В поисках прошлого

Глава 5

«И кто только придумал эти поминки?» — мрачно думал Гил. Он опустил книгу, которую якобы читал, а на самом деле притворялся, и уставился на двоих отставных вояк, которые загораживали ему обзор. Те громко обсуждали несостоятельность лейбористского правительства. Гил передвинул кресло вперед, чтобы лучше видеть отчима, который флиртовал с Грейс Хартфилд в другом конце переполненной гостиной. Фрэнк выглядел несколько более оживленным и веселым, чем в начале поминок, — правда, Грейс всегда так на него действовала. Обычно Гил восхищался и любовался ими обоими, но сегодня ему было не до того. У них было много общего, он понимал это — те же сдержанные манеры, та же привычка не торопиться и не стремиться заполнить любую возникающую паузу, но с Грейс всегда было легче: она была менее склонна к спорам и конфронтации, не придиралась ко всему, что бы ты ей ни сказал. А Фрэнк нынче то и дело выкидывал подобные штучки.

От старых привычек избавляться трудно — и Гил читал их разговор по губам. Все он разобрать не мог, оба то и дело отворачивались; однако он понял, что речь идет о Алкионе, точно о ней. Он поднял книгу повыше, закрыв лицо. Некоторые вещи лучше не знать. Всякий раз, когда он вспоминал о ней, сердце начинало часто биться, а голову заполняли вопросы, ответа на которые он не знал. Эти вопросы Гил задавал себе с тех самых пор, как узнал, что девушка не просто полоумная, но и глухая, как и он сам. Интересно, ее тоже кто-то стукнул по голове, точно так, как и его? И если так, то к чему это его в итоге приведет? К психопатии? Чем больше он об этом думал, тем больше боялся, но держал свои страхи при себе. Мучился и терзался молча.

Взгляд его перебегал с одной группы гостей на другую, Гил отслеживал разговоры. Его забавлял этот процесс: одно перехваченное слово тут, пара слов там — получалось нечто вроде лоскутного одеяла. Имея некоторый опыт, можно было легко понять, что говорят люди, едва они открывали рот. Глухота одновременно создавала для него некоторые барьеры и как бы наклеивала определенный ярлык. Как только окружающие замечали слуховой аппарат у него в ухе, они тут же четко на него реагировали, повышая голос в разговоре. Для всех, кроме его матери, это было обычным делом, как бы частью его самого. Для Гила аппаратик был просто еще одним фактором, определяющим его сущность, то, каким он стал, часть его личности. Крессида и старый Джон Спейн научили его жить с этим, однако позднее, когда пришлось приспосабливаться к улучшениям, которые ему принесли современные технологии и еще позже хирургическое вмешательство, он был вынужден искать свой собственный способ справляться с тем, что тогда показалось ему гигантскими, чудовищными переменами в собственном мировосприятии. Прогресс для Гила зачастую оказывался слишком назойливым, изматывающим. Иногда ему казалось, что чем лучше он разбирал звуки, тем меньше понимал тонкости и нюансы услышанного. Каждый шаг в сторону более четкого и ясного звука, казалось, разрушал его уверенность в себе, пока он не решил однажды, что с него хватит, и не отключил слуховой аппарат. Большую часть времени Гил продолжал его носить, потому что терпеть не мог, когда к нему приставали с вопросами, почему он его не носит. К тому же аппарат ему кое в чем помогал: он создавал некий защитный барьер вокруг него, своего рода зону недоступности. Его забавляло, что многие люди никак не могли приспособиться к его недостатку. Или, может быть, считали его… заразным, что ли.

Гил уронил книгу на колени, когда какой-то старик, который все время стоял напротив, отошел в сторону, дав возможность беспрепятственно обозревать всю комнату. Он любил это занятие — сидеть и тихонько наблюдать за окружающими; способность оставаться в стороне, но одновременно быть в гуще событий давала ему ощущение власти над людьми. Это был прекрасный способ выяснить, что на самом деле происходит вокруг. На свете есть масса способов слушать не только ушами — можно читать по губам, по глазам, по движениям тела. Он овладел этим искусством, еще когда был глухим ребенком: неосознанно привык к своему недостатку, научился отключаться от всего неприемлемого. Потом Гил никогда не терял этого умения. По мере взросления он начал осознавать, что может «выключать» звук по собственному желанию, когда захочет. Он прекрасно научился пользоваться зрением и собственной интуицией, и мало что ускользало от его внимания; он был смышленым ребенком.

