Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Однако он не понял, что миссия Гарварда заключалась в том, чтобы растить лидеров. Когда Уоррен прибыл в Чикаго и представился человеку, проводившему интервью, тот сразу смог проникнуть в трепещущее подсознание Уоррена, несмотря на убежденность последнего в себе как в профессионале в определенном вопросе. «Я выглядел так, как будто мне было шестнадцать лет, а мое эмоциональное состояние находилось на уровне девятилетнего. Я провел десять минут с выпускником Гарварда, проводившим интервью. Он смог быстро оценить мои способности и отказал в приеме».

Уоррену так и не представился случай блеснуть своим знанием фондового рынка.

Человек из Гарварда в мягкой форме сказал, что через несколько лет шансы Уоррена на поступление могли бы быть значительно выше. Уоррен был наивен; он не вполне понял, что имелось в виду. Поэтому, когда ему пришло письмо с отказом из Гарварда, он был шокирован. Он вспоминает, что первая мысль, которая пришла к нему в голову, была: «Что же я скажу папе?»

Возможно, его отец Говард и был негибким, слишком упертым, но он не был особенно требовательным по отношению к своим детям. Гарвард был мечтой Уоррена, а не его отца. Говард уже привык к неудачам и проявлял решительность даже при поражении.

Главный вопрос был в другом — что сказать матери.

Конечно, разговор на эту тему состоялся, но детали его не удержались у Уоррена в памяти. Тем не менее впоследствии он пришел к заключению, что отказ из Гарварда оказался одним из ключевых эпизодов его жизни.

Почти сразу же он начал поиск другого учебного заведения. Как-то раз, пролистывая каталог Колумбийского университета, он натолкнулся на два имени, которые показались ему знакомыми, — Бенджамина Грэхема и Дэвида Додда.

«Эти имена говорили мне о многом. Незадолго до этого я прочитал книгу Грэхема, но понятия не имел о том, что он преподает в Колумбийском университете». Книга, о которой говорит Уоррен, носила название «Разумный инвестор» и была опубликована в 1949 году⁵⁹⁵.

Она выступала в роли «практического советника» для всех категорий инвесторов — и осторожных («защищающихся»), и склонных к спекуляциям («предприимчивых»), не оставляла камня на камне от принятых на Уолл-стрит допущений, полностью меняла распространенное в то время мнение относительно акций как объекта спекуляций.

Впервые для своего времени книга объясняла доступным для простых людей языком, что фондовый рынок не действует по каким-то магическим правилам. На примере акций реальных компаний, таких как Northern Pacific Railway и American-Hawaiian Steamship Company, Грэхем демонстрировал рациональный, математический подход к оценке акций. Инвестирование, по его словам, — это системный процесс.

Книга «Разумный инвестор» буквально очаровала Уоррена.

На протяжении нескольких лет он ходил в центральную городскую библиотеку и штудировал каждую новую книгу, посвященную вопросам акций или инвестированию. Многие из них описывали системы выбора акций на основании моделей или динамики поведения рынка. Уоррен же жаждал системы, четкого механизма, способного работать долго и надежно. Его очень интересовали исследования, связанные с цифрами, — то есть технический анализ. «Я перечитывал эти книги снова и снова.

Наибольшее влияние на меня оказала книга Гарфилда Дрю, который писал о торговле неполными лотами ценных бумаг⁶. Я прочитал эту книгу не менее трех раз. Я читал книгу Эдвардса и Макги — настоящую Библию технического анализа⁷. Приходя в библиотеку, я выбирал все без исключения книги на эту тему».

Открыв для себя «Разумного инвестора», Уоррен читал ее снова и снова. «Складывалось ощущение, что он открыл для себя бога», — вспоминал его сосед по комнате Трумэн Вуд⁸. После тщательного изучения и размышлений Уоррен сделал шаг вперед и произвел инвестицию. От знакомых отца он услышал о компании под названием Parkersburg Rig & Reel и изучил в соответствии с правилами Грэхема. Затем купил двести акций⁹.

Итак, из рекламной брошюры Уоррен выяснил, что Бен Грэхем, его любимый автор, преподает курс финансов в Колумбийском университете. Там же преподавал и Дэвид Додд. Додд был заместителем декана бизнес-школы, а также возглавлял департамент финансов. В 1934 году Грэхем и Додд написали работу по инвестированию под названием «Анализ ценных бумаг». Книга «Разумный инвестор» являлась переложением этой работы на общедоступный язык. Поступление в Колумбийский университет означало для Уоррена возможность учиться у Грэхема и Додда. А в рекламном буклете было написано: «Ни один другой город в мире не предлагает так много возможностей для того, чтобы напрямую, без посредников, познакомиться с тем, как строится бизнес на самом деле. Наши студенты могут лично общаться с выдающимися лидерами американского бизнеса, многие из которых щедро дарят им свое время, участвуя в семинарах, учебных занятиях и конференциях... Деловые сообщества города с радостью приветствуют наших студентов в качестве гостей»¹⁰. Этого не мог предложить даже Гарвард.

Уоррен твердо решил, что будет поступать в Колумбийский университет. Но он чуть не опоздал.

«Я написал им письмо в августе, за месяц до начала занятий, гораздо позже, чем это следовало бы сделать. Помню ли я, что именно было написано в том письме? Возможно, о том, что нашел их рекламный буклет в Университете Омахи и в нем было сказано, что в Колумбийском университете преподают Бен Грэхем и Дэвид Додд, которые для меня были все равно что боги с Олимпа, улыбающиеся стоящим внизу простым смертным. И если бы мне представился шанс, то я бы приехал учиться с великой радостью. Я уверен, что это было достаточно нестандартное заявление о приеме в университет. Но оно было искренним и очень личным».

С помощью своего письменного обращения, пусть и крайне необычного, Уоррен произвел более удачное впечатление, чем если бы ему пришлось снова проходить интервью. Заявление Баффета оказалось на столе Дэвида Додда, который как заместитель декана отвечал за прием новых студентов. К 1950 году, после двадцати семи лет преподавания в Колумбийском университете, Додд стал младшим партнером великого Бенджамина Грэхема.

Худой, хрупкий, лысеющий мужчина, заботившийся о жене-инвалиде, Додд был сыном пресвитерианского священника. Он был на восемь лет старше отца Уоррена. Возможно, Додд был искренне тронут письмом Уоррена. Не менее важно, что и он, и Грэхем, и другие преподаватели Колумбийского университета были значительно больше заинтересованы в деловых способностях своих студентов, чем в их эмоциональной зрелости. Грэхем и Додд не пытались лепить из них лидеров. Они преподавали специализированные навыки и умения.

Неважно, по какой именно причине, но Уоррен был зачислен в Колумбийский университет — уже после окончания срока подачи заявлений и без вступительного собеседования.

Глава 16. Первый урок

Нью-Йорк • осень 1950 года

Уоррен прибыл в Нью-Йорк в одиночку. Единственным человеком, которого он там знал, была его тетя Дороти Шталь, вдова глубоко почитаемого Мэриона Шталя. Рядом с Баффетом уже не было заботливых женщин, к которым он был так привязан. Его преподавателями и соучениками в бизнес-школе были в основном мужчины. В отличие от Пенсильвании, где он жил в паре часов езды от семьи, здесь он был целиком и полностью предоставлен сам себе. Отец вновь погрузился в политику, рассчитывая вернуть себе место в Конгрессе, и в этот раз вел свою кампанию самостоятельно. Но даже если бы он и победил на выборах, Вашингтон все равно был слишком далеко.

Уоррен поступил в Колумбийский университет с опозданием, и ему не выделили комнату в общежитии. Он нашел самую дешевую квартиру — стал членом YMCA и платил доллар в день за комнату в принадлежащем ей доме на 34-й Вест-стрит, вблизи Пенсильвания-стейшн, выплачивая при этом членские взносы в размере 10 центов в день¹. Уоррен был достаточно богат, имея стипендию Миллера в размере 500 долларов и 2000 долларов, которые ему подарил отец на окончание школы и в качестве залога против курения². Он также располагал 9803,70 доллара накоплений, часть которых были вложены в акции*. Чистого капитала у него было 44 доллара наличными, половинная доля автомобиля и 334 доллара, инвестированных в бизнес по продаже подержанных мячей для гольфа, которые он получал от Витека. Но так как для Уоррена каждый доллар сегодня был равен десяти долларам в будущем, он не собирался тратить больше, чем это было необходимо. Каждый цент был новой снежинкой в будущем снежном коме.

Уоррен вспоминает, как в первый день Дэвид Додд, который читал курс «Введение в финансы: управление инвестициями и анализ ценных бумаг», изменил своей обычной манере и поздоровался с ним лично. Уоррен уже довольно хорошо изучил учебник «Анализ ценных бумаг», написанный Грэхемом и Доддом³. Как основной инициатор и составитель этой книги Додд был, конечно, хорошо знаком с ее содержанием. Но когда дело дошло до самого текста, Баффет понял, что знает эту книгу лучше самого Додда. «Я мог цитировать любую ее строчку. Я помнил каждый пример, приведенный на семи или восьми сотнях страниц. Я полностью впитал ее. Вы можете себе представить, что чувствует автор, когда кто-то настолько любит его книгу».

Опубликованный в 1934 году «Анализ ценных бумаг» был базовым учебником для студентов, серьезно занимающихся изучением рынка. В нем более детально, чем в других книгах, излагались новаторские концепции, которые гораздо позднее ⁹⁶ были адаптированы для широкой читательской аудитории в «Разумном инвесторе». В течение четырех лет Додд тщательно записывал лекции и семинары Бена Грэхема, а затем обобщил и обогатил их примерами из собственных знаний в области корпоративных финансов и бухгалтерского учета. Он отредактировал рукопись, читал корректуру в своем летнем доме на острове Чебег в Каско-Бэй в промежутках между игрой в гольф и соревнованиями по ловле макрели⁹⁶. Он довольно скромно описал свое участие: «Гений [Грэхема] был оттенен большим опытом и исключительным литературным талантом. Я же выполнял всего лишь роль адвоката дьявола⁹⁷ в ряде вопросов, в которых он чувствовал себя затруднительно»⁵.

Основной темой семинаров Додда была оценка не погашенных в срок облигаций железнодорожных компаний. Уоррену с детства нравились поезда — во многом благодаря длинной и пестрой истории компании Union Pacific Омаха была «центром Вселенной» обанкротившихся железнодорожных компаний⁹⁸. Свою любимую книгу «Торговля облигациями» Таунсенда Уоррен прочитал в семь лет, заказав ее в качестве рождественского подарка у Санта-Клауса⁶. Поэтому он воспринял тему обанкротившихся железнодорожных компаний как манну небесную. Неудивительно, что Додд проявил необычайный интерес к пытливому студенту, пригласив его на обед и познакомив со своей семьей. Уоррен наслаждался таким отеческим вниманием, а также сочувствовал Додду, который был вынужден ухаживать за своей психически больной женой.

Стоило Додду задать на уроке вопрос, как Уоррен уже тянул руку вверх, опережая остальных. Он знал ответы на все вопросы, хотел отвечать, не страшился внимания и не боялся показаться глупым. Но он и не красовался, как думали его соученики, — Баффет просто был молодым, энергичным и отчасти незрелым юношей⁷.

В отличие от Уоррена большинство студентов не интересовали акции, облигации, им, вероятно, было скучно на этих семинарах. Все они были удивительно схожими между собой и после окончания университета хотели попасть на работу в General Motors, IBM или U.S. Steel.

Один из них, Боб Данн, был настоящей университетской звездой образца 1951 года. Уоррен восхищался его умом, способностью подать себя и часто заходил к нему в гости в общежитие. Однажды днем Фред Стэнбек, сосед Данна, проснулся от громкого голоса. Голос говорил настолько интересные вещи, что ему сразу же расхотелось спать. Встав с кровати, он пошел в соседнюю комнату. Там он нашел коротко стриженного, плохо одетого парня, который, наклонившись вперед, говорил со скоростью тысячи слов в минуту. Стэнбек плюхнулся в кресло и стал слушать Уоррена, который с большим апломбом рассказывал о каких-то найденных им недооцененных акциях.

Было очевидно, что Уоррен с головой ушел в фондовый рынок. Он говорил и о мелких компаниях, таких как Tyer Rubber Company и Sargent & Со, которые делали замки, и о более крупных, как, например, компания по оптовой торговле оборудованием Marshall-Wells⁸. Стэнбек проникся речью Уоррена. Не откладывая дела в долгий ящик, он тут же купил акции — впервые в жизни.

Стэнбек был сыном энергичного торговца, разбогатевшего на продаже SnapBack — средства от «невралгии»⁹⁹ и стимулятора на основе кофеина, которое он продавал прямо с заднего сиденья своего «форда»⁹. Фред-младший рос умным замкнутым мальчиком. Его родиной была крошечная деревушка Солсбери в Северной Каролине. Он появился на свет как будто специально для того, чтобы стать преданной аудиторией Уоррена. Молодые люди стали проводить время вместе — тараторящий без умолку тощий парень и красивый молодой блондин с голосом, источающим патоку. Однажды у Уоррена появилась идея. Он попросил разрешения у профессора Додда пропустить его занятие, чтобы посетить ежегодное собрание акционеров компании Marshall-Wells. За несколько месяцев до начала учебы в университете он и Говард совместно купили 25 акций этой компании.

«Marshall-Wells представляла собой оптовую компанию по продаже оборудования, расположенную в городе Дулут. Это было первое ежегодное собрание, которое я посетил. Они организовали его в Джерси-Сити, вероятно для того, чтобы на него пришло как можно меньше акционеров».

