Ураган соблазнов

17

Чума все больше свирепствовала в столице, тысячи людей в страхе бежали в ближайшие города, бросая дом и хозяйство. Дети теряли родителей, родители переживали своих детей. Растерянные голодные люди бродили по дорогам, лесам и полям, надеясь, что Господняя кара не падет на них.

Брились наголо, сжигали свою одежду и дома, бросали родственников при первом подозрении на заболевание и спорили, спорили, спорили без умолку, какое средство лучше помогает… Но все, господа и слуги, сходились в одном: страшная напасть ниспослана Всевышним в наказание за распутство столичной жизни.

Каждую ночь в городе повсюду разжигали костры; от Уайтхолла до окраин горожане толпились в церквях, моля о пощаде, хотя в некоторых из них и пастырей не осталось в живых, чтобы вести службу.

Открыто винили короля, придворных и богатых торговцев во всех смертных грехах, за которые Бог так жестоко и карал всех остальных. Не потребовалось много времени, чтобы заговорили, что тайное потворствование короля католикам — главная причина беды; считали войну против голландцев — одной с ними веры — пагубной ошибкой. Если англичанам хочется с кем-то воевать, то почему не направили они оружие против давнего противника — Франции? Или против Испании, этих оплотов папской власти?

Те же, кто был слишком беден, или слишком слаб, или просто глуп, оставались в городе и умирали. Сэмюель Пепус с горечью записал в своем дневнике, что трава выросла на площадях, где раньше торговцы расхваливали свой товар, улицы опустели, а владельцы лодок отказывались перевозить через Темзу всякого, кто просто чихал и кашлял.

Городские власти, вернее, те, кто остался в живых, бездействовали. Умерших уже не хоронили в могилах, а сваливали вперемежку в ямы, не разбирая, кто умер, кто еще живой, но слишком слабый, чтобы сопротивляться. Смерть бродила по пустым улицам, стучала костылем в двери, проверяя, всех ли жителей брошенных домов она прибрала.

Стояла жара, да изредка налетал сухой ветер из Европы. Оставшиеся в живых молили небеса послать им настоящий английский ливень.

Королевский двор переехал сначала в Хэмптон-корт, но Лондон с его кошмарами был слишком близко, и король принял решение перебраться в Салисбери, а затем в Оксфорд, где разместился уже к тому времени парламент. Пение королевских хористов и музыка скрашивали длинные душные ночи, но в конце концов и это не могло заглушить воспоминаний о лондонских мертвецах, выползавших из братских могил.

Каталина горевала, слушая жуткие послания герцога Альбемарла, оставленного управлять вымершей столицей. К концу сентября герцог сообщал, что треть жителей Лондона мертва, и мертвецов перестали считать и регистрировать. Да это и некому было делать.

Большую часть времени королева проводила в молитвах. Она скорбела об умерших от чумы и собственной злосчастной судьбе. Барбара Палмер была вновь беременна. Укреплялось ее влияние на короля, росло отчаяние королевы.

Три с половиной года назад она приехала в Англию, уверенная в своей исключительности. Королевская кровь, звание инфанты одной из могущественных империй Европы, королевы Англии, давали ей, как казалось, неограниченные преимущества перед всеми английскими женщинами. Теперь же она находилась на грани пропасти: бедная принцесса с задворок Европы, из королевства, не способного самому защититься от испанского вторжения, протянувшего руку за помощью Англии, но не заплатившего за эту услугу в полной мере.

Король по-прежнему регулярно посещал ее спальню, но его посещения приносили больше горечи, чем радости. Хорошие манеры были отброшены, и он просто исполнял свой супружеский долг, доставляя себе удовольствие.

"Светлый Иисус, — молилась Каталина, когда Карл взбирался на нее, — вознагради усилия моего супруга, пошли ему наследника престола, которого так ждут его подданные!"

В такие моменты Каталина считала невозможным обращаться к Деве Марии.

В начале ноября у Каталины не начались месячные, и все же она еще не верила, что Всевышний внял ее мольбам и помог зачать ребенка. Она стала еще усерднее молиться, проводя по шесть часов в день в своей капелле, всем святым, каких только знала.

