В песках пустыни

7 Без воды

После прохладной ночи наступило утро 1-го мая. Жара не замедлила снова накалить песок, и Гедин поплелся, изнемогая от усталости, позади каравана. Поднявшись на гребень холма, он увидел, что верблюды легли и весь караван остановился. Магомет молился, стоя на коленях, плакал и смеялся одновременно. Касим сидел, закрыв лицо руками.

Ислам предложил Гедину подыскать место, где можно было бы вырыть колодезь. Гедин сел на белого верблюда, которого освободили от всякого груза, но бедное животное не могло подняться. Пришлось ждать наступления вечерней прохлады. А ждать надо было весь день, так как был лишь десятый час утра.

Ислам-бей раскинул палатку, чтобы укрыться от солнца. Забравшись в ее тень, Гедин сбросил с себя все до нитки и растянулся на ковре.

Положение каравана было отчаянное, безнадежное. Перед Гедином встала вся прожитая жизнь, мысль перенесла его далеко-далеко, в родной дом, к близким, которые тщетно будут ждать его из года в год, и которые ничего не узнают о трагической судьбе, постигшей весь караван.

До полудня продолжалось это забытье. К двум часам дня повеял ветерок и немного освежил раскаленный воздух, а к вечеру силы стали постепенно возвращаться к Гедину. Когда же солнце раскаленным ядром опустилось за песчаным холмом, Гедин почувствовал, что он еще жив, что он не сдастся, не умрет в этой ужасной пустыне.

Вместе с Гедином приободрились и его верные друзья — Касим и Ислам. Остальные двое, старый Магомет и снова приставший Джолги, уже бредили. Но помочь им нельзя было. В бидоне не было ни капли воды.

Жажда, о которой мы не имеем никакого представления, ожесточает людей. Ислам-бей вспомнил, что есть петух, что в нем течет кровь, — жидкость, которой можно напиться. Одним взмахом ножа он перерезал ему горло, и из раны медленно засочилась кровь. Но ее чересчур мало. Тут же стояла овца. В ней больше крови, все напьются… Ислам взял доверчивое животное, повернул его головой к Мекке и перерезал горло. Кровь собрали в ведро, но от нее шел противный запах, и никто не притронулся к ней. Даже собаки и те, лизнув раза два, отошли от ведра.

Люди буквально лишились рассудка от жажды.

Не удовлетворившись кровью, они стали собирать в кастрюлю мочу верблюдов и пили ее, прибавив сахару и уксусу. Ни Гедин, ни Касим не притронулись к этому яду, действие которого не замедлило сказаться. Напившись, несчастные корчились и бились в судорогах, будучи не в силах исторгнуть яд из пустых обессиленных желудков.

Как только Ислам немного оправился, Гедин решил вместе с ним и Касимом двинуться дальше. Что касается остальных, то их волей-неволей приходилось оставить в пустыне.

Проводник Джолги, весь вымазавшись кровью барана, забрался в палатку и, жуя бараньи легкие, улегся на ковре. Он явно лишился рассудка: сыпал себе в рот песок, уверяя, что это вода. Старый Магомет высох, точно мумия. Его стоны и хрипение говорили о том, что он безнадежен.

Свен Гедин уложил его поудобнее, стараясь его ободрить, обещал вернуться домой, но оба они, и старик и Свен, понимали, что ему жить оставалось недолго: пустыня схоронит его в своих зыбучих песках. Не забыл Свен проститься и с Джолги, который нанес каравану столько вреда.