в обмен на совет пить побольше настойки из боярышника или помочь им деньгами для создания доселе неизвестного типа мороженого. Ему писали и так: «Господин Баффет, я устал жить жизнью обычного человека. Я охвачен непреодолимым желанием быть богатым. У вас много денег — поделитесь со мной»¹³. Авторы множества писем жаловались на то, что погрязли в долгах по кредитным картам или проигрались в азартные игры¹⁴.

Баффет, известный своей любовью к коллекционированию, сохранял все эти письма до тех пор, пока они не заполнили все свободное пространство в его шкафах для бумаг. Многие из них описывали его примерно так же, как он и сам думал о себе, — он служил для других людей ролевой моделью или учителем. Однако время от времени некоторые из этих писем казались ему искренними и трогали за живое. Если он считал это полезным и располагал свободной минутой, то писал ответ человеку, погрязшему в долгах или чрезмерно увлекшемуся азартными играми. В своих письмах Баффет мягко, но требовательно настаивал, чтобы его собеседник взял ответственность за свою судьбу в свои собственные руки. Он обращался к ним как к собственным детям и предлагал, чтобы они выкроили немного времени, рассказали кредиторам о своем бедственном положении и обсудили с ним посильные способы возврата долга. Обычно его письма заканчивались небольшим монологом об опасности больших долгов, в особенности долгов по кредитным картам (роль которых в мире больших денег исполняли мусорные облигации).

* ^{376 376}

Собственные дети Баффета почти не получали от него уроков, как управляться с большими деньгами, но тем не менее научились не залезать в долги. Они знали, что в случае возникновения финансовых проблем отец окажется глух к их просьбам точно так же, как к просьбам со стороны незнакомцев. Как ни странно, он до сих пор горел желанием заключать с членами семьи пари на деньги в отношении сохранения ими оптимального веса.

Сьюзи-младшая, которой исполнилось чуть больше тридцати, со своими длинными каштановыми волосами и лицом, напоминавшим по форме сердце, могла легко сойти за 25-летнюю, но ее вес был выше нормы на несколько килограммов. Отец договорился с ней о том, что если ей удастся снизить свой вес до определенного значения, то она сможет пополнять свой гардероб за его счет без каких-либо ограничений. В сделке была единственная уловка: если бы Сьюзи в течение следующего года вновь набрала прежний вес, то ей пришлось бы компенсировать Уоррену все затраты. Сьюзи-младшая села на диету, и когда она достигла оговоренного веса, Большая Сьюзи отправила дочери по почте специальную кредитную карту с запиской «Веселись!»

Поначалу Сьюзи-младшая не осмеливалась потратить ни единого цента, впадая в испуг при одной только мысли о том, чтобы попросить отца оплатить ее счета. Но понемногу она начала привыкать к новому положению дел. В какой-то момент ее накрыло безудержное желание покупать все подряд. Впервые в своей жизни она не была ограничена в денежном смысле, поэтому постоянно ходила по магазинам — а в конце дня вываливала чеки на стол в гостиной, боясь даже предположить, сколько она потратила в общей сложности. «Боже мой!» — восклицал каждый раз ее муж Аллен, возвращаясь домой и видя на столе очередную гору чеков. После 30 дней она наконец решилась подсчитать общую сумму. Оказалось, что она потратила 47 000 долларов.

«Я боялась, что отец скоропостижно умрет, как только услышит о потраченной мной куче денег», — вспоминала она. Сьюзи-младшая начала искать себе поддержку. Определенная власть над Баффетом, конечно же, имелась и у ее матери, но Сьюзи знала, что, когда речь заходит о деньгах, куда большее влияние на Уоррена может оказать другой человек. Кей Грэхем была едва знакома с Питером, а в глазах Хоуи выглядела «совершенно недостижимой» (в ее присутствии он всегда боялся сесть не на то место или что-нибудь сломать в ее доме). Но у нее сложились тесные и приятные отношения со Сыози-младшей¹⁵. Поэтому Сьюзи позвонила Грэхем, и та согласилась прикрыть ее, если в этом появится необходимость.

«Договор есть договор», — подумал Баффет, собрался с силами и оплатил все счета. Но это событие, конечно же, ввергло его в шок, он принялся названивать своим друзьям и спрашивать их: «А что бы вы подумали, если бы ваша жена потратила столько денег на одежду?» Все его собеседники согласились с тем, что это совершенно немыслимо, а их жены втайне подумали, что ему еще повезло и Сьюзи могла бы легко потратить еще больше¹⁶.