В декабре у нее опять не было месячных, что укрепляло надежды. Сердце ее наполнилось радостью, она считала дни. Пятьдесят один, пятьдесят два…

Каталина ничего не сказала королю, а двор уже давно перестал выяснять, как обстоят дела у королевы.

Когда ее груди стали набухать и стала подкатывать тошнота, Каталина решила, что настала пора сообщить новость королю. Вечером она услышала шаги на лестнице, и открылась дверь в ее спальню. Как всегда, при виде Карла у нее перехватило дыхание и пробежал холодок по спине. Она улыбнулась, вспомнив, что больше трех лет назад она, невеста-девственница, не знала еще, что это признак желания, сегодня она была совсем другой, король оказался хорошим наставником в искусстве любви.

Карл быстро прошел по комнате. Кудри его развевались. Он не носил париков и редко стриг волосы, которые, чуть курчавясь, ниспадали до плеч. Он пришел без шляпы и сюртука, в тонкой шелковой сорочке, его домашний вид привел Каталину в еще большее возбуждение. Настроение не испортила даже мысль, что также стремительно он входил в спальню графини Каслмейнской. Сегодня ночью она должна быть просто счастлива, отбросив все грустные мысли, никто не станет тенью между ними.

Карл поцеловал руку королевы.

— О, небеса, вы выглядите очень довольной сегодня, моя дорогая! Могу ли я из этого заключить, что Рождество выдалось для вас веселое?

— Отчень веселое, зпасибо. Я отчень шастлива.

— Отлично! Вам понравилась подаренная вам лошадка?

— Да, отчень, вы знает. Но я хочу поговорит з вами, о!..

Король не дал ей договорить.

— В другой раз, — сказал он, целуя ее в шею. — Давайте не будем терять время на болтовню, — он принялся расстегивать крючки на ее платье. Она обрадовалась его нетерпению, он все еще не потерял к ней интереса. Правда, он слишком торопился. Не ждала ли его еще и любовница этой ночью? Но она отбросила эту мысль, поцеловала Карла и слегка отстранилась.

— Карлс, мне надобно з вами говорит.

— Вы уверены, что нам надо говорить именно сейчас? — его рука слишком сжала ее груди, и она вскрикнула.

Каталина сама скинула платье на пол, быстро сняла нижнее белье, давая возможность Карлу лучше себя рассмотреть.

— Ваша грудь стала больше. Чем вызвана такая перемена?

Теперь, когда наконец настал долгожданный момент все рассказать ему, она неожиданно смутилась, не находя нужных слов, чтобы выразить всю свою радость.

— Я жду… дитя, — с усилием произнесла Каталина, и ее глаза наполнились слезами.

Король молчал. Он слегка коснулся набухших сосков и поцеловал каждый.

— Кэтрин! — прошептал он сдавленным голосом, — Кэтрин, мой Бог, неужели это правда? Вы уверены?

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Я надэюсь, мой врач говорит, сто так.

Карл погладил ее живот, словно ощупывая контуры будущего ребенка, хотя прошло немного времени, и Каталина лишь слегка округлилась в бедрах. Он прижался ухом к ее животу, потом откинул голову и радостно рассмеялся.

— Отлично, Кэтти, все-таки ты это сделала! Черт возьми, наши усилия вознаграждены. Уверен, мы еще успеем сделать десяток королевских наследников прежде, чем устанем!

— Еще оччень маленький срок, я долзна быть осторозная.

— Главное, что вы способны иметь детей! Это самое важное, что бы ни случилось.

Каталина даже не могла себе представить, что возможен выкидыш и ребенок не родится.

— Я чувствовать, сто это мальчик. Как мы его называть?

— Карл! — сказал он уверенно.

— В чест вашего отца?

— Да, я этого хочу. — Тень печали промелькнула по его лицу. — А второе имя — Генрих или Людовик. Моей матери это понравится. Мои французские кузены достаточно сильны, чтобы их игнорировать. Жаль, что мы не сможем пригласить короля Франции Людовика быть его крестным отцом. Придется поискать какого-нибудь богатого англичанина-протестанта.

