В постели с врагом

16

В Массачусетсе шли дожди. Мартин чувствовал себя одиноко на улицах Бостона и в дневной толпе спешащих куда-то в обеденный перерыв людей под зонтиками, и в вечернем отражении неоновых огней, когда он возвращался в свой дом в Монтрозе

Мартин постоянно выглядывал Сейру среди прохожих. Он ничего не мог с собой поделать. Он внимательно разглядывал толпу на Бойлстон-стрит и особенно внимательно вглядывался в лица людей поблизости от библиотеки в Монтрозе. Иногда он подолгу сидел перед библиотекой, потому что она когда-то работала здесь. Он встречал блондинок с длинными распущенными волосами, его останавливал взгляд голубых глаз. Но Сейры среди них не было. Эти поиски стали наиболее важной частью его жизни. В Компании Аль Сурино получил пост управляющего и занял отдельный кабинет с секретаршей. Мартину это было безразлично. Он знал, что коллеги следили, как он отнесется к этому, но он никак не отреагировал.

— Мы полагаем, что тебе следует остаться одному, чтобы разобраться в своей жизни, — сказал ему отец. Теперь родители, слава Богу, не докучали ему визитами. Каждый вечер Мартин часами разбирал бумаги Сейры и читал ее книги. У нее было так много книг. Книги были везде. Он отодвигал постель или поднимал стопку полотенец, и везде были книги. Он чувствовал, что он чужой для них. Такое же ощущение появлялось у него, когда отец начинал высокопарно рассуждать о «мастерах прозы». Большинство людей ограничивалось общением с учебниками. Каждый коммивояжер знал, что достаточно назвать брошюру книгой, чтобы это оттолкнуло потенциального покупателя. Во время их медового месяца Сейра попыталась почитать ему вслух пару книг.

Он, конечно, мог бы пригласить людей из Армии Спасения, и они забрали бы книги, на которые Сейра потратила уйму денег. Он открывал то одну, то другую книгу с ее туалетного столика или с полки на кухне, где они стояли за коробками с мукой, в поисках сцен, связанных с сексом. Отдельные выражения были подчеркнуты, а на полях были заметки почерком Сейры: «Да!», «Мужской шовинизм!», «Кто это сказал?»

Он был готов избить ее, хотя она покупала книги на свои деньги, но в этом вопросе она стояла на своем, как мужчина, даже когда он поднимал на нее руку. Черт! А как отнесется мужчина к вашим словам, если вы скажете, что он не имеет права тратить свои собственные деньги?

— Черт!— заорал он, сидя во второй маленькой спальне, предназначенной для ребенка, который так и не появился, и глядя на умершие фиалки.

Наконец прислали то, что осталось после Сейры в библиотеке. Коробки привезла Пам Фитцер, маленькая брюнетка, сказавшая, что она была лучшей подругой Сейры в библиотеке. Она поглядывала на Мартина, пока он заносил коробки в спальню.

— Вы так одиноки, — повторяла она каждый раз, когда он появлялся с очередной коробкой. — Я понимаю, что вы одиноки и безутешны.

Наконец Пам ушла, и он мог открыть коробки

— Ты просто регистратор и больше ничего, — высмеивал он ее работу. — Принять книги, выдать книги.

На следующий вечер Пам Фитцер появилась снова и спросила у него, не возражает ли он против того, чтобы она приготовила ему настоящий домашний ужин. Он с трудом выдавил из себя, что не возражает, и она начала рыться в буфете и холодильнике. Кое-что она купила в магазине. Он вернул ей деньги.

Теперь она гремела посудой на кухне. Конечно, он был одинок. Он начал говорить с ней и никак не мог остановиться. Он рассказывал, как к нему относились друзья, преподаватели и тренеры, потому что его отец возглавлял административный совет школы. Он никогда не мог сказать, действительно ли заслуженными были высокие оценки его знаний и спортивных успехов. Так продолжалось, пока он не поступил в колледж, и вот там ему пришлось туго.

Перед ужином они выпили вина, и, возможно, кое-что в его рассказах могло шокировать Пам. Что к Богу, например, он относился как к этому сушеному стручку — своему отцу, который поджимает губки каждый раз, как слышит слово «черт» и без всяких колебаний отдает своего сына на крестную муку. Пам призналась, что ей никогда не приходило в голову что-либо подобное.

Он сказал Пам, что всегда был честолюбив. У отца появлялось кислое выражение лица, когда ему не удавалось завоевать призовое место. А какое значение имеет приз? Он умеет говорить и убеждать людей. У него хорошее место в Компании. Пам согласилась, что образование — это не главное.

Конечно, нет, черт возьми, сказал Мартин, но посмотрела бы она на их семейство, когда они собираются вместе. Его отец, пожалуй, единственный, у кого есть высшее образование. Остальные родственники либо фермеры, либо коммивояжеры или механики. Они думают, что отец — большая шишка, а мать, улыбаясь, соглашается. Смотреть тошно. Сплошная показуха. Когда отец принялся за Мартина, мать успокоила его, сказав, чтобы он не обращал внимания — он своего еще добьется. Пам заключила, что его мать — очень хороший человек, и она хотела бы с ней познакомиться.

