Кокаинетка

Разумеется, я пришел в назначенное время. Даже раньше. На улице было темно и безлюдно, а в доме, где Макарка устроил пирушку, ярко горел свет и громко играл патефон. Собравшись с духом, я постучал. Никто не спешил открывать, я постучал громче, и меня наконец услышали. Дверь открыл Макарка, от него разило перегаром, был он безудержно весел, и непривычный румянец мелкими пятнами покрывал его бледные щеки.

– Ивановский, заходи скорее! – Сипайло схватил меня за руку и увлек за собой.

За столом шла нешуточная пьянка. Несколько офицеров, пользуясь отсутствием Дедушки и Резухина, решили немного расслабиться. Закуска не отличалась разнообразием: жареная баранина и много вареного риса, несколько банок консервов и мешок сухарей, из выпивки – две четверти самогона, одна из бутылей опустела на треть, другая была непочатой.

В углу комнаты под высохшим фикусом стоял компактный английский патефон, последнее чудо техники с сапфировой иглой. В противовес французским проигрывателям разорившейся пару лет назад фирмы Пате (от которой и произошло название «патефон») английский аналог был устройством, созданным для нужд армии, и отличался большей компактностью и удобством при переноске в специальном кожаном чемодане. Сейчас из невидимого рупора, встроенного в корпус, лились звуки популярного несколько лет назад шлягера Александра Вертинского «Кокаинетка». Слова первого куплета донеслись до меня еще в прихожей. Снимая сапоги, я слушал томный голос неизвестной исполнительницы, несколько искаженный рупором патефона:


Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка,

Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы?

Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка,

Облысевшая, мокрая вся и смешная, как вы.


Войдя в комнату, я услышал продолжение песни, которое было достаточно жутковатым, если прислушиваться к тексту:


Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная,

И я знаю, что, крикнув, вы можете спрыгнуть с ума.

И когда вы умрете на этой скамейке, кошмарная,

Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма…


Неожиданно музыка стихла, этому предшествовал скрип иглы, резанувший по нервам не хуже кокаина из песни. Рядом с патефоном стоял адъютант Сипайло – есаул Макеев. Он отвел иглу от середины пластинки к самому краю и, покрутив ручку патефона, прислушался к шипящим звукам, после которых комнату постепенно заполнила мелодия какого-то легкого довоенного вальса.

Офицеры за столом одобрительно закивали и начали шумно разливать самогон. Вдруг в дверях комнаты появилась Дуся, она несла медный поднос с солеными огурцами и квашеной капустой. Проходя к столу, она чуть заметно улыбнулась мне, и сердце сжалось от избытка горестных ощущений, я почувствовал себя предателем и сволочью. Незнакомый мне офицер с пьяной развязностью хлопнул Дусю по заду, и я, рефлекторно нащупав кобуру, расстегнул ее и взялся за рукоять нагана. Дуся посмотрела мне в лицо, – наверное, я выглядел безумным в тот момент. Кротко улыбнувшись, она отрицательно покачала головой. Жест этот предназначался мне, я взял себя в руки и, застегнув кобуру, вскочил с места и выбежал в прихожую. Наскоро натянув сапоги, я вышел во двор и быстрым шагом двинулся к туалетной кабинке, которая находилась в самом дальнем углу усадебки. Закрывшись в деревянном домике туалета на засов, я некоторое время стоял, привыкая к вони, исходившей от дыры в полу. Края ее были покрыты смерзшимся говном и наледью из мочи и плевков вперемешку со смятыми папиросными окурками. Я достал из кармана бумажный конвертик с порошком из размятых кристаллов метамфетамина. Принял, вытер нос, смахнув остатки порошка в ладошку, выждал еще минуту, собираясь с мыслями, после чего распахнул дверь и направился к дому.

На пороге, несмотря на мороз, в одной гимнастерке стоял есаул Макеев и нервно курил. Когда я приблизился, он как-то вымученно улыбнулся и предложил мне папиросу. Не знаю зачем, но я ее взял и прикурил.

– Макарка меня с ума сведет, – пожаловался Макеев. – На прошлой неделе он задушил свою жидовку Шейнеман. Красивая девка была. Представляешь, в тот день, как и сегодня, играла песня Вертинского. Ну, та, про кокаинетку, я ее теперь слышать не могу, жутко становится. Зачем он это делает, а?

– Как задушил? – Неприятный холодок пробежал по моей спине.

