Урга и Унгерн

Дуся

Унгерн прибыл в дивизию неожиданно. Вместе с ним пришло и подкрепление из монголов, которых разместили в китайских казармах на западе Урги. Было их несколько сотен. Дедушка собрал в штабе офицеров и, выслушав доклад каждого об успехах и трудностях, в целом оказался чрезвычайно доволен. Больше всего он оценил успехи в переговорах с Казагранди и с энтузиазмом встретил новость о возможности производства стеклянных пуль. Химическое оружие он повелел испытать на табуне лошадей и сразу же доложить ему о результатах.

– Ивановский, тут бойцы без дела шастают, гляди, если запьют или учинят что, я с тебя голову снимать буду! Обеспечивать досуг – обязанность твоего штаба! Кроме того, изучение монгольского необходимо продолжить. Вот с Торновским на базе школы военной класс создайте, чтобы каждый день все бойцы изучали язык Халхи. Рерих, тут мне Клингенберг сообщил, что венерические заболевания среди бойцов пошли, как такое допустили?

– Проститутки в дивизию зачастили, – услужливо подсказал Сипайло. – Я же говорил, что лучше их всех передушить!

– Займись, Сипайло! Души, вешай, только без шума. В конце месяца коронация богдо-гэгэна, чтобы никакого явного насилия до этого момента в городе не было. Еще тебе же, Сипайло, задание! Чтобы все трупы из города вывез. Все! И те, что у реки, тоже! И собак-трупоедов перестреляй, они уже разжирели, как вепри, по городу смело бегают даже днем, гражданских пугают. Сейчас к нам в столицу народ начнет собираться к праздникам, должны быть чистота и порядок! За мародерство, насилие, грабежи – смерть! Ивановский, приказ выпустишь, Сипайло, проследишь за выполнением! Что еще?

Все молчали, благодушное настроение Дедушки опять резко улетучилось.

– Раз это все, всем разойтись. Рерих, останься.

Мы покинули юрту Унгерна. Я крепко задумался о досуге для бойцов и никак не мог ничего толкового придумать. Литературный салон тут не откроешь, библиотека тоже не будет популярна, театр, пожалуй, можно было бы организовать, да с ним хлопот будет столько, что все остальное к ебеням полетит, да и актеры из бойцов никудышные. Рерих был занят с бароном, потому я решил наведаться в гости к Бурдукову, на дачу генерала Ма.

Бурдуков встретил меня приветливо, пригласил в дом, поставил самовар, принес варенье и дал наказ жене не беспокоить.

– Вы из города, Кирилл?

– Да вот у Унгерна на докладе был. В городе подготовка к праздникам… коронация гэгэна.

– Как же, знаю! Мне тут заказов пришло по этому поводу, кручусь теперь! Склады мои китайцы подчистили, хорошо, часть успел отправить с подводами на Кобдо. Вот жду на днях, должны с товаром прийти.

– А в Кобдо бензин достать можно?

– Да, пожалуй, можно, только дорого выйдет и немного его там. А вам зачем?

– Рерих просил узнать. Ему грузы перевозить нужно, хочет автомобиль под это дело отрядить, а бензина нету.

– Ну, Рерих найдет! Хотя чем ему волы не по вкусу? У Центросоюза транспорта достаточно вроде. Если нужно, я могу разузнать.

– Да нет, на волах долго. Ему для срочных надобностей. Если будет возможность достать керосин или бензин, имейте в виду.

– Конечно, поспрашиваю, – кивнул Бурдуков и, откусив сахару, запил чаем.

– Вы к барону когда планируете наведаться?

Бурдуков скривился, но быстро взял себя в руки:

– Скорее всего, на недельке зайду.

– Торновский теперь военной школой руководит, нам поручено курсы монгольского языка организовать. Я вот ваши рассказы помню, вы вроде как монгольский преподавали и переводчиком работали?

– Да было лет десять назад. Думаю, ближе к вечеру смогу в вашей школе бойцов поучить, только каждый день не обещаю, особенно в этом месяце.