В школе его прозвали Клудо[10]. Все началось со случайного разговора, когда он был во втором классе. К ним пришел новичок, который как-то обратился к Гилу с вопросом, а Маллинс, одноклассник, сказал: «Да чего ты его спрашиваешь, этого тупицу? Он же понятия не имеет, что ты ему говоришь. Глух как пень». Тут вмешался Баз Филипс, приятель Гила. «Не слушай его, Гил здорово умеет читать по губам, быстрее, чем ты думаешь!» Клудо или Тупица? Какое прозвище выбрать? К счастью, к нему пристало именно это, Клудо. В результате его так называемый недостаток стал приемлемым для тех, кого раньше приводил в замешательство и сбивал с толку. Это глупое прозвище не использовалось больше нигде, а некоторое время спустя про него вообще позабыли; однако оно оставило свой след: никто из одноклассников Гила никогда больше не равнял тупых с глухими. А считаться способным и смышленым было просто отлично.

В окно просунулась головка Кэти-Мей.

— Гилли? Может, выйдешь в сад? Пожалуйста!

— Один момент, Глазастик. Сейчас выйду. Правда, сейчас, — пообещал он.

Малышка повернулась и исчезла. Убежала. Гил любил наблюдать за ней. Она была не похожа на него, но пробуждала воспоминания о том, что происходило, когда он был в ее возрасте. Как будто внутри его спал вулкан, в любой момент готовый к извержению… Внешне все было нормально, Гил вел себя так, как и полагается любому взрослеющему подростку или юноше, — был замкнут, раздражителен, не стремился расположить к себе. И все это вполне успешно маскировало его внутреннюю растерянность и замешательство.

Он вернулся к своей книге, равнодушно листая страницы и поглядывая одним глазом на часы. Гости наконец начали расходиться. Гил громко захлопнул книгу, переместился к двери и тихонько выскользнул наружу. Обошел дом, взял свой велосипед: когда его что-то начинало здорово донимать, он обычно отправлялся погонять на велосипеде — в Дублине ехал к морю или в горы; в Оксфорде обычно в сторону Отмура. Это было недалеко, максимум три мили по извилистой деревенской дороге, но в жаркий день достаточно, чтобы вогнать в пот.

Кэти-Мей ждала брата лежа — в буквальном смысле, во весь рост растянувшись на траве. Занималась она тем, что заплетала волосы в две жиденькие косицы, вплетая в челку разноцветные стеклянные бусины, которые теперь болтались у нее над глазами. Этим она всегда занималась, когда смотрела телевизор или когда ей все надоедало. Увидев Гила, девочка вскочила.

— Ну, куда пойдем? — спросила она, и он вспомнил о своем обещании. — Гил, ну пожалуйста! — Ее ясные синие глаза подозрительно блестели.

— Я слышал, что папа намерен взять тебя в Оксфорд и угостить мороженым. Так?

— Ага, он обещал. Только вот где он? Надоело ждать!

— Скоро появится. Поминки закончились.

— Он уже это много раз говорил. В любом случае мне не нравится такое сборище. Тоже мне прием гостей!

— И мне не нравится. Показуха сплошная.

— Я тоже возьму велосипед.

— Не надо.

— Гил! — Она надула губки. Гил с трудом подавил смех. Кэти-Мей как-то очень странно походила на Фрэнка — тоненькая, словно чуть ли не на грани истощения, с длиннющими ногами, растущими, кажется, прямо из подмышек. Гил обожал сестру и был уверен, что она вырастет потрясающей красавицей — все данные для этого были уже на лицо. Обычно она могла вертеть им как хотела. Но не сегодня.

— Извини, Глазастик, — пробормотал он. — Мне надо немного побыть одному. — Он мотнул головой в сторону дома: — Ужасно, да?

Кэти-Мей пожала плечиками:

— Я же могу быстро ездить, не отстану. Ну возьми меня с собой!

— Мне надо встретиться с Джекменом в Рэдклифе[11], — сказал он. «Джекмен» был изобретением Гила — его собственный вариант Банбери, вымышленного приятеля, придуманного Оскаром Уайльдом. Гил сочинил его для того, чтобы избегать назойливого внимания деда. Сейчас он позабыл, что Кэти-Мей давно уже разгадала эту уловку. — Он руку сломал.

Сестрица решила поддержать игру.

— Когда? — спросила она.

— Прямо сейчас.

— Нет, я спрашиваю, когда он руку сломал.

— Несколько дней назад.

— Откуда ты узнал? Ты же был во Франции!

— Он позвонил мне. — И быстро добавил: — Во Францию.