– С дурацкими своими хохоточками задушил! Я, конечно, не видел, как он это делал, но мы с Веселовским выносили по его приказу тело. Она совсем маленькая была и легкая, как ребенок. А на шее узел затянут из шелкового шарфика. Он, значит, шарфиком ее удавил… Мы вынесли ее во двор, чтобы закопать. – Макеев указал папиросой в сторону деревца, под которым был небольшой пригорок из свежей земли. – А Макарка себе самогону налил, стоит и напевает по памяти последний куплет из этой самой песенки. Представляешь, мы яму копаем, а он опять и опять напевает этот куплет и не трясется, как обычно, а стоит, будто нормальный человек. Жутко все это. Теперь вот Дуся эта появилась, знаете, как она на покойную Шейнеман похожа?… – Макеев часто заморгал, и мне показалось, что этот здоровый мужик вот-вот разревется.

Я бросил недокуренную папиросу и вошел в дом. Нужно было срочно что-то предпринять, спасти Дусю от этого страшного человека! С порога услышал возбужденный голос Макарки:

– Сюрприз, господа! Прошу за мной! Сюрприз!

Не снимая сапог, я поспешил в зал, где был накрыт стол. Офицеры собрались в дальнем конце комнаты перед входом в спальню. Они стояли в оцепенении, не решаясь войти внутрь. Из спальни раздавался жуткий хохоток Макарки и возгласы: «Сюрприз, господа!» Я спешно подошел к собравшимся, некоторые из них со странным выражением на лице уже двинулись прочь. Они казались трезвыми и были при этом бледны. Все отводили глаза в сторону, и я почувствовал, что случилось нечто страшное. Оказавшись в дверях, увидел Макарку, который с блаженной улыбочкой сидел на краю широкой купеческой кровати. На одеялах в неестественной позе лежала Дуся. Руки и ноги ее были раскинуты в стороны, а на шее затянут плетеный толстый шнур от портьеры. Офицеры расходились в молчаливой спешке. За спиной у меня раздался стон Макеева, он стал повторять: «Боже мой! Боже мой!» – схватился за голову и бросился вон из комнаты, задев по дороге замолчавший патефон. Игла скользнула по пластинке, издав неприятный звук, и из невидимого рупора томный и далекий голос вдруг запел:


Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка,

Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы.

Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой

И ступайте туда, где никто вас не спросит, кто вы.


Сипайло все улыбался, глядя на меня. Я стоял и не мог сдвинуться с места. Все гости спешно покинули дом, и мы теперь были тут втроем. Я, Сипайло и Дуся, улыбнувшаяся мне несколько минут назад так ласково и кротко…

– Кирилл Николаевич, что же вы стоите! Входите скорее сюда, – приглашающе махнул мне рукой Сипайло.

– Кирилл Иванович, – механически поправил я его и начал медленно расстегивать кобуру.

– Разве не Николаевич? – нарочито удивленно произнес Макарка, и тут я заметил в его руке наган.

Этот наган был направлен мне в грудь.

– Не спеша отстегните ремень с кобурой и бросьте его сюда! – скомандовал Сипайло.

Я увидел, что зрачки его расширены до предела. Очевидно, он тоже принял кристаллы, которые выкрал у меня при нашей последней встрече.

Я повиновался. Отстегнул ремень. Бросил. Стоял и смотрел, как Сипайло поднялся, отшвырнул ногой под кровать ремень с моей кобурой и, продолжая целиться мне в грудь, дал знак выйти в зал. Я вышел и сел за стол. У меня не было сил стоять. Это притом, что мозг мой под действием метамфетамина уже довольно активно работал. Сипайло вошел следом и, усевшись напротив меня и не выпуская револьвера, свободной рукой налил в стаканы самогон:

– Помянем не чокаясь! Хорошая была девка, ладная! – Макарка резким движением опрокинул в рот содержимое стакана и приказал мне сделать то же самое.

Я выпил. Вкуса и градуса при этом даже не почувствовал.

– Так вот, Кирилл Николаевич. Я знаю про вас кое-что. А точнее, знаю достаточно для того, чтобы по прибытии в Ургу Унгерн приказал вас казнить. И не просто расстрелять, конечно, а со всеми ужасными экзекуциями.

– О чем вы говорите, Сипайло?

– Сипайлов! Называйте меня Сипайлов! – Он начал трястись в нервных конвульсиях. – Я знаю, что вы никакой не Иванович! Вы Николаевич! Кирилл Николаевич Ивановский, известный агент Колчака. И псевдоним ваш я знаю! В архивах из ставки Колчака вы проходите как начальник отдела контрразведки под прозвищем Случайный!