Представление Уоррена о собраниях акционеров складывалось на основе его представления о бизнесе как таковом. Не так давно он продал свою ферму, удвоив сбережения, накопленные за пять лет. Все то время, пока Баффет владел этой фермой, он делил прибыль от урожая с ее арендатором. Но доход от продажи фермы он получал единолично. В случае с фермой Уоррен вложил деньги, принял на себя все риски и затем получил прибыль. Такую же логику Уоррен применял и в отношении других видов бизнеса. Менеджеры-руководители получают доход вследствие хорошей работы фирмы. Но они подотчетны владельцам бизнеса, которым достаются все бонусы в случае увеличения стоимости компании. Конечно, если менеджеры купят акции, они также станут владельцами и партнерами других капиталистов. Но независимо от того, сколько акций купят, они будут оставаться служащими компании, несущими ответственность перед акционерами за успехи или неудачи. Таким образом, Уоррен считал, что на собрании акционеров руководство компании всегда должно представлять отчет о работе.

Однако в описываемом случае руководство компании не разделяло его представления о собственной деятельности.

Уоррен и его новый друг Стэнбек сели в поезд, направляющийся в Джерси-Сити. Прибыв в мрачный конференц-зал на верхнем этаже Corporation Trust Company, они обнаружили полдюжины людей, ждущих начала собрания, на котором компания планировала быстро расправиться с повесткой дня. Парадоксально, но безразличие руководства и невнимательность акционеров работали на Уоррена. Чем меньше людей пришли на собрание, тем более ценной могла быть информация, которую он мог получить от компании¹⁰⁰.

Одним из немногих людей, присутствовавших в зале, был и 34-летний Уолтер Шлосс, работавший в компании Бена Грэхема «Грэхем-Ньюман Корпорейшн»

за жалкие пятьдесят долларов в неделю¹⁰¹. Как только началось собрание, Шлосс стал задавать руководству неудобные вопросы. Этот маленький, кроткий, темноволосый мужчина, выходец из еврейских иммигрантов, живших в Нью-Йорке, мог показаться служащим Marshall-Wells слишком резким и грубым. «Они были расстроены тем, — вспоминал Стэнбек, — что какие-то посторонние вмешиваются в ход собрания. Раньше никто никогда не приходил на них, и нынешняя активность им была не по нраву»¹⁰.

Уоррену сразу же понравилось выступление Шлосса, а когда он узнал, что Шлосс работает на «Грэхем-Ньюман», у него возникло чувство, как будто он встретил родственника. Как только собрание закончилось, Уоррен подошел к Шлоссу, и они разговорились. Оказалось, что они мыслят одинаково и оба уверены в том, что богатство трудно получить, но легко потерять. Дед Шлосса праздно проводил время в клубах Нью-Йорка, оставив свою компанию на совести бухгалтера, — тот же, будучи хранителем денег и документов, использовал последние для присвоения первых. Отец Шлосса на пару с партнером основал радиозавод, склад которого сгорел при подозрительных обстоятельствах, прежде чем хоть один радиоприемник был продан. Уолтеру было тринадцать лет, когда его мать потеряла все свое наследство во время кризиса 1929 года.

Отец Уолтера был заводским служащим, а после увольнения начал продавать почтовые марки. Окончив школу в 1934 году, Уолтер устроился курьером в Pony Express и разносил корреспонденцию по всей Уолл-стрит. Однажды, находясь в хранилище ценных бумаг компании, он спросил своего начальника, можно ли ему заняться анализом акций. Ответ был отрицательным, но при этом начальник сказал ему: «Парень по имени Бен Грэхем недавно написал книгу под названием “Анализ ценных бумаг”. Прочитай ее, этого тебе будет вполне достаточно для учебы»¹¹.

Шлосс прочитал ее от корки до корки, но захотел большего. Дважды в неделю с пяти до семи часов он посещал Нью-Йоркский институт финансов, где Грэхем преподавал основы инвестирования. Грэхем организовал эти семинары в 1927 году в качестве эксперимента, надеясь воплотить свои мечты о преподавании в Колумбийском университете. В то время все хотели покупать акции, учебный класс был переполнен. «И хотя я предупреждал своих студентов, что любые упомянутые мною акции являются не более чем простым примером и не должны быть предметом покупки, случалось так, что некоторые недооцененные акции впоследствии существенно повышались в цене», — сказал Грэхем однажды, и это еще было мягко сказано¹².

Когда Грэхем упоминал названия акций, которые он в настоящее время покупает, такие люди, как, например, старший маклер Goldman Sachs Густав Леви, сразу же пытались воспользоваться этими знаниями, чтобы разбогатеть самим и привести свои компании к успеху. Грэхем настолько очаровал Шлосса, что тот стал работать на него и его партнера Джерри Ньюмана. Уоррен сразу же почувствовал симпатию к Уолтеру — не только в силу его завидной работы, но и из-за того, сколько довелось пережить этому человеку, и его упорного стремления к лучшему. На собрании Marshall-Wells Уоррен также узнал по широким плечам и сигаре другого акционера. Это был Лу Грин, союзник Бена Грэхема, известный инвестор и партнер небольшой, но уважаемой фирмы ценных бумаг Stryker & Brown¹⁰². Грин, Грэхем и Джерри Ньюман охотились за компаниями, чьи акции стоили дешевле, чем склад, забитый просроченными собачьими бисквитами Barbecubes. Они пытались купить такое количество акций, которое позволило бы им быть избранными в советы директоров компаний и таким образом влиять на политику их руководства.

Лу Грин произвел большое впечатление на Уоррена, и в надежде произвести такое же в ответ Уоррен завязал с ним разговор, а затем он, Грин и Стэнбек отправились на поезде из Нью-Джерси. Грин предложил молодым людям пообедать вместе.

Они как будто выиграли джекпот. Уоррен обнаружил, что Грин довольно-таки прижимист, и это пришлось ему по душе. «Он был чрезвычайно богат, а мы пошли в какую-то забегаловку».

За обедом Грин начал рассказывать, как его преследуют женщины, охотящиеся за его деньгами. Поскольку он перешел в средний возраст, его методы борьбы с такими женщинами включали в себя прямую конфронтацию: «Вам нравятся эти вставные челюсти? А как насчет лысой головы? Или огромного живота?» Уоррен наслаждался разговором, пока Грин вдруг не поменял тему и не поставил его в затруднительное положение.

«Он спросил: “Почему вы покупаете акции Marshall-Wells?”

И я ответил: “Потому что Бен Грэхем купил их”».

Грэхем действительно был кумиром Уоррена, хотя они никогда и не встречались. А так как толчком к покупке этих акций послужила книга «Анализ ценных бумаг», Уоррен считал, что должен прямо об этом сказать¹³. Но на самом деле у него были и другие причины для покупки этих акций.

Marshall-Wells считалась крупнейшим продавцом технического оборудования в Северной Америке и зарабатывала столько денег, что в случае выплаты дивидендов на каждую акцию приходилось бы по 62 доллара. Акции компании продавались по 200 долларов за штуку. Владеть акциями Marshall-Wells было все равно что владеть облигацией с купоном в 31 процент. В этом случае в течение трех лет Уоррен получил бы почти по два доллара на каждый доллар, вложенный в эту компанию. Даже при отсутствии дивидендов цена акций все равно должна была со временем вырасти. Надо было быть сумасшедшим, чтобы пропустить такое.

Но Уоррен не раскрыл этого Лу Грину. Он просто сказал: «Потому что Бен Грэхем купил их».

«Лу посмотрел на меня и сказал: “Урок первый! Уоррен, думай самостоятельно”. Я никогда не забуду этот взгляд. Я чувствовал себя дураком. Мы сидели в маленьком кафе с потрясающим человеком. И у меня вдруг возник четкий план дальнейших действий».

Уоррен не собирался снова повторять свои ошибки и хотел найти как можно больше компаний, подобных Marshall-Wells. Поэтому перед семинаром Грэхема он изучил все, что смог узнать о его методе, его книгах, особенностях его инвестиций и о самом Грэхеме. Он узнал, что Грэхем был председателем совета директоров компании под названием Government Employees Insurance Company, или GEICO¹⁴. Эта компания не была упомянута в «Анализе ценных бумаг». Отыскав ее в Moodys

Manual, он обнаружил, что компания Грэхема и Ньюмана владела 50 процентами акций, однако недавно продала свой пакет другим акционерам¹⁰³.

Что это за компания? Уоррен решил это узнать. В холодное зимнее субботнее утро несколько недель спустя он вскочил на поезд, направляющийся в Вашингтон, и появился на пороге компании. Был нерабочий день, но охранник ответил на его стук. Уоррен любезно поинтересовался, сможет ли кто-нибудь объяснить ему суть деятельности GEICO. Он не забыл упомянуть, что учится у Бена Грэхема.

Охранник поднялся по лестнице в офис, где работал вице-президент GEICO по финансам Лоримар Дэвидсон. Услышав о просьбе, тот подумал: «Раз уж это ученик Грэхема, я уделю ему пять минут, поблагодарю и найду вежливый способ отослать»¹⁵. Он сказал охраннику, чтобы тот впустил Уоррена.

Уоррен представился и выложил все как на духу, что не могло не понравиться Дэвидсону: «Меня зовут Уоррен Баффет. Я студент Колумбийского университета. По всей видимости, Бен Грэхем будет моим преподавателем. Я читал его книгу и считаю, что он великолепен. Узнал, что он является председателем совета директоров GEICO. Я ничего не знаю об этой компании, но очень хотел бы узнать».

Полагая, что может потратить несколько минут на студента Грэхема, Дэвидсон начал делиться с Уорреном базовыми знаниями в области автострахования. Однако, по его словам, «после десяти-двенадцати минут разговора я понял, что разговариваю с весьма необычным молодым человеком. Вопросы, которые он задавал, не были вопросами новичка — это были вопросы опытного аналитика в сфере страхования. Все они были профессиональными. Он был молод и выглядел соответствующе. Он назвал себя студентом, но говорил как человек, который давно занимается бизнесом и многое знает. Когда я это понял, то сам стал задавать ему вопросы. И узнал, что он был успешным бизнесменом с шестнадцати лет, что он подал свою первую декларацию о доходах в четырнадцать лет и с тех пор продолжает делать это каждый год и что у него несколько малых бизнесов». Лоримар Дэвидсон многого достиг сам, так что его трудно было чем-либо удивить. «Дэви», как его называли в университете, был посредственным студентом, но, по его словам, уже с десяти-одиннадцати лет знал, кем будет. «Я хотел быть в точности как мой отец. Я никогда не думал о чем-то другом [кроме торговли облигациями]». Он считал Уолл-стрит настоящей Меккой.

В 1924 году в первую неделю работы в качестве торговца облигациями Дэвидсон заработал 1800 долларов комиссии. Со временем он начал играть на фондовой бирже с использованием заемных денег, торгуя акциями «Радио» (Американской радиокорпорации RCA). В июле 1929 года он открыл короткую позицию по акциям «Радио», продававшимся по абсурдно высокой цене. Он был уверен в том, что цены на них быстро упадут. Однако абсурд не знал границ, и когда акции выросли еще на 150 пунктов, Дэвидсон потерял все. Затем, когда 29 октября рухнул весь рынок, он забыл и о своей беременной жене, и о том, что они потеряли все, что у них было. Единственной его целью стало помочь своим клиентам пережить ужас, с которым те столкнулись. Он и его коллеги работали до пяти утра, отвечая на звонки клиентов, которые, за редким исключением, сами торговали на заемные деньги.

Сначала клиенты старались погасить свои кредиты наличными деньгами. Фондовые аналитики и правительственные чиновники заявляли, что фонды восстановятся в ближайшее время. Процесс шел с неизменной скоростью, но не в том направлении. Очередная волна требований об уплате лишила Дэвидсона половины клиентов — они оказались не в состоянии рассчитаться по своим долгам. Дэвидсон же, который до кризиса зарабатывал невероятную сумму в 100 000 долларов в год на одних только комиссионных", вскоре стал получать 100 долларов в неделю и считать себя счастливчиком. «Это было довольно жалкое зрелище, — вспоминает он о годах депрессии, — когда ранее успешный старый друг, у которого есть жена и дети, вынужден считать каждый цент, чтобы заработать на пропитание, продавая фрукты на углу Уолл-стрит и Брод-стрит».

Именно благодаря своей работе по продаже облигаций Дэви случайно обратился к услугам Government Employees Insurance Company. Когда он узнал, как работает GEICO, то был просто очарован.

GEICO стремились сделать автострахование максимально дешевым, продавая полисы по почте без использования услуг агентов^{104 105}. Для того времени это была революционная идея. Чтобы она заработала, необходимо было ввести кое-какие правила, не допускавшие того, чтобы водитель, выпив полбутылки текилы, ехал в три часа ночи с большим превышением скорости¹⁰⁶. Позаимствовав идеи у компании USAA, продававшей полисы только военным, учредители GEICO Лео Гудвин и Кливе Ри решили продавать страховки только государственным служащим, потому что те, как и военные, были ответственными и законопослушными гражданами. Кроме того, госслужащих было много. Вот так и родилась Government Employees Insurance Company.

Позже семья Ри наняла Дэвидсона в качестве продавца их акций, так как члены семьи жили в Техасе и не хотели тратить время на дорогу. Собирая синдикат покупателей, он обратился к «Грэхем-Ньюман» в Нью-Йорке. Предложение заинтересовало Бена Грэхема, но было отвергнуто его грубоватым партнером Джерри Ньюманом. «Джерри считал, что покупать что-то по цене продавца недопустимо. Он сказал: “Я никогда не покупал ничего по цене продавца и не собираюсь делать этого сейчас”», — рассказывал Дэвидсон.

Они торговались. Немного уступив, Дэвидсон убедил Джерри Ньюмана купить 55 процентов компании за миллион долларов. Бен Грэхем стал председателем совета директоров GEICO, Ньюман — одним из директоров. Шесть или семь месяцев спустя Дэвидсон сообщил исполнительному директору компании Лео Гудвину, что хочет перейти на работу в GEICO и заняться управлением инвестициями. Гудвин посоветовался с Беном Грэхемом и согласился.

Услышав эту историю от Дэвидсона, Уоррен был очарован. «Я не мог остановиться и продолжал засыпать его вопросами о страховании и GEICO. Он не пошел на обед в тот день — вместо этого он сидел и разговаривал со мной в течение четырех часов, как будто я был самым важным человеком в мире. Впустив меня в свой кабинет, он открыл мне дверь в мир страхования».