— Врешь! — прошипела она. — Я вчера видела Джекмена, и с ним, на мой взгляд, все было о’кей! — Сообщив эту сюрреалистическую подробность, Кэти-Мей показала Гилу язык. — Дурочкой меня считаешь, да? Нет никакого Джекмена! Ты ж сам мне сказал! — Она скорчила ему рожицу, сморщив нос. — Ты просто не хочешь, чтобы я с тобой поехала, вот и все! Так?

— Давай в другой раз, Глазастик, не сегодня. Извини. А что ты тут вообще делаешь?

— Держусь подальше от всех, чтобы под ногами не болтаться. А ты что подумал? — Она трагически вздохнула. — И почему все сегодня такие сердитые? Ты, папа… И мама все время ревет… Ей бы радоваться надо, мы же теперь все домой можем уехать, а она что-то не радуется, а?

Гил покачал головой:

— Думаю, она расстроена смертью дедушки, да и…

— Да почему? Он ведь не был вовсе такой уж хороший, правда? — Кэти-Мей небрежно растоптала все благочестие брата. — Ворчал все время, требовал, чтобы я молчала. — Она наморщила носик. — Мне не следовало такое говорить, да? Иногда он был вообще-то не очень противный, всякие истории рассказывал. Но все равно, часто он был сердитый и раздраженный. Знаешь что? Меня тошнит от этих похорон. И тебя тоже, Гил Рекальдо, ты такой же, как я! Тебя тут столько времени не было, а теперь ты сбегаешь от нас один! Могу поспорить, за девицей какой-нибудь ухлестываешь!

— Ничего подобного.

— Тогда почему бы тебе не взять меня с собой?

— Я скоро вернусь. И мы можем пойти купаться. Или еще куда…

Кэти-Мей некоторое время обдумывала это предложение, потом сообщила:

— Нет, неохота. К тому же Стивенсы в отъезде, так что нам не светит попользоваться их бассейном. — Тут ее личико оживилось. — Грейс ведь приглашала нас на барбекю у нее в саду! Мы могли бы пойти в бассейн «Ферри Хинкси», а потом к ней после бассейна, правда?

— Посмотрим, — ответил Гил.

— Я тебя ненавижу! — завопила она. — Ну почему ты такой взрослый и противный?! Папа тоже так говорит, когда не хочет что-нибудь делать.

Гил развернул велосипед и проверил шины.

— Ты права, — признал он. — Извини. — Тут он дернул ее за одну из косичек. — Я действительно грубое животное. Извини, Глазастик, я скоро вернусь. Обещаю. Слово чести. Через часок вернусь. — Он прошел несколько ярдов и оглянулся: — А ты можешь для меня кое-что сделать?

— Что?

— Скажи папе, что я заказал билет обратно во Францию на завтра, на рейс компании «Райан-эйр». И мне нужно, чтобы он меня забросил в аэропорт. Значит, через час вернусь.

— Через час, или ты умрешь! — прокричала она. И, топоча, направилась в глубь сада, яростно пиная на ходу комья земли.

Гил вывел велосипед на дорогу. Коттедж стоял на оксфордской стороне Элсфилда, на полпути вверх по склону холма, по дороге в деревню. Дом Джона Букена[12] с синей мемориальной доской располагался на расстоянии примерно тридцати девяти ступенек от церкви. У дедушки Холингворда была целая книжная полка его романов, которые Гил много раз начинал читать и столько же раз бросал. Насколько Гилу было известно, весь Оксфордшир был буквально напичкан домами еще живых и уже умерших писателей. Р.Д. Блэкмор[13], автор романа «Лорна Дун», жил в соседней деревушке Бекли, куда Гил сейчас направлялся.

Миновав церковь, Гил вскоре налетел на первого из четырех недавно установленных «лежачих полицейских» и свалился в кювет. Несколько минут лежал там, оглушенный, потом поднял велосипед и оглянулся на равнину внизу, где располагался город. Дремлющие шпили, окутанные дрожащим от жары воздухом, — прямо сказочный вид. Оксфорд действительно выглядел замечательно — Гил редко позволял себе по-доброму относиться к городу, отнявшему у него мать. Он снова сел на велосипед и поехал дальше, снижая скорость у каждого из следующих «лежачих полицейских».