– Что ж, я поищу еще кого-нибудь, чтобы вас не загружать совсем, может, вы кого порекомендуете. Услуга небольшая, но весьма полезная, сами понимаете.

– Как же не понимать! Уж лучше в школе учить, чем в дивизию зачисленным быть. У меня ведь жена больная, дети. Мне к барону на службу нельзя, сгину.

– Я должен в дивизии еще и досуг наладить, да вот не знаю, с чего начать. Вы тут старожил, не подкинете идею?

– Для бойцов досуг? – удивился Бурдуков. – Ну если только песни или вечера музыкальные, это все любят.

– А музыкантов у вас нет на примете?

– Ох, Кирилл, вы меня переоцениваете. В городе никого не знаю, может, в дивизии у вас кто играет на инструментах? Вы вечерком прогуляйтесь перед казармами, там песни бойцы распевают и частушки, похабные, конечно, большей частью, но вы над репертуаром поработайте и еще каких-нибудь виртуозов подыщите, и будет у вас концертная программа.

Мысль о концертной программе мне понравилась. Осталось только найти исполнителей. Дождавшись вечера, я покинул штаб и отправился к казармам. Веселого досуга там я не обнаружил. Бойцы сидели у костров притихшие, понурые. На перекладине для сушки белья болтались повешенные. Проходя мимо них, я остановился и не мог сдвинуться с места. Повешенные были женщинами.

– Макарка девок перевешал, – сообщил казак с винтовкой, стороживший импровизированный погост.

– За что это? – спросил я.

– За гонорею, сказал. Больных шибко много стало.

– Проститутки?

– Да не, то девки гулящие. Тут ить денег у хлопцев нема. Где за еду, где за подарок, а где и по любови еблись. Дались Макарке девки эти. Нешто нельзя было иначе, вона как хлопцы приуныли нонче.

– Песен, значит, не будет, – сказал я в задумчивости.

– Песен тебе? Иди к тубановским, эти кажный вечер песни заводят на костях.

– Это где такое чудо? – поинтересовался я.

– Ну, у западных казарм оне, где ж им еще быть.

Я отправился к западным казармам, размещенным рядом с тюрьмой. Стемнело, но собак на улицах видно не было. Наверное, Сипайло подсуетился, вывез из города трупы и уничтожил всех псов-трупоедов. А может, они сами ушли за город, тут ведь еды стало меньше. Сворачивая с тракта в сторону казарм, я услышал бой барабанов и звуки флейт. Еще было слышно мрачное пение на неизвестном мне языке. Весельем в лагере тубутов и не пахло. Вокруг костра сидело с десяток тибетцев и бурят. Одни пили чай, другие просто глядели на огонь. В руках многих из них были флейты и маленькие круглые барабаны. Завороженный странным пением, я уселся у костра. Сидел так пару часов, не меньше. Нервозность и усталость беспокойного дня ушли бесследно. В этом костре, в горловых напевах и потустороннем отзвуке флейт, в размеренном бое барабанов я растворился без остатка и неожиданно для себя забылся крепким беспробудным сном.

Открыл глаза под утро. От костра остались лишь угли. Было холодно, тибетцы разошлись по своим юртам. Все, кроме троих. Один из них, судя по виду, самый старший, поднялся со своего места и принес мне колючее одеяло из ячьей шерсти, а также протянул чашу с горячим напитком, густым и соленым. Завернувшись в одеяло, я вежливо кивнул тибетцу, благодаря его за заботу. Поднося чашу к губам, я обратил внимание на то, что сделана она из черепной коробки человека. С трудом проглотил горячий напиток из страшного сосуда и отставил его в сторону. Делать второй глоток я не захотел. Стало светать, я заметил музыкальные инструменты, сложенные исполнителями у костра. Это были барабаны из человеческих черепов, флейты из берцовых костей, бубны, обтянутые кожей. Я догадался, что кожа была человеческой.

– Заснул, родимый?