Каталина подумала о том, что ее будущий сын никогда официально не будет признан католической церковью. Она попросила Мать Божию объяснить Господу, почему ее сын не сможет войти в лоно истинной церкви. Однажды, когда он достаточно подрастет, она поговорит с ним об этом и окропит его головку святой водой. Конечно, это не заменит ритуала крещения с епископом, но Всевышний, конечно, все поймет и не отринет ее дитя.

— Пойдемте, — Карл обнял Каталину за талию. — Должно быть, вы устали, пойдемте в постель и вы мне расскажете, что вы чувствуете, подумаем вместе, что нам надо приготовить, каким он будет, как мы будем ждать его рождения. Конечно, он будем похож на меня!

Голос Карла был очень довольным, сердце ее выпрыгивало из груди. Поглаживая по волосам, Карл положил ее голову себе на плечо.

— Мне уже кажется, что я чувствую, как он растет. Скоро можно будет услышать, как он ворочается в вашем животе!

Кажется, и в раю Каталина не была бы больше счастлива, чем в этот момент.

— Зкоро Бог даст ему душу, и я почувствоват его.

— А пока мы ждем его рождения, давайте подумаем, какую ему подобрать богатую жену.

— Вы хотеть для него старую жену?

— Я хочу, чтобы он жил без борьбы. Хотя, возможно, это означает, что он вообще не женится.

Каталина озабоченно посмотрела на мужа.

— Я не хотеть причинять вам неприятность, Карлс.

Его рука нежно ласкала ее живот.

— Вы этого не делали Кэтрин. Бог — свидетель, в нашем браке я виноват в наших неприятностях.

— Я хотеть была послушной. — Она не смогла скрыть тревоги в своем голосе.

Карл молча уставился в балдахин над их кроватью. Когда он наконец заговорил, казалось, это не имело отношения к предыдущей беседе, но Каталина поняла, что он хотел сказать ей.

— Я участвовал в первой своей битве, когда мне было только тринадцать лет. В шестнадцать я видел, как люди умирали вокруг меня на полях разных сражений. Я наблюдал, как мои подданные резали друг друга каждый во имя своей истинной веры и с именем Господа на устах. Когда я был подростком, моего отца обвинили в предательстве страны, которую он так любил, стараясь установить справедливое правление… Он был жестоко казнен, когда мне было восемнадцать, после чего моя семья бежала, преследуемая убийцами Кромвеля. Мальчик, выросший в таких условиях, становится неспособным всем верить и искренно любить. — Никогда раньше он не разговаривал с ней с таким отчаянием. Должно быть, раньше она его так хорошо не понимала, не чувствовала его болей и тревог.

Каталина вернула его руку на свою грудь.

— Я всегда любить вас, Карлс, всегда.

Он ничего не ответил, только прижал ее к себе, целуя и лаская.

Каталина и не ждала более приятного ответа.

Кухня наполнилась дымом и запахом гари.

— Черт возьми, что вы сожгли? — ворвался в кухню Эндрю.

Задумавшаяся Ноэль, окунувшись в сладостные воспоминания о прошедшей ночи, совершенно забыла, что поставила булочки в тостер. Эндрю схватил решетку с дымящимися огарками и швырнул их в раковину, заливая водой. Он включил воздухоочиститель и распахнул окно, чтобы проветрить кухню. Дым рассеялся, но запах не выветривался.

— О, Боже, что я наделала! — вскрикнула Ноэль, сожалея о погибшем завтраке.

— Выметайся-ка из кухни, да поживее, — строгим голосом школьного учителя скомандовал Эндрю, — здесь задохнуться можно, — он прикрыл дверь на кухню и распахнул окно в гостиной, впустив в комнату поток свежего прохладного воздуха.

— Извини, Эндрю, я что-то замечталась.

— Не беспокойся об этом, наплевать. У меня есть более интересный вопрос к тебе. Ты ведь говорила, что не знаешь португальского?

"Потому, что я не говорю по-португальски," — готово было сорваться с ее языка. В ужасе она осознала, что когда он появился на кухне, то заговорил на чужом языке. И она… отвечала ему.