Схожую сделку Баффет заключил и с Хоуи. В ее рамках размер арендной платы за ферму, на которой работал Хоуи, менялся в зависимости от его веса. Уоррен считал, что его сын должен весить 83 килограмма. Если вес Хоуи оказывался выше этой отметки, то он должен был платить отцу 26 процентов от всего оборота фермы. Если же ему удавалось сохранить вес на меньшей отметке, то он платил всего 22 процента. «Это была своего рода семейная версия Weight Watchers³⁷⁷, — говорил Хоуи. — И меня это совершенно не задевает. Он просто показывает мне, насколько сильно заботится о моем здоровье. Но я помню, что даже при 22 процентах он получал арендную плату несоизмеримо большую, чем любой другой владелец недвижимости в округе»¹⁷. Таким образом, Уоррен ничего не терял и в этой сделке. При любом результате он получал либо больше денег, либо подтянутого сына¹⁸. И в этом был весь Баффет. Как сказал об этом один его товарищ: «Уоррен — мастер игр, в которых выигрывают обе стороны... но он никогда не будет играть в игру, которая не гарантирует ему победу».

Питер и его семья переехали из своей квартиры на Вашингтон-стрит (в доме, в котором теперь жила его мать) в дом на улице Скотт-стрит. Питер получил контракт на написание музыки к нескольким 15-секундным рекламным роликам для нового кабельного канала MTV. Он отлично справился с задачей, и это позволило ему начать новый бизнес по написанию музыки для роликов. И хотя из всех детей Баффета он был наименее грамотным в области финансов, ему все же удалось правильно распорядиться капиталом для развития своего музыкального таланта, сделать успешную карьеру и организовать свою жизнь так, чтобы не думать о хлебе насущном. Однако к середине 1980-х годов Питер задумался над проповедью отца: «Никто не идет в супермаркет, чтобы купить кукурузу от Хоуи Баффета». Он понял, что точно так же никто не будет приглашать на работу рекламное агентство только из-за того, что для него пишет музыку Питер Баффет. Чтобы сделать себе имя, ему было необходимо освободиться от корпоративного лакейства, причем любой ценой. Поэтому, продолжая «коммерческое творчество», он сделал демозапись и подписал с лейблом Narada, выпускавшим музыку в стиле нью-эйдж, контракт на выпуск альбома¹⁹.

Мать Питера, которая до сих пор пробовала себя в музыке, часто посещала студию сына. Сьюзи-старшая любила петь вместе с Билли Роджерсом, когда тот приезжал из Лос-Анджелеса. Билли пытался привести свою жизнь в порядок. В своем письме дяде он сообщил, что «уже упустил слишком много шансов» в жизни, но теперь готов воспользоваться очередной возможностью, как только она постучится к нему в дверь²⁰. Он попросил Уоррена помочь ему оплатить новый дом, который Билли хотел купить, чтобы заново начать выстраивать свою семейную жизнь. Письмо было тщательно составлено и изобиловало неожиданной финансовой мудростью, особенно если принять во внимание, что писал его джазовый гитарист и героиновый наркоман. Большая Сьюзи никогда бы не осмелилась передать ему столь большую сумму без согласия Уоррена, но было очевидно, что она приложила к этому письму свою руку.

Баффет написал ему длинное и мягкое письмо, которое, однако, содержало в себе отказ. В письме он процитировал слова Мангера о том, что «спиртное, наркотики и долги — это три основные вещи, которые заставляют хороших парней сбиваться с пути». С его точки зрения, такое мероприятие, как финансирование покупки дома, не обладало в данном случае достаточным запасом прочности.

«Если вы собираетесь постоянно гонять через мост грузовики весом по 4,5 тонны, то лучше строить мост, способный выдержать вес в 7 тонн, а не 4,6... Было бы большой ошибкой подписываться на значительные финансовые обязательства, не подкрепленные денежными резервами... лично я никогда не использовал для покупок в своей жизни заемные средства больше чем на 25 процентов суммы покупки, причем даже тогда, когда у меня было всего 10 000 долларов, а для реализации моих неплохих идей мне был бы нужен миллион»²¹.