Надо мной стоял Тубанов. Его толстые губы были растянуты в улыбке. Я вспомнил казнь узников во время освобождения из тюрьмы, вспомнил, как равнодушно и с какой сноровкой он зарезал человека, и мне стало не по себе.

– В карты играешь? – поинтересовался Тубанов, протягивая мне свою огромную пятерню, в которой лежала мятая и видавшая виды колода карт.

– Нет, не играю.

– Кого ищешь тут? – нахмурился предводитель тибетской сотни и убрал карты за отворот халата.

– Тебя ищу, ты же Тубанов?

Он кивнул и, не переставая улыбаться, сел прямо на землю рядом со мной. Подогнул ноги, подложив под них край своего халата, взял чашу, оставленную мной, и, разинув огромную пасть, влил в нее оставшийся напиток.

– Табак есть? – спросил Тубанов.

– Нет, я не курю.

– Что от меня надо?

– Я новый начальник штаба дивизии. Мне Дедушка задание дал концерт организовать. Вот музыкантов ищу.

Тубанов скучающе зевнул, издав при этом мощное утробное урчание, и посмотрел на меня с непониманием. Брови его были нахмурены, а взгляд колюч и неприветлив.

– Что от меня надо? – повторил он.

– Музыкантов хотел для концерта взять. Тех, которые ночью играли на барабанах и флейтах.

– Что взамен дашь? – Он приподнял бровь, выражая этим, очевидно, слабое любопытство.

– Приказ дам от Унгерна, пойдет? – бросил я с вызовом, этот гигант начал выводить меня из себя.

– Приказ не надо… табаку принеси и денег. Дам тебе музыкантов, – отрезал Тубанов, встал с земли и пошел прочь, оставив меня в некоторой задумчивости.

Я решил в лагере тубутов не задерживаться и отправился в штаб.

Штаб оказался открыт. Это было странно, я ведь точно закрывал его на замок. Или забыл? Может, Жамболон в гости пожаловал, у него точно есть ключ. Я тихонько вошел в помещение штаба и остановился, чтобы глаза привыкли к полумраку. На столе стоял самовар, и горела керосиновая лампа. Бардак, царивший во вверенном мне штабе, сменился порядком. Было довольно чисто и даже пахло приятно – не то благовониями, не то мылом. В одной из комнат раздавалось негромкое женское пение, передвигалась мебель и производились еще какие-то действия. Я, стараясь не создавать много шума, пересек «тронный зал» и заглянул в комнатку, откуда слышались звуки. Неожиданно прямо в дверях столкнулся с девушкой, которая держала в руках тряпку. Незнакомка казалась растерянной не меньше моего. Личико милое, большие карие глаза, фигурка стройная… подробностей я разглядеть не успел. Она отскочила назад и побледнела, я поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь так, девушка! Вы кто?

– Дуся… – заморгала глазами незнакомка, и это вышло у нее чертовски мило.

– Я Кирилл Ивановский, начальник штаба Азиатской конной.

Дуся приветливо улыбнулась, открыв ровные белые зубы, и напряжение момента вроде как спало.

– Я знаю! Мне Володя сказал, что вы утром появитесь.

– Володя? Рерих? – Я был немного сбит с толку.

– Да, Рерих. Он разве вам про меня не говорил? Он сказал, что я могу у вас работать. Порядок наводить, еду готовить… Если нужно зашить что-то или оружие почистить… я это тоже умею, – спешила сообщить Дуся о своих полезных навыках и умениях.

Это меня несколько развеселило, и я улыбнулся:

– Это вы самовар разогрели, Дуся?

– Да, чаю хотите? У меня и молоко есть!

– Боже мой, про самовар не спрашиваю уже, а молоко-то вам где удалось раздобыть?

– У меня и сахар есть! – заверила Дуся и, проскочив мимо меня, растворилась во тьме «тронного зала».

Теперь я понял, что приятный запах чистоты исходил не от благовоний и мыла. Так пахла Дуся, уютная и смешливая девушка, в присутствии которой я на миг позабыл о войне, лишениях и тяготах. Спасибо Рериху, удружил.

