В постели с врагом

29

Он сходил с ума. Бен гнал машину, и в открытые окна врывался утренний ветер. Лора. Он погрузился в красный туман любви, выбрался и понял, что его затягивает снова. Так он прожил почти две недели.

Бен ударил кулаком по рулю. Лора позволила поцеловать себя, позволила отнести себя в спальню, а потом вдруг застыла и начала говорить о ненависти. Ненависть. Что ж, в чем-то она права.

Решила «подинамить», хотя есть слова и похуже. А у него идет третья неделя занятий. Скоро придется ставить первые оценки студентам Члены его кафедры следят за тем, как он преподает, они будут составлять длинные бумаги с описанием его методов преподавания, его отношения к делу…

А тут еще газонокосилка поломалась. Раньше у Сирса было отделение в Блек Хок Виллидж, а теперь с ремонтом надо обращаться в Кроссроудз. Правда, у него было время до двух часов, когда начнется заседание кафедры.

К тому же у него началась бессонница.

— Дубина, — вслух сказал Бен. Не надо было ему торопить ее, но на него накатило. Теперь она, конечно, ничего не скажет о себе и не позволит ему…

Дурак несчастный. Лора. Это из-за нее он чувствует себя полным идиотом.

И лужайка перед домом у него выглядит как нескошенное поле Свободное место для парковки оказалось далеко от Сирса, а солнце уже припекало. К приемщику была очередь. Барабаня пальцами по прилавку, он думал, что не стоило ее так торопить. Она плакала. Пусть бы ушла.

Бену было нужно всего лишь починить газонокосилку, но толстый клерк зарегистрировал все, за исключением разве что цвета глаз Бена и девичьей фамилии его матери. Он следил за клерком, записывающим все это, и думал, что ничего не обещал, не делал ей подарков и не возил в Нью-Йорк. Слава Богу, он всего лишь мечтал о ней, а теперь он может просто отойти в сторону и жить, как он прожил две последние недели.

Он решил жить так, как будто ее нет. Наконец он освободился и по солнцепеку побрел к машине. Женщины, которые натягивали на себя завлекательные туалеты и улыбались, а потом говорили: «Нет-нет, не вы», — и ускользали из его жизни. Лора, наверное, потешалась над ним за то, что он попытался через нее свести счеты со всеми другими женщинами.

Светофор горел красным. Он чертыхнулся У нее прекрасная грудь. Черт побери А ведь он мог поехать с ней на рождество в Нью-Йорк. Они бы смотрели иностранные фильмы и ходили в театры. Он представил себе, как бы «ни спорили в номере отеля о режиссуре, игре актеров, о постановке, а потом занимались любовью.

Ты должен обращать на них внимание, они хотят тебя… какой дивный рисунок у ее бедра. Но она плакала, И ее ноги…

Светофор не переключался, наверное, целых пять минут. Он чертыхался, задыхаясь от выхлопных газов. Если бы они поженились, и она по-прежнему хотела бы получить степень магистра в библиотечном деле, он бы не имел ничего против.

Да они и жили бы практически в университетском городке, потому что от его дома до университета рукой подать. Если бы у него была жена, ему не пришлось бы тратить время на тысячу пустяков, которые отрывают его от задуманной книги, а теперь пожалуйста — в доме нет хлеба и надо самому думать об обеде.

Бен свернул на стоянку у магазина и резко затормозил. Ничего она не расскажет ему о себе. Вполне возможно, что она замужем. Это ее спокойно-непринужденное лицо…

У кассы снова пришлось постоять в очереди. Он ссутулился и принялся разглядывать магазин. Как всегда, здесь было полно студентов, потому что до общежитий было всего один или два квартала. Брюнетка в тесно обтягивающих брюках пилила парня, державшего пакет с покупками. Бедняга навалил банки поверх бананов.

Такие женщины, как Лора, всегда найдут себе мужчину. А может, она и жила с кем-то, и он ей просто надоел.

Бен вернулся домой таким голодным, что немедленно решил пожарить себе бутерброды с луком, как учила его Лора, хотя время было не обеденное.

