В шестнадцать мальчишеских лет

ЭПИЛОГ

…Допрос свидетелей окончен. Выступили государственный обвинитель и адвокат. Подсудимому предоставляется последнее слово. Иванцов, он же Петров, поднимается. Бегающими, трусливыми глазами заглядывает в свои тетради. Он всю ночь готовился к выступлению и хочет не упустить ни одного эпизода, который, как ему кажется, говорит в его пользу. Но случайно подняв глаза и посмотрев в ярко освещенный зал заводского Дворца культуры, он быстро прячет руки, жилистые, с толстыми пальцами, руки мясника и убийцы. Он словно боится, что и сегодня, спустя пятнадцать лет, люди увидят на них кровь его жертв!.. И приготовленная речь замирает на языке. Он несколько минут молчит, не зная, что сказать суду. Наверно, у него готовы вырваться слова:

— Что ж… Мне не повезло!

Да, не повезло! А казалось, как все хорошо складывалось! Когда началось бегство оккупантов с русской земли, комендант фон Бенкендорф выдал ему специальную "Охранную грамоту". Вот что в ней было написано:

"Владелец этой грамоты находится под особым покровительством немецких властей. Он освобожден от всех платежей и налогов, от физической работы. Должен пользоваться неограниченной поддержкой всех немецких учреждений. Находился на работе в полиции. Руководил секретной службой района, командир роты, обер-лейтенант. Проявил большую способность к розыску. Был отличным осведомителем, хорошо показал себя при обезвреживании мин. Политически безупречен. Награжден серебряным и бронзовым крестами. Он разработал всю систему службы порядка в городе Любимове. Сильно ненавидел большевиков. Особенно отличился в борьбе с партизанами".

"Охранная грамота" помогла Иванцову. Из Любимова он пробрался в Минск, и фон Бенкендорф, который по-прежнему к нему благоволил, устроил обер-лейтенанта на должность заместителя директора военного завода. А когда гитлеровцам пришлось бежать и из столицы Белоруссии, он стал работать в польском поместье фон Бенкендорфа лесничим и даже завел близкое знакомство с его женой и дочерью. Он сделался в доме Бенкендорфов своим человеком. Это было не удивительно. Между ними оказалось много общего. Их объединяла ненависть к Советскому государству. У одного было безвозвратно потеряно прошлое, у другого — будущее. Сын помещика и капиталиста нашел общий язык с сыном кулака.

В тысяча девятьсот сорок пятом году Иванцов очутился в Германии. Казалось, осуществилась его мечта. Он привез с собой немало награбленного золота и валюты. Ему уже грезилась собственная вилла где-нибудь в Швейцарии. Но он опростоволосился. Он плохо рассчитал и однажды, сам о том не подозревая, очутился в расположении советских войск.

Иванцов и тут не растерялся. К этому времени у него накопился уже изрядный опыт по части подлогов и обмана. Он повел себя как бывалый преступник. Переоделся в рваное платье, не колеблясь, пожертвовал драгоценностями, раздобыл фальшивые документы и в качестве бывшего военнопленного Смирнова "добровольно" вступил в Советскую Армию. После войны Иванцов-Смирнов в составе своей части был вынужден вернуться в Советский Союз, что, надо сказать, его мало устраивало. Россия для него не Родина, а лишь место, где его могут разоблачить. И вот он начинает путать следы, делая это, надо признаться, весьма умело и с тем "широким размахом", который присущ всем его преступлениям. Он похищает красноармейскую книжку, чистый бланк проходного свидетельства и как демобилизованный боец уезжает в город Орджоникидзе, где, обмакнув ручку в чернила и заполнив бланк, становится уже Петровым. В тысяча девятьсот сорок седьмом году он начинает подозревать, что за ним установлено наблюдение. И тогда Иванцов делает решительный и не лишенный остроумия шаг. Он нарочито неловко пытается похитить из учреждения, в котором служит экспедитором, большую сумму государственных денег, дает себя поймать и отправляется в суд, очень довольный тем, что его план осуществлен.

Его судят за воровство и приговаривают к восьми годам лишения свободы. Изменник Родины, убийца, он становится еще и уголовным преступником. Это закономерно!

Отбыв срок, Иванцов-Смирнов-Петров оказался на свободе с чистыми, настоящими документами, выданными ему в лагере. Казалось, его следы давным-давно потеряны. Но он ничему не научился, ни в чем не раскаялся: так же был полон ненависти ко всему русскому, советскому. Он верил, что придет час, и на его улице снова будет праздник…

В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году на вокзале в Москве, когда Иванцов с чемоданом выходил из мягкого вагона, он почувствовал на своем плече чью-то руку. Бывший обер-лейтенант вырвался, попытался скрыться в толпе, но раздался крик:

— Помогите его задержать! Это убийца, палач! Мы с ним из одного города!..

В кабинете линейного отделения милиции, куда доставили Иванцова, он обернулся к черноволосому молодому человеку, чье бледное лицо показалось ему незнакомым, и прохрипел, оскалившись, как затравленный волк:

— Кто вы? Я вас не знаю!

— Вы меня отлично знали! — ответил незнакомец, который опознал обер-лейтенанта. — Мое имя Владимир Рыбаков! Оно ни о чем вам не напоминает?..

Иванцов опустил голову. Потом он выпрямился и сказал следователю:

— Дайте мне закурить! В сущности рано или поздно это должно было случиться!..

Иванцов расправляет свои листочки, откашливается, но не может сосредоточиться. Затылком он чувствует взгляды людей, сидящих в зале.

А здесь сидят Зина Хатимова, ставшая за эти годы инженером, Римма Фокина — технолог любимовского завода, Владимир Рыбаков, токарь седьмого разряда. Весь первый ряд заняли бывшие партизаны — постаревший и поседевший Золотарев, Аня Егорова и ее пятнадцатилетний сын Никита, работник Центрального Комитета партии Федор Лучков и бывший начальник разведки отряда, теперь полковник Советской Армии Малышев. А в углу, в ложе, облокотившись на бархатные перила, не спускают глаз с Иванцова старик Шумов, жена его Любовь Михайловна и главный инженер крупного металлургического комбината Роман Евгеньевич Лисицын… Жизнь продолжается, но те, кто остался в живых, никогда не забудут минувших боев. Они пришли сюда, в этот зал, чтобы узнать правду о своих сыновьях, друзьях и боевых соратниках, замученных в фашистском застенке. И они узнали ее, эту горькую и славную правду!

Тяжело Иванцову говорить, когда столько людей смотрят на него! Ему бы сейчас автомат в руки и пару гранат! Вот тогда бы он поговорил!.. Спрятав бессильную ярость, обер-лейтенант опускает глаза и сумрачно бормочет, обращаясь к суду:

— Прошу оказать снисхождение!

В глубоком молчании слушают любимовские жители приговор: к расстрелу!

Свершился суд народа. Предатель получил по заслугам. И не о нем думают люди, медленно, со строгими лицами выходящие из зала. Они вспоминают своих земляков-комсомольцев, боровшихся с врагами и погибших во имя победы!

Калуга — Людиново — Москва

Март — октябрь 1957 года