Сейчас большинство людей хотят, чтобы эта дверь была надежно закрыта. Но в то время страхование было одним из основных предметов в бизнес-школах; Уоррен изучал его в Пенсильвании, и в этом занятии было что-то такое, что заставляло его «внутреннего критика» навострить уши. Он заинтересовался системой страхования под названием тонтина, при которой всю накопленную сумму страховки получает член фонда, переживший всех остальных. Тонтины в то время были официально запрещены¹⁶.

Уоррен даже рассматривал в качестве будущей профессии актуарное дело — математику страхования. Он мог бы десятилетиями трудиться над таблицами статистических данных о смертности или о средней продолжительности жизни инвалидов. Помимо того что он наслаждался бы этой работой, в одиночестве погружаясь в сбор и систематизацию чисел, актуарное дело позволило бы ему тратить свое время на размышления об одном из двух его любимых вопросов — ожидаемой продолжительности жизни.

Однако его второе увлечение (накопление денег) взяло верх.

Уоррен начал разбираться с фундаментальной концепцией бизнеса — каким образом компании на самом деле зарабатывают деньги. Компания в его представлении была чем-то похожа на отдельно взятого человека. Она должна была изо всех сил изыскивать способы сохранить крышу над головами своих сотрудников и акционеров.

Уоррен понял, что поскольку GEICO продает страховки по самым низким ценам, то заработать на этом деньги она сможет только при минимуме затрат. Он также обнаружил, что страховые компании инвестируют взносы своих клиентов задолго до момента выплат. Иными словами, компании могли использовать чужие деньги для своих целей — и эта идея была ему по душе.

Концепция GEICO показалась Уоррену беспроигрышной.

В следующий же понедельник, менее чем через сорок восемь часов после возвращения в Нью-Йорк, Уоррен продал акции, составлявшие три четверти его растущего портфеля, и купил на эти деньги 350 акций GEICO. Это был невероятный поступок для обычно осторожного Уоррена.

А то что цена акций была такой, что даже Грэхем не одобрил бы эту покупку (несмотря на то что «Грэхем-Ньюман» недавно стал самым крупным акционером GEICO), делало этот поступок еще более невероятным. Идея Грэхема заключалась в том, чтобы покупать акции за меньшую цену, чем стоимость активов. А еще он не верил в то, что можно что-то выиграть, покупая небольшое количество. Но Уоррен находился под впечатлением от рассказа Лоримара Дэвидсона. GEICO быстро росла, и он был уверен, что сможет предсказать, сколько она будет стоить через несколько лет. Если исходить из этого, то заплаченная им цена была достаточно низкой. Он написал об этом отчет и отправил его на фирму своего отца, заявив, что акции GEICO продаются по 42 доллара за штуку, то есть почти в восемь раз превышают величину чистой прибыли в расчете на акцию. Другие страховые компании, отметил он, продавали свои акции при гораздо более высоком соотношении цены к прибыли. К тому же GEICO была небольшой компанией, в то время как ее конкуренты «практически исчерпали запасы роста». Затем

Уоррен сделал заниженный прогноз стоимости компании через пять лет. По его расчетам выходило, что акции в будущем могут стоить 80-90 долларов за штуку¹⁷.

Этот прогноз был в стиле Грэхема. Опыт, приобретенный им за годы экономического бума и депрессии, сделал его осторожным относительно расчета перспектив возможных доходов. Настолько осторожным, что хотя на лекциях он и любил поговорить о консервативном методе оценки, но на практике он никогда не использовал бы его для оценки акций, которые собирался покупать. Тем не менее Уоррен поставил на этот прогноз три четверти своих накоплений.

В апреле он написал письмо в две наиболее известные брокерские фирмы, специализировавшиеся на акциях страховых компаний (Geyer & Со и Blythe and Company), с просьбой предоставить ему свои исследования. Затем он посетил их, чтобы поговорить относительно прогнозов в отношении GEICO. Услышав их мнение, Уоррен изложил свою теорию.

Они заявили, что он сошел с ума.

В отрасли доминировали огромные страховые компании с тысячами агентов, и ожидалось, что так будет всегда. Но, несмотря на это, GEICO росла, как одуванчик в июне, и печатала деньги, как Монетный двор США.

Уоррен не мог понять, как они не видят очевидного.

Глава 17. Эверест

Нью-Йорк • весна 1951 года

Когда в Колумбийском университете начался второй семестр, Уоррен весь трепетал от возбуждения. Во-первых, отца только что большинством голосов избрали в Конгресс в четвертый раз, а во-вторых, он наконец собирался встретиться со своим героем.

В своих мемуарах Бен Грэхем описывает себя как одиночку, у которого после окончания средней школы никогда не было близкого друга: «У меня были приятели, но закадычного друга не было никогда»¹. Никто не мог достучаться до его сердца. Люди восхищались им, любили его и хотели подружиться с ним больше, чем этого хотел он. Он вызывал у людей восхищение, но никто не мог похвастаться тем, что был его другом. Позднее Баффет назвал это «защитной оболочкой» Грэхема. Даже со своим партнером Дэвидом Доддом Грэхем не был близок, он испытывал большие трудности в понимании других людей и общении с ними. Окружающим было тяжело с ним разговаривать — слишком умным, слишком эрудированным, слишком интеллигентным. Рядом с ним невозможно было расслабиться, приходилось постоянно напрягать свои умственные способности. И хотя он всегда был любезен в общении, но быстро уставал от бесед. «Настоящими друзьями и близкими» Грэхема были его любимые авторы — Гиббон, Вергилий, Мильтон, Лессинг — и их произведения, которые, по его словам, «оставили большой след в моей памяти и имели гораздо большее значение для меня, чем живые люди».

На первые 25 лет жизни урожденного Бенджамина Гроссбаума² выпали четыре финансовых кризиса и три депрессии¹⁰⁷. Когда Бену было девять лет, скончался его отец. Его смерть стала тяжелым ударом для семьи. Практичная честолюбивая мать Грэхема потеряла большую часть своих акций во время паники 1907 года, и ей пришлось скрепя сердце заложить драгоценности. Одним из самых ранних воспоминаний Грэхема было то, как они стояли в банке у окошка кассира, пытаясь обналичить чек, и тот громко спросил коллегу, располагает ли миссис Гроссбаум суммой в пять долларов. Грэхем вспоминает, что «его семью спасли родственники, проникшиеся их несчастьями»³.

Тем не менее Бен преуспевал в средней школе Нью-Йорка. Он читал Виктора Гюго на французском языке, Гете — на немецком, Гомера — на греческом, а Вергилия — на латыни. После окончания школы Бен хотел поступить в Колумбийский университет, но у него было недостаточно денег. Посетив дом семьи Гроссбаум, инспектор отказал Бену в стипендии. Мать Бена была убеждена, что сделал он это потому, что увидел в доме несколько стульев и некоторые другие мелкие предметы мебели эпохи Людовика XVI, несмотря на их заверения, что они живут в стесненных обстоятельствах. Бен, однако, был уверен, что инспектор обнаружил «тайное уродство» в его душе: «В течение многих лет я боролся с тем, что французы называют mauvaises habitudes [вредная привычка, эвфемизм для мастурбации] и которое в сочетании с врожденным пуританством и широко распространенными медицинскими брошюрами, от которых волосы вставали дыбом, привело меня к невообразимым моральным и физическим проблемам»⁴.

Бедный, сломленный Грэхем оказался в бесплатном городском колледже и был убежден, что аттестат этой школы не позволит ему попасть в лелеемый им мир. Последней каплей, переполнившей чашу, стала кража из его шкафчика двух чужих книг, за которые ему пришлось заплатить. У него не было своих карманных денег. Он бросил колледж, получил работу в компании, которая занималась сборкой и установкой дверных звонков, и во время работы читал наизусть «Энеиду» и «Рубаи» Хайяма. В конце концов он повторно подал документы в Колумбийский университет и на этот раз получил стипендию, в которой, как оказалось, ему ранее было отказано из-за канцелярской ошибки. Грэхем продолжал выполнять разную черновую работу для оплаты текущих расходов, но тем не менее быстро стал университетской звездой. Работая над проверкой накладных, он, чтобы отвлечься, сочинял про себя сонеты. По окончании университета он отказался от стипендии юридической школы, отклонил предложения трех разных отделений — философского, математического, филологического — и по совету своего декана пошел в рекламный бизнес⁵.

Чувство юмора Грэхема всегда граничило с иронией. Первая попытка написать рекламную песенку для негорючих чистящих жидкостей Carbona была отвергнута клиентами как слишком страшная:

Маленькой девочке надо мыть пол_у С полки достала девчонка бензол,

Если 6 «Карбону» знала растяпа,

Сейчас бы не плакали мама и папа¹⁰⁸.

После этого эпизода декан Колумбийского университета Дин Кеппель рекомендовал Грэхема на работу в брокерскую фирму Newburger, Henderson & Loeb. Грэхем вспоминал: «Я только по слухам и книгам знал, каким волнующим и драматичным местом был Уолл-стрит. Я дико хотел участвовать в его таинственных ритуалах и знаменательных событиях».

Он начал в 1914 году с нижней ступеньки карьерной лестницы — с должности курьера за 12 долларов в неделю. Затем «перешел» в клиентский зал и записывал на доске цены акций. На этой работе Грэхем провернул классический для Уолл-стрит трюк: он занимался исследованиями на стороне, пока в один прекрасный день биржевой брокер не передал доклад с негативной оценкой облигаций Missouri Pacific Railroad, который написал Грэхем, партнеру в Bache & Company. И она наняла Грэхема на работу статистика¹⁰⁹. Позже он вернулся в Newburger, Henderson & Loeb уже в качестве партнера, где и оставался до 1923 года. Затем группа спонсоров, включая членов семьи Розенволд (первые партнеры в Sears), переманила его, предложив стартовый капитал в 250 000 долларов, что позволило Грэхему уйти в собственный бизнес.

Однако уже в 1925 году Грэхем закрыл этот бизнес из-за разногласий со спонсорами по поводу собственного вознаграждения и 1 января 1926 года создал компанию Benjamin Graham Joint Account со стартовым капиталом в 450 000 долларов, полученных от клиентов и взятых из собственных накоплений. Вскоре после этого Джером Ньюман, брат одного из клиентов, предложил инвестировать свои деньги в его компанию, став партнером Грэхема. Ньюман отказался от зарплаты до тех пор, пока не изучит полностью этот бизнес и тот не начнет приносить прибыль. Однако Грэхем настоял на скромной, но реальной зарплате, и Ньюман поступил в компанию, привнеся в нее широкие знания о бизнесе и хорошие управленческие навыки.

В 1932 году Грэхем опубликовал несколько статей в Forbes под общим заголовком «Американский бизнес скорее мертв, чем жив?», в которых критиковал руководителей компаний, сидящих на мешках с деньгами и инвестициями, и инвесторов, не обращающих внимания на это богатство, не отраженное в ценах на акции. Грэхем знал, что нужно делать с этим, но у него не хватало капитала. Потери на фондовом рынке снизили активы Joint Account с 2,5 млн до 375 тыс. долларов¹¹⁰. Грэхем считал своим долгом возместить потери партнеров, но для этого пришлось бы утроить ее капитал. Однако в тот момент даже для того, чтобы просто сохранить компанию на плаву, пришлось бы сильно постараться. Ситуацию спас тесть Джерри Ньюмана, инвестировавший в фирму 50 000 долларов. К декабрю 1935 года Грэхем утроил капитал и возместил все потери.

В 1936 году по причинам, связанным с налогообложением, Грэхем и Ньюман реорганизовали Joint Account в две отдельные компании — «Грэхем-Ньюман Корпорейшн» и Newman & Graham⁶. Первая компания взимала фиксированные комиссионные

и выпустила свои акции в открытую продажу на бирже. Вторая же представляла со-5ой хедж-фонд, или частное партнерство с ограниченным числом профессиональных партнеров, которые платили Грэхему и Ньюману как нанятым менеджерам.

Грэхем и Ньюман оставались партнерами в течение тридцати лет, несмотря на то что в своих мемуарах Грэхем описывает Ньюмана как «неприветливого, требовательного, нетерпеливого и придирчивого» человека, склонного к «излишней грубости» в ходе переговоров. По словам Грэхема, Ньюман был «непопулярен даже среди своих друзей, которых у него было достаточно много». Грэхем упоминает «многочисленные ссоры с деловыми партнерами», в которые перерастало почти каждое обсуждение дел. Они ладили друг с другом благодаря той самой «защитной оболочке» Грэхема: на поведение других людей он обычно не обращал никакого внимания.

Тут, однако, было исключение, связанное со склонностью Грэхема оспаривать авторитет личностей, известных в деловых кругах. Тщательно изучив доклад, опубликованный Interstate Commerce Commission, он обнаружил, что нефтяная компания Northern Pipeline, чьи акции продавались по 65 долларов, в дополнение к своим активам купила железнодорожные облигации стоимостью 95 долларов за акцию. Тем не менее Фонд Рокфеллера, владевший контрольным пакетом акций Northern Pipeline, ничего не сделал для того, чтобы обеспечить акционерам доступ к этим облигациям. Акции продавались по старым, низким ценам, которые не отражали настоящую стоимость облигаций. Грэхем начал потихоньку скупать акции Northern Pipeline, пока его фирма не превратилась во второго по величине акционера после Фонда Рокфеллера. Тогда он стал настаивать на том, чтобы право владения облигациями было распределено между акционерами. Руководство Northern Pipeline, которое перешло из компании Standard Oil после ее банкротства в 1911 году, не давало ему однозначного ответа. Они заявили, что облигации компании необходимы, чтобы иметь возможность в будущем оплатить ремонт устаревших трубопроводов. Но Грэхем настаивал на своем. Тогда руководители просто-напросто заявили: «Нефтяная компания — это довольно сложный, специализированный бизнес, о котором вы ничего не знаете, а мы занимаемся этим всю жизнь. Если вы не согласны с нашей политикой, то почему бы вам не продать свои акции?»