Вскоре Роджерс отправил ему второе письмо, достаточно бессвязное, и вновь попросил денег, говоря о том, что «собирает свою жизнь по кускам» и «пытается взять опеку над сыном»²². Ответ Баффета был точно таким же, как прежний. Уоррен не только четко придерживался своих принципов в отношении денег, но и достаточно реалистично относился к обещаниям наркоманов. Сьюзи, которая всегда хотела видеть в людях лучшее, была слишком добросердечной для того, чтобы просто так отказывать кому-то в помощи. Она не могла убедить Уоррена дать Роджерсу деньги, но при этом продолжала поддерживать племянника своей энергией, а также небольшими и нерегулярными денежными суммами.

Деятельность Сьюзи, которую один член семьи назвал «мобильным Красным Крестом», заметно расширилась после признания, сделанного ею в 1984 году, и новой договоренности с Уорреном относительно статуса их брака. В том же году она перенесла воспаление поджелудочной железы и попала на операционный стол. Доктора не обнаружили никакой опасности, восстановление было быстрым. Сьюзи важно было оставаться здоровой и жизнерадостной, готовой заботиться обо всех остальных. Выздоровев, она вновь начала собирать привычную коллекцию из больных, нуждающихся и «разбитых сердец». Она затевала маскарадные вечеринки в своей небольшой квартире на Вашингтон-стрит, училась ездить на велосипеде, задавала для геев и бездомных званые обеды, праздновала с ними Дни благодарения. Она носила джинсы и спортивные костюмы и полностью отказалась от париков — теперь ее светло-каштановые волосы напоминали корону над сияющим лицом.

Уоррен, который в те дни давал своей жене все, чего бы она ни попросила, позволил ей перестроить и заново украсить дом в Лагуна-Бич (который, как и прежде, ничем не напоминал их постоянное, а не съемное место обитания). Том Ньюман, сын Рэки, познакомил Сьюзи с Кэтлин Коул, дизайнером по интерьерам, которая также работала спортивным инструктором, а раньше профессионально занималась уходом за детьми. Вместе эти две дамы принялись за придание дому современного и яркого вида, который Сьюзи находила крайне привлекательным. Коул также взяла на себя покупку подарков для членов «списка Сьюзи», который постоянно расширялся²³. Сьюзи и Уоррен продолжали ссориться из-за денег, однако эти ссоры никогда не приобретали серьезного характера. Сьюзи получала от Уоррена все больше денег, но темп прироста этой суммы ее не устраивал. Она могла позволить себе оплачивать услуги Коул, а также наняла на полный рабочий день секретаря, следившего за ее расписанием. Это дало ей возможность проводить больше времени с семьей и при этом заниматься массой интересных дел. Как и прежде, основным магнитом для нее оставался Хоуи. Сьюзи постоянно ездила в Небраску, чтобы помогать ему, при этом наслаждаясь искренней любовью своих приемных внучек Эрин, Хизер, Челси и Мэган, а также внука Хоуи — Би. Когда Сьюзи-младшая, жившая в Вашингтоне, забеременела своим первым ребенком, Большая Сьюзи начала чаще ездить на Восточное побережье.

Сьюзи и Аллену требовалось перестроить свой маленький домик в Вашингтоне — в нем было слишком много лестниц, кухня напоминала по размерам детское одеяло, а к садику на заднем дворе невозможно было подступиться. Сьюзи начертила план новой кухни, достаточно большой для того, чтобы поставить стол для двоих, а в одной из стен кухни решила прорубить дверь в сад. Перестройка дома должна была обойтись в 30 000 долларов. Так как ни у нее, ни у Аллена не было денег, она ума не могла приложить, как заплатить за перестройку, и решила занять денег у своего отца-миллиардера. К счастью, беременность позволила ей найти тайную лазейку в договоре относительно поддержания веса, который она заключила с Уорреном. Баффет не получал обратно свои 47 000 долларов. Однако (несмотря на убеждение ее отца в том, что одежда сохраняет свою ценность не хуже ювелирных изделий) было сомнительно, что ее гардероб кто-то примет в заклад.

«А почему бы тебе не пойти в банк?» — спросил Уоррен в ответ на просьбу о займе и отказал ей. Он объяснил, что член команды Небраски по американскому футболу не может передать свою позицию на поле по наследству сыну. Незаслуженное положение,

унаследованное богатство сводили Баффета с ума, оскорбляли его чувство справед ливости и разрушали присущее ему ощущение симметрии во Вселенной. При этом применение столь рациональных принципов в отношении собственных детей каза лось многим крайне странным. «Отец не дал бы нам эти деньги из принципа, — го ворила Сьюзи. — Всю жизнь он давал нам уроки. Что ж, этот урок я уяснила сполна* Но когда-то все же нужно остановиться»²⁴.