Это было неожиданно, но я оставался спокоен. Наверное, кто-то в дивизии сумел меня опознать. Кислое дело, но шанс выкрутиться, пожалуй, еще есть.

– Да, вы правы, отчество мое Николаевич. Я сменил его на Иванович, чтобы большевики не навредили моему отцу. Но преступного тут ничего нет. Да, я был агентом Колчака, но Колчака расстреляли, и теперь я свободен от своих обязательств перед ним. Не думаю, что барон что-то имеет против колчаковских офицеров, их в дивизии немало, насколько мне известно.

– А то, что брат у вас большевик, тоже хотели от меня скрыть?

Как эта гнида про брата догадалась? Макарка действительно многое знал обо мне.

– Да, есть у меня брат, не знаю, с чего вы взяли, что он большевик. Я его несколько лет уже не видел и писем от него тоже не получаю. Может, он и большевик, конечно, но я ведь не он.

Сипайло начал раскачиваться на стуле, и у меня возникла мысль резко толкнуть на него стол, а когда этот монстр упадет на пол, выбить у него из рук револьвер и задушить.

– Убить меня хотите! – догадался Макарка и хохотнул. – Если так, то проку вам от этого не будет. Я подготовил корреспонденцию для барона и генерала Резухина. После приезда в город они получат ваше досье… Ну и, кроме того, есть ведь еще ваш приятель Рерих!

– А с Рерихом что не так? – удивился я.

– Вы разве не знаете, что он китайский шпион? У меня есть официальный документ, изъятый из архивов генерала Чэнь И, о том, что Рерих агент Поднебесной, и подпись его есть, и дата.

Я вдруг вспомнил рассказ Рериха о том, как он чудесным образом спасся из тюрьмы. Ох крепко же Макарка прижал нас, нечего сказать!

– А еще я знаю, что вы готовите побег, – как бы между делом вставил Сипайло, убрал в сторону револьвер и, потянувшись к подносу, взял соленый огурец, но есть его не стал, просто положил перед собой.

– Что вам от меня нужно? – спросил я Сипайло.

– Я хочу бежать с вами.

– Бежать с нами? Куда?

– В Харбин. Вы ведь в Харбин планируете? – Макарка улыбался, довольный произведенным впечатлением. – Не отнекивайтесь, Кирилл Николаевич. Я не требую от вас немедленного ответа. Поговорите с Рерихом. Я могу быть очень полезным для вас в этом дельце. У меня есть автомобиль. Денег я тоже сумел достаточно насобирать. Ну и прикрою, где потребуется, знаете ведь, как ко мне Дедушка относится.

– Я не могу понять, о чем вы сейчас говорите… Если хотите, я передам Рериху ваши слова… А теперь скажите мне, зачем вы убили Дусю?

– Тут было несколько причин. Первая из них – потому что я могу убивать безнаказанно. Мне нравится душить хорошеньких девушек, это меня заводит, наполняет радостью. Рекомендую вам попробовать! Вы ведь знали, что она родственница атамана Семенова, моего бывшего командира?

– Знал, конечно.

– Это вторая причина. Самого Семенова я задушить не могу, а вот его племянницу – запросто! Я очень надеюсь, атаман узнает о том, что недобитый им Сипайлов сделал с Дусей такое. Узнает и пожалеет. Он, конечно, будет плакать и винить себя во всем, а потом, может, даже пустит пулю себе в лоб. Хотя нет, он для этого слишком труслив!

– Вы больной человек, Сипайлов. Не зря вас прозвали в дивизии Макаркой Душегубом!

– Знаю, Ивановский. Мне это даже льстит. Я душегуб и страшный человек с больной психикой. Все это про себя знаю. А еще я пленник. Мне некуда податься, меня везде хотят убить. Барон это знает, он ценит таких людей, ведь я не могу его покинуть. Меня ищут большевики, и белая гвардия, и китайские гамины, а еще родственники и знакомые моих многочисленных жертв. Хочу скрыться раз и навсегда! Сменить имя, зажить спокойной жизнью, не прислушиваясь к шорохам и не дожидаясь, когда же за мной наконец придут. Я выезжаю сейчас в Комендантскую команду. А вам придется закопать труп Дуси в саду. Лопату найдете в хозяйской пристройке. Дом можете не запирать.

Сипайло поднялся с места, положил наган в карман и покинул дом, напевая под нос последний куплет песенки про несчастную кокаинетку. Я посидел некоторое время за столом, потом зашел в спальню и, стараясь не глядеть на мертвую Дусю, закатал ее в одеяло, закинул на плечо и вынес из дома.