"Боже милостивый, что со мной происходит? Что я могу сказать ему? Он еще подумает, что я просто сумасшедшая или лгунья!"

Ноэль выдавила слабую улыбку и… соврала:

— Я собирала материалы по истории Португалии и, конечно, мне пришлось залезать в португальские источники, что-то переводить…

— У тебя замечательное произношение и грамматика для человека, лишенного языковой практики.

Ноэль лукаво ухмыльнулась.

— Это приходит и уходит, иногда так непроизвольно получается. Почему ты удивляешься?

— У тебя странный акцент и стиль речи иногда появляется.

— Это, наверное, от того, что я начиталась старых книг об американских первопроходцах, к тому же мой дед был из Испании, в нашем доме звучал испанский диалект… — Ноэль выглянула в окно. — Вот и солнышко появилось, будет хороший день.

Даже если Эндрю понял, что она хочет сменить тему, он не стал форсировать этот разговор. Мысль о том, что она отвечала на неизвестном ей языке, сверлила ей мозг, но Ноэль постаралась взять себя в руки.

— Я так голодна! К черту запах! Может, где-нибудь в городе позавтракаем?

— Это самое лучшее, что нам остается, тем более, что холодильник пуст. — Эндрю подошел к ней сзади и, обняв за талию, прижал к себе.

— Тебя ничего не беспокоит?

"Наверное, также Карл гладил талию Каталины, узнав, что она беременна", пронеслось в голове Ноэль, и она сама испугалась направления своих мыслей. Никогда раньше события прошлого не отзывались для нее такими живыми ассоциациями в настоящем. Если такое продолжится, она просто начнет сходить с ума. Эндрю Макдональд родился в 1957 году, триста двадцать семь лет спустя после рождения Карла Стюарта. А Ноэль Пердита родилась в 1963-м, она на триста двадцать пять лет моложе Каталины из Браганцы… Ее видения не должны погубить рассудок!

Ноэль глубоко вздохнула и высвободилась из объятий Эндрю.

— Дай мне пять минут, я приведу себя в порядок и оденусь.

— Ты торопишься выбраться отсюда?

— Конечно, в поисках яичницы с беконом и пирожных!

Эндрю так внимательно посмотрел на нее, словно просветил всю с головы до пят.

— Ноэль, не морочь мне голову. Я многие годы потратил на репетицию той роли, которую ты сейчас играешь. Ты что-то скрываешь от меня. Но тебе нечего беспокоиться, когда ты со мной. У меня столько собственных секретов, что не стоит тратить время на разгадывание чужих…

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Не лги, — Эндрю крепко взял ее за плечи. — Позавчера ты мне сказала, что останешься со мной только если я дам волю своим чувствам. Я сделал это. Теперь твоя очередь быть искренной. Не лги мне, это травмирует нас обоих.

— Хорошо, — ее голос немного дрожал, — не будет больше вранья. Но и не задавай мне больше вопросов. Идет?

— Согласен. Только один еще вопрос. Твое предложение поужинать у тебя дома на следующей неделе остается в силе?

Она попыталась улыбнуться.

— А ты разве был приглашен?

— Угу, у тебя плохая память. Могу напомнить: ты сказала, "в семь часов, во вторник". Ты просила меня принести вино, и я предложил "Каберне Савиньон"…

— Во вторник, — подтвердила Ноэль, — в семь часов. Я действительно запамятовала…

"Просто у тебя с головой не все в порядке, милочка!" — подумала Ноэль.

Диана Берри протянула Ноэль рюмку с коньяком, обе уютно устроились в креслах, стараясь расслабиться. Казалось, весь организм Ноэль разладился: две руки, две ноги, голова, шея, десять пальцев рук требовали к себе внимания в отдельности.

Приятельское отношение Дианы не облегчило ситуацию, она, черт возьми, была слишком деликатной в разъяснении странного поведения Ноэль.

— Хочешь поговорить об этом? — наконец спросила Диана.

Ноэль инстинктивно все отрицала, даже наедине с собой.

— Поговорить о чем?

— Что-то же тебя гложет, дорогая. Весь вечер ты болтала черт знает о чем — о балете, выборах мэра, урегулировании в Азии, еще о какой-то ерунде. Что-то раньше я не замечала у тебя интереса ко всем этим темам.