Вскоре по настоянию семейного доктора Сьюзи-младшая перешла на постельный режим, который должен был тянуться долгие шесть месяцев. Она лежала в маленькой спальне и смотрела черно-белый телевизор. Волновавшаяся за нее Кей Грэхем постоянно приносила ей различные яства от своего шеф-повара и часто сидела у изголовья ее кровати. Кей пристыдила Баффета, и он купил своей дочери большой цветной телевизор. Как только Большая Сьюзи узнала о происходящем, она бросила все дела и устремилась на помощь дочери. Она осталась в Вашингтоне на несколько месяцев. Поняв, в каком состоянии находится дом Сьюзи, она немедленно перестроила его. «Просто ужасно, что Уоррен не хочет за это платить», — жаловалась она. Но, как бы то ни было, все деньги, которые она тратила, так или иначе вытягивались из его кармана. Эта бесконечная игра позволяла Уоррену сохранять репутацию бережливого, а Сьюзи — щедрой. Обоих устраивал такой порядок вещей.

С рождением Эмили в сентябре 1986 года у Баффетов стало восемь внуков, как родных, так и приемных, живших в трех городах — Сан-Франциско, Омахе и Вашингтоне. После того как перестроенный дом в Эмеральд-Бей стал пригодным для дальнейшей жизни, Сьюзи снизила темпы перестройки и стала все чаще пользоваться им как базой для развлечения своих друзей и в особенности внуков. В Сан-Франциско она нашла себе квартиру в районе Пасифик Хайтс, неподалеку от нового дома Питера на Скотт-стрит. Этот большой кондоминиум располагался в самом верху многоэтажного здания, и с него открывался великолепный вид на весь залив — от моста «Золотые ворота» до Алькатраса.

Она наняла своего декоратора Кэтлин Коул в качестве личного ассистента. «Ты можешь работать на меня часть дня, — сказала она Коул, — и у тебя останется время на твоих двоих детей». Коул и сама не успела заметить, как согласилась на работу в Buffett Foundation. Она занялась планированием путешествий Сьюзи, организацией развлечений, а также наймом и управлением персоналом — уборщицами, мальчиками на побегушках и друзьями Сьюзи, которые время от времени соглашались что-нибудь для нее сделать. Количество подарков росло с каждым годом. Коул заказывала каталоги, выбирала подарки, упаковывала их, отправляла, контролировала, что пришло и ушло, а также делала все возможное, чтобы подарки не повторялись²⁵. В какой-то момент она обнаружила, что управляет двумя домами — перестраивающимся в Лагуна-Бич и двухлетним проектом перестройки, который Сьюзи затеяла в своем новом обиталище в Сан-Франциско. Джим, муж Коул, по профессии пожарный, согласился в свободное время поработать у Сьюзи разнорабочим. Еще один друг Сьюзи, сертифицированный бухгалтер по имени Рон Паркс, с которым она познакомилась во время путешествия по Европе, занимался выплатами фонда и налогами — все это он делал из добрых побуждений бесплатно. Он шутливо говорил, что работает не на фонд, а на компанию STB Enterprises, которую другой друг Сьюзи называл «местом, где деньги либо платят, либо раздают просто так»²⁶. Паркс был партнером Тома

Ньюмана, сына ее подруги Рэки. Для обоих молодых людей Сьюзи стала близким другом. Ньюман, работавший шеф-поваром, время от времени помогал ей с готовкой на вечеринках, но ему так и не удалось исправить ее привычки, связанные с питанием. К этому моменту количество штатных сотрудников и внештатных помощников Сьюзи уже превысило количество сотрудников головного офиса Berkshire Hathaway.

В то время как в доме Сьюзи шла глобальная реконструкция, Билли Роджерс (которому, по всей видимости, удалось на какое-то время избавиться от наркотической зависимости) переехал из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско и начал сотрудничать со Сьюзи над альбомом. В один из дней, работая над своей записью в студии, Билли занял у Питера 20 долларов и ушел обедать. Прошло два дня, а он так и не появился в студии. Взволнованные Сьюзи, Питер и Мэри Баффет решили пойти к нему домой и проверить, все ли в порядке. Оказалось, что дверь квартиры заперта изнутри. Они стучали, но Билли не отвечал. Взволнованные, они пошли к управляющей домом и попросили запасной ключ. Из-за дверей соседних квартир звучала музыка. «Скажи, что будешь мне верна и никогда не бросишь меня, Сьюзи Кью», — звучало из одной. А из-за другой — Que sera, sera³⁷⁸. Что будет, то будет...