Однако Грэхем считал, что он выступает не только от своего имени, но и от имени всех инвесторов. Поэтому, вместо того чтобы продать акции, он отправился на собрание акционеров в Ойл-Сити, где оказался единственным «человеком со стороны». Грэхем внес предложение относительно распределения права владения железнодорожными облигациями между акционерами, но руководство Northern Pipeline отказалось принять его, поэтому предложение никто не поддержал. Более того, в репликах руководства компании Грэхем уловил антисемитские намеки, и это укрепило его уверенность в справедливости борьбы. В течение следующего года он продолжал скупать акции, объединился с другими инвесторами и приготовился вести юридическую войну с руководством Northern Pipeline — борьбу за контроль над компанией. К моменту проведения следующего собрания акционеров он собрал достаточно голосов, чтобы избрать в совет еще двух директоров, и это склонило весы в пользу расширения права владения облигациями. В итоге компании пришлось распределить их между акционерами из расчета 110 долларов за акцию.

Этот эпизод стал широко известен на Уолл-стрит, и небольшая компания Грэхема «Грэхем-Ньюман Корпорейшн» моментально стала знаменитой.

Грэхем придерживался своих принципов, даже если это мешало его собственному бизнесу. На своих лекциях и семинарских занятиях он использовал примеры из практики своей компании «Грэхем-Ньюман». Каждый раз, когда он упоминал какие-либо акции, студенты покупали их после занятий, тем самым увеличивая их стоимость и вынуждая компанию Грэхема платить за них больше. Это сводило Джерри Ньюмана с ума. Зачем усложнять свою работу, позволяя другим людям быть в курсе того, что они делают? Чтобы зарабатывать деньги на Уолл-стрит, нужно держать свои мысли при себе. Но, как сказал однажды Баффет: «Бена на самом деле никогда не волновало, сколько у него денег. Он хотел, чтобы их было достаточно, и достиг этого в тяжелый период с 1929 по 1933 год. Как только он почувствовал, что денег достаточно, остальное стало неважно».

Двадцати летняя история «Грэхем-Ньюман» демонстрирует, что результаты компании опережали результаты роста фондового рынка в среднем на 2,5 процента в год — цифра, превысить которую удалось лишь небольшому количеству обитателей Уолл-стрит. Этот процент может показаться ничтожным, но если учесть, что это происходило в течение двух десятилетий, можно сказать, что каждый инвестор «Грэхем-Ньюман» положил в свой карман почти шестьдесят пять процентов прибыли. И что гораздо важнее, Грэхем достиг таких результатов, принимая на себя меньше рисков, чем тот, кто просто инвестировал в фондовый рынок.

И добился он этого благодаря своему умению анализировать цифры. До него стоимость ценных бумаг оценивали приблизительно, это были в основном догадки. Грэхем первым поставил анализ стоимости акций на системную основу. Он изучал только общедоступную информацию, обычно финансовую отчетность компаний, и редко присутствовал даже на открытых заседаниях с участием их руководства¹¹¹. Его коллега Уолтер Шлосс посетил собрание Marshall-Wells по своей инициативе, а не по приказу Грэхема.

Каждый четверг после закрытия биржи третья жена Бена, Эсти, заезжала за ним в офис «Грэхем-Ньюман» по адресу Уолл-стрит, 55, и отвозила в университет, где он вел семинар по оценке обыкновенных акций. Этот курс был кульминацией финансовой учебной программы университета и ценился настолько высоко, что его посещали (причем многократно) люди, которые уже работали в сфере управления финансами.

Разумеется, Уоррен смотрел на Грэхема с восхищением и трепетом. Он раз за разом перечитывал историю Northern Pipeline, когда ему было десять лет, задолго до того, как понял, кем именно был Бенджамин Грэхем в мире инвестиций. Теперь же он надеялся как-то сблизиться со своим учителем. У них было несколько общих увлечений. В поисках новых знаний Грэхем баловался живописью и наукой, писал стихи (безрезультатно пытаясь стать бродвейским сценаристом) и фиксировал в блокнотах информацию о различных непонятных изобретениях. Он также в течение многих лет занимался бальными танцами в студии Артура Мюррея, где неуклюже, как деревянный солдат, двигался под музыку и вслух считал шаги. Со званых обедов

Грэхем предпочитал сбегать, чтобы поработать над математическими формулами, почитать Пруста (на французском) или послушать оперу в одиночестве, а не страдать в скучной компании своих друзей⁷. В своих мемуарах он пишет: «Я помню все, что выучил, но не помню, как жил». Единственным исключением, когда жизнь взяла верх над обучением, были его любовные похождения.

Победить классических авторов в борьбе за внимание Грэхема могла только соблазнительная женщина. Он был невысокого роста и слабо развит физически, но люди говорили ему, что чувственные губы и пронизывающие голубые глаза делают его похожим на актера Эдварда Г. Робинсона⁸. Грэхема нельзя было назвать красивым, хотя в его облике было что-то проказливое. Тем не менее Грэхем олицетворял Эверест для женщин, которые любили вызов, — при виде его им хотелось сразу же «забраться на вершину».

Грэхем был трижды женат, и все его жены были очень разными: страстная, волевая учительница Хэзел Мазур, бродвейская танцовщица Кэрол Уэйд, которая была на восемнадцать лет моложе его, бывшая секретарша, умная и беззаботная Эстель «Эсти» Мессинг... Однако его полное пренебрежение к моногамии осложняло счастливую семейную жизнь. Позднее Грэхем писал в своих мемуарах⁹: «Позвольте мне не углубляться в детали своей первой внебрачной связи». Однако шестью предложениями позже он рассказывает рецепт завоевания острой на язык, «никоим образом не красивой» Дженни: «одна часть притяжения и четыре части благоприятных возможностей». Чем больше было притяжения, тем меньше ему нужно было возможностей, что делало его сексуальные домогательства по отношению к женщинам, которых он считал привлекательными, нарушающими приличия и даже бесстыдными. Пылкий от природы, Грэхем мог увидеть женщину в метро и тут же написать ей соблазнительный стишок. Он был слишком умен даже для своих пассий, им приходилось бороться изо всех сил, чтобы удержать его внимание. Переход от любви к бизнесу описывается в следующем отрывке из его мемуаров — и это очень по-грэхемовски¹⁰: «У меня остались самые нежные воспоминания о времени, проведенном с ней на пароходе компании Ward Line (я и не подозревал, что впоследствии моя фирма завладеет контрольным пакетом акций этого старого пароходства)».

Своим флиртом он доводил жен до безумия. Но в то время Уоррен ничего не знал о личной жизни Грэхема и думал только о том, что сможет учиться у такого блестящего педагога. В первый день семинара, в январе 1951 года, Уоррен вошел в небольшой класс, в середине которого стоял длинный прямоугольный стол. За ним сидел Грэхем в окружении восемнадцати или двадцати человек. Большинство студентов были старше Уоррена, некоторые из них были ветеранами войны. Половина слушателей были уже состоявшимися бизнесменами, записавшимися на семинар ради новых знаний. Уоррен был самым молодым студентом и при этом самым умным. Когда Грэхем задавал вопрос, Баффет «был первым, кто поднимал руку и сразу же начинал говорить», вспоминает один из соучеников, Джек Александер¹¹. Остальные студенты пребывали в роли статистов.

В 1951 году многие американские компании были по-прежнему «скорее мертвы, чем живы». Грэхем призывал своих студентов использовать реальные примеры из жизни фондового рынка, чтобы это продемонстрировать. Одним из примеров была компания Greif Bros. Cooperage, заработавшая капитал на производстве бочкотары. Уоррен владел частью акций этой компании. Основной бизнес компании постепенно сворачивался, однако акции продавались со значительной скидкой по отношению к величине денежной массы, которую можно было получить после продажи активов и выплаты долгов. Но Грэхем рассуждал, что в конце концов «внутренняя» стоимость выплывет наружу, подобно тому как бочонок, всю зиму пролежавший в реке под толщей льда, вынырнет на поверхность с приходом весны. Ему нужно было только прочитать балансовый отчет и расшифровать цифры, скрывающие бочонок с золотом в толще льда.

Грэхем заявил, что компания ничем не отличается от человека, чьи чистые активы составили 7000 долларов, включающие дом стоимостью 50 000 долларов, минус залог за него 45 000 долларов, плюс другие сбережения в сумме 2000 долларов. Так же как и люди, компании имеют активы — товары, которые они производят и продают, и обязательства — то, что они должны другим людям или компаниям. Если продать все активы и расплатиться с долгами, то оставшаяся часть как раз и будет капиталом компании, или чистой стоимостью активов. Если купить акции по цене ниже, чем чистая стоимость активов компании, то, по словам Грэхема, в конце концов (хитрое сочетание «в конце концов») цена акции вырастет в соответствии с внутренней стоимостью¹².

Сказанное могло показаться простым, но на самом деле искусство анализа ценных бумаг заключается в деталях: нужно быть своего рода детективом, пытающимся выяснить, сколько же на самом деле стоят активы, раскопать скрытые активы и обязательства, учесть все, что компания может заработать или не заработать, и внимательно прочитать сноски, написанные мелким шрифтом, чтобы понять истинные права акционеров. Грэхем учил студентов тому, что акции — это не просто абстрактные бумажки, а их стоимость может быть вычислена при расчете стоимости всего пирога, разделенного затем на отдельные кусочки.

Однако все усложняет хитрая конструкция «в конце концов». В течение длительного периода времени цена акции может расходиться с ее внутренней стоимостью. Аналитик мог сделать правильные расчеты, но при этом ошибиться в вопросе продолжительности жизни компании с точки зрения инвестора. Именно поэтому кроме того, чтобы быть детективом, необходимо еще и обеспечить то, что Грэхем и Додд называли запасом надежности, то есть оставить достаточно места для возможной ошибки.

Метод Грэхема поражал, и студенты в своем отношении к нему делились на две группы. Некоторые воспринимали его как увлекательное, исчерпывающее сокровище, а другие чувствовали к нему отвращение как к скучному домашнему заданию. У Уоррена же возникло такое впечатление, что он всю жизнь прожил в пещере, а теперь вышел наружу и щурится на солнечный свет, впервые осознав окружающую реальность¹¹². Его понятие «актива» было создано по шаблонам, сформированным ценами, по которым продаются кусочки бумаги. Теперь он увидел, что эти бумажки были просто символами истины, лежащей в основе. Он мгновенно понял, что шаблоны, сформированные продажей этих бумажек, так же похожи на истинный «актив», как горы бутылочных крышек — на шипучий, кисло-сладкий, пряный вкус содовой воды. Его старые понятия испарились в один момент, уступив место идеям Грэхема.

На уроках Грэхем использовал различные хитрости, которые неизменно приносили результаты. Он задавал парные вопросы, по одному за раз. Студенты думали, что знают ответ на первый, но, когда он задавал второй, оказывалось, что это совсем не так. Он сравнивал две компании, одна из которых была в ужасном состоянии, практически банкрот, другая же — в прекрасной форме. После того как студенты проводили детальный анализ, он сообщал им, что это была одна и та же компания, только в разные периоды, чем повергал их в изумление. Это были памятные уроки, призванные научить людей мыслить самостоятельно, именно так, как он делал это сам.

Наряду с методом обучения на основе сравнения компании А и компании Б Грэхем также использовал понятия истины 1-го типа и истины 2-го типа. Истина 1-го типа была абсолютной. Истина 2-го типа становилась таковой благодаря всеобщему убеждению. Если достаточное количество людей думает, что акции компании стоят X долларов, то они действительно стоят именно столько, пока опять же достаточное количество людей не начинает думать иначе. Тем не менее эти колебания никак не затрагивают внутреннюю стоимость, которая является истиной 1-го типа. Таким образом, инвестиционный метод Грэхема заключался не только в покупке акций по низким ценам. Он уходит корнями в психологию, учит своих последователей сдерживать эмоции и не давать им влиять на процесс принятия решений.

Из уроков Грэхема Уоррен вынес три основных принципа, следование которым возможно только при условии жесткой независимости мышления:

— Акция — это право на маленький кусочек бизнеса. За акцию нужно заплатить определенную часть того, что вы были бы готовы заплатить за весь бизнес.

— Запас надежности. Инвестирование основано на оценках и неопределенности. Большой запас надежности гарантирует, что результаты, достигнутые благодаря правильным решениям, не будут уничтожены последующими ошибками. Чтобы продвигаться вперед, нужно прежде всего не отступать назад.

— «Мистер Рынок» — ваш слуга, а не хозяин. Грэхем ввел в свою программу обучение вымышленного персонажа по имени Мистер Рынок, который каждый день предлагает покупать и продавать акции, часто по ценам, которые не имеют смысла. Его настроение не должно влиять на ваше мнение о цене. Однако время от времени он действительно предлагает возможность купить дешево и продать дорого.

Из всех этих принципов запас надежности был самым важным. Возможно, акция — это и есть право на владение частью бизнеса, и, возможно, вы сможете угадать ее внутреннюю ценность, но что позволит вам спокойно спать по ночам, так это запас надежности. Грэхем видел его в нескольких вариациях. Он не только покупал вещи дешевле, чем, по его мнению, они действительно стоили, но и никогда не забывал об опасности долгов. И хотя 1950-е годы стали одной из самых процветающих эпох в американской истории, ранние опыты Грэхема наложили свой отпечаток на его методы работы и приучили Грэхема готовиться к худшему. Он смотрел на бизнес через призму своих статей, опубликованных в журнале Forbes в 1932 году (о стоимости, которая скорее мертва, чем жива), размышляя о стоимости акции в свете того, сколько компания будет стоить в «мертвом» состоянии, то есть после закрытия и ликвидации. Грэхем всегда оглядывался на 1930-е годы — период банкротства множества предприятий. Его фирма была такой маленькой частично из-за того, что он не любил рисковать. Он покупал в основном крошечную часть актива какой-либо компании, независимо от того, насколько надежной она кажется¹¹³. Это означало, что его фирме принадлежал большой массив различных акций, каждая из которых требовала внимания. Хотя Уоррен активно поддерживал Грэхема в том, что большое количество акций на рынке продается ниже ликвидационной стоимости бизнеса, он не был согласен со своим учителем в необходимости покупать акции разных компаний. Он доверил свое будущее одной компании: «Бен всегда говорил мне, что цены на акции GEICO слишком высоки. По его стандартам, их не стоило покупать. Тем не менее к концу 1951 года три четверти моего собственного капитала было вложено в GEICO». Но, несмотря на то что Уоррен так далеко отошел от одного из принципов своего учителя, он «искренне поклонялся» Грэхему.

