Урга и Унгерн

Кристаллы Рериха

В монастыре Манджушри, на священных склонах горы Богдо-Ула, я занимался своими исследованиями по экстракции эфедрина с последующим переводом его в форму кристаллического метамфетамина по методу доктора Огаты. Все компоненты, которые выписывались из-за границы, были теперь в наличии, ничто не мешало мне начать синтез в любой день.

Я безотлагательно занялся процессом и уже через неделю после моего чудесного освобождения имел целый ряд образцов кристаллического вещества, годных для проверки на испытуемых. Кристаллы замечательно растворялись в воде, хотя и придавали ей горечь. Собрав монахов, которые помогали мне в работе, я раздавал им вещество в малой концентрации и сам его тоже принимал наравне со всеми. Небольшое количество метамфетамина в разных образцах давало слабый эффект. Наблюдалось некоторое увеличение активности, нарушение сна, подавление аппетита. Отрицательных побочных эффектов, которые привели бы к каким-то серьезным нарушениям, выявлено не было. Был назначен день для новых испытаний. Я рассчитывал провести их с другой группой монахов, значительно увеличив дозировку наперекор всем правилам безопасности. В тот день неожиданно для всех в наш монастырь прибыл сам барон Унгерн. Он прискакал в сумерках, совсем без сопровождения, побеседовал с главным ламой Манджушри и, узнав о том, что в монастыре работает соотечественник, чрезвычайно заинтересовался. Его проводили в мою лабораторию.

– Русский лама-отравитель, мое вам почтение! – В тусклом освещении масляных ламп замаячил смутный силуэт.

Монахи с любопытством смотрели на позднего гостя, а я не сразу смог понять, кто же стоит передо мной.

– И вам здравствовать… – не найдя ничего лучше, произнес я фразу, вполне приличную по отношению к незваному гостю, с которым, впрочем, по законам восточного гостеприимства принято было мириться.

– Извините, если я вам помешал, но уж очень любопытно было посмотреть на ваши эксперименты своими глазами!

Унгерн вышел на свет, приблизился к столу с чашками, в которых были разведены кристаллы для опытов. Он без спроса взял одну из чашек в руки, поднес к носу и с интересом понюхал.

– Я бы вам не советовал проделывать такое в моей лаборатории. Раз уж вы наслышаны о том, что я отравитель, примите к сведению, что целый ряд ядов несет в себе летальные свойства, передающиеся через вдыхание.

– Да?! – Гость приподнял бровь и прищурился в хитрой улыбке. – Нет такого яда, который мог бы убить барона Унгерна!

С этими словами он в один мах осушил содержимое чашки. Я был некоторое время в ступоре. Меня поразил безрассудный поступок нежданного гостя, который к тому же оказался генералом Азиатской конной дивизии. Этот лихой фатализм не укладывался у меня в голове. Барон продолжал вести себя как ни в чем не бывало. Немного поморщившись от горечи, он взял со стола другую чашку и, к моему ужасу, осушил ее точно так же, в один миг.

– Бог любит троицу, – произнес он, почмокав губами, и выпил раствор из третьей чашки в абсолютной тишине.

Я не знал, как реагировать. Вытолкав монахов из помещения, запер двери и стал искать рвотное средство, которое раньше всегда попадалось на глаза, а теперь, как назло, куда-то запропастилось. Нужно было спасать жизнь этому лихому авантюристу.

– Противоядие ищете? – безучастно поинтересовался барон. – Не нужно, смерть ждет меня далеко от этого места. Прекратите бесполезные хлопоты и объясните-ка, что именно я принял?

Я наспех рассказал ему о своих опытах, упомянув о том, что последствия его легкомысленного поступка могут носить трагический характер.

– Судя по вашим словам, вы ведь все равно планировали попробовать сей раствор. Считайте меня теперь подопытной крысой, если у вас, конечно, не хватит смелости присоединиться ко мне, честно испытав действие вашего препарата.

Он протянул мне чашку, я принял ее из рук барона и, чтобы не бороться с нерешительностью, выпил содержимое одним глотком. После этого, слабо отдавая себе отчет в происходящем, я осушил еще две чашки, уравняв наши с Унгерном шансы. В следующий миг меня охватил испуг. Мне стало страшно от того, что я наделал, но запоздалое отчаяние, как я надеялся, не отразилось на моем лице.

– Вы напуганы… – Барон с улыбкой похлопал меня по плечу. – Но вы не трус! Не позволяйте страху проникать к вам в сердце, бесстрашие – лучшее противоядие. Как скоро это вещество начнет действовать?

– Минут двадцать, я полагаю, у нас с вами есть в запасе.

– Замечательно, господин Рерих. Как видите, ваша фамилия мне известна, кое-что я слышал и о ваших трудах в этом монастыре. Вижу, как у вас тут широко поставлено дело, не знаю, какой вы ученый, но хозяйственник вы одаренный.

– Я тоже кое-что слышал о вас, господин Унгерн, от некоторых очевидцев. Не думал, что мы встретимся в столь необычных обстоятельствах.

– Надеюсь, обстоятельствах для нас не трагичных. – Барон, улыбаясь, беззаботно скинул с плеча брезентовый мешок, достал оттуда небольшой китайский термос и, наполнив опустевшие чашки теплым напитком, предложил мне присесть. – У меня в термосе чай. Нам можно выпить по чашечке до того, как ваш препарат начнет свое действие?