— Идиот проклятый, — повторял он время от времени, одновременно прислушиваясь, не заскрипит ли дверь в ее доме, и следя за тем, чтобы бутерброды не подгорели. Если бы не загар, ее кожа была бы голубоватого оттенка. Вечером он может тихо-спокойно посидеть один дома или провести часок-другой на Холме с Истербруками, или с Грантом Барни и Джо Дуганом. Он не собирается больше забивать себе голову мыслями о Лоре Прей. А может, она вообще предпочитает женщин? Этакая фригидная лесбиянка.

Дверь на заднем крыльце дома Лоры еле скрипнула. Вдруг в следующий момент он прижмет ее к себе. Он смотрел на масло, кипящее на сковородке. Его охватило желание оказаться с ней в постели, ударить ее…

Ненависть. Его трясло от желания, от страха перед тем, что он увидел в себе.

Лора стояла на крыльце. Темная зелень подчеркивала белизну ее рубашки и шорт. Она потерла лоб ладонью. Бессознательный жест, говорящий об уязвимости.

Птицы перекликались в листве, но утреннюю тишину почти ничего не нарушало. Она была почти осязаема.

Она не хотела заниматься любовью. Бен следил за ней в кухонное окно. Из покрытой росой травы появился, тряся лапками, Банан и направился к ней.

Бен выключил плиту и прижался лбом к холодному стеклу. Лора взглянула на мусор, сваленный во дворе: старое сиденье от кресла, проволока, банки, трухлявые бревна, битые кирпичи. Банан скользнул в непроходимые дебри, и теперь только покачивающиеся маргаритки могли сказать, куда он подевался.

Сейра же думала только о том, что и записки, и цветы были от Бена. Он делал то, что обычно делают мужчины. Она вздохнула.

Миссис Неппер сказала ей: «Вы можете делать все, что хотите, с этим безобразием на заднем дворе. Да, вы можете делать, что хотите. С этим безобразием, что хотите».

Сейра прислушалась. Еле слышное, но постепенно все более громкое бряканье банок с мусором и гудение подъемника. Скоро машина, собирающая мусор, появится возле них.

Сейра махнула рукой в сторону кучи мусора.

— Эй, — окликнула она уборщиков мусора, когда машина остановилась у ее ворот. — Вы не могли бы забрать все это хозяйство?

— О чем разговор, — отозвался один из мусорщиков, малорослый мужичонка с торчащими ушами и выбитым передним зубом. — Похоже, вы тут порядком чего накопили. Надо помочь?

Сейра ответила, что да, и потащила одно из сидений от кресла. Он ухватил другое. Был он пожилым, его можно было назвать дедушкой, рубашка его потемнела от пота, но он ловко перекинул сиденье своему напарнику.

Пустые банки, мотки проволоки от забора, сухие сучья, трухлявые деревяшки быстро исчезали в утробе мусорной машины. Когда машина заглотила последнюю порцию банок, Сейра взглянула на освободившийся от хлама двор.

Бен наблюдал за Сейрой. С листьев сирени скатывались капли, оставшиеся от ночного дождя. Каждый побег папоротника, каждая травинка смотрелись отчетливо, как если бы они занимали вполне определенное место на картине, которое им отвел художник.

Теперь на дворе был порядок. Сейра стояла среди худосочной зелени, пробивавшейся к солнцу сквозь груду хлама. Сейра подняла побеги декоративного винограда и других вьющихся растений и закрепила их на заборе.

Она нашла старую лопату на крыльце. Было жарко, пот струился у нее по лицу. Она вообразила, что они опять в новом городе, и они с Джо пытаются навести порядок в очередной развалюхе, а их мать горюет о том, что они оставили на прежнем месте.

Она выполола все сорняки, но оставила цветы — лилии, флоксы. Судя по побегам, к весне здесь вырастет аспарагус.

Бен наблюдал за Лорой. Сорняки, которые она повыдергивала, быстро увядали. Шаг за шагом она продвигалась вперед. Зелень и цветы гибли под ее руками и окончательно умирали под лучами солнца.

Бен отвернулся от окна и огляделся. Кухня показалась ему незнакомой.