Наконец появилась управляющая домом с запасным ключом. Войдя в квартиру, они увидели Билли, сидящего на полу спиной к двери со скрещенными ногами. Из его предплечья, перетянутого жгутом, торчала игла. Неподалеку от него на маленьком журнальном столике стоял проигрыватель. Последняя песня на пластинке доиграла два дня назад. Билли был мертв и холоден, как камень. Сьюзи закрыла глаза и принялась плакать, а Питер выскочил в коридор, чтобы найти ближайший таксофон и вызвать скорую помощь²⁷. Вскрытие показало, что Билли умер от «острого отравления кокаином и морфином»²⁸.

«Он был таким милым парнем, — говорит Баффет, — но убил себя наркотиками». Эта семейная потеря многие годы спустя кровоточила, словно открытая рана. После смерти Роджерса Сьюзи, по словам Дорис, «страдала как никогда прежде». Она не только потеряла племянника, которого любила как собственного сына. Она испытывала боль и из-за того, что ее многолетние попытки спасти его пошли прахом. Никогда прежде она не испытывала в своей жизни такого сильного поражения.

Уоррену нравилось желание жены спасать людей, и он отдавал должное ее умению помогать нуждающимся. Билли Роджерс был лишь одним из многих, с кем она подружилась. Одни из них разрушили свою жизнь неправильно сделанным выбором, другие оказались жертвами простого невезения, но мало кто из них доходил до столь ужасного финала. «Мама Сьюзи» поставила себе целью лично помогать каждому человеку, попавшему в поле ее зрения и оказавшемуся в беде. Уоррен называл ее «ритейлером». Ему была совершенно чужда эмоциональная открытость подобного общения один на один. Сам он предпочитал использовать силу своих мозгов и денег для того, чтобы изменить жизнь максимально большого количества людей. Поэтому себя он считал не «ритейлером», а «оптовиком». Он общался с людьми с позиции учителя. Только теперь он больше не преподавал курс в Университете Омахи, а его самые внимательные ученики — Кей и Дон Грэхем — уже были в достаточной степени «забаффетированы». Самые важные для него учебные занятия — встречи Buffett Group — проходили лишь один раз в два года. Баффету же настолько нравилось преподавать, что он начал искать себе слушателей.

В 1980 году он согласился дать показания в ходе крупного судебного дела против компании IBM, обвиненной в нарушении антитрестовского законодательства, — самого известного судебного разбирательства того времени. Другой свидетель, Ар-джей Миллер, коллега Баффета по совету директоров, также охотно согласился дать свои показания. Позднее он рассказывал, что в процессе заседания чувствовал, что юристы поджаривают его на медленном огне, а судья демонстрировал неприкрытую ненависть к IBM. В итоге он остался крайне разочарован своим участием. Баффет же, по всей видимости, наслаждался возможностью продемонстрировать свой опыт и посоревноваться с адвокатами. Можно сказать, что в свои показания он вложил всю душу. «Уоррен умеет отлично выступать в судебных заседаниях», — говорит Миллер²⁹. Баффет был особенно доволен тем, что его показания стали заметной частью значимого для всего американского бизнеса судебного процесса.

Мудрость Баффета, сохраненная в его письмах для бывших партнеров, которые он писал в 1960-х годах, копировалась и распространялась по всей Уолл-стрит в огромном количестве, пока очередные копии не становились блеклыми и неразборчивыми. А с 1977 года благодаря помощи Кэрол Лумис его необычные письма акционерам, включенные в годовую отчетность Berkshire, тщательно спланированные, наполненные откровениями и говорящие простыми словами о самых сложных материях, становились от года к году все более личными и интересными. Они изобиловали советами относительно выживания и преуспеяния бизнеса, их язык был не только ясным, но и образным — Баффет использовал в своих письмах и библейские цитаты, фразы из «Алисы в стране чудес» и мораль из сказки про красавицу и чудовище. Значительная часть писем была посвящена обсуждению вопросов, не связанных с финансовыми результатами Berkshire Hathaway. Баффет размышлял и об инвестировании, и о вреде, который наносят бизнесу те или иные экономические события, и о том, каким образом компаниям следует оценивать результаты своей деятельности. В этих письмах он выступал то проповедником, то полицейским. У читавших эти письма людей складывалось ясное представление о нем как об интересном, даже очаровательном человеке. Его инвесторы хотели общаться с ним все больше и больше. И он щедро делился с ними всем, что узнал сам, на собраниях акционеров.