– Неожиданный поворот событий! – Рерих поморщился и, глотнув чая, откинулся на подушках.

Я кивнул, уплетая жареную лапшу цомян. У дунган сегодня было жарко натоплено. Стараясь не думать о Дусе, я весь вечер жег гашиш, а теперь еще и непонятно, откуда возник зверский аппетит. Рерих смотрел на меня с потусторонним любопытством и размышлял о чем-то.

– Убивать Макарку сейчас будет неразумно. Он действительно мог подстраховаться и поручить кому-то из ближнего круга отправить письма с нашим разоблачением после того, как вскроется факт его смерти. Или еще какую-нибудь подлянку выкинуть.

– Что же, нам брать его с собой? – спросил я удивленно.

– Можно взять. А по дороге избавиться от этого чудовища.

– Я не хочу быть ему попутчиком даже на короткое время. Он и сам способен от нас избавиться, его больных мозгов на это хватит.

– Выбора у нас нет. – Рерих покачал головой и отхлебнул чая. – Затягивать с этим вопросом не стоит. Доедай свой цомян и поехали в комендатуру к Сипайло. Обсудим с ним условия сотрудничества. Хотя я не могу понять… У него есть автомобиль, деньги и топливо. Зачем ему попутчики, которые ничего не могут предложить взамен?

– Он говорил что-то о новом имени. Вероятно, он думает, что у нас есть возможность выправить ему поддельные документы. Других причин я пока не вижу.

– Ну что ж, в этом случае нужно убедить его, что такая возможность у нас действительно имеется.

Мы прибыли в комендатуру, когда трубы в монастырях Урги, издав прощальный гул, возвестили о наступлении ночи. Сипайло оказался на месте, об этом заявили охранники в холле, и мы поднялись на второй этаж. Уже через несколько минут мы сидели втроем за столом в окружении шкафов с головами. Макарка предложил нам чая, но Рерих отказался за нас обоих.

– Нам не стоит затягивать с разговорами, – объявил Рерих. – И встречаться вместе нам тоже весьма опасно. Вы хотели о чем-то поговорить?

– Да, – часто заморгал Макарка. – Я хотел прежде всего указать вам на то, что действуете вы весьма неосмотрительно. Если я сумел разгадать ваши замыслы, то их может разгадать и кто-нибудь еще! Я говорю о плане побега. Вы ведь готовите побег?

Мы молчали. Сипайло заулыбался. Он поднялся со своего места и стал прохаживаться мимо шкафов.

– Лисовский рассказал, что вы, Рерих, поручили ему отрисовать карты с указанием дорог в направлении Хайлара и населенных пунктов вдоль горной гряды, отделяющей Внутреннюю Монголию от Маньчжурии. Со слов Лисовского, об этом вас просил сам барон Унгерн. Странно другое: мне об этой его просьбе совсем ничего не известно. Я расспросил Лисовского и узнал о заготовках скипидара и обустройстве автомобилей пулеметными турелями. Кроме того, насколько я понял, сами авто при этом переделываются из пассажирских в транспортные. Отдельно взятые, эти факты могли ничего и не значить, но то, с каким усердием вы, Рерих, взялись за это дело, натолкнуло меня на мысль, что связь тут все-таки есть. Это уж больно напоминает подготовку к масштабному побегу. А недавний подкат вашего протеже Ивановского ко мне говорит о том, что вы тут что-то вынюхиваете. А что можно вынюхивать в Комендантской команде? Сразу и не понял, а когда догадался, у меня возникла мысль. Я про деньги, которые вы собираетесь похитить из подвалов этого здания.

– У вас богатая фантазия, Сипайло… – Рерих улыбался в ответ и на вид был непоколебимо спокоен.

– Ага, и чутье тоже. Меня оно частенько выводило из самых гибельных ситуаций. Так вот, мысль об ограблении банковских сейфов мне пришла еще задолго до вас! Конечно, в таком дельце мне бы понадобились помощники. На своих распиздяев я положиться никак не могу. А вот вы, Рерих, с вашей командой мне можете очень пригодиться.

– С командой? Нас с Ивановским можно назвать заговорщиками, это пожалуй, но командой – с очень большой натяжкой. – Рерих, не переставая улыбаться, достал из-за пазухи папиросину и закурил.

– Не скромничайте! А как же Казагранди, как же Жамболон? Они ведь тоже в деле. Не делайте из меня идиота, Рерих!