К концу весеннего семестра соученики Уоррена постепенно привыкли к тому, что на уроках общались только Баффет и Грэхем. Уоррен «был чрезвычайно собранным человеком. Он был как прожектор, работающий практически двадцать четыре часа в сутки почти семь дней в неделю. Я не знаю, когда он спал», — говорил Джек Александер¹³. Он мог цитировать примеры Грэхема, а затем приводить и свои собственные. Он постоянно «зависал» в университетской библиотеке, читая старые газеты по нескольку часов подряд.

«Я читал газеты с 1929 года. Я не мог оторваться от них. Я читал все, а не только истории о бизнесе и рынке ценных бумаг. История сама по себе очень увлекательна, и, читая в газете различные рассказы, статьи и даже рекламу, ты как будто попадаешь в другой мир, где все это происходит, как будто живешь в нем».

Уоррен собирал различную информацию, помогающую ему очистить разум от предубеждений других людей. Он проводил долгие часы за чтением Moody’s Manual и Standard & Poor’s Manual, выискивая интересные акции. Но именно еженедельного семинара Грэхема он ждал больше всего. Он даже уговорил своего «сподвижника» Фреда Стэнбека посетить один или два урока.

И хотя взаимная симпатия между Уорреном и его учителем была очевидной для всех в классе, один студент обратил на это особое внимание. Билл Руан, биржевой маклер из Kidder, Peabody, прочитав важнейшие и памятные книги «Где же яхты клиентов?» и «Анализ ценных бумаг», нашел свой путь к Грэхему через свою альма-матер, Гарвардскую школу бизнеса. Руан любил рассказывать о своей работе, хотя при этом и клялся, что всегда хотел быть лифтером в отеле «Плаза», но у него не хватило терпения дождаться, когда ему выдадут униформу¹⁴. Они с Уорреном сразу же подружились. Но ни Руан, ни сам Уоррен, ни другие студенты Грэхема так и не смогли набраться смелости увидеться с преподавателем за пределами аудитории. Однако Уоррен нашел в себе смелость зайти в офис «Грэхем-Ньюман» — и сразу же столкнулся со своим новым знакомым, Уолтером Шлоссом¹⁵. Уоррен познакомился с ним получше и узнал, что Уолтер заботился о жене, которая страдала от депрессии большую часть их брака¹⁶. Шлосс, как и Дэвид Додд, оказался удивительно верным и преданным другом. Эти качества Баффет очень ценил в людях. Кроме того, он завидовал работе Уолтера, который бесплатно чистил туалетные комнаты в обмен на возможность носить один из серых хлопковых пиджаков (их носили все сотрудники «Грэхем-Ньюман», чтобы не испачкать рукава рубашек при заполнении форм, использовавшихся Грэхемом для проверки активов в соответствии с его инвестиционными критериями)¹⁷. Больше всего Уоррен хотел работать на Грэхема.

К концу семестра студенты были заняты поиском работы и устройством своего будущего. Боб Данн направил свои стопы в сторону U.S. Steel, самой престижной корпоративной компании в Соединенных Штатах. Почти каждый молодой бизнесмен видел себя в этой крупной промышленной корпорации, надеясь, что она поможет ему достичь успеха в будущем. В послевоенной, вышедшей из депрессии Америке гарантия занятости была превыше всего, и американцы считали, что все учреждения, начиная от государственных кабинетов и заканчивая крупными корпорациями, способны дать им больше остальных. Поиск своей ячейки внутри «корпоративного улья» и способность соответствовать его требованиям казались большинству самым разумным и ожидаемым шагом.

«Я не думаю, что хоть кто-то в классе задумывался о том, была ли U.S. Steel хорошей компанией. Конечно, это была крупная компания, но вряд ли все они думали, в какую сторону едет поезд, на который они собирались сесть».

У Уоррена же была четкая цель. Он знал, что добьется чего угодно, если Грэхем возьмет его на работу. Хотя он часто был не уверен в себе, в области акций он всегда твердо стоял на ногах. Поэтому Уоррен предложил себя в качестве кандидатуры на работу в «Грэхем-Ньюман». Нужно было быть смелым человеком, чтобы мечтать о работе у этого великого человека, но Уоррен этой смелостью обладал. В конце концов, он был звездой курса Бена Грэхема, единственным, кто получил пять с плюсом. Если в компании работал Уолтер Шлосс, то почему этого не мог сделать и Уоррен? Чтобы гарантированно добиться положительного ответа, он предложил работать бесплатно. И поинтересовался насчет работы с куда большей уверенностью, чем в свое время во время поездки в Чикаго на собеседование по поводу поступления в Гарвардскую школу бизнеса.

Но Грэхем ему отказал.

«Он вел себя достойно. Просто сказал: “Послушай, Уоррен. На Уолл-стрит по-прежнему господствуют большие шишки и крупные инвестиционные банки, а они не нанимают евреев. У нас есть возможность нанять очень небольшое количество людей. И поэтому мы берем только евреев”. У него в офисе действительно работали две еврейки. В этом заключалось его видение равноправия. Но правда заключалась в том, что в пятидесятые годы существовало слишком много предрассудков в отношении евреев. Я это понимал».

Даже десятилетия спустя Баффет не мог себя заставить сказать хотя бы одно слово критики в адрес Грэхема. Но это решение наверняка его обескуражило. Почему Грэхем не мог сделать исключение для своего лучшего ученика? Ему бы это ничего не стоило.

Уоррен, который боготворил своего учителя, должен был признать, что Грэхем относился к нему равнодушно и не стал бы менять свои принципы даже ради лучшего студента, который когда-либо посещал его семинар. Решение не подлежало

обжалованию, по крайней мере сейчас. Уоррен был страшно раздосадован, но потом взял себя в руки и сел в поезд.

У него было два утешения. Он мог вернуться в Омаху, где чувствовал себя лучше всего. И там заняться своей личной жизнью, потому что встретил девушку, в которую влюбился. Как обычно с ним бывало, эта девушка ничего к нему не чувствовала. Но на этот раз он решил изменить ее мнение.

Глава 18. «Мисс Небраска»

Нью-Йорк и Омаха • 1950-1952 годы

Уоррену никогда не везло с девушками. Завести подружку всегда мешало то, что отличало его от других. «Никто не стеснялся девушек больше меня, —- рассказывает Уоррен. — Мое стеснение принимало странную форму: общаясь с девушками, я превращался в говорящую машину». Он рассказывал об акциях и политике, а когда слова иссякали, начинал просто что-то бормотать. Он стеснялся приглашать девушек на свидания. Когда та или иная из них подавала Уоррену сигнал и ему казалось, что она не откажет, он собирался с духом и делал-таки первый шаг. Но чаще всего думал: «С чего бы ей захотелось встречаться со мной?» В старших классах школы и в университете ему редко случалось ходить на свидания. А когда все же удавалось оказаться наедине с девушкой, что-то всегда шло не так.

Возвращаясь на машине с бейсбольного матча с Джеки Джиллиан, он сбил корову. И это было кульминацией их свидания. Другую девушку он пытался научить игре в гольф¹¹⁴, но уроки не увенчались успехом. За Барбарой Виганд он заехал на катафалке — не ради эффекта, а скорее от отчаяния. Возможно, это и помогло бы растопить лед в самом начале свидания, но где было взять темы для дальнейшего разговора? Во время встреч с застенчивыми девушками вроде Энн Бек он и вовсе немел. Уоррен был настолько неуверенным в себе, что понятия не имел, как поступать в таких ситуациях. Девушки не хотели слушать о Бене Грэхеме и «запасе надежности». На что ему было надеяться, если он так ни разу и не решился поцеловать Бетти Уорли, с которой встречался все лето? Баффет думал, что он безнадежен, и возможно, девушки это чувствовали.

В конце концов летом 1950 года, как раз перед отъездом Уоррена в Колумбийский университет, сестра Берти устроила ему свидание со своей соседкой по комнате в общежитии Северо-Западного университета. Сьюзан Томпсон¹¹⁵, розовощекая брюнетка кукольной внешности, быстро произвела впечатление на Берти, которая была младше Сьюзан на полтора года, «как девушка, умеющая понимать людей»¹. Когда Уоррен познакомился со Сьюзан, он был очарован ею, но подозревал, что это знакомство слишком хорошо, чтобы быть правдой. «Поначалу я думал, что она неискренняя. Сьюзан меня заинтриговала, я добивался ее, но был намерен узнать, что скрывается “под маской”. Я просто не мог поверить, что люди вроде нее действительно существуют». Впрочем, в то время Уоррен не интересовал Сьюзан. Она была влюблена в другого юношу.

После отъезда в Колумбийский университет Уоррен из светской колонки Эрла Уилсона в New York Post узнал, что Ванита Мэй Браун, «Мисс Небраска 1949 года», живет в женском пансионе «Вебстер»¹¹⁶ и участвует в телешоу с певцом и кумиром подростков Эдди Фишером.

Ванита училась в Университете Небраски в то же время, что и Уоррен, но он не общался с ней. В этот раз что-то заставило его преодолеть смущение. Раз уж так случилось, что прекрасная «Мисс Небраска» оказалась в Нью-Йорке, он решил с ней созвониться.

Ванита клюнула на наживку. Вскоре состоялось их свидание. Уоррен быстро понял, что ее воспитывали совсем не так, как его самого. Она выросла на юге Омахи, после школы занимаясь разделкой цыплят на складах компании Omaha Cold Storage. Пропуском в жизнь для Ваниты стала ее внешность — она обладала телом как у красотки с обложки журнала и лицом типичной американки, «девушки, живущей по соседству». В Омахе Ванита работала билетершей в театре «Парамаунт», затем победила в местном конкурсе красоты благодаря умению подать себя. «Мне кажется, она ослепила судей своим талантом», — вспоминает Баффет. Выиграв титул «Мисс Небраска», Ванита представляла свой штат на вашингтонском Фестивале цветущей сакуры¹¹⁷. А затем переехала в Нью-Йорк, где отчаянно пыталась сделать карьеру в шоу-бизнесе.

Несмотря на то что Уоррен был не тем парнем, который водит девушек на обед в «Сторк Клаб» или на шоу в «Копакабану», она наверняка порадовалась знакомому лицу. Вскоре они стали вдвоем гулять по Нью-Йорку. Они ходили в церковь Marble Collegiate послушать проповедника доктора Нормана Винсента Пила, прародителя теории «позитивного мышления». Уоррен играл Ваните на укулеле песню Sweet Georgia Brown на берегу Гудзонского залива, приносил бутерброды с сыром, чтобы устроить пикник на берегу.

И хотя Ванита ненавидела бутерброды с сыром², она продолжала встречаться с Уорреном. Он находил ее забавной и сообразительной. Словесные перепалки с ней были похожи на игру в пинг-понг³. Рядом с ней он ощущал себя как в цветном кино. Несмотря на то что Ванита заинтересовалась Уорреном, он не заблуждался относительно своих слабых коммуникативных навыков. С каждым годом он все больше стремился хоть как-то их улучшить. Однажды он увидел рекламу курса публичных выступлений Дейла Карнеги. Уоррен верил в Дейла Карнеги, советы которого уже однажды помогли ему научиться лучше ладить с людьми. И отправился по указанному в объявлении адресу с чеком на 100 долларов в кармане.

«Я пошел на курсы Дейла Карнеги, потому что понимал, насколько не приспособлен к жизни в социуме. Отдал организаторам чек, но затем испугался и заморозил его».

Отсутствие навыков общения не предвещало ничего хорошего в его отношениях со Сьюзан Томпсон. Уоррен писал ей письма на протяжении всей осени. Сьюзан не поощряла это занятие, но и не просила перестать ее беспокоить. Уоррен понял: для того чтобы получить возможность стать ближе к Сьюзан, нужно понравиться ее родителям. На День благодарения он поехал с ними в Эванстон на футбольный матч Северо-Западного университета. Позже они пообедали вместе со Сьюзан, но она быстро сбежала и отправилась на другое свидание⁴.

Обескураженный, но заинтригованный, Уоррен вернулся в Нью-Йорк и продолжил встречаться с Ванитой. «Из всех, кого я встречал, у нее было самое оригинальное мышление».

На самом деле свидания с ней стали непредсказуемыми и даже рискованными. Иногда она угрожала, что поедет в Вашингтон и, когда его отец Говард будет произносить речь в Конгрессе, бросится к его ногам с криком «Ваш сын — отец моего будущего ребенка». Уоррен считал, что она вполне способна на это. В другой раз она устроила Уоррену сцену на выходе из кинотеатра. Не желая ее слушать, он усадил Ваниту на урну на углу улицы⁵.

Ванита была умна, красива, и с ней невозможно было соскучиться, однако Уоррен знал, что связываться с ней рискованно. Но ходить с ней на свидания было так же захватывающе, как выгуливать леопарда на поводке, размышляя о том, можно ли его приручить. Тем не менее «Ванита держала себя в руках. Она вполне могла вести себя подобающим образом, с этим у нее не было проблем. Вопрос заключался лишь в том, хотела ли она вести себя как надо. Она могла поставить тебя в неловкое положение, но только тогда, когда ей этого хотелось».