Поначалу эти собрания происходили в бывшем офисе Сибери Стэнтона, расположенном на фабрике в Нью-Бедфорде. Два или три человека, связанные с Беном Грэхемом, приходили на эти собрания только затем, чтобы просто послушать Баффета. Один из них, Конрад Тафф, ранее посещал семинары Грэхема. Баффет хотел, чтобы его встречи с акционерами были открытыми, демократичными и ничем не походили на прежние собрания Marshall-Wells. Тафф постоянно задавал Баффету вопросы, а тот наслаждался, отвечая на них. Ему казалось, будто он сидит в мягком и глубоком кресле, а вокруг толпятся люди, желающие впитать в себя крупицы его мудрости.

Встречи в таком формате происходили на протяжении нескольких лет. Многие приходили на них только для того, чтобы задать свои вопросы, причем не перестали этого делать, даже когда место проведения встреч было перенесено в кафе при компании National Indemnity в Небраске. Баффет наслаждался ими, как и прежде, несмотря на то что порой на них собиралось не особенно много людей. В 1981 году на встречу пришло всего 22 человека. Джеку Рингуолту даже пришлось пригласить в кафетерий нескольких сотрудников — они стояли у задней стены для массовки, чтобы Уоррен не чувствовал смущения, вещая в пустом зале. Встреча завершилась через 15 минут после того, как были решены все формальные юридические вопросы и принят десяток достаточно поверхностных решений. Стенографистка, которую Конрад Тафф пригласил для того, чтобы она зафиксировала для него важные мысли Баффета, так и не начала запись. В отчаянии она взглянула на Верна Маккензи, а тот просто пожал плечами³⁰.

Однако в июле 1983 года, во время слияния с Blue Chip, в кафетерии внезапно появилась небольшая толпа людей, желавших послушать Баффета. Он отвечал на их вопросы в своем привычном, простом и непринужденном стиле, при этом вел себя демократично и относился к процессу общения с искренней заинтересованностью, точно так же как в своих письмах к акционерам.

Баффет использовал привычные для аудитории метафоры типа «новое платье короля» или «синицы в руках». Он делился истинами, которые не хотели признавать многие другие бизнесмены, и, как обычно, обрушил свой гнев на двуличных руководителей множества корпораций. Он проводил параллели между событиями своей жизни и сюжетами сказок — так в его представлении Роза Блюмкин напоминала Золушку в Berkshire Hathaway, а Аджит Джейн выглядел в глазах Баффета сказочным персонажем Румпельштильцхеном — он управлял подразделением перестрахования так успешно, как будто создавал золото из соломы. Речи Баффета привлекали внимание своим стилем, а смысл их был настолько важным, что о Баффете говорили буквально повсюду. Его способ самовыражения позволял многим людям увидеть привычные проблемы в новом свете. Встречи обладали глубиной, как и все, к чему Баффет когда-либо прикладывал руку. Снежный ком рос.

С 1986 года Баффет решил проводить собрания в зале Witherspoon Auditorium музея Joslyn Art Museum. В том году на собрание пришло 400 человек, а на следующий год — уже 500. Многие из собравшихся благоговели перед Баффетом, который смог сделать их богатыми. В перерывах между его ответами на вопросы некоторые посетители громогласно зачитывали с балкона посвященные ему стихи³¹.

Невероятный успех Баффета и слава, ему сопутствующая, постепенно превращали его имя в вызывающий доверие бренд. Разумеется, в какой-то момент он стал объектом внимания со стороны группы преподавателей финансов, стремившихся доказать, что успех таких людей, как Баффет, случаен и что на них не стоит обращать особенного внимания, не говоря уже о том, чтобы боготворить.