– Здесь у вас мрачновато. Окна очень узкие, и света мало! – Дуся по-хозяйски обвела помещение взглядом.

Я не чувствовал мрачности до этого момента, но теперь ощутил ее очень отчетливо. Дуся показалась мне лучиком солнца в этом странном темном зале, с пулеметом на постаменте из опрокинутых шкафов. Она о чем-то щебетала, носилась среди ящиков, то наливая чай, то протирая пыль. Теперь уже я рассмотрел все прелести, которыми природа наградила это хрупкое создание. На вид Дусе было не больше двадцати. Маленькая, с аккуратной попкой приятной формы и крупной грудью, возможно казавшейся больше из-за роста. У низкорослых девушек все черты кажутся крупнее. Мне вдруг захотелось ее выебать. Кровь застучала в висках, но я взял себя в руки и, что-то пробурчав про срочные дела, выскочил из штаба наружу, так и не допив свой чай.

Я буквально летел по улицам, не обращая внимания на снежинки, вихрившиеся вокруг. Мне нужно было с кем-то поговорить или чем-то заняться, чтобы отвлечься от наваждения. В мастерских у Лисовского я узнал, что Рерих сейчас на складах. Лисовский что-то оживленно объяснял мне, но я его не слушал.

– Привет, Ивановский! – Рерих встретил меня благодушной улыбкой.

– Здоро́во! У меня в штабе Дуся…

– Хорошая девушка, правда?

– Слишком хорошая, как мне теперь там прикажешь работать?

– Ну она вроде особо не жеманится и не больная. Клингенберг проверял. – Рерих вынул непременную папиросину и, послюнявив, прикурил.

– В смысле «не жеманится»? – Я несколько насторожился, принял от Рериха папиросу и сделал несколько затяжек.

– Ну в том самом. Что ты тут целку-то ломаешь?

– Да я не ломаю… Как-то все это мне не очень понятно. Ты, Володенька, ее ко мне зачем прислал?

– Ха, Володенька! – Рерих начал хохотать. – Если тебе девушка не нравится, я ее у Клингенберга оставлю. Хотя она крови боится, и раненые ее пугают. Думал, у тебя пока перекантуется.

– Да почему у меня-то? – удивился я. – Она кто такая вообще?

– Племянница Семенова. – Рерих указал пальцем в небо и многозначительно поднял вверх глаза.

– Атамана Семенова? – поперхнулся я дымом.

– Ага.

В голове всплывали бессвязные образы, среди которых промелькнуло и миловидное личико Дуси.

– А у вас с ней что-то было, Володенька?

– Да брось ты, Ивановский! Пользуйся благосклонностью судьбы и не задавай нелепых вопросов. Ты ведь не против, чтобы она пока в штабе пожила?

– Да нет, – ответил я неуверенно. – Вообще не против. Пусть живет.

Покурили еще, выпили чая.

– У Тубанова был. Тибетцы у него музыкальные. Мне бы на концерт их заполучить, да он кобенится. Говорит, табаку дай и денег!

– Тубанов плут. Дай ему это. – Рерих протянул небольшой кусочек гашиша, завернутый в промасленную бумагу. – Ну и пообещай, что дашь еще после концерта. Он это дело любит. Хотя деньги любит еще больше.

Я поблагодарил Рериха и, сунув в карман гашиш, спросил:

– С горючим Лисовский не придумал ничего?

– Да есть вариант. Сегодня обсуждали. Но он трудоемкий, если ничего другого не будет, то придется его принимать.

– Керосин?

– Скипидар!

– А что, автомобили на скипидаре работают?

– Да, и довольно неплохо.

– Где нам его достать?

– Только производить. Да ты пока голову не ломай! Надеюсь, что до этого не дойдет. Ну а если дойдет, то мы тут еще на три месяца, не меньше, задержимся. Сбор живицы – это процесс не быстрый. Да еще печь строить придется. Я все же рассчитываю керосина раздобыть, да вот пока не соображу где.