– Думаю, нам уже ничего особенно не повредит, – согласился я с собеседником. Присел на подушки и, взяв чашу в руки, сделал глоток.

То, что происходило в следующие часы, описывать не возьмусь. Да и решись я на это, пожалуй, вышло бы что-то бессвязное и гротескное. Грань реальности была размыта настолько, что поток галлюцинаций вперемешку с волнами новых ощущений начисто смыл все контуры разумного, погрузив меня в какой-то круговорот образов, мыслей, мест и времен.

Хронометр показывал, что прошло полтора часа, но по моим представлениям выходило значительно больше. Когда я очнулся, барона рядом не оказалось. Запертая мною дверь была выбита, многие приборы и посуда лежали на полу, одна из масляных ламп опрокинута – чудом не случилось пожара. Еще некоторое время я приходил в себя, прислушиваясь к новым ощущениям. Мир представлялся мне в каком-то необычном ракурсе. Звуки, запахи, пространство и время текли по-иному. Испарина покрывала мое лицо, сердце мощно колотилось о стенки грудной клетки. Я решил найти барона и двинулся по коридорам монастырской пристройки. Бежал в полной темноте, но видел при этом все замечательно. Я интуитивно знал, что барон совсем недавно был тут, угадывалось его присутствие, так собака чувствует свежий остывающий след. Выскочив наружу, я на мгновение замер. Студеный ветер, горные вершины, молодой месяц и звездная пыль показались мне новым чудесным миром, который я видел впервые. Удаляющийся топот копыт в непроглядной чаще леса убедил меня в том, что лошадь уносит барона прочь от монастыря в сторону Урги. Даже при свете дня скакать по каменистым тропам в этих местах чрезвычайно опасно. Щебневые скаты и крутые серпантины заставляли путников не раз спешиваться и в страхе пересекать опасные участки пешком. Лошадь барона храпела и ржала вдали, мчась вместе со всадником к месту неминуемой гибели. А вскоре все звуки стихли. И только филин ухал над лесом тревожно и гулко.

Я решил пройтись по тропе, надеясь, что барон не ускакал слишком далеко. Страха не чувствовал вовсе, было ощущение спокойного счастья, силы и чистоты. Сначала шаг мой ускорился, а затем я неожиданно перешел на бег. Ловко пригибаясь, я несся по тропе в глубокой темноте. Там, где тропа шла под уклон и пересекала ручей, я внезапно свернул в сторону и начал отчаянный подъем к вершине на четвереньках. Удивительным образом минуя острые сучья, отвесные куски скальных пород, я очень быстро двигался вперед и вверх, ощущая бешеный ритм сердцебиения. Где-то надо мной ухал филин, я все отчетливее слышал его и теперь держал ориентир на этот приближающийся звук. Ели с исполинскими стволами и огромными густыми лапами закрывали небосвод. Бежать по мягкой опавшей хвое было легко, она скрадывала шум шагов. Я цеплялся руками и ногами за выступы и ветки до тех пор, пока наконец не остановился в нерешительности.

Филин уже не ухал, а прямо передо мной располагалось небольшое плато с развалинами какого-то древнего строения. Тишина тут была непроницаемая, лишь лесные кроны изредка с протяжным и унылым гулом качались под ветром. Я подался вперед и, преодолев многочисленные выступы, вышел на плоский каменный монолит. Он нависал над пропастью среди древних руин, открывая вид на Ургу, лежащую далеко внизу в россыпи огней: светились окна домов, лавок, храмов… Я заметил также очертания сидящей человеческой фигуры. Наверное, то был просто камень, а может, скульптура, поставленная здесь неизвестными зодчими древности. Однако фигура неожиданно зашевелилась, привстала и замерла на месте. Мне почему-то не было страшно, я смело направился к темному силуэту, который раскинул руки и обратился ко мне с неожиданным восклицанием:

– Рерих! Идем скорее сюда!

Это был, без сомнений, Унгерн. Меня не поразил факт его появления на вершине священной горы, более того, я, казалось, был готов к этому. Он обнял меня и похлопал по спине, затем увлек на самый край монолита, где мы долго сидели в молчании, свесив ноги над чернеющей бездной пропасти. Потом мы, словно по беззвучной команде, поднялись, бросили прощальный взгляд на захватывающий вид города, лежащего у подножия горы, и, пробираясь через руины, стали спускаться по южному склону. Спуск давался не так легко и занял, наверное, около часа. Мы вышли к тропе и направились в сторону монастыря. Заночевали у меня в лаборатории, разговаривали до утра в облаках конопляного дыма. Бодрость духа с приближением утра не покинула нас. Казалось, что тело сохранило достаточно энергии для встречи нового дня. Когда солнце выглянуло из-за гор, торговцы, пришедшие караваном из Урги, привели белую лошадь генерала, которая заблудилась ночью в горах.

– Машка, чертова кобыла! – радовался барон, похлопывая свою любимицу по холке.

Машка недоверчиво глядела на хозяина, но, судя по всему, встрече была рада не меньше.

– Рерих, тебе тут оставаться незачем, так что пойдешь ко мне в дивизию интендантом. Такие люди позарез сейчас нужны. Я скачу к себе в ставку, за тобой отправлю Тубанова с его чахарами. Возьми все, что пригодится, но лишнего барахла, прошу, не бери.

Мнения моего он не спросил, но я в принципе не был против такого поворота событий.