В горах северного Прибайкалья

а четвертый день после высадки на северо-западном побережье Байкала нам пора было отправляться в Онгурены за Николаем Оводовым. Он не смог выехать вместе со всеми на катере и теперь догонял нас на пароходе «Комсомолец», который должен был прибыть в Онгурены на этих днях.

В нашей крутой губе, неслучайно называвшейся За-воротной, уже несколько дней стояла бригада бурят-нерповщиков, возвращавшихся с промысла. Охотники разделывали добычу и поджидали оставшихся в море товарищей. Утром 19 июня они собирались отплыть в Онгурены и с большой охотой согласились захватить нас с собой. Нам нужно было экономить бензин, и такая оказия — крайне полезна.

Когда пришло время отчаливать, наша лодка с подвесным мотором была привязана в хвост каравана, и дора — передовая моторная фелюга — стала аккуратно выводить лодки из бухты.

До двенадцати часов дня над Байкалом стоял очень густой туман. Несколько раз мы совершенно теряли берега. В таких случаях дора, боясь потерять ориентировку, поворачивала к берегу и шла на ощупь вдоль пего. Подходя почти вплотную к берегу и чудом не врезавшись в камни, она круто разворачивалась и снова шла вдоль побережья.

Туман был так густ, что мы, находясь в доре, иногда совершенно теряли из виду нашу лодку, идущую четвертой в хвосте каравана. Я достал записную книжку и хотел описать туман, но через несколько минут бумага сделалась такой мягкой и влажной, что карандаш оставлял на ней лишь малопонятные тусклые знаки. Такие сильные туманы стояли в этих местах почти ежедневно, начиная с 10 июня.

Караван бурят-нерповщиков представляет собой любопытное зрелище. Впереди каравана идет мотодор, или дора, как любовно называют ее буряты, — мощная и крепкая лодка типа морской шлюпки, оснащенная мотором-дизелем мощностью в двадцать лошадиных сил. Он удобен тем, что работает на солярке. В дору помещаются личные вещи членов бригады, запасное горючее и оружие.

За дорой следует обычно крупная лодка сетовуха, имеющая форму обычных байкальских рыбачьих лодок, но только раза в три крупнее. За сетовухой идут три маленькие лодки-подъездки. Они могут быть привязаны в кильватер друг за другом или сбоку доры и сетовухи. На сетовуху грузят добычу, а на подъездках, прикрываясь белым парусом, охотники подъезжают к нерпе.

Бригада нерповщиков состоит обычно из семи-восьми человек — такое число людей вполне обеспечивает успех промысла. Больше трех подъездков транспортировать трудно, а по их числу определяется количество стрелков, которых обычно бывает три. От их меткой стрельбы прежде всего и зависит успех бригады. Понятно поэтому, что хорошие стрелки пользуются в бригаде большим уважением. Очень ценно также уметь бесшумно подавать лодку вперед, работая одним кормовым веслом или специальными маленькими веселками с короткой ручкой и широкой зачерненной лопастью. Эту задачу в бригаде выполняют три подавалы. Седьмой член бригады — моторист, он же выполняет обязанности сторожа.

Во время промысла дора с сетовухой все время находятся в открытом море. Утром охотники, высматривая в бинокли лежащих на льдинах нерп, уходят на промысел, а к ночи возвращаются с добычей. Спят они, как правило, не вылезая на берег, там, где их застанет ночь; они располагаются в доре, сетовухе, а иногда и в подъездках.

Бригадир — молодой бурят, самый лучший стрелок команды — охотно рассказал нам о результатах и условиях промысла. Бригада вышла на промысел 25 мая и должна возвратиться 20 июня. Из этих двадцати четырех дней только семь были посвящены самому процессу охоты. Главной помехой промыслу в этом году был сильный туман, не дававший возможности быстро обнаруживать нерп в бинокли, а часто и выйти на промысел. Несколько дней бригада потратила на охоту за медведем, так как мясо медведя в этот период еще достаточно жирно и очень вкусно.

За все время охоты бригаде удалось добыть всего семьдесят два тюленя. Охотники считают, что полной удачей можно считать добычу ста нерп на бригаду.

Охота на нерпу производится очень древним, но довольно надежным способом. К нерпам, лежащим на льдинах поодиночке или скоплениями по нескольку десятков штук — так называемых урганов, охотники подъезжают на лодках под прикрытием белого паруска, опускающегося к воде и полностью закрывающего лодку. Издали он напоминает плывущую льдину. Охота с лодок называется нерповкой «в лодочную», в отличие от охоты на льду, которая носит название охоты «в саночную». Роль лодки здесь выполняют небольшие, специально приспособленные санки, их подталкивают к нерпе под прикрытием небольшого паруска, за которым прячется охотник. Охота в саночную менее добычлива, чем в лодочную, но все же охотникам, как правило, удается за один день охоты убивать по нескольку нерп.