– На радиостанции керосин вроде был. Там же двигатель керосиновый?

– Светлая голова. Смотайся, пожалуйста, на Мафуску, там радисты заступили. Аккуратненько пошарь по сусекам, может, и есть запас керосину бесхозного. А потом сразу сюда! Хитун должен вечерком подъехать, твою барышню заберем и пообедаем у дунган лапшою, а то у меня на сухомятке язва скоро вылезет.

Было неприятно, что Рерих называет Дусю моей барышней. Но вслух я ничего не сказал. Мне вдруг стала противна собственная щетина, вдобавок я несколько дней не мылся. Я смотался на Мафуску, свободного керосину там, конечно, не оказалось.

Вернувшись на склады, я узнал, что Рерих был отослан с какими-то поручениями из города. Ужин с лапшой откладывался на неопределенный срок. На складах я получил свежую гимнастерку, новые брюки, теплую монгольскую шапку из овчины, две пары шерстяных носков, полотенце, а также брезентовый вещевой мешок, куда и сложил обновки. Мне выдали офицерское жалованье, и я был этому рад. В городе нашел цирюльника-китайца. Он позволил помыться у себя в заведении, вскипятив немного воды, а после чисто обрил мне голову и лицо, побрызгал одеколоном. Грязную одежду я выкидывать не стал, сложил в вещевой мешок. Чувствовал себя свежо. Поздно вечером вернулся в штаб. Там было светло и уютно. В центре «тронного зала» над пулеметом была закреплена большая керосиновая лампа, дававшая много света. На столе я обнаружил горячий самовар, варенье и приличный запас восковых свечей. Дуси видно не было, наверное, легла спать в одной из комнаток штаба. Я выпил чая, с удовольствием поел варенья. Неожиданно вспомнил о том, что переданный Рерихом для Тубанова гашиш находится в кармане грязной гимнастерки. Хорошо, что я ее не выкинул. Возник соблазн покурить на сон гашишу, но не было табака и папирос. Я запер штаб изнутри, погасил лампу и, взяв в руки свечу, отправился в свою комнатку, где уже привык ночевать на расстеленной в уголке кошме, накрываясь сверху шинелью. Сегодня в штабе было тепло, натоплено. Дуся молодец. Надо утром дать ей денег из полученного офицерского жалованья на обустройство быта. Снял гимнастерку, брюки снимать не стал. Лег на кошму, накрылся шинелью и сразу же заснул. Сон мне снился эротический, в нем была голая Дуся. Она прижималась ко мне своим горячим телом, и даже во сне я отчетливо ощутил этот жар и почувствовал ее запах: не то запах благовоний, не то мыла. Запустил руку в ее волосы и целовал в губы. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что все это не сон. Дуся действительно была рядом, голая и горячая, – скорее всего, проникла в мою комнату, пока я спал, разделась и пролезла под шинель. Хорошо, что я сегодня чист и гладко выбрит.

Ночь была бессонная. Дусе от меня досталось. Уснули ближе к утру. Просыпаться не хотелось, но пришлось. Кто-то нетерпеливо стучал в дверь штаба. Одеваясь, я успел заметить, что Дуси рядом уже нет. А была ли Дуся? Разумеется, была! Совсем недавно она принесла мне чая, вот и стакан. Чай я так и не выпил, вместо этого повалил ее, хохочущую, на шинель и… В дверь штаба колотили уже ногой, слышался недовольный голос утреннего гостя. Я поспешил привести себя в порядок и отпер.

На пороге стоял хмурый Унгерн. Я не успел ничего понять, удар ташуром по голове был неожиданным. Потом еще один удар, и я инстинктивно сделал шаг назад, вытянув перед собой руки.

– Десять утра, а начальник штаба еще спит!

С этими словами Унгерн промаршировал к столу, бросил на него свой ташур, потрогал самовар, огляделся по сторонам и только после этого сел на стул.