Ученые начали с того, что высказали разумную, но не вполне очевидную мысль: по их утверждению, если большое количество людей пытается стать выше среднего уровня, то их действия сформируют новый средний уровень. Пол Самуэльсон, экономист из MIT, вернул из небытия работу, написанную Луи Башелье в 1990 году, и занялся ее пропагандой. Согласно выводам этой работы, рынок состоял из спекулянтов, объединенных в единое целое, действующее по закону «случайного блуждания»³². Юджин Фама, преподаватель из Университета Чикаго, использовал данные работы Башелье для тестирования современного ему рынка, который он описывал словом «эффективный». По его мнению, все попытки легионов инвесторов переиграть рынок оказывались бесполезными. Тем не менее на рынке появилась целая армия профессионалов, готовых брать деньги за управление деньгами инвесторов и попытки предсказать поведение тех или иных акций в будущем. Кто-то брал за эту работу скрои* ное вознаграждение, а кто-то (в особенности хедж-фонды) применяли формулу «2 и 20», которая приобрела впоследствии легендарную известность (они брали за свои услуги 2 процента от активов и 20 процентов от прибыли). Фондовые брокеры получали свою долю от каждого, кто захотел под воздействием телевизионных шоу и журнальных статей купить очередную «горячую» акцию и посоревноваться с профессионалами. Но каждый год люди получали от своих инвестиций ничуть не больше прибыли, чем обеспечивал общий рост рынка (разумеется, за исключением комиссий брокера).

Впервые на это угрожающее положение вещей обратил внимание Чарльз Эллис, консультировавший целый ряд профессиональных финансовых менеджеров. В своей статье Winning the Losers Game, написанной в 1975 году, он продемонстрировал, что профессиональные финансовые менеджеры не могли переиграть рынок в 90 процентах случаев³³. Статья Эллиса привела в уныние множество частных инвесторов, читателей книг и посетителей семинаров на тему «Как получить миллионы за счет инвестирования». По мнению Эллиса, лучший способ заработать деньги на рынке заключался в том, чтобы покупать доли в фондах, отражающих изменение общего фондового индекса, и не платить при этом чрезмерно высокого вознаграждения управляющим. В долгосрочной перспективе доходность фондового рынка должна была превысить доходность облигаций, поэтому инвесторы могли бы получить свою долю от общего роста экономики. Эти рассуждения выглядели вполне разумными.

Однако ученые, открывшие гипотезу эффективного рынка (efficient market hypothesis, ЕМН), годами сидели за своими компьютерами в попытках превратить гипотезу в практически применимый механизм, обладающий точностью и строгостью математической формулы и не знающий исключений. Они пришли к выводу о том, что никто не в состоянии переиграть среднее значение рынка и что на эффективном рынке цена акции в любой момент времени уже отражает всю известную информацию о компании, то есть акция обладает «правильной ценой». Таким образом, по их мнению, изучение финансовой отчетности, копание в библиотеках, изучение слухов, чтение газет и анализ деятельности конкурентов компании не имеют никакого смысла. Ученые полагали, что каждый, кому удавалось переиграть рынок, был либо на редкость везучим, либо пользовался инсайдерской информацией.

Большинство людей, работавших на Уолл-стрит, могли привести массу примеров акций, торговавшихся не самым эффективным образом³⁴. Но казалось вполне справедливым, что подобные исключения в условиях эффективного рынка становятся все более редкими. Люди, работавшие с такими акциями, отлично знали, что делают, и эти знания были основаны на длительном и глубоком изучении рынков, а также на готовности полностью посвятить себя кропотливой работе. Однако защитники гипотезы эффективных рынков отрицали любые исключения. Факт постоянного и неизменного успеха Баффета как самого зримого исключения из правила был для них все равно что кость в горле. Баффет казался им человеком, вслепую плывущим между айсбергами. Его везение полностью противоречило их теории, а его крушение казалось им лишь вопросом времени. Сторонники теории «случайного блуждания» — Самуэльсон из MIT, Фама из Университета Чикаго, Майкл Йенсен из Университета Рочестера и Уильям Шарп из Стэнфорда — дни и ночи размышляли над «головоломкой Баффета». Был ли он на самом деле гением или всего лишь следствием статистической погрешности? Кое-кто предпочитал насмехаться над «инвестором № 1», считая, что подобная «аномалия» просто не заслуживает изучения. Бертон Малкиэль, экономист из Принстона, подвел итог дискуссии, сказав, что каждый инвестор, способный на протяжении долгого времени переигрывать рынок, ничем не отличается от мартышки, бросающей дротики для игры в дартс в страницу Wall Street Journal с текущими котировками акций и выбирающей таким образом объекты для инвестирования³⁵.