У нерповщиков в доре хранился целый арсенал самого различного оружия. В ходу русские и английские винтовки, немецкие карабины. Помимо этого, как правило, казенного оружия, выдаваемого на время промысла, охотники возят с собой малокалиберные винтовки, тозовки, «белки» и обычные двухствольные и гладкоствольные ружья, чаще отечественного производства.

Мы с огорчением убедились, что эта богатая коллекция оружия не лежит без дела. Ни одна утка, покачивающаяся на воде, ни одна ворона, сидящая на берегу, не будут оставлены без выстрела. Под хохот и шутки открывается беспорядочная стрельба. Если же невдалеке от лодки покажется головка — в нее палят из чего попало. Браконьерство на Байкале развито, к сожалению, еще очень сильно, особенно в глухих, безлюдных уголках, где Очень трудно организовать правильную охрану.

О НЕРПЕ В БАЙКАЛЕ

Нерпа — одно из самых интересных животных Байкала; колыбель ее — холодные байкальские льды.

Первое упоминание о нерпе в Байкале сделал русский посланник Николай Спафарий еще в 1675 году. Но еще до него на Байкале побывал протопоп Аввакум. В своем знаменитом «Житии» он восхищался чудом-озером и писал о Байкале, «что рыба в нем, осетры и таймени, стерляди и омули, и сиги, и прочих родов много, вода пресная и нерпы… великие в нем, в океане-море большом». Но как появилась нерпа в Байкале, какие пути привели ее сюда, до сих пор еще неизвестно, так как на путях ее бывших миграций не найдено никаких следов.

Тюлень в пресноводном бассейне Байкала, в трех тысячах километрах от Ледовитого океана, имеет для науки выдающийся интерес. Байкальская нерпа интересна не только для зоолога как вид, представляющий благодарную тему для биологических и зоогеографических исследований. Изучение истории проникновения нерпы в Байкал может во многом помочь геологам, изучающим геологическое прошлое Восточной Сибири. Не случайно выяснением путей проникновения нерпы в Байкал интересовались геологи.

По мнению двух известных геологов — И. Д. Черского и В. А. Обручева, нерпа переселилась в Байкал в сравнительно недавнее геологическое время, в период четвертичного оледенения. На вопрос о том, какими путями проникла нерпа в Байкал, взгляды этих ученых разошлись. Черский считал, что нерпа проникла в Байкал из морей Арктики по Енисею и Ангаре; этому могла способствовать трансгрессия Ледовитого океана. В. А. Обручев возможным путем переселения нерпы в Байкал считал цепь четвертичных озер Забайкалья, по которым она могла прийти с востока. В самое последнее время как будто подтвердилось интересное мнение о том, что Ангара еще совсем юная река и что раньше воды стекали на север через Баргузинскую долину в реки Витим и Лену. Этой дорогой нерпа также могла добраться до Байкала из Ледовитого океана.

Так как прямых доказательств в пользу того или иного мнения не обнаружено, все они в настоящее время одинаково правомочны в роли гипотезы.

Образ жизни байкальского тюленя интересовал многих зоологов. Его изучению много лет посвятил первый директор Баргузинского заповедника — Зенон Францевич Сватош, в свое время собравший наиболее полные сведения о биологии этого вида. В тридцатые годы нерпа привлекла внимание сотрудника Биолого-географического института при Иркутском университете Т. И. Иванова; он дал интересное и обстоятельное описание ее жизни.

Нерпята родятся обычно в феврале — марте, в снежных логовах, устраиваемых самками в торосистом льду. Новорожденные весят от 2,8 до 3,6 килограмма. Они покрыты густой, шелковистой желтовато-белой шерсткой, достигающей четырех сантиметров высоты. Самка бывает беременной девять месяцев и щенится, по-видимому, не ежегодно, принося, как правило, по одному нерпенку.

К концу мая нерпята достигают метра в длину и около пуда весом. Их покрывает в это время слой жира до четырех сантиметров. Шерсть нерпят приобретает аспидно-серую или серебристую окраску; их шкурка очень нежна и красива.

Взрослые нерпы достигают десяти пудов, причем добрая половина веса приходится на жир, покрывающий тело нерпы толстым термоизоляционным слоем. Наибольшая толщина жира бывает у яловых самок — до пятнадцати-шестнадцати сантиметров толщиной и весом до восьмидесяти килограммов.