— Ненавижу зубных врачей, гинекологов и психологов! Каждый из них старается найти в тебе изъяны и копается внутри.

— Приходится. Я уверена, ты боишься посмотреть правде в глаза и занимаешься самоедством. — Диана допила свой коньяк и замолчала, полуприкрыв веки.

Ноэль, наоборот, вскочила с кресла и заметалась по комнате, ее прорвало.

— О'кей, я расскажу, что меня гложет. Я чувствую, что схожу с ума. Представляешь?

Диана не сдвинулась с места.

— Я не вижу никаких признаков сумасшествия.

— Ха! Протри очки и посмотри повнимательнее!

— Та же картина. Почему ты думаешь, что съехала с катушек?

Ноэль бухнулась обратно в кресло.

— У меня начались галлюцинации. Я представляю себя кем-то другим, чувствую как другой человек, во мне перемешались два разных мира. По-твоему, это не сумасшествие?

— Едва ли это доказывает умопомешательство. Ты давно была у глазного врача? Насколько я знаю, при определенных условиях нарушения зрения могут возникать нечеткие картины, ассоциирующиеся с миражами.

Ноэль не удовлетворило такое дурацкое объяснение того, что с ней происходит. Две недели прошло с того памятного инцидента в кухне Эндрю, когда сожгла булочки, за это время она совершенно уверилась в том, что с головой у нее не все в порядке. А Диана предлагает ей заказать новые очки!

— Черт побери, Диана! Я толкую тебе о психических отклонениях! Я представляю себя другой женщиной, живу ее чувствами, страхами… Я раздваиваюсь! Простой запах кардамона вызывает у меня идиотские ассоциации!

Диана открыла глаза и выпрямилась в кресле.

— Хорошо. Допустим, у тебя действительно бывают галлюцинации. Расскажи мне подробнее о твоих видениях. У тебя при этом обостряется слуховое восприятие? Что ты слышишь? Приятные звуки? Пугающие?

— В этих звуках нет ничего необычного, если не считать, что все происходит, как в реальной жизни. Когда я погружаюсь в свои видения, нет ощущения, что это галлюцинации. Я представляю себя королевой, черт побери!

— Королевой? Какой? Английской? — Диана изменила своему равнодушному тону.

— Можно считать, английской. Хотя родилась она в Португалии. И в душе всегда оставалась португалкой.

Диана медленно наполнила свою рюмку прежде, чем продолжить расспросы.

— Послушай, Ноэль, богатое воображение скорее признак здоровья, так мы выражаем свои потаенные устремления, когда нет других способов выражения. Если ты представляешь себя английской королевой, пусть и родившейся в Португалии, в этом нет ничего страшного. У тебя был трудный год, развод, много работы и так далее. Советую тебе поговорить с Максом Шерманом, он психиатр, работает в больнице, отличный малый, я сама к нему обращалась. Преподаватели даже при благополучной обстановке постоянно испытывают стресс, перенапряжение…

— Ты не понимаешь, — прервала подругу Ноэль, — я не представляю себя нынешней королевой Елизаветой. С чего бы мне пришло в голову, что она родилась в Португалии? В своих видениях я… совершаю прыжок в прошлое.

— Правда? И насколько далекое? — поинтересовалась невозмутимая Диана.

— Я становилась Каталиной из Браганцы, инфантой Португалии, которая вышла замуж за Карла II в мае 1662 года и стала королевой Англии.

— Чудненько! Это же было триста лет назад!

Ноэль поежилась.

— Что бы изменилось, если бы я представляла себя родившейся двести лет назад?!

Диана потянулась к Ноэль и взяла ее за руку.