Однажды Уоррен пригласил ее на обед, который давал Нью-Йоркский атлетический клуб в честь Фрэнка Мэттьюза, выдающегося адвоката и министра военно-морских сил. Прийти вместе с прекрасной «Мисс Небраска» было ему на руку. Сам Мэттьюз был из Небраски, среди гостей было множество людей, с которыми стоило бы познакомиться, и Уоррен хотел, чтобы его узнали. Пока разносили закуски, Ванита сделала все, чтобы Уоррен стал предметом всеобщего обсуждения. Когда он представил ее как свою подругу, она поправила его и сообщила, что на самом деле является его женой. «Я не понимаю, почему он это делает, — сказала она. — Он стыдится меня? Вы бы меня стыдились? Каждый раз, когда мы идем куда-то, он притворяется, что я всего лишь его подруга, а мы женаты».

В конце концов Уоррен осознал, что хотя Ванита и могла при желании держать себя в руках, но «на самом деле всегда хотела смутить» его. «Ей просто нравилось ставить меня в неудобное положение, — говорит он. — И она делала это регулярно». Ванита обладала особой привлекательностью, и если бы у него не было выбора, кто знает, чем бы все закончилось¹¹⁸.

Каждый раз, когда Уоррен приезжал домой в Небраску, он встречал Сьюзан Томпсон. Он виделся с ней только когда она позволяла — то есть довольно редко. Она казалась ему сложной натурой, в чем-то даже властной и не скупившейся на эмоции. «Сьюзи была намного, намного более зрелой, чем я», — говорит Уоррен. Он влюблялся в нее все сильнее и начал понемногу отдаляться от Ваниты, несмотря на то что Сьюзи не воспринимала его всерьез⁶. «Мои намерения были очевидны, — рассказывает он. — Просто они никак на нее не влияли».

Баффеты были хорошо знакомы с семьей Сьюзан Томпсон. Ее отец Док Томпсон даже руководил единственной неудачной предвыборной кампанией Говарда. Но в остальном они отличались от семьи Уоррена как небо и земля. Дороти Томпсон, мать Сьюзи, крошечная миловидная женщина, добросердечная и мудрая, была известна как «женщина, которая соглашалась со всем». Она всегда заботилась о том, чтобы ужин был на столе ровно в шесть, и поддерживала своего мужа, доктора Уильяма Томпсона, во всех его начинаниях. Этот седой чванливый мужчина невысокого роста носил бабочки и костюмы-тройки пастельных тонов: розовые, сиреневые, бледно-зеленые. Он выглядел изумительно и преподносил себя как человека, уверенного в собственной неотразимости. Он говорил, что происходит «из рода учителей и проповедников», и, похоже, стремился копировать и тех и других⁷.

Будучи деканом колледжа естественных и гуманитарных наук Университета Омахи, он управлял колледжем и преподавал в нем психологию. В качестве заместителя ректора по физической культуре он контролировал спортивные программы университета. Являясь бывшим футболистом и спортивным фанатом, он с превеликим удовольствием руководил еще и спортивным направлением. Томпсон был такой выдающейся личностью, что его знали все полицейские города. «Он ужасно водил машину, так что это было для него удачей», — вспоминает Баффет. Также он разрабатывал психологические тесты, тесты на определение коэффициента умственного развития, контролировал проведение тестирования всех школьников города¹¹⁹. Не желая расставаться со своей управляющей и контролирующей ролью и по воскресеньям, он облачался в ризу и низким голосом очень медленно читал проповеди в крошечной Ирвингтонской христианской церкви. Две его дочери составляли церковный хор⁸. В свободное время он рассказывал о своих политических убеждениях (схожих с убеждениями Говарда Баффета) любому, кто оказывался в поле его зрения.

Док Томпсон высказывал свои пожелания с веселой улыбкой, но при этом требовал, чтобы они выполнялись мгновенно. Он говорил о значении роли женщин, но в то же время требовал, чтобы они обслуживали его. Вся его работа вращалась вокруг него самого, и он был весьма тщеславен. Томпсон цеплялся за тех, кто был ему дорог, нервничая каждый раз, когда они исчезали из поля его зрения. Будучи беспокойным ипохондриком, он опасался, что с каждым, кого он любит, приключится какое-нибудь несчастье, и щедро одарял своим вниманием тех, кто угождал ему.

Пример со старшей дочерью Томпсонов, Дороти (Дотти), может, правда, свидетельствовать об обратном. Согласно семейным преданиям, когда отец бывал особенно недоволен поведением Дотти в первые несколько лет ее жизни, он запирал ее в кладовке⁹. Конечно, его можно было оправдать тем, что в то время он отчаянно пытался закончить свою докторскую диссертацию, а путавшийся под ногами ребенок буквально сводил его с ума.

Спустя семь лет после рождения Дотти на свет появилась их вторая дочь, Сьюзи. Считается, что Дороти Томпсон, видя, как плохо влияют на Дотти отцовские методы воспитания, сказала ему: «Это твой ребенок, а следующего я воспитаю сама».

Сьюзи с рождения много болела. У нее были и аллергии, и хронический отит. В первые три года жизни ей чуть ли не дюжину раз прокалывали барабанную перепонку. Она также страдала от длительных приступов ревматизма, болезни заставляли ее сидеть дома по четыре-пять месяцев в году вплоть до второго класса. Позже она вспоминала, что, сидя дома во время очередного обострения болезни, наблюдала за тем, как ее друзья играют на улице, и мечтала к ним присоединиться¹²⁰.

Пока она болела, Томпсоны постоянно утешали свою дочку, часто обнимали ее и укачивали. Отец не чаял в ней души. «Это была самая большая драгоценность в его жизни, — говорит Уоррен. — Сьюзи никогда не делала ничего плохого, в то время как Дотти все делала неправильно. Они все время критиковали ее».

На кинопленке из семейного архива видно, как сестры играют с чайным сервизом и четырехлетняя Сьюзи помыкает одиннадцатилетней Дотти¹⁰.

В конце концов Сьюзи поправилась и перестала быть пленницей в собственной спальне. Она не стала поклонницей спорта и игр на свежем воздухе, но всегда стремилась подружиться с людьми¹¹: сказывался дефицит общения во время болезни.

«Когда ты чувствуешь боль, — вспоминала в дальнейшем Сьюзи, — то освобождение от нее становится настоящим счастьем. Жить, не чувствуя боли, просто потрясающе. Я поняла это в очень юном возрасте, после чего стала относиться к жизни намного проще. Когда после этого ты знакомишься с людьми, то думаешь: “Господи, какие же они очаровательные”»¹².

К девическим годам она поправилась, ее щеки округлились и зарумянились. Голос стал хрипловатым, обманчиво похожим на детский. Будучи подростком, она ходила в «Омаха Сентрал Хай», смешанную школу, где учились дети разных цветов кожи и вероисповеданий, что было необычным для сороковых годов. Несмотря на то что в школе она принадлежала к «кружку избранных», одноклассники вспоминают, что она дружила со всеми¹³. Ее неудержимое дружелюбие и манера говорить снискали ей репутацию девушки странноватой, «немного не от мира сего»¹⁴, хотя близкие друзья говорили, что ничего странного в ней не было. Сьюзи увлекалась риторикой и публичными выступлениями куда больше, чем учебой. Она была членом школьного дискуссионного клуба и страстной спорщицей. Именно там стало понятно, что ее политические взгляды сильно отличаются от взглядов отца. Она прекрасно играла в школьных спектаклях, пела своим мягким контральто в музыкальных постановках и была украшением хора. Выступление Сьюзи в роли легкомысленной главной героини спектакля Our Hearts Were Young and Gay запомнилось учителям на долгие годы¹⁵. Своеобразие и обаяние Сьюзан сделали ее самой популярной девушкой школы, придворной дамой школьной королевы, первой красавицей и президентом выпускного класса.

Первым возлюбленным Сьюзи стал Джон Гилмор, тихий, безликий мальчик, которого она открыто обожала. К тому моменту, когда они стали встречаться постоянно, Гилмор был выше ее почти на две головы, но, несмотря на это и свою игривую манеру держаться, она полностью контролировала его¹⁶.

Примерно в это же время она начала встречаться с умным, общительным юношей, с которым познакомилась на межшкольных дебатах. Он учился в старшей школе Томаса Джефферсона в городке Каунсил-Блафс на другом берегу Миссури. Его звали Милтон Браун, он был высоким темноволосым молодым человеком с теплой, располагающей улыбкой. В школьные годы они встречались по нескольку раз в неделю¹⁷.

Несмотря на то что ее близкие друзья знали о Милте, Гилмор по-прежнему сопровождал ее на вечеринках и школьных мероприятиях.

Отец Сьюзи не одобрял знакомства дочери с Брауном, сыном необразованного еврейского иммигранта из России, работавшего в компании Union Pacific. Три или четыре раза она осмеливалась привести Милтона домой, и каждый раз Док Томпсон читал ему лекции о Рузвельте и Трумэне и давал понять, что ему здесь не рады. То, что отец Сьюзи намерен ограничить ее общение с «этим евреем», не было секретом¹⁸. Как и Баффеты, Док Томпсон страдал от типичных для Омахи предубеждений. Религиозные сообщества там держались обособленно, и жизнь пары смешанного вероисповедания была бы в лучшем случае объектом всеобщего порицания. Но Сьюзи смело выходила за установленные обществом рамки, при этом оставаясь обычной, хотя и весьма популярной школьницей.

Сьюзи плавала в этих «враждебных водах», пока не поступила в колледж, и они с Милтом вместе устремились к свободе в Северо-Западном университете в Эванстоне. Там она делила комнату с Берти Баффет, обе они вступили в студенческие общины. Учеба давалась Берти легко, ее немедленно нарекли «Пижамной королевой» «Фи Дельты»¹⁹. Сьюзи, выбравшая основной специальностью журналистику, подогнала свое расписание под почти ежедневные встречи с Милтом.

Они вместе вступили в студенческое общество Wildcat Council и встречались в библиотеке после того, как он заканчивал работу. Чтобы оплачивать обучение, Милт вынужден был трудиться сразу в нескольких местах²⁰. Сьюзи открыто встречалась с евреем, и этот нетрадиционный выбор мешал ей жить обычной студенческой жизнью. Члены общины запретили ей приводить Брауна на танцы, потому что он вступил в еврейское братство. Это покоробило Сьюзи, но из общины она не вышла²¹. Они с Милтом начали интересоваться дзен-буддизмом, стремясь найти религию, которая соответствовала бы их мировоззрению²².

Уоррен ничего не знал об этом и предпринял тщетную попытку провести вместе со Сьюзи День благодарения в Эванстоне, а затем на зимние каникулы приехал к ней в Омаху. К тому времени он всерьез решил добиться ее благосклонности. Сьюзи в глазах Уоррена обладала всеми качествами, которые привлекали его в женщинах. Сама она описывала себя так: «Я из тех удачливых людей, которым повезло вырасти с ощущением, что их любят безусловно, несмотря ни на что. И это самый замечательный дар, который только можно себе представить»²³. Но свою «безусловную» любовь она хотела подарить Милту Брауну.

Весной 1951 года Милта избрали президентом курса, а Берти — вице-президентом. Сьюзи плакала каждый раз, когда из дома приходило письмо, в котором отец требовал, чтобы она порвала с Брауном. Берти видела, что происходит, хотя Сьюзи никогда ей ничего не рассказывала на эту тему. Несмотря на дружбу с Берти²⁴, Сьюзи так и не научилась доверять людям свои сокровенные мысли. В один из дней, когда семестр близился к концу, в их комнате раздался звонок. Док Томпсон требовал, чтобы она немедленно вернулась домой. Он хотел разлучить ее с Милтом и сообщил, что осенью она не вернется в университет. Сьюзи охватило отчаяние, она разрыдалась, но решения отца никогда не обсуждались.

Уоррен тоже вернулся в Омаху той весной после окончания Колумбийского университета. Его родители уехали в Вашингтон, и он должен был жить в их доме, но прежде ему нужно было исполнить свой гражданский долг, и начало лета он провел в национальной гвардии. Несмотря на то что он не слишком годился для гвардии, это было лучше, чем отправиться воевать в Корею. Устав гвардии требовал, чтобы он ежегодно проводил несколько недель в тренировочном лагере в Ла-Кросс. Впрочем, и тренировочный лагерь не помог ему в достижении зрелости.

«Сначала ребята из национальной гвардии относились ко мне с подозрением из-за того, что мой отец был членом Конгресса. Они думали, что я буду вести себя как примадонна. Но такое отношение длилось недолго.

Гвардия — очень демократичная организация. В том смысле, что то, кем ты являешься снаружи, не имеет большого значения. Чтобы соответствовать, тебе нужно просто читать комиксы. Через час после прибытия я уже читал комиксы. Все их читали, почему бы и мне не начать? Мой словарный запас сократился примерно до четырех слов, вы и сами можете догадаться каких.

Я понял, что полезно проводить время с людьми, превосходящими тебя в чем-то. Так ты и сам можешь стать лучше. Если ты попадешь в плохую компанию, то быстро начнешь скатываться вниз. Это закон жизни».

Опыт, полученный в национальной гвардии, дал Уоррену стимул закончить после возвращения из лагеря одно дело. «Я страшно боялся публичных выступлений. Вы не представляете, каким я был, когда предстояло произнести речь. Это вселяло в меня такой ужас, что я просто не мог ничего сказать. Я испытывал тошноту. Мне пришлось выстраивать свою жизнь так, чтобы никогда ни перед кем не выступать. Вернувшись в Омаху после вручения дипломов, я увидел очередную рекламу курсов. Я знал, что в один прекрасный день мне все же придется выступать перед публикой. Это знание было так мучительно, что я записался на курсы только для того, чтобы избавиться от боли». Но это было не единственной целью. Он знал: чтобы завоевать сердце Сьюзан Томпсон, ему придется с ней разговаривать. Шансы на успех были небольшими, но он делал все возможное, чтобы сблизиться со Сьюзи, и понимал, что это лето, возможно, предоставляет ему последний шанс.

Группа учеников Дейла Карнеги встречалась в любимой гостинице скотоводов — отеле «Рим». «Я взял сто баксов наличными, отдал их инструктору Уолли Кинану и сказал: “Бери, пока я не передумал”.

