В поисках прошлого

Глава 12

Фрэнк понял, что заболел, когда они вернулись из Керри. Он чувствовал себя опустошенным после этой поездки. Немедленно уложил Кэти-Мей спать, дав ей перед этим стакан молока, сам присел на полчасика к пианино, чтобы немного отвлечься, а потом последовал за дочерью, не проверив ни почту, ни автоответчик. Выспался и был уже не в самом плачевном состоянии, когда утром спустился вниз.

Прослушал записи на автоответчике, пока грелся чайник. Их оказалось десять, включая три от Гила — они все были примерно одинаковые. Парень продолжал наслаждаться жизнью и работой в Ла-Рошели. Передавал всем приветы и всякий раз заканчивал свои сообщения одинаково: «Здесь здорово жарко. Купаться просто отлично. Скоро увидимся. Глазастик, щенка тебе еще не подарили?»

— Это что, заговор? — спросил Фрэнк за завтраком.

— Да нет же, папочка, я ведь тебе говорила, только ты не слушал. Гил тоже хочет щенка.

— Все мы хотим, — сдаваясь, ответил Фрэнк. — Только почему бы не подождать, пока мама вернется домой? Вот что, мне работу надо закончить, так что не могла бы ты смыться отсюда ненадолго? Посмотри телевизор или еще что… После ленча съездим в город, если хочешь. О’кей?

— О’кей, — послушно ответила Кэти-Мей и направилась наверх, в свою комнату.

Фрэнк сел за компьютер и сразу же набросился на чистую страницу. Случайное замечание Грейс Хартфилд на отвратительных поминках его тестя застряло у него в мозгу и никак не желало исчезать. И он начал печатать.

Последствия убийства Эванджелин Уолтер продолжали будоражить людей еще долгое время. Каждая семья, которой оно коснулось, была словно отмечена роком, хотя и по-разному. Создавалось впечатление, что разлитый ею яд коварно просочился в их жизни, незаметно отравляя им существование.

Кажется, не имело никакого значения, насколько искренне люди были к ней привязаны, потому что даже Муррей Магро, ее кузен и настоящий друг, оказался не защищенным от этого яда; да и Весельчак ОʼДауд, который ее по-своему любил, тоже. Но другим повезло еще меньше. Не прошло и недели после смерти Эванджелин, как ее бывший любовник, В. Дж. Суини, был обвинен в ее убийстве и скрылся от полиции. А когда были обнаружены неопровержимые улики, подтверждающие его вину, он был уже мертв — утонул в море, когда его яхту выбросило штормом на берег. Поскольку обвинение ему предъявлено быть не могло, дело тихо закрыли. Жена и сын Суини уехали из устья реки, взятые под защиту Фрэнком Рекальдо.

Но даже для тех, кто сумел уехать, счастье оказалось в конечном итоге весьма недолговечным. Эванджелин Уолтер в жизни двигала одна только ненависть и жажда отомстить семье Суини, который когда-то любил, а потом бросил ее, еще молодую женщину, вместе с умственно неполноценной дочерью, которую он так и не признал. Может быть, если бы девочка, к несчастью названная Алкионой[23], умерла в младенчестве, как все и ожидали, беды и несчастья Эванджелин не сделались бы такими масштабными, что стали совершенно непереносимы.

Эванджелин была не из тех женщин, с которыми можно вести себя легкомысленно. Почти двадцать лет она выслеживала Валентайна Суини и готовила свою месть. И совсем не случайно однажды она вдруг объявилась в отдаленном городке в устье реки Глар и поселилась там, причем их дома располагались на расстоянии прямой видимости один от другого. Инспектор полиции Фил Макбрайд, который занимался расследованием ее убийства, не раз отмечал, что «заграничное» имя этой погибшей явно не подходило: следовало бы заменить его на Медею, это имя гораздо больше подошло бы злопамятной женщине. Он не уточнил, было ли это его замечание вызвано тем фактом, что собственный Ясон этой Медеи — Валентайн Джейсон[24] Суини — был женат на гораздо более молодой женщине, и у этой пары уже имелся очаровательный маленький сын.

Когда выяснилось, что второй ребенок Суини глухой — он к тому же долгое время оставался еще и немым, — это подвигло Эванджелин Уолтер на то, чтобы совсем иначе осмыслить неполноценность собственной дочери, вину за которую Суини всегда возлагал на нее самое. Женщина начала придумывать такие способы мести, которые могли бы погубить не только ее бывшего любовника, но и его новую семью. Эванджелин как личное оскорбление восприняла то, что Крессида Суини, которую она считала (как и большинство других женщин) глупой курицей, не бросила своего сына, тогда как сама Эванджелин сдала дочь в приют. В отличие от Гила, в котором мать явно души не чаяла и все время держала его при себе, Алкиона была обречена с раннего детства пребывать то в одном, то в другом «учреждении» и весьма редко виделась с собственной матерью.