Взрослого тюленя-самца на Байкале называют аргалом, взрослую самку — маткой, а также яловкой, если она не имеет нерпенка, нерпят в белой шерстке называют беляками, а потом куматканами или нерпятами. Нерпу, плавающую в воде, вне зависимости от ее возраста, называют головкой или поднырком.

НА МЫСЕ РЫТОМ

В полдень туман рассеялся, и взаимные расспросы и рассказы мы могли теперь чередовать с наблюдениями за берегами. Часам к шести вечера караван подъезжал к мысу Рытому.

Первое, что мы услышали на берегу, — рассказ о медведях. Пастух бурят сообщил нам, что вчера вечером на маряне над мысом он видел одновременно трех медведей. Дна на них были очень больших размеров; третий заметно меньше, и ему вряд ли было больше двух лет. Медведи находились в состоянии течки.

Местность вокруг мыса Рытого была настолько своеобразной, что сборы птиц в этом районе обещали быть интересными. Было решено, что Никифоров один доберется с караваном до Онгурен, встретит Оводова и на другой день к вечеру вернется на мыс Рытый. У меня в запасе был вечер и весь следующий день.

Уничтожив огромный котел куматканины и несколько чайников чаю, караван уже отходил от берега, направляясь дальше к югу в сторону Онгурен. Я взвалил себе на плечи спальный мешок, и пастух повел меня к заимке — маленькому домику, расположенному в северной части мыса, там, где к нему примыкал коренной берег.

В домике, который назывался заимкой или летовьем, жили четыре сторожа-пастуха из колхоза имени XX партсъезда. В этот колхоз входили Онгурены, Кочеряково и еще какая-то деревушка. Пастухи жили здесь временно: иногда месяц, иногда два, а потом перегоняли скот на новое место.

Заимка оказалась крошечной избушкой с плоской крышей и двумя маленькими окошками. Высота ее не превышала двух метров, длина — трех. В домике четверо нар и жестяная печка. К стене приделан небольшой стол, к потолку — керосиновая лампа без стекла. Пол в летовье застелен только наполовину.

Любимое развлечение пастухов — охота и рыбная ловля. Вечером они ставили сети и поднимались на горы взглянуть на маряны — нет ли где-нибудь поблизости пасущегося медведя. У пастухов были гладкоствольные ружья и тозовки. Несмотря на самый разгар лета, все пастухи ходили в ушанках и телогрейках, а на ногах ичиги и олочи — самая удобная и легкая обувь для этих мест.

Вечером мы поднялись на одну из вершин и заняли удобный наблюдательный пункт на большом камне. Но сколько мы ни осматривали в бинокли окрестные маряны, не смогли обнаружить ни одного медведя. В том месте, где вчера бродила брачная процессия, сегодня — пустынно и тихо.

За рекой, километрах в двух от нашего наблюдательного пункта, я увидел одного крупного медведя, не очень быстро поднимавшегося по маряне. Можно попытаться подойти к нему, но было заранее ясно, что охота эта не принесет удачи — медведь подойдет к лесу и скроется в нем значительно раньше, чем мы успеем подняться на маряну. Приближались сумерки — часы показывали восемь тридцать.

Мой провожатый решил вернуться к заимке, а я спустился к реке в надежде увидеть и добыть ночных хищных птиц. Долго пробирался я по камням мыса Рытого, с трудом преодолевая их длинные гряды. Вскоре мне удалось выйти на дорожку, очищенную от камней для перегонки скота.

К заимке я подходил уже в полной мгле, так и не увидев ни одной совы. Меня встретило многоустое дыхание стада. Тесным кольцом животные лежали вокруг заимки, и мне приходилось легкими ударами по их бокам расчищать себе дорогу. Телки и бычки вскакивали на ноги и бросались в гущу собратьев, поднимая возню и суету в спокойно дремавшем стаде.

Я втиснулся в домик, но устроиться в нем на ночь было уже негде, и мне пришлось отправляться ночевать на берег Байкала. Но не успел я удобно завернуться в мешке, как почувствовал, что кто-то тянет его от меня. Я раскутал голову и увидел телку, удобно пристроившуюся сбоку и забравшую в рот кусок материи. Я прогнал ее, но минут через десять ее место заняли два бычка и принялись за то же дело с еще большим азартом. Тогда мне пришлось удирать в лодку, стоявшую наполовину в воде, где, слегка покачиваясь на волнах, я вскоре заснул и крепко проспал до утра.