Нас было человек двадцать пять или тридцать, и мы все пребывали в ужасе. Мы даже не могли сказать, как нас зовут. Просто стояли там и молчали. Меня впечатлила только одна вещь: после первой же встречи Уолли запомнил все наши имена. Он был хорошим преподавателем и пытался научить нас запоминать что-то с помощью ассоциаций, но этому фокусу я так и не научился.

Инструкторы дали нам книгу с текстами речей — докладами, предвыборными выступлениями, речами вице-губернаторов. Мы должны были каждую неделю пересказывать их. Это работает так: неделя за неделей ты учишься вылезать из своей скорлупы. Почему ты можешь разговаривать с кем-то пять минут с глазу на глаз, но перед группой людей замираешь? Во многом помогает практика — когда ты просто делаешь это. Мы очень помогли друг другу. И это сработало. Это самая важная научная степень, которую я когда-либо получал».

В то же время Уоррен не мог испытать свежеприобретенные навыки на Сьюзи — та старалась не попадаться ему на глаза. Тогда, зная, какое влияние на дочь имеет Док

Томпсон, Уоррен стал приходить к ним каждый вечер с укулеле под мышкой, стремясь очаровать отца девушки. «Она уходила на свидания с другими парнями, — говорит Баффет. — В ее отсутствие мне не оставалось ничего, кроме как обхаживать ее отца, и мы много с ним беседовали». Любитель летнего зноя, Томпсон вечерами сидел на защищенной от насекомых веранде, одетый в разгар июльской жары в шерстяной костюм-тройку пастельного цвета. Док играл на мандолине, а Уоррен пел, потел и подыгрывал ему на укулеле. Сьюзи тем временем тайно встречалась с Милтом.

Уоррену было комфортно рядом с Доком Томпсоном. Своей манерой рассуждать о мире, который катится ко всем чертям благодаря демократам, тот напоминал ему отца. Как раз тогда вышла книга «Свидетель», автобиография Уиттекера Чамберса, описывавшая его превращение из коммунистического шпиона в ярого противника коммунизма. Уоррен прочел книгу с огромным интересом, отчасти из-за описания дела Элджера Хисса. Чамберс обвинил Хисса в шпионаже, а сторонники Трумэна, политические оппоненты Баффета, пропустили обвинение мимо ушей. Только Ричард Никсон, молодой сенатор, работавший в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, начал преследовать Хисса и добился своего. Хисса осудили за лжесвидетельство в январе 1950 года. На подобные темы Док Томпсон мог говорить бесконечно. В отличие от Говарда Баффета он любил говорить еще и о спорте. Сыновей у него не было, и он думал, что Уоррен — лучшая находка в его жизни со времени изобретения жевательной резинки²⁵. Уоррен был сообразительным, протестантом и вдобавок республиканцем. Но прежде всего он не был Милтом Брауном.

Но поддержка со стороны Дока Томпсона не была таким уж достоинством. Шансов завоевать Сьюзи было по-прежнему немного. Она не могла не обращать внимания на его мешковатые носки и дешевые костюмы, но против него работало и многое другое. Правда, он был сыном конгрессмена, «особенным» парнем с кучей преимуществ. У него имелся диплом, неплохое состояние, и было очевидно, что его ждет успех. Он все время разговаривал о фондовых рынках, до которых ей не было дела. Девушек на свиданиях он развлекал отрепетированными шутками, загадками и головоломками. Благосклонность отца к Уоррену она воспринимала как еще одну попытку полностью контролировать ее жизнь. Док Томпсон изо всех сил навязывал Сьюзи Уоррена²⁶. «Нас было двое против нее одной», — говорит Баффет.

Милт, с другой стороны, нуждался в ней и в буквальном смысле страдал за свою веру. То, что ее отец не переносил его на дух, только добавляло ему очков.

Тем летом Браун работал в городе Каунсил-Блаффс. Получив уведомление о повышении платы за обучение в Северо-Западном университете, он понял, что не сможет позволить себе вернуться в Эванстон. Поэтому он отправился в дом Баффетов и вручил Берти, вице-президенту курса, письмо, в котором говорилось, что он переводится в Университет штата Айова²⁷. Той осенью Сьюзи поступала в Университет штата Омаха, и к тому моменту оба, и она и Милт, вынуждены были признать, что из-за ее отца их отношения ухудшились. Она провела лето в слезах.

Несмотря на то что Уоррен ее совсем не интересовал, Сьюзи не могла проводить время с человеком, не желая узнать о нем все. Вскоре она поняла, что первое впечатление было обманчиво. Он не был тем привилегированным самонадеянным парнем, которого она себе представляла. «Я был развалиной», — вспоминает Уоррен. Он был на грани нервного срыва. «Я чувствовал себя странным, не приспособленным к жизни в обществе. И кроме того, я так и не нашел свое место в жизни». Даже друзья замечали уязвимость Уоррена, которая скрывалась под его ложной бравадой. Постепенно Сьюзи поняла, каким никчемным он себя чувствовал²⁸. Все эти разговоры о фондовых рынках, дух провидца, игра на укулеле лишь скрывали его хрупкую личность, нуждающуюся во внимании. «Я не был ни в чем уверен, — говорит он. — Невероятно, что Сьюзи смогла разглядеть настоящего меня под всеми этими масками». На самом деле люди с проблемами были для Сьюзи лакомым кусочком. Позже Уоррен говорил, что она взялась за него, потому что «он был в достаточной мере евреем для Сьюзи, но не слишком еврейским мальчиком для ее отца». Поэтому она начала обращать на него внимание.

Уоррен никогда не замечал, как одеваются окружающие, даже женщины. Но теперь он был настолько сильно влюблен в Сьюзи, что начал обращать внимание на ее одежду. Он никогда не забудет голубое платье, которое она надевала на свидание с ним, и костюм с набивным черно-белым рисунком (он называл его «платье из газеты»)¹²¹. Во время Фестиваля светлячков в Парке пионов они выскочили на танцплощадку под звуки Гленна Миллера. Уоррен еще не умел танцевать и старался изо всех сил. Он чувствовал себя так же неуютно, как шестиклассник на студенческой вечеринке. «Но я бы сделал все, что она могла попросить, — говорит он. — Я бы разрешил ей засунуть мне за шиворот червяков».

Когда они отправились на ярмарку в День труда, их уже можно было назвать парой. Сьюзи перешла на второй курс университета (ее основной специальностью по-прежнему была журналистика), записалась в дискуссионный клуб²⁹ и в Ассоциацию по изучению групповой динамики³⁰.

В октябре 1951 года Уоррен написал в письме своей тете Дороти Шталь: «Дела с девушками идут в гору, и, кажется, одна из местных девушек действительно меня зацепила. Как только я получу твое одобрение и одобрение [дяди] Фреда, мы продолжим наши отношения. У этой девушки только один недостаток — она ничего не знает о фондовом рынке. В остальном она идеальна, и я могу не замечать ее ахиллесовой пяты»³¹.

Если выражаться максимально точно, их отношения развивались очень осторожно. Уоррен набирался смелости. Вместо того чтобы сделать ей предложение, он считал, что они уже помолвлены. Со своей стороны Сьюзи осознала, что Уоррен выбрал ее, но еще не понимала, для какой роли³².

Уоррен внутренне ликовал и продолжал посещать занятия группы Дейла Карнеги. «Это была неделя, когда я выиграл карандаш. Нам давали в награду карандаши за какой-то выдающийся поступок. Я сделал предложение на той же неделе, когда выиграл карандаш».

Приняв предложение Уоррена, Сьюзи отправилась писать длинное печальное письмо Милтону Брауну. Получив от нее эту новость, он был шокирован. Милтон знал, что она периодически встречалась с Уорреном, но понятия не имел о том, что это было серьезно³³.

Уоррен решил получить благословение отца Сьюзи и (в соответствии со своими предположениями) получил его с легкостью. Но Док Томпсон дал согласие не сразу. Вначале он долго объяснял Уоррену, что Гарри Трумэн и демократы ведут страну прямо в ад. Тот факт, что новое правительство вливает деньги в Европу, организуя блокаду Западного Берлина и претворяя в жизнь план Маршалла¹²², лишь подтверждало его теорию. Он считал, что «дьявольская политика Рузвельта» все еще жива, а Трумэн погружает страну в пучину банкротства. Советы взялись за атомную бомбу как раз тогда, когда Трумэн объявил о разоружении. Комиссия сенатора Джона Маккарти по расследованию антиамериканской деятельности доказывала, что правительство кишит коммунистами. Впрочем, Док Томпсон это знал и без нее. Комиссия находила коммунистов повсюду. Когда дело касалось коммунизма, правительство было попросту неэффективным, если не сказать хуже. Трумэн уже потерял Китай, и ему невозможно было простить увольнение генерала Дугласа Макартура. Генерала отправили в отставку за попытку организовать атаку на китайских коммунистов в Маньчжурии за спиной Трумэна. Но сейчас даже Макартур не смог бы спасти Америку. Коммунисты постепенно захватывали мир, и акции вскоре должны были превратиться в ничего не стоящие бумажки. В этом случае план Уоррена по работе с фондовыми рынками потерпел бы крах. Но Док Томпсон никогда не стал бы винить Уоррена в том, что его дочь голодает. Уоррен был смышленым молодым человеком. Если бы демократы не разрушали все на своем пути, он наверняка добился бы успеха. И мрачное будущее Сьюзи не было бы его виной.

Уоррен давным-давно привык к подобным монологам своего отца и отца Сьюзи. Поэтому он молча ждал благословения. Спустя три часа Док Томпсон завершил свою речь и дал согласие на брак³⁴. В День благодарения Уоррен и Сьюзи уже начали заниматься организацией свадьбы, намеченной на апрель.

Глава 19. Боязнь сцены

Омаха • лето 1951-го — весна 1952 года

Уоррен понимал, что Док Томпсон беспокоится о том, сможет ли будущий зять обеспечить семью. Да он и сам в этом сомневался. Раз уж он не мог работать на «Грэхем-Ньюман», то решил стать биржевым маклером в Омахе. Народная мудрость гласила: «Если вы хотите заработать на фондовом рынке — поезжайте в Нью-Йорк». Решение Уоррена остаться в Омахе было необычным, но он чувствовал себя свободным от условностей Уолл-стрит. Он хотел работать вместе с отцом, к тому же в Омахе жила Сьюзи, а сам он никогда не чувствовал себя счастливым вдали от дома.

Ему шел двадцать первый год, и он был абсолютно уверен в своих способностях к инвестированию. К концу 1951 года Баффет уже увеличил свой капитал с 9804 до 19 378 долларов. Всего лишь за год он заработал 75 процентов¹²³. Он консультировался у своего отца и Бена Грэхема, и, к его удивлению, оба сказали, что ему стоит подождать пару лет. Грэхем, как всегда, считал, что рынок слишком перегрет, а пессимист Говард отдавал предпочтение акциям горной и золотодобывающей промышленности, не подверженным инфляции, и, очень беспокоясь о будущем своего сына, считал, что не стоит вкладывать деньги куда-то еще.

Уоррен же полагал, что их советы бессмысленны — ведь стоимость компаний существенно выросла с 1929 года.

«Это было полной противоположностью тому, что мы наблюдали в предыдущие годы, когда рынок был перенасыщен. Я смотрел на компании и думал: почему бы не стать их собственником? Я работал на низшем уровне, с мизерными деньгами, не оценивая рост экономики в целом или что-то подобное. Но не покупать эти акции казалось мне сумасшествием. С другой стороны, Бен со своим коэффициентом интеллекта около двухсот и огромным опытом советовал мне подождать. И отец тоже. А если бы отец велел мне шагнуть из окна, я бы сделал это». Решение пойти против воли отца и Бена Грэхема, людей, которые служили для него примером, стало для Уоррена важнейшим шагом. Он пришел к нелегкому убеждению, что его суждения более правильны и два человека, которых он глубоко уважает, не способны мыслить рационально. Но Баффет был уверен в своей правоте. Может, он и мог выпрыгнуть из окна по приказу отца, но только при условии, что ему не пришлось бы для этого расстаться со справочником Moody's Manual, полным информации о выгодных инвестициях.

Он даже переборол себя и впервые занял деньги — такими обширными казались ему возможности. Он был готов взять в долг сумму, равную четверти его прибыли. «Мне перестало хватать денег на инвестиции. Чтобы купить заинтересовавшие меня акции, пришлось бы что-то продавать. Мне не нравилось занимать деньги, но я взял заем примерно на пять тысяч долларов в Национальном банке Омахи. Мне еще не исполнилось двадцати одного года, и отцу пришлось подписать бумаги. Мистер Дэвис, банковский служащий, решил, что это своего рода обряд инициации. Вручая эти пять тысяч, он сказал что-то вроде: «Теперь ты стал мужчиной. Это важное обязательство, но мы знаем, что ты вернешь эти деньги». Это продолжалось битые полчаса, которые я сидел за его столом».

Говард гордился сыном и одновременно чувствовал себя странно, подписывая документы за того, кто был полноценным бизнесменом уже, по крайней мере, дюжину лет. Раз уж Уоррен решил, чем он будет заниматься в дальнейшем, Говард предложил ему место в фирме «Баффет-Фальк». При этом он посоветовал Уоррену сначала сходить на собеседование в известную фирму Kirkpatrick Pettis Со, чтобы понять, что может предложить ему лучший из фондовых брокеров Омахи.

«Я отправился на встречу со Стюартом Киркпатриком и сказал, что хотел бы работать с интеллектуальными покупателями. Киркпатрик на это ответил, что мне не стоит беспокоиться об уровне интеллекта покупателей. Главное, чтобы они были богаты. В общем-то он был прав, но я не хотел работать нигде, кроме как в отцовской фирме».

В «Баффет-Фальк» Уоррену выделили один из четырех отдельных кабинетов без кондиционера по соседству с «клеткой» — застекленной зоной, где клерки работали с деньгами и ценными бумагами. Уоррен начал продавать свои любимые акции людям, которым больше всего доверял: своей тете и друзьям по колледжу, включая соседа по комнате в Уортоне Чака Питерсона. Тот занимался недвижимостью в Омахе, и они с Уорреном снова начали общаться.