— Не волнуйся так! Ты меня расстраиваешь. Ты пытаешься меня убедить в том, что сошла с ума, я этому не верю. Ты ведь историк, так нечему удивляться, что твои видения имеют историческую подоплеку. Ты начиталась книг, старых рукописей…

— Я думала об этом. Но я знаю тысячи всяких деталей, которые не могли после прочитанного отложиться в моем подсознании. Например, я видела резные шкатулки из черного дерева со специями, которые португальский посол подарил мне, то есть… Каталине. Я помню, какими ножничками она делала себе педикюр. У меня голова пухнет от правил этикета семнадцатого века. Ты знаешь, что никто не имеет права сесть в присутствии короля, даже когда остается наедине с ним в спальне? Я видела картины страшного мора во время эпидемии чумы в Лондоне 1665 года!

— Это легко объяснить…

Ноэль боялась встретиться взглядом с Дианой.

— Хорошо. Но как ты объяснишь мне тот факт, что я вдруг стала говорить на португальском?

— А ты знаешь португальский? Не в твоих видениях, конечно.

— Сейчас я не поняла бы ни слова, но в какие-то моменты, когда начинаются эти видения, я говорила…

— Неужели? А что ты чувствуешь, когда видение заканчивается?

— Еще какое-то время после я могла понимать и говорить по-португальски. Такое случилось в доме Мэрлин, когда со мной проводил сеанс гипноза Брайан Дефью, и с Эндрю Макдональдом, он заговорил со мной на португальском, и я ему совершенно бессознательно отвечала.

— Почему ему вздумалось говорить с тобой на чужом языке?

— Он вырос в Бразилии, видимо, у него просто сорвалось с языка… Но главное, что я его понимала и сама отвечала. Как ты это можешь объяснить?

— Есть у меня одна догадка, — Диана внимательно изучала выражение лица Ноэль, — но ты начала рассказывать не с самого начала. Давай-ка все по порядку. Когда это случилось с тобой в первый раз? Что было дальше? Может, тогда я пойму, черт побери, что с тобой происходит.

Ноэль было трудно все рассказывать Диане, она совершенно не чувствовала облегчения, делясь с подругой своими сомнениями. Но, возможно, вдвоем им легче будет разобраться.

— Это случилось на вечеринке в доме Мэрлин Ван-Бредин в тот день, когда я получила отказ из Йельского университета.

— Да, помню.

— Мэрлин, как всегда, наприглашала кучу друзей, а заодно своего нового кумира, некоего Брайана Дефью, экстрасенса.

— Ты говорила мне о нем.

— После ужина Брайан устроил сеанс. Поначалу он показался мне просто шутом и шарлатаном, изображающим из себя этакого "гуру", нового мессию. Но самое удивительное, что ему удалось ввести меня в состояние гипноза, и с тех пор у меня начались эти видения.

— Гипноз — опасная штука в руках шарлатана, — возмутилась Диана. — Как у тебя ума хватило с ним связаться? Он что, тебя домогался? Не придумал ничего лучшего, как внушить к себе симпатии с помощью гипноза?

— К своему удивлению, я узнала, что он имеет диплом и докторскую степень, он опытный психиатр, хотя не обходится без традиционных "фигли-мигли".

— Что случилось во время сеанса?

Ноэль рассказала о странном приступе боли, своем обмороке, о попытках Брайана вызвать воспоминания о ее прошлой жизни, когда ей казалось, что она умирает, о жутком самочувствии, когда все закончилось.

— К сожалению, ты только еще больше запутала ситуацию, — подвела итог ее рассказу Диана. — Ничего вразумительного не приходит на ум.

— Я хочу избавиться от этих видений, Диана. Мне нужна твоя помощь. Как мне из всего этого выбраться?

— Могу только порекомендовать тебе хороших врачей. Ты давно обследовалась?

— Перед разводом с Джефри я была у гинеколога, но он тоже ничего вразумительного не сказал об этих приступах боли. Слава Богу, они больше не повторялись. Что мне скажут другие врачи?

— Разреши я покажу результаты твоих анализов Максу и договорюсь, чтобы он принял тебя. Занятия в университете закончились, так что у тебя много свободного времени. Ты обещаешь мне сходить к врачу?

Ноэль кивнула не очень уверенно.

— Пожалуй. Что я теряю?

— Возможно, он тебе поможет. Я во всяком случае на это надеюсь.

— Значит, у тебя все же есть подозрение, что я "шизею"?

— Нет.

— Ты многословна, как статуя египетского фараона!

