И вот баржа в пути. Вся она представляла живописный вид: на ней перемешались в одной куче люди, собаки, бараны, куры, вместе с мешками муки и риса. Над всем этим подымались густые клубы дыма от самодельной кухни, и вся баржа имела вид уютного, спокойного дома на реке. Все заняты какими-либо работами: одни пекут хлеб, другие стирают, третьи чистят свои вещи или же фабрикуют какую-нибудь утварь…
Когда разговоры наскучивают, затягивается хоровая песня, и ее звуки, иногда чуждые этим берегам, наполняют собой спокойный воздух ночи и торжественно и тихо замирают вдали…
Часы бегут незаметно. Паром подвигается вперед, следуя по изгибам реки. Берега покрыты зарослями тростника, тамариском и мелким тополем. Среди этих берегов паром шел только днем, на ночь же причаливал к ним. Тогда на берег спускали сходни, разводили огонь и готовили ужин.
Кругом все тихо. Слышен только треск сучьев в огне. Откуда-то издали доносится собачий лай — Довлет и Волдаш вторят ему.
Ужин готов. Письменный стол быстро превращается в обеденный, и Ислам-бей вносит баранину с рисом и кореньями, свежий хлеб, яйца, огурцы, дыни, виноград. Это не то, что блуждать в песчаной пустыне, пить мочу верблюдов и глотать живых головастиков. Воды и питья тут сколько угодно… Да и не все же мучиться во время исследований, — иногда они проходят и при благоприятных условиях…
Поужинав, Свен Гедин закрывал палатку и ложился спать, наслаждаясь сознанием, что путешествует на собственном судне и может двинуться, когда и куда угодно.
По прошествии нескольких дней паром дошел до места, где река суживается и оттого быстро несется среди холмов и нагроможденного на воде пловучего леса. В этих местах паромщикам приходилось туго. Поминутно они наталкивались на какое-нибудь препятствие, наскакивали на незаметные под водой стволы деревьев. Тогда все люди прыгали в воду, чтобы направить судно, и потом уже на ходу вскакивали обратно.
Иногда до парома доносился сильный шум: это означало, что близки пороги. Хорошо, если шум этот доносился заблаговременно; если же пороги появлялись неожиданно, тогда была беда. Парому приходилось проноситься тогда по опасной, бурлящей и пенистой воде, над острыми камнями и скалами.
Раз как-то паром очутился перед особенно большими порогами. Пришлось его остановить, и все люди сошли на берег, предоставив парому самому пронестись через пороги. Остался на пароме один только Свен, — он ни за что не хотел расстаться с баржей. Сначала паром шел на канате, но у самого порога раздалась команда — "Отдай"! и судно пронеслось над бурлящей бездной и грузно шлепнулось о поверхность спокойной реки.
Свен Гедин безмятежно улыбался…
В спокойных местах реки, когда паром скользил словно по каналу, среди высокого, густого леса, уже подернутого осенней желтизной, — паромщикам почти нечего делать. Они сидят, поджав ноги, и только придерживают свои шесты, которые, бурля воду, лениво тащатся за паромом.