На другой день я пересек мыс Рытый с севера на юг и обошел его по берегу Байкала. Мыс Рытый — это гигантский конус выноса, на котором находится еще один, менее мощный конус. Ширина большого конуса по шлейфу гор достигает четырех километров, он вдается в озеро на два с половиной километра, а оба конуса имеют высоту больше шестидесяти метров. Конус рассекает река Рытая, при выходе с гор распадающаяся на несколько рукавов. На многих картах этот мыс переименован в мыс Риты, Насколько это удачно, трудно сказать, не зная тех причин, которыми руководствовался любитель новых названий. В действительности этот мыс кажется именно рытым из-за огромного количества валунов, образующих длинные и высокие гряды. В этом царстве камней, как бы оправдывая свои названия, обитает множество каменок. Здесь встречаются все три вида этих птиц, найденных в Прибайкалье— плясунья, обыкновенная и плешанка. Каменки здесь — настоящие ландшафтные птицы.

Наиболее обычна среди них, как и везде в Прибайкалье, каменка-плясунья. Обычны здесь также плешанка и обыкновенная каменки. Когда идешь по грядам камней, то видишь этих птиц буквально через каждые сто метров. С характерным чеканьем они перелетают от гряды к гряде в самых различных направлениях. Весь день небо над мысом не перестает оглашаться громкими песнями жаворонков. Нередки здесь и степные коньки. Все эти птицы здесь гнездятся.

В одном месте мне удалось обнаружить выводок обыкновенных каменок. Как это часто бывает, местонахождение птенцов выдали сами родители — при моем приближении они с громкими криками крутились невдалеке от гнезда, тем самым показывая, что гнездо находится где-то рядом. Я стал искать его среди камней и увидел прошмыгнувшего под камнями птенца. Тогда я отошел на несколько метров и устроил засаду среди крупных валунов. Не прошло и трех минут, как птенец выскочил на камень и стал требовать пищи — он нетерпеливо приседал и издавал громкие звуки, напоминающие чеканье взрослых птиц. Через некоторое время к нему подлетела мать и сунула ему в клюв порцию насекомых; затем то же самое проделал самец.

Я подошел ближе к тому месту, где птицы кормили птенца, и снова спрятался примерно в полутора метрах среди камней. Ждать пришлось недолго. Через две минуты птенец выскочил на камень и очутился прямо перед объективом. Я нажал на спуск. Щелчок затвора произвел на птенца необычайно сильное впечатление. Он стремительно слетел с камня, но более пятнадцати метров пролететь не смог. Я побежал за ним, и вскоре птенец, совершенно выбившись из сил, прижался к большому камню, где мне было нетрудно накрыть его шапкой.

Крыло птенца было сильно искалечено. Можно подумать, что его угораздило побывать в лапах хищника, но, присмотревшись внимательно, я заметил большого белого червя, шевелящегося в сгибе его крыла. Место сгиба крыла было сильно вздуто, перья широко расставлены, а в глубоких лунках сидели толстые белые черви, напоминающие личинки овода. Птенец обречен на верную гибель — он никогда не сможет хорошо летать и погибнет при первой же встрече с хищником.

В двадцати метрах от этого места я увидел еще одного птенца, который был, по-видимому, из того же выводка. Я поймал и его и увидел, что его крылья были еще в большей степени искалечены червями. Меня крайне удивило, что ни взрослые птицы, ни сами птенцы не попытались избавиться от паразитов, хотя многие личинки были наполовину на виду.

В окрестностях заимки в большом числе гнездятся белошапочные овсянки, и в любое время дня со всех сторон здесь раздаются их характерные «цры, цры, цры, цры, црррр». На скалах у Байкала резвятся пегие галки.

На мысе Рытом обитает огромное количество длиннохвостых сусликов, норы которых видны здесь повсюду и часто используются каменками для своих гнезд. Суслики то и дело попадаются на глаза, и все время далеко слышны их голоса.

В полной мгле, как и вчера, я возвратился к заимке. Дорогой я снова внимательно наблюдал за сумеречным небом, но и в этот день мне не пришлось увидеть ни одной совы. Никифоров еще нс вернулся, и я лег спать без него. Но не успел я заснуть, как послышался стук мотора. Вскоре наша лодка подошла к берегу. В это время на Байкале разошлась очень большая зыбь, и лодке пришлось как следует покачаться на волнах.

В лодке оказался один Никифоров; Оводов не приехал. Уже потом, когда он прибыл к нам с попутным катером, мы узнали, что он не смог успеть к пароходу.

На другой день к вечеру мы вернулись в губу Заворотную.