Хлопнув дверью, он вышел из дома.

— Похоже, помощь вам не помешает? — сказал он.

Перед глазами Сейры встали черные печатные буквы. Она не смотрела на него. Она видела его сидящего голым на краю кровати со сжатыми кулаками.

— Дикие лилии, — отозвалась она, стараясь поддеть лопатой корни. — Листья очень красивые. Весной цветет небольшими колокольчиками. И при этом пускает корни во всех направлениях, а они крепкие как проволока. Смотрите, что они делают с другими растениями.

— Смотрите, что вы сделали с мальцом из соседнего дома. Он только что из окна не вываливается со своим биноклем.

Она повернулась так быстро, что ее темные волосы взметнулись. Она смотрела на красный дом, что стоял на углу. Кто-то быстро задернул занавеску на окне над клумбой хризантем. Бену показалось, что в ее глазах мелькнули злость и страх. Наклонившись, она снова начала копать землю.

— Миссис Неппер говорила мне, что он странный тип, — сказал Бен. — Он старшекурсник, но каждый день после занятий он запирается у себя з комнате и гоняет музыку. — Как бы в подтверждение его слов из окна красного дома донеслись оглушительные звуки музыки.

Сейра вытянула корни, которые подцепил Бен, стряхнула с них землю и отбросила прочь.

— Миссис Неппер сказала, что я могу делать все, что сочту нужным, — объяснила она немного погодя.

Бен стоял совсем рядом с ней. Он остро чувствовал ее близость. Певец в красном доме во всю разорялся о пламени любви. Сейра выпрямилась и вытерла лоб тыльной стороной ладони. У нее перед глазами стояло залитое слезами лицо Бена.

— Ну и смертоубийство, — сказала она, глядя на кучу вянущей зелени.

— Вот что я вам скажу, — негромко произнес Бен, — как насчет того, чтобы в понедельник поужинать у меня?

Какое-то время она смотрела на него в упор, и ему показалось, что глаза ее светились счастьем. Потом они потухли.

— Я сделала вам больно, сама того не желая, — сказала она. — Я неподходящая компания для кого бы то ни было.

Она отвернулась и посмотрела на окно второго этажа. Оттуда по-прежнему неслась музыка. Ей показалось, или штора шевельнулась снова.

— Спасибо за розы и маргаритки, — сказала Сейра, отходя от него. Его лицо вспыхнуло.

— Розы и маргаритки? — переспросил Бен. — С моего двора? О чем разговор. Берите, сколько хотите.

Лора уставилась на него.

— Спасибо, — сказала она. Она вся была в земле, рубашка выбилась из шорт, и все же она оставалась чрезвычайно хороша.

Музыка гремела вовсю.

— Шумовое загрязнение, — заметил Бен. — Вы только послушайте.

— Пожалуй, пора кончать. Мне надо одеваться и идти на работу. Спасибо за помощь.

Она забрала у него лопату и положила ее на плечо.

— Вы не передумаете в отношении понедельника?

Она улыбнулась и с некоторым колебанием посмотрела на него. Он увидел облегчение в ее глазах.

— Хорошо, я приду, — ответила она, — когда стемнеет.

Бен кивнул и, ухмыльнувшись, потер мозоль на ладони. Музыка гремела, не ослабевая. Сейра поднялась на крыльцо. Солнце заливало ее Котенок прыгал за ней со ступеньки на ступеньку.

Она чуть было не прищемила ему хвост дверью.

Сейра поставила инструмент в угол.

В кухне было еще прохладно. Солнце пробивалось сквозь ажурные листья папоротника на окне.

Букетик маргариток стоял в стакане рядом с мойкой.

Записки были не от Бена.

Записки были не от Мартина.

Кто-то безликий наблюдал за ней, пробирался к ее дому. Сейра схватила маргаритки, швырнула их в ведро и закричала. Банан шарахнулся под плиту.

— Ничего, — успокоила Сейра Банана и себя. Она помыла руки и нашла бумагу и конверты, приготовила себе чашку кофе и принялась писать. Она умела изменять почерк до неузнаваемости. Все шесть конвертов были адресованы ее матери в Крейджи Корт Центр для престарелых.