Последней каплей для Эванджелин стало то, что в воспитании маленького Гила принял участие Джон Спейн. Более того, всем, даже самым равнодушным и невнимательным свидетелям происходящего было понятно, что под влиянием старика Гил просто расцвел. До того момента Эванджелин числила Спейна в ряду своих обычных побед, относилась к нему как к назойливому старикашке, которого легко и забавно соблазнить, и как к своей личной собственности. Его переход в лагерь противника «заставил ее взглянуть на него под иным углом зрения». Спейн присоединился к ее врагам; посему его предательство заслуживало кары. Женщине со столь нездоровым воображением не потребовалось много времени, чтобы придумать, как использовать двусмысленное положение Спейна — бывшего священника с запятнанной репутацией — для осуществления своей мести Суини.

В то время в Ирландии прогремело несколько дел о насилии над детьми, в которых были замешаны священники и религиозные организации. Негодовала вся общественность, и, естественно, вокруг Спейна тоже начали возникать сплетни аналогичного содержания. Для любого нечистоплотного мерзавца нет ничего проще, чем пустить слух о неестественной привязанности старика к восьмилетнему мальчику. Эванджелин была слишком умна и хитра, чтобы выступать с прямыми обвинениями, и выбирала выражения очень тщательно. Она вполне полагалась на своего приятеля ОʼДауда — тот легко мог намекнуть на сомнительность интереса Спейна к мальчику, конечно, если намек был достаточно прозрачным. Но в данном случае запущенная сплетня была весьма убедительной. «Меня очень беспокоит, — шептала Эванджелин ему на ухо, — что эта глупая курица Суини позволяет своему сынишке общаться с преподобным отцом Спейном. Без какого-либо присмотра! Они вдвоем с этим старикашкой на лодке уплывают неизвестно куда! По всему устью плавают, целыми днями! Боже мой, неужели никто не может сказать об этом отцу ребенка? Бедный мальчик ведь глух и нем! То есть… — Хрупкие плечи сплетницы горестно опущены, руки изящно воздеты в немом укоре. — Меня это действительно очень-очень беспокоит! Он ведь не может сам даже на помощь позвать!»

Заговор был составлен, и результат превзошел ожидания. Могла ли Эванджелин себе представить, что ее мстительные обвинения приведут к трем смертям и порушат еще больше жизней? Вполне симпатичная женщина, уже пережившая период расцвета своей красоты и к тому же в любом случае обреченная на скорую смерть от рака, — да разве можно было ждать, что она с уважением отнесется даже к собственной жизни, не говоря уж о жизни кого-то другого? Страдания редко облагораживают душу. Эванджелин относилась к своей болезни как к личному оскорблению: она ее ненавидела и ужасалась. И поскольку сама была обречена, то вознамерилась прихватить с собой на тот свет всех своих врагов. Беда была лишь в том, что понятие «враг» для нее было весьма расплывчатым. И вскоре даже те, кто считался ее друзьями, были вовлечены в эту апокалипсическую интригу.

Она бы, вероятно, не так торжествовала, если бы поняла, насколько ее замысел способствовал планам самого Суини, дав ему средство заставить свою жену Крессиду продать столь любимый ею дом. Разнообразные деловые предприятия Суини окончились полным провалом, и он практически обанкротился. Корибин стоил хороших денег, ведь при нем было двадцать пять акров земли, он располагался на берегу реки Глар, близко к самому устью, где были просто роскошные возможности для парусного спорта, чуть ли не самые лучшие на всем южном побережье Ирландии. Отличное место, если его должным образом перестроить, как не раз корыстолюбиво отмечал Весельчак ОʼДауд.

Суини не слишком волновало будущее супруги, которую он терпеть не мог и считал тупицей, и глухонемого сына, которого он именовал «имбецилом». Однако он понимал, что, если заставить жену сделать выбор между Гилом и Корибином, на первое место она, несомненно, поставит сына. Все, что ему было нужно, так это запугать жену угрозами и сообщить в службу социального обеспечения, что она предоставляет грязному старику возможность бесконтрольно общаться с Гилом.