Мартин обрадовался, что ему есть с кем поговорить. Пам заглянула и на следующий день и снова приготовила ужин. Мартин принялся читать все бумаги Сейры, привезенные из библиотеки. Наконец-то он обнаружил, сколько денег она тратила в год на книги.

Иногда на его губах появлялась невольная улыбка. Описывая события в библиотеке, она давала людям прозвища, порой очень меткие.

Прозвища были забавные, но не это было главным. Он впервые понял, насколько выше чем у него было развито у нее чувство ответственности. Она никогда не обмолвилась и словом об этом. Ему же это было совершенно не интересно. Она встречала его у дверей после работы, спрашивала как прошел день, готовила ужин, мыла посуду.

Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда он, потягивая вино из бутылки, смотрел по телевизору историю о чрезвычайно сексуальной женщине-сыщике. Перед ним стояла Пам. Она проскользнула в полуоткрытую дверь и, стоя слишком близко к нему, сказала, что не может избавиться от мыслей о бедном Мартине.

Это очень мило, сказал Мартин. Она не пожалела духов, и, когда она прижалась к нему и обняла за шею, он почувствовал, что косметики на ней больше, чем одежды.

— Я столько думала о вас, — ворковала Пам. — Вы так страдаете.

Слезы сами собой навернулись ему на глаза, хотя он и подумывал, как бы избавиться от нее. Она погладила его по затылку, и он ощутил комок в горле.

Пам была готова слушать его без конца, спрашивала, как идут дела на службе. Она уселась и начала слушать, кивал головой и играя своими черными локонами. Мартин объяснил, что у него очень ответственная работа. Он поглощен ей полностью, и это отвлекает его от мыслей.

— У вас очень симпатичная машина, — сказала Пам. — Это тоже должно немного отвлекать вас. — Он вопросительно посмотрел на нее.

— На прошлой неделе вы останавливались около библиотеки, — объяснила она, слегка покраснев.

Вот проныра, подумал Мартин, а вслух сказал, что у него есть кое-какие сбережения в банке и пора уже менять машину.

Не возражает ли он против чашечки кофе? Сейчас уже довольно поздно. Ужинал ли он сегодня? Он ответил, что не ужинал, и она сделала ему омлет. У него на глазах опять появились слезы. Он прислушивался к тому, как она гремит посудой, а он сидел в столовой и представлял себе, что это Сейра.

Мартин отнес грязную посуду на кухню, и, пока Пам мыла и вытирала ее, он рассказывал о своей работе в Компании. Он говорил, что ему приходится иметь дело с чрезвычайно сложным оборудованием. Домой он приезжает совершенно измочаленным, но и тогда не перестает сожалеть о том, что в тот последний день он оставил Сейру одну. Целый день она сидела в домике на пляже, который они снимали, и плакала.

— Я понимаю, — проворковала Пам, подходя к нему. Она обняла его за шею, притянув его руку к низкому вырезу своего декольте.

— Если бы Сейра могла вернуться! — всхлипнул Мартин. Руку он не убирал, боясь обидеть Пам, а она тем временем направила его другую руку себе под юбку и продвигала ее все дальше. Рука почти не встречала препятствий, разве что немного кружев.

— Я был бы добр к ней теперь, слова бы грубого не сказал, если бы она вернулась! — причитал Мартин.

Пам ничем не напоминала Сейру. Она начала раздеваться, но Мартин не счел правильным остановить ее — она ведь приготовила ему ужин. Она проявила себя как настоящий друг. Белье у нее было красного цвета. Мартин решительно отказался от воспоминаний.

Раздевшись догола, она начала снимать с него рубашку. Он старался не смотреть на нее

Сняв с него рубашку, она занялась его брюками, а он тем временем беспокоился — получится ли у него что-нибудь. Омлета и тостов было слишком много, его глаза снова и снова наполнялись слезами, и ему очень хотелось, чтобы она оделась и ушла.

Ему оставалось только закрыть глаза и представить, что это Сейра. По крайней мере, она хоть не была толстой и пахло от нее не очень противно. Пам забавно повизгивала в постели, беспрерывно говорила и совершенно не знала, что он любит. Он вспомнил скрипящую кровать в доме на пляже и Сейру, вскрикивавшую под ним.

Ему очень хотелось, чтобы Пам перестала бормотать, когда он взобрался на нее. Стараясь не слушать ее, он представлял себе грудь Сейры и ее мягкие волосы, пока он не убедил себя, что это именно она. Библиотекарша получила на несколько параграфов больше, чем она заслуживала. — А теперь постарайся заснуть, — прошептала Пам, встала и пошла на кухню, где осталась ее одежда. Забрав ее, она вернулась в спальню и стала одеваться. Ее движения странным образом напоминали движения Сейры. Она улыбнулась Мартину, но он натянул на себя простыню, закрыл глаза и лежал так, пока она не оделась и не ушла.