«Дорогая Хло!

Я давно не давал о себе знать, но это не означает, что я забыл то доброе, что вы сделали для меня, когда я жил в вашей семье.

Сейчас я работаю у профессора, путешествую и занимаюсь исследованиями. У меня появилось много свободного времени, и вы теперь часто будете слышать обо мне.

Может быть, мне удастся как-нибудь приехать к вам. Я помню, что каждый год или два вы переезжали на новое место, и тогда вы, Сейра и Джо приводили в порядок те дома, в которые вы въезжали. Помните, как вы делали ставни для окон из старых досок, когда жили неподалеку от фермы, и там было ужасно много мух? Помните, как вы с Сейрой вручную делали шторы для гостиной?

Это были славные дни. Желаю вам здоровья и счастья. Мне приходится разъезжать повсюду вместе с профессором, так что письма будут приходить к вам из разных мест.

С любовью

Ларри Лей».

Глаза Сейры были полны слез. Ее мать думала, что ее детей уже нет в живых. Она лежала одна в своем приюте, и никто не навещал ее, никто не звонил ей. Автомобиль Бена стоит рядом. В любой момент она могла отправиться в Небраску.

Но надо найти человека, который ухаживал бы за доктором Ченнинг, пока Лора Прей будет в отъезде. Надо подождать.

Она вытерла глаза ладонью. Джо тогда обнаружил у старьевщика театральный занавес из красного бархата и сшил вручную шторы для гостиной, потому что швейной машинки у них не было.

Матери приходилось очень много работать той зимой, когда они жили в трейлере в Южной Дакоте. Мать мыла посуду, стирала белье и умудрялась делать так, что Сейра и Джо ничем не отличались от других учеников в школе. Все это она делала так, что они воспринимали это как игру. Теперь же ей больше не казалось это игрой.

Сейра смотрела на ручку и прислушивалась к трелям кардинала. Она не могла упомянуть о трейлере, ведь ее письмо окажется в чужих руках у того, кто прочтет его матери. Поэтому же она не написала о той развалюхе, в которой они жили в Манхассете. Они жили там бесплатно два года, потому что отец работал сторожем и истопником. Зато она написала о жившем в подвале сверчке, распевавшем почти как канарейка, которому они подкладывали ломтики сырой картошки, и о саде, который был у них. Правда, и здесь она не стала писать, что сад они разбили на свалке.

Джо утонул в бухте Манхассета. Когда она написала его имя, перед ней возникло рыжеволосое видение.

Она не могла писать о том, что, когда у них не было денег, им приходилось жить у родственников. Но она написала о той ночи, когда мать вызвала полицию, потому что им послышались какие-то странные звуки.

«Помнишь, — писала Сейра, — на самом деле это стучали пуговицы на нижнем белье старой тети Дженни, которое ты повесила сушиться».

Иногда она смеялась над своими воспоминаниями. Иногда глаза ее наполнялись слезами при мысли, что ее мать лежит, уставившись незрячими глазами в потолок, а на спинке кровати у нее над головой висит табличка с ее именем. Как правило, женщины, работающие в приюте, были добры к пациентам, но иногда они кричали, главным образом потому, что некоторые старушки были совсем глухие. Они называли их по именам, как будто за их спинами не было прожитой жизни, полной трудов, и, попав в приют, они утратили право на то, чтобы к ним обращались «миссис» или «мисс», или что-то в этом роде.

Всюду в письмах она пыталась намеками дать знать матери — «Я Сейра. Я жива!» Она вспоминала названия гостиниц, цвет входной двери и множество других мелочей, известных только им двоим.

Шесть писем. Она вложила их в конверты, наклеила марки и сложила в бумажный пакет. Она оглядела кухню. Какой светлой была ее оранжевая кухня в лучах утреннего солнца.

Но в ведре лежали измятые розы и букетик маргариток. Кто-то следил за ней, думал о ней.

Кто-то решил вторгнуться туда, где она надеялась быть сама собой, танцевать и смеяться, когда ей захочется, и украшать зеленым папоротником оранжевую кухню.