Минут через десять он добрался до Бекли, откуда было рукой подать до Отмура. Когда Гил в первый раз приехал сюда навестить деда, старик сосед рассказал ему, что в античные времена через здешние вересковые пустоши проходили римские легионы. Гил мысленно представил себе марширующих тут римских воинов, и это распалило воображение. После этого всякий раз, когда он ехал в Отмур, останавливался здесь, прикладывал ухо к земле — и был уверен, что слышит топот, топот, топот марширующих сапог. Но сегодня было слишком жарко и солнечно для подобных иллюзий; это в прохладные дни на пустоши ощущался холодный ветерок с моря, который и помогал ему перенестись назад, в мифическое устье реки, конечно же, во время полного отлива. Отмурские пустоши осушили еще полвека назад, если не раньше, но, поскольку в предыдущие несколько недель погода стояла необычно дождливая, кое-где все еще виднелись лужи. Гил сощурился и смог представить себе, как отступает и утекает вода. Возникшую картину хорошо дополнила стайка чаек.

Он уселся, прислонившись спиной к низкой каменной стене, ограждавшей пастбище, сложил руки на коленях. И задумался о том, когда вся эта свора гостей уберется наконец из дома и можно будет вполне безопасно вернуться, не боясь, что придется вступать в разговор с тем или другим дальним родственником матери. Все они выглядели какими-то пыльными и старыми, все как один. И дед был таким же — Гил хорошо знал по собственному опыту, что тот никогда даже и не пытался скрыть свою неприязнь к молодежи. Кэти-Мей удостоилась особого презрения. Настоящее чудо, что она сумела сохранить свою жизнерадостность, чего Гил отнюдь не мог сказать о себе самом.

Сколько горя перенесла их мать из-за этого старика, это уже совсем иное дело. Насколько Гил мог судить, дед всегда с ней так обращался, еще с того времени, когда Крессида была ребенком. И тем не менее, когда этот старый фашист заявил, что нуждается в уходе, она рванула сюда, притащив с собой бедную малышку — Глазастика. И если бы Фрэнк не топнул ногой, им двоим тоже пришлось бы сюда перебраться. Неужели нельзя было найти такое решение, чтобы Крессида ухаживала за папашей, не разрушая при этом собственную семью?

Гил должен был признать, что благодарен Фрэнку за то, что тот уперся рогом в землю и настоял, чтобы они остались в Дублине. Гил хмыкнул. Фрэнк, судя по всему, думал о себе — точно, конечно, сказать невозможно: Фрэнк всегда предпочитал играть втемную, — однако по крайней мере его решение означало, что Гил не растеряет своих друзей и, самое главное, им не придется втискиваться в дедов дом в Элсфилде и все время ходить только на цыпочках мимо спальни этого старого урода. Дом весь пропитался запахами старости и вычурной, обитой ситчиком мебелью, пригодной разве что для кошек.

Похороны были такими же отвратительными, как и все остальное. Холодная, сырая церковь, викарий, едва упомянувший о покойном — он даже имя Крессиды правильно произнести не смог! И после этого ей еще пришлось пригласить его в дом! Тут Гилу пришла в голову мысль, что идея матери кормить всех исключительно сандвичами была своего рода шуткой, насмешкой. Он откинулся спиной на траву и захохотал, вспомнив, какое лицо было у Фрэнка, когда он увидел, что Крессида кучами наваливает его драгоценную копченую лососину на уже нарезанный хлеб. «Это научит его приезжать тогда, когда он нужен», — пробормотал Гил. Однако удовлетворение оттого, что он возложил всю вину за происшедшее на приемного отца, быстро исчезло, когда он задумался над будущим семейства Рекальдо. Если вспомнить бессмертные слова дедушки Холингворда, Крессида «опустилась до туземного уровня». Старик имел в виду то, что произошло с ней в Ирландии, но, с точки зрения Гила, мама переменилась именно тогда, когда вернулась в Оксфордшир. И в результате он потерял мать. Гил закрыл глаза, чтобы получше разобраться в своих горестях и попутно разработать планы на оставшееся время годичных каникул, которые он сам себе устроил.

Когда он поднялся, чтобы двинуться в обратный путь, решение вернуться в устье Глара окрепло еще больше. Гил еще не знал этого — голова была полна мыслями о возвращении во Францию, — но семя уже упало в почву. Остальное довершит некая журнальная статья.

Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур

Мне действительно очень нравится ваш стиль. Обращение «Шон» вполне годится — никакого Шефа не нужно. Пока что по крайней мере. Как насчет понедельника, или вы настаиваете на том, чтобы денек отдохнуть? Можем в перерыв на ленч выпить по пинте пива в пабе «Лиффи» на Бэчелорэ-Уок. В половине второго, подходит? Если вы свободны.

Шон