Угрозы оказалось достаточно. Как только обвинение было высказано вслух, Крессида поняла, что оно не останется без последствий. Шлюзы были открыты, слухи и сплетни хлынули мутным потоком, грозя смыть и Гила, и Джона Спейна. Когда она начала было протестовать, муж избил ребенка и ее. Когда Крессида пришла в себя, Вэла рядом уже не было, а потом начался бесконечный кошмар…

Фрэнк вернулся к началу первой страницы и перечитал написанное. Потом откинулся на спинку стула. Он тщательно все обдумал и решил ничего не показывать издателю, пока не напишет больше. Имена придется изменить, а также и место действия. У него это всегда вызывало затруднения — как назвать главных героев. Со второстепенными проблем не было, они возникали в голове уже в готовом виде. Беда была в том, что имена действующих лиц в этой конкретной истории были буквально вбиты в его память, их трудно будет оттуда выковырять.

«Наследие Генриетты» — попробовал он написать, но тут же вычеркнул «Генриетту» и заменил ее «Эстер». Так смотрелось еще хуже. И он решил на время забыть про имена. Основной сюжет в голове уже созрел, и если удастся как-то замаскировать героев, то над их именами можно будет поразмыслить позже.

Фрэнк слышал, как Кэти-Мей возится наверху. Подняв глаза к потолку, проследовал взглядом за перестуком ее шажков. Немного погодя девочка начала играть на кларнете. Он послушал гаммы, потом она без особых усилий перешла к пассажу из ноктюрна, который он пытался разобрать вчера вечером. У девочки был настоящий талант, и, что еще важнее, ей явно очень нравилась музыка. Фрэнк надулся от отцовской гордости. Потом выключил компьютер, закрыл лицо руками и заплакал.

После полудня они ходили записывать Кэти-Мей в новую школу. А когда вернулись домой, дочка возобновила свою кампанию под лозунгом «Ну почему не завести собаку?». В конце концов, обессилев, Фрэнк вручил ей экземпляр «Желтых страниц» и поставил непосильную, как ему казалось, задачу: найти среди ближайших к ним собачьих клубов такой, где бы продавались щенки ирландского сеттера. Это была ошибка. В результате через пару часов Фрэнк вел машину к дому, а Кэти-Мей сидела на заднем сиденье, держа на руках маленького поскуливающего щеночка, за которого Фрэнк только что заплатил чеком неприлично огромную сумму. Про себя поблагодарив телевидение за то, что мог позволить себе непредвиденные расходы, он включил приемник — третья программа Би-би-си, передача «Гармония», — пока дочь что-то бормотала себе под нос. К счастью, большая часть этих проблем не требовала от него немедленной реакции, пока Кэти-Мей не спросила:

— Пап, а как мы его назовем?

— Рафферти, — не задумываясь, ответил он, прислушиваясь к звукам «Старой рапсодии» Брамса.

— Шон Рафферти[25] или просто Рафферти? — ехидно пискнула девочка.

Фрэнк засмеялся:

— Просто Рафферти. Не хочу, чтобы на меня подали в суд.

— А если назвать его Финнеган-Два? Или Фадж? Или…

— Как хочешь, Глазастик. Сама решай. Только молча.

Мгновение, и она возникла снова.

— Рафферти мне больше всего нравится, папочка. Звучит вроде весело.

Фрэнк обреченно выключил радио.

— Быть по сему. Но тебе придется с ним заниматься, Кэти-Мей. Дрессировать, учить. Я не желаю, чтобы он писал по всему дому. Или гадил, — добавил Фрэнк себе под нос.

Едва он отпер входную дверь, зазвонил телефон.

— Милый? — Это была Крессида, и у Фрэнка упало сердце. По напряженному тону жены он понял: что-то произошло. — Знаешь, Алкиона умерла. Прошлой ночью. Во сне. Муррей уже договорился насчет похорон — они будут послезавтра, в монастыре в Тумайлборрис. Мы с Грейс поедем туда на «фольксвагене», а оттуда я отправлюсь прямо домой. Ты не против? Сам ведь не захочешь присутствовать на мессе, а, Фрэнк?

— Не захочу, Кресси. Это будет чистой воды лицемерие. Ты же знаешь, как я к ней отношусь… — Он не мог продолжить — его переполняло раздражение. — Значит, до пятницы. — И он повесил трубку. Потом прислонился к стене и закрыл глаза, дожидаясь, когда прекратится очередной приступ стенокардии.

«Данкреа лиснинг пост» (архив)

СПЕЙН, преподобный Джон Эндрю, бывший член ордена иезуитов. По тебе глубоко скорбит твоя сестра-близнец, сестра Мэри-Филомена из монастыря Искупления, Тумайлборрис.

УОЛТЕР, миссис Эванджелин (из Миннеаполиса и Нью-Йорка). Тебя оплакивает твой друг и партнер по бизнесу Джеремая О’Дауд. Похороны частные, цветов не приносить.

Просьба к редакциям американских и швейцарских газет перепечатать эти сообщения.