— Ты не псих, Ноэль. Мы обе знаем это.

— Тогда что со мной происходит?

Диана глубокомысленно заглянула в пустую рюмку.

— Что вызывает у тебя видения, Ноэль? Почему они заканчиваются? Значит, есть такие обстоятельства, которые их вызывают.

— Я много об этом думала и поняла, что им предшествуют некие предупреждающие сигналы.

— Ты можешь описать это состояние?

— Трудно. — Ноэль задумалась, словами невозможно было выразить свои тогдашние ощущения. — Кажется, вокруг меня вырастает стена, я словно оказываюсь в пластиковом ящике, куда не проникают звуки и воздух. Иногда я слышу, что люди говорят мне, но не могу им связанно отвечать, у меня спирает дыхание и… я начинаю слышать музыку. Она становится все громче, я понимаю, что это не радио или магнитофон. И как только я начинаю слышать музыку, сразу ощущаю себя Каталиной из Браганцы. Мне трудно это объяснить…

— А эта "Каталина" знает о "Ноэль"?

— Конечно, нет. Откуда она может знать? Я не не родилась, когда она жила… Извини, дурацкое объяснение.

— Попробуй найти другое объяснение.

— Ну… Я, когда представляю себя Каталиной, забываю о Ноэль и двадцатом веке. У меня появляются совершенно иные представления. Например, Каталина очень набожна. А я представляю себе Бога чем-то средним между Санта-Клаусом и старым судьей в мантии с садистскими наклонностями.

— Ты не чувствуешь себя противоестественно, когда влезаешь в шкуру этой Каталины?

— Вовсе нет. Я… Она интеллигентна, но ее образование очень ограничено, обо всем, что она видит, она судит с точки зрения тех знаний, которые в нее вложили. Когда она не может себе чего-то объяснить, она теряется.

— М-да… Давай вернемся к тому состоянию, когда появляются видения. Только ли музыка становится "ключом", открывающим дверь в прошлое?

— Не знаю, ничего не могу сказать определенно.

— Подумай! Тоскливое состояние? Голод? Сексуальное желание? Слишком много алкоголя? Что-то вполне естественное… Вспомни.

Ноэль напрягалась, но лишь головная боль была ответом.

— Честно, Диана, ничего не могу сказать.

— Вот это мы и должны в первую очередь понять. Прокрути в голове все сцены с Каталиной, какие можешь вспомнить. Было в них что-то общее, объединяющее.

Ноэль снова задумалась.

— Все время кто-нибудь был рядом со мной, но это не один и тот же человек.

— Отлично. Что еще? В каком ты была настроении каждый раз?

— В сонливом, в эротическом возбуждении, раздраженном до злобы… Мне кажется, здесь нет общей связи, ничего, кроме музыки.

— Но ты же не галлюцинировала, когда включала радио или просто где-то слушала музыку? Какая это была музыка? Что-то специфическое? Отдельные инструменты?

— Чаще всего музыка барокко. Впервые я услышала ее в себе на сеансе у Брайана Дефью, меня уверяли, что никто не включал магнитофон. Что это объясняет?

— Ты сейчас слишком возбуждена, чтобы мы нашли все правильные ответы.

— Музыка не была единственным "ключом". Пару раз вообще не было никакой музыки.

— Это не означает, что я построила свою теорию на воде. Должен быть единый "ключ". Мне бы хотелось, дорогая, вместе с тобой повидать Брайана Дефью, у меня есть к нему несколько вопросов.

— Пожалуйста, не надо, — воспротивилась Ноэль, — он обязательно расскажет все Мэрлин. Я очень люблю ее, но не хочу выслушивать, как это замечательно, что мне удалось проникнуть в жизнь Каталины из Браганцы. В результате реинкарнации я еще смогу ощутить себя Клеопатрой или Нефертити! Я этого больше не выдержу.

Диана сжала руку Ноэль.

— Возможно, Мэрлин права, ты переживаешь события своей предыдущей жизни.

— И ты туда же! Перестань шутить, Диана! Мне совершенно не смешно, я просто разбита.

— Милая, а почему ты думаешь, что я шучу?