Я удивленно посмотрел на Рериха. Может ли быть, что Сипайло прав?

– Ивановский, вы не знали? – Макарка хохотнул и начал хлопать себя ладонями по ляжкам. – Ну, Рерих у нас великий конспиратор! Вам он, наверное, говорил о том, что в побеге участвуете только вы с ним? А вы и не сообразили, зачем тогда переделка стольких автомобилей, заготовка такого количества скипидара и ограбление банка с такими огромными запасами золота… Да еще и стеклянные пули! Ивановский, ведь вам поручено привезти их к Казагранди в Ван-Хурэ?

– Ивановский действительно знает не все. – Рерих перестал улыбаться и смотрел на Сипайло с интересом. – Но вы-то откуда узнали про Казагранди и Жамболона?

– Позвольте мне вам об этом не говорить. Я много чего еще знаю. Например, как можно достать документы для всех участников этого заговора. У вас ведь нет еще новых документов?

– Мы над этим вопросом работаем, – уклончиво ответил Рерих и, бросив беглый взгляд на меня, передал папиросу Сипайло.

– Ага, работаете, – ухмыльнулся Макарка и сделал продолжительную затяжку. – Так вот, я могу предоставить документы для всех участников этого заговора. Хотя что это я, может, и не для всех! Ведь есть кто-то еще? Кто-то могущественный и влиятельный, кого я пока не называл! Может быть, Рерих, вы сами его нам назовете, вот и Ивановскому интересно.

– Нет, Сипайло, вы назвали всех. Я думал, конечно, привлечь еще Торновского, но у него семья, мы не можем подвергать их риску, да и мест в автомобилях не хватит. Соблазном было привлечь Лисовского, но он, скорее всего, отказался бы, он человек ученый, к риску не склонен совсем. Казагранди старый партизан, его отчаянная смелость, боевые навыки и опыт проведения тайных операций, несомненно, пригодятся нам в этом опасном предприятии. Жамболон приближенный Унгерна, его правая рука, он уже сумел раздобыть разрешительные документы на проезд по территории Халхи от самого богдо-гэгэна, а еще у него есть такой же пропуск от далай-ламы на беспрепятственное передвижение по Тибету. Нам не повредит человек, который способен получить любую поддержку от местного населения.

– Ну что же, – резюмировал Сипайло, – вижу, что во многом подозрения мои оказались справедливыми. Как я и говорил, хочу присоединиться к вам и внести посильную лепту в виде автомобиля, денег на оперативные нужды и документов.

– Про автомобиль и деньги более или менее понятно. А где вы возьмете документы, да еще и с выездными китайскими визами? – Рерих достал еще одну папиросу и, не прикуривая, передал ее Сипайло.

Тот папиросу принял с плотоядной ухмылкой, прикурил и с удовольствием сделал долгую затяжку.

– Сами паспорта у меня есть. Через мои руки за последние дни прошло много русских колонистов и промышленников с иностранным гражданством, что-нибудь да подберем! А вот насчет виз вам нужно будет похлопотать. У меня нет никакого представления, где их достать в нынешних условиях. Еще нужны будут фотокарточки всех участников побега и мастер, который их аккуратно вклеит в паспорт и подделает печати. Решение этой задачи также передаю вам. Вопрос разграбления золотых запасов остается открытым. Когда у вас будет план, как это дельце провернуть, я в этом, конечно, помогу.

– Хорошо, Сипайло, считайте, что вы в команде. А теперь мы с Ивановским должны вас покинуть.

Попрощавшись, мы вышли из комендатуры на темную улицу, некоторое время шагали молча, однако я не выдержал и наконец задал мучивший меня вопрос:

– Почему ты мне не рассказал о том, что Казагранди и Жамболон участвуют в подготовке к побегу?

– Без обид, не маленький ведь, сам понять должен! – Рерих остановился и повернул ко мне лицо, освещенное лунным светом. – Чем меньше ты знаешь о деталях подготовки побега, тем лучше для всех. Казагранди, например, тоже не знает о том, что ты участвуешь в приготовлениях. А когда узнает, истерик закатывать уж точно не будет. А вот насчет Сипайло он наверняка взбрыкнет, так что ты ему про Макарку не сообщай вовсе. Да и вообще, ничего никому не говори. Считай, что сегодняшней встречи просто не было. Продолжаем двигаться по плану, ты делаешь свою работу, а я свою.

– А ограбление золотого запаса?

– Не беспокойся, тебе больше не нужно думать об этом. – Рерих двинулся дальше, а я последовал за ним.

Загрузка...