«Сначала я позвонил тете Элис и продал ей несколько сотен акций GEICO. Ее заинтересованность добавила мне уверенности в себе. После этого я позвонил Фреду

Стэнбеку, Чаку Питерсону и всем, кто мог бы купить акции. Но чаще всего я покупал акции для самого себя. Если даже все мои клиенты отказывались от акций компании, я все равно искал способ купить хотя бы пять штук. У меня была большая цель — я хотел стать собственником десятой доли процента каждой интересной для меня компании. Всего акций было 175 000, и я посчитал, что если компания будет когда-нибудь стоить миллиард долларов, а у меня будет десятая часть процента, я буду стоить миллион. Поэтому мне нужно было купить 175 акций»¹.

Но пока что его работа заключалась в продаже акций за комиссионные, и за пределами своего узкого круга общения Уоррен был беспомощен. Он понял, что именно чувствовал его отец, когда строил свой брокерский бизнес, а старейшие семейства Омахи — владельцы банков, складов, пивоварен и универмагов — смотрели свысока на внука бакалейщика. Теперь и Уоррен чувствовал, что в Омахе его не уважают.

В те дни акции можно было приобрести только через фондовых брокеров, и люди предпочитали покупать акции отдельных компаний, а не ценные бумаги взаимных фондов. Все платили фиксированную комиссию — шесть центов за акцию. Сделки совершались по телефону или в присутствии клиента. Каждой сделке предшествовала светская беседа, как ритуал взаимоотношений с брокером, одновременно являвшимся консультантом, посредником и другом. Брокер мог жить с вами по соседству, вы встречали его на вечеринках и в гольф-клубе, иногда он даже включался в число приглашенных на свадьбу вашей дочери. Компания General Motors каждый год выпускала новые модели автомобилей, и бизнесмены меняли машины чаще, чем ценные бумаги. Если, конечно, у них вообще были ценные бумаги.

Солидные клиенты не воспринимали Уоррена всерьез. Клиенты его отца, руководители Nebraska Consolidated Mills, однажды назначили ему встречу на полшестого утра¹²⁴. «Мне был всего двадцать один год, и я ходил ко всем этим людям и предлагал им ценные бумаги. Но когда я описывал им все преимущества, единственным вопросом, который мне задавали, был: “А что по этому поводу думает твой отец?”» Уоррен выглядел как зубрила, и продажи давались ему с трудом². Он не умел общаться с людьми, вести светские беседы. В разговоре он пытался донести до собеседника всю информацию, которой владел, не останавливаясь, чтобы выслушать его. А если нервничал, то начинал тараторить о своих любимых акциях с утроенной силой. Некоторые потенциальные клиенты выслушивали его, проверяли полученную информацию и покупали разрекламированные Уорреном акции у других брокеров, поэтому он не получал никакой комиссии. Подобное лицемерие шокировало его, ведь с этими людьми он общался лицом к лицу и регулярно сталкивался в городе. Он чувствовал себя обманутым, а иногда и обескураженным. Однажды он застал семидесятилетнего мужчину, на коленях у которого сидела секретарша. Каждый раз, когда она целовала его, он брал долларовую банкноту из стопки на столе и отдавал ее девушке.

«Отец никогда не учил меня, как поступать в подобных ситуациях. Я совсем не получал поддержки. Когда я только начал продавать акции GEICO, “Баффет-Фальк” располагалась в небольшом офисе в центре города. Нам приходили свидетельства о доле участия в акционерном капитале, на которых стояло имя Джерома Ньюмана.

Я покупал акции у него. Люди в “Баффет-Фальк” говорили мне: «Какого черта, ты что, считаешь себя умнее Джерри Ньюмана?..»

На самом деле «Грэхем-Ньюман» создавала новую компанию, и некоторые инвесторы продавали стабильные акции GEICO, чтобы сделать свой вклад. То есть, в сущности, акции продавали инвесторы, а не «Грэхем-Ньюман». Но Уоррен этого не знал³. Когда речь шла о GEICO, ему было безразлично имя продавца. Ему никогда не приходило в голову спросить у кого-нибудь в компании, почему они решили продавать свои акции. Он был непоколебимо уверен в своей правоте. И этого не скрывал.

«Я был этаким мудрым, образованным парнем, а меня окружали люди, не учившиеся в колледже. Однажды Ральф Кэмпбелл, страховой агент, пришел к мистеру Фальку и спросил: “С чего вдруг мальчишка решил раскручивать эту компанию?” GEICO не пользовалась услугами страховых агентов, и я сказал ему: “Мистер Кэмпбелл, на вашем месте я купил бы парочку акций, чтобы застраховать себя от безработицы”».

Тогда он еще не впитал первое правило Дейла Карнеги — не критиковать. Уоррен давал понять, что знает больше других, и впоследствии это стало его отличительной чертой. Хотя, казалось бы, кто мог поверить молодому и неопытному парню? Но все же ему верили. Сотрудники «Баффет-Фальк», должно быть, очень удивлялись, глядя на то, как Уоррен с утра до вечера изучает справочники, приумножая свои знания.

«Я изучал справочник Moodys страницу за страницей. Дважды просмотрел десять тысяч страниц в промышленном, транспортном, и финансовом справочниках. Я изучил каждую компанию, хотя некоторым не уделял достаточного внимания».

Несмотря на то что его бесконечно занимала игра с поиском подходящих акций, Уоррен рассчитывал быть кем-то большим, чем обычный брокер или инвестор. Он хотел пойти по стопам Бена Грэхема и стать преподавателем. Тогда он начал читать вечерний курс лекций в университете Омахи.

Сначала он сотрудничал с Бобом Сонером, своим другом из числа брокеров. Боб читал первые четыре недели курса о выгодных инвестициях в ценные бумаги. И пока Сонер объяснял студентам основы — например, как правильно читать «Уолл-стрит джорнал», Уоррен стоял в коридоре и прислушивался к хорошим инвестиционным идеям. Следующие шесть недель лекции читал Уоррен⁴.

В конце концов он стал читать весь курс, дав ему более звучное название: «Надежные вклады в ценные бумаги». Находясь перед студентами, он загорался энтузиазмом и ходил из угла в угол, рассказывая все быстрее. Студенты же барахтались в потоке льющейся на них информации. Несмотря на все свои знания, он никогда не обещал студентам, что они непременно разбогатеют, прослушав курс его лекций. Да и своими достижениями Уоррен не хвастался.

Группа студентов была весьма разношерстной. Здесь были и профессионалы фондового рынка, и люди, которые не имели никакого отношения к бизнесу: домохозяйки, пенсионеры, врачи. Они символизировали едва уловимые перемены, происходившие на рынке. Впервые с двадцатых годов инвесторы вернулись. Именно поэтому Грэхем считал, что рыночная стоимость акций завышена. Уоррен адаптировал свой метод преподавания до их уровня и способностей. Он опирался на методику Грэхема, использовал кейсы с компаниями А и Б и некоторые другие его уловки. Оценки он выставлял строго, но справедливо. Его тетя Элис тоже записалась на курс и смотрела на него глазами, полными обожания⁵. А он поставил ей тройку.

Люди все время закидывали его вопросами. Что нужно сделать с теми или иными ценными бумагами? Купить? Продать? О каждом из перечисленных ими пакетов акций он мог говорить пять-десять минут, без подготовки выдавая финансовую информацию, отношение цены к доходу на акцию, объем акций, выпущенных на рынок. Казалось, что он рассказывает о сотнях пакетов, словно цитирует статистику бейсбольных матчей⁶. Иногда какая-нибудь женщина с первого ряда спрашивала: «Мой покойный муж оставил мне акции АБВ, и они немного выросли в цене. Что мне с ними сделать?» Уоррен отвечал, что их стоит продать и купить акции GEICO или какой-нибудь другой компании, в чьих акциях он был уверен (и уже владел ими)¹²⁵. Студентов удивлял его неожиданный консерватизм при ответе на их вопросы об инвестировании.

Тем временем Уоррен крутился как белка в колесе, зарабатывая деньги. Ему предстояло содержать семью, и это должно было поделить его доходы надвое. Часть оставалась на рынке, постепенно приумножаясь. Другую он планировал тратить, чтобы обеспечивать себя и Сьюзи. Женитьба существенно изменила бы его жизнь. До сих пор он умудрялся сокращать свои расходы. Он жил в комнате горничной в Колумбийском университете, ел бутерброды с сыром, играл девушкам на укулеле и водил их на лекции вместо шикарного клуба «21». С возвращением в Небраску экономить стало еще проще. Он жил в доме родителей, хотя из-за этого ему приходилось изредка встречаться с Лейлой, когда родители приезжали из Вашингтона.

Ему не нужна была дополнительная мотивация, он и так изо всех сил трудился над приумножением своего капитала. Теперь он сидел в своем офисе в «Баффет-Фальк», закинув ноги на стол, и пролистывал книгу Грэхема и Додда в поисках идей⁷. Он нашел пакет акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company, компании, занимающейся добычей антрацита. Пакет казался достаточно дешевым, поскольку продавался чуть больше чем за 19 долларов за акцию, но каждой акции соответствовало примерно восемь долларов в антрацитовом штыбе¹²⁶. Уоррен часами высчитывал стоимость угольных шахт и пластов антрацита, чтобы принять решение о покупке акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company. И в итоге купил их для себя и от имени тети Элис и Чака Питерсона. Когда акции сразу же после этого упали в цене до девяти долларов за штуку, это стало для него сигналом о том, что стоит приобрести еще.

Он стал совладельцем компании Cleveland Worsted Mills с активами¹²⁷, составлявшими 146 долларов в расчете на акцию. Сами же акции продавались по значительно меньшей цене. Уоррен чувствовал, что рыночная цена акций не в полной мере отражает стоимость нескольких полностью оборудованных фабрик.

Он написал небольшой отчет о пакете. Ему нравилось, что компания выплачивает большую часть прибыли акционерам, предлагая им синицу в руках. В отчете говорилось: «Дивиденды в размере восьми долларов обеспечивают хорошо защищенную 7-процентную прибыль к текущей цене в 115 долларов»⁸. Он использовал слова «хорошо защищенную», потому что считал, что Cleveland Worsted Mills получает достаточно прибыли для покрытия дивидендов. Однако эти слова не стали пророческими.

«После того как они урезали объем выплачиваемых дивидендов, я стал называть их Cleveland Worst Mills¹²⁸. Уоррен был так взбешен, что решил потратиться на поездку и узнать, что же пошло не так. «Я отправился на ежегодное собрание акционеров компании в Кливленд. Опоздал буквально на пять минут и узнал, что собрание перенесли. Я стоял там, двадцатидвухлетний парнишка из Омахи, вложивший собственные деньги в ценные бумаги. Председатель сказал, что я опоздал, но их торговый агент, входивший в совет директоров, сжалился надо мной, отвел в сторону и ответил на некоторые мои вопросы». Впрочем, его ответы ничего не изменили. Уоррен чувствовал себя ужасно, ведь он уговорил и других людей купить акции компании.

Больше всего на свете он ненавидел разочаровывать людей и чувствовал себя ужасно виноватым, когда они теряли деньги на рекомендованных им инвестициях. Точно так же он чувствовал себя в шестом классе, когда уговорил Дорис вложить деньги в акции городской транспортной компании, впоследствии разорившейся. Она не стеснялась напоминать ему об этом, и он чувствовал себя ответственным за свою ошибку. Теперь он был готов на все, лишь бы избежать неприятного ощущения, вызванного тем, что он подвел людей.

Уоррен начал ненавидеть свою работу и стремился стать менее зависимым от нее. Ему всегда нравилось владеть компаниями, и они вдвоем с товарищем по национальной гвардии Джимом Шеффером решили приобрести автозаправочную станцию. Они купили заправку «Синклер», расположенную по соседству с постоянно обгонявшей их по продажам заправкой «Тексако». «Синклер» стабильно проигрывала конкурентную гонку, и это сводило владельцев с ума. Уоррен и его зять Трумэн Вуд, муж Дорис, работали на заправке по выходным. Они мыли ветровые стекла с улыбкой, несмотря на отвращение Уоррена к физическому труду. Они делали все возможное, чтобы привлечь новых клиентов, но водители упорно заезжали на соседнюю заправку.

«Ее владелец пользовался популярностью среди местных жителей и обгонял нас месяц за месяцем. Тогда я осознал всю силу лояльности покупателей. Тот парень держал заправку уже целую вечность, у него был авторитет и постоянная клиентура. Мы были не в силах это изменить.

Идея с автозаправкой была дурацкой — я потерял две тысячи долларов, а в те времена это была для меня существенная сумма. Прежние потери никогда не наносили мне такого ущерба. Это было весьма болезненно».

Уоррену казалось, что все, что он делает в Омахе, заставляет его чувствовать себя еще более юным и неопытным. Он больше не был тем мальчишкой-вундеркиндом, ведущим себя как мужчина. Он стал молодым мужчиной, готовым жениться, но по-прежнему выглядел и временами вел себя как мальчишка. Акции «Кайзер-Фразер», по которым он с помощью Боба Сонера открыл короткую позицию двумя годами ранее, все еще болтались в районе пяти долларов, вместо того чтобы обесцениться, как ожидал Уоррен. Карл Фальк насмешливо смотрел на него и ставил его суждения под вопрос. Уоррена тошнило уже от самой сути своей профессии. Он начал думать, что его работа напоминает работу фармацевта. «Мне нужно было объяснять несведущим людям, что им выбрать — аспирин или анацин. И люди делали все, что велел “парень в белом халате” Брокеру платили исходя из количества продаж, а не данных им советов. Проще говоря, платили за количество проданных таблеток. За некоторые таблетки платили больше. Вы бы не пошли к доктору, зарплата которого зависит от количества принятых вами таблеток». Но брокеры в те времена работали именно по такому принципу.