Я приходил в себя, потирая ушибленное место. Удары были болезненными и точными, оба пришлись на одно и то же место чуть выше лба, теперь непременно шишка будет.

– Ивановский, вижу, бардак прибрал тут. Шторы развесил, самовар завел. Это ты молодец!

Похоже, благодушие неожиданно вернулось к барону, этим нужно было воспользоваться.

– Хотите чаю? У меня и варенье есть.

Я сбегал в свою комнатку, вылил прямо в угол остывший чай и, вернувшись к Дедушке, наполнил кипятком заварочный чайник и стакан, пододвинул варенье поближе.

– Не суетись, Ивановский! – Унгерн сделал глоток из своего стакана, к варенью не притронулся. – У меня вчера был Рерих. Хоть и тыловик, но мужик толковый. Ну, ты лучше меня это знаешь. Я его отправил в Ван-Хурэ. Чтобы лично Казагранди патронов привез и денег. Рерих просил машину выделить и бензина в дорогу. Я Хитуна ему на моем «фиате» дал и еще конвой конный, чтобы по дороге китайцы не обидели. Так вот, Рерих предложил в порядке эксперимента силами Лисовского переделать наш фанерный броневик в транспортер для грузоперевозок. Пулемет на него поставить, двигатель защитить броневыми пластинами. Как тебе такая его идея?

– Грамотная идея, на таком транспорте можно будет и людей перевозить, и грузы, и с пулеметом мысль изумительная, я хоть человек не военный, но, думаю, Рерих дело предлагает.

– Да вот же! У нас сейчас на складах шестьдесят пулеметов. Если, как он предлагает, на все наши восемь моторов станки приварить, то можно механизированную бригаду создать! В гражданское время пулеметы и на складе постоят, а если в поход пойдем, пулеметы закрепим на авто, бронепластины поставим – и будет мобильная боевая единица. Рерих, конечно, про все машины не говорил, предлагал одну только оборудовать, но мысль уж больно хороша!

– Мысль отличная, тут разговору нет. Только вот горючего хватит ли на складах на весь этот автопарк?

– Ивановский, ты не дурак. В самый корень зришь! Бензина у меня в дивизии катастрофически не хватает. Скажу честно, пара бочек всего осталась. Рерих про керосин еще говорил, да и его ведь немного. Вот по этому поводу я к тебе сейчас и прибыл! Готовь приказ по городу. Всем, у кого есть керосин или бензин, сдать в пользу Азиатской конной по фиксированной цене. Торновский в курсе, он, пока Рериха нет, топливо примет. В приказе напиши: если кто утаит горючее, будет сурово наказан! Приказ отдай Жамболону, пусть переведет на монгольский, а потом передаст Вольфовичу для перевода на китайский. Сразу же после переводов сделай несколько копий и дуй на Захадыр, введи всех в курс дела, развесь приказ на видных местах! Потом проедешься по факториям и там оповестишь всех дополнительно. Я Жамболона еще в администрацию богдо-гэгэна отправлю, может, из своих запасов бензина там дадут, хотя что-то я сомневаюсь в этом. Все понял? Выполняй!

Не дожидаясь ответа, барон схватил со стола ташур и неожиданно ударил меня по голове. Унгерн благодушно улыбался, да и сила удара была теперь поменьше. Соскочив со стула, Дедушка направился к выходу, бросив, не оглядываясь:

– Еще раз застану утром спящим, забью до смерти!

Я стоял, держась за ушибленное место, и пытался собраться с мыслями.

– Больно, Кирюша? – За моей спиной стояла Дуся, участливо нахмурив лобик. Она была одета в серое платье и закутана в коричневый шерстяной платок.

Мне было не столько больно, сколько стыдно перед ней за то, что я, как мальчишка, был бит и не посмел этому противиться, не защитил свою честь. Хотелось отвести глаза от Дуси, но я не отвел. А Дуся вдруг хитро улыбнулась и, расправив на платье несуществующие складки, подошла ко мне вплотную и прошептала на ухо:

– Давай-ка, Кирюша, тебя подлечим.