В стране каннибалов

Глава X Горцы в домашнем быту

Прибыв в поселок Куэфа, мы оказались в самом сердце гор Папуасии, на высоте 8000 футов над уровнем моря. Трудности и лишения, которые нам приходилось здесь претерпевать, были неимоверные. Если бы мы знали наперед, как трудно будет наше путешествие, мы, наверное, отказались бы от своего предприятия.　

Мы научились пробираться по непроходимым на первый взгляд чащам и зарослям, иной раз по две мили в день, не больше. Днем нас донимали отвесные лучи палящего солнца, вечером — москиты. Холодный, резкий ветер по ночам заставлял нас порою до зари дрожать в лихорадке, несмотря на шерстяные одеяла и пылающий костер, вокруг которого мы собирались на ночлег. К этому нужно прибавить невероятное количество пиявок, которыми кишит болотистая почва речных побережий даже в горах. Они забирались в одежду, в поклажу носильщиков, и немилосердно высасывали нашу кровь. Не меньше мучений доставлял нам чесоточный клещ — бич туземцев, уберечься от которого в гористых местностях Папуасии совершенно невозможно. После похода в горы вы возвращаетесь в волдырях и нарывах, так как под кожею у вас живут сотни этих паразитов, и требуется продолжительное лечение, чтобы избавиться от них.　

И в этой обстановке идет нескончаемое лазанье по отвесным скалам, прыжки через глубокие рвы, переходы по вязкому болоту в густой траве, смыкающейся над вашею головою, где вы не видите, что вас ждет на расстоянии двух шагов.　

У подножия гор, где поселки больше и многолюднее, и где людоедство почти совершенно вывелось, путешествие еще не так трудно. Но но ту сторону горы Юла условия совершенно меняются. Поселки, совсем ничтожные, домов по 10–12, лепятся по горным уступам и кажутся совершенно неприступными. Джунгли на сотни ярдов кругом вырублены, чтобы лишить врагов прикрытия на случай их нападения. Почва этих просек, огороженных изгородью из жердей и бамбука, высотою до 15 футов, обыкновенно бывает утыкана острыми кольями: враги, при переходе через эти просеки, неизбежно натыкаются на них и ранят свои босые ноги, что задерживает их наступление и позволяет жителям деревень во-время укрыться в горах. В каждой деревушке имелось два выхода, чтобы в случае проникновения врагов в поселок через один из них, жители могли скрыться по другому. Днем деревни тщательно охраняются сторожами; ночью часовые не нужны, так как ни один горец не решится покинуть деревню в темноте из страха перед злыми духами. Незначительность поселков в горах объясняется, главным образом, ограниченными размерами тех горных площадок, на которых они лепятся. С другой стороны, значительному скоплению населения в одном месте препятствует малое плодородие почвы. Часто несколько соседних поселков заключают между собою союз против общего врага. Наблюдая окрестности с разных сторон, с высоты своих горных площадок, жители их оказываются лучше защищенными, чем горцы в одиноких деревушках. Случается, что несколько разоренных деревень объединяются в одно большое и более укрепленное поселение.　

Жилища горцев малы и жалки. Это крошечные хижинки из тонких древесных стволов, переплетенных лианами, с глиняным полом, на 2–3 фута углубленным в землю. Окна в них отсутствуют совершенно, а дверь представляет собою щель, в которую можно пройти только боком и согнувшись. Воздух в этих хижинах нестерпимый, несмотря на щели в стенах, так как под общею кровлею здесь живут и люди, и собаки, и свиньи с поросятами. Посреди хижины горит очаг, на котором пекут сладкий картофель или жарят мясо свиней. Дым выходит в щели или в открытую дверь. Спят в большинстве случаев прямо на голом полу; только изредка встречаются хижины с отдельными сооружениями из жердей, в виде покатого настила, где люди ложатся вплотную друг к другу, вытянув ноги к тлеющему всю ночь очагу. Стоять в хижине горца выпрямившись невозможно, — так она низка. В домах только спят да едят, сидя на корточках вокруг огня. Остальное время дикари проводят под открытым небом.　

В разрушенном поселке Майкели мы познакомились с погребальными обрядами горцев. Они хоронят своих покойников на широких площадках построенных из прутьев на четырех столбах, вышиною в 20 футов. Трупы лежат здесь до тех пор, пока не разложатся окончательно. Сухие кости снимают и помещают на почетном месте в хижине, где устраивается пир в честь покойного. Семья его закалывает по этому случаю откормленную свинью, кровью которой раскрашивается череп покойного. Церемония сопровождается пением и пляской, после чего происходит дележ костей. Старший сын получает голову, мелкие кости делятся между другими детьми, и они носят их на шее в виде амулетов; острые кости втыкают в ноздри или в уши, а крупные сбрасываются в какое-нибудь ущелье в стороне от поселка. Пока труп находится на погребальной площадке, один из родственников наблюдает за процессом разложения, время от времени взбираясь по лестнице на площадку. Пока труп гниет, горцы приходят к площадке и садятся под платформой с таким расчетом, чтобы капли разлагающегося вещества падали на их головы и тела: они верят, что таким путем к ним переходит сила и доблести покойного, которые ему самому больше уже не нужны.　

Туземцы любят собирать человеческие черепа не только умерших родственников или друзей, но и врагов. Почти во всякой хижине можно увидеть до дюжины черепов. Невысокая изгородь, окружающая погребальную площадку, бывает иногда вся разукрашена насаженными на колья черепами.　

Горцы не очень дорожат своими жилищами, и самой ничтожной причины бывает достаточно, чтобы туземец бросил его и отправился искать новое место для поселения. Бывает, например, что вождь вообразит, будто дух, охранявший поселок от врагов, переселился в другое место, и все население снимается с места и идет строиться на другой горный выступ. Если поля, окружающие поселок, истощены и не приносят урожая, туземцы не станут удобрять их или давать им отдых, так как не имеют представления о культуре полей. Впрочем, если бы они и умели удобрять поля, то вряд ли стали бы утруждать себя лишней работой. Они предпочитают раскинуть свой поселок в другом месте и возделать нетронутые еще участки джунглей.　

Подкрасться незаметно к горному поселку невозможно. Поселки расположены так, что из них во все стороны открывается широкий вид на окрестности. Если вы, войдя в такую деревушку, обнаруживаете в ней отсутствие женщин и детей, это значит, что мужская часть ее населения считает себя достаточно многочисленною и сильною для отражения врага. Если женщины и дети в деревне, то значит какой-нибудь соседний дружеский поселок осведомил горцев о том, что бояться им нечего.　

Оружие горцев просто и примитивно, — лук и стрелы, длинные деревянные, заостренные на концах копья, палицы с яйце-образным утолщением на конце, очень опасные в ловких руках туземцев. Есть у них и топорики с острым каменным лезвием, и подобие кирки для земледельческих работ.　

Огонь добывают путем трения бамбуковой пластинки о кусок мягкого дерева. Прядь сухих древесных волокон — род фитиля, прикрепленная к бамбуковой пластинке, быстро загорается от первой же искры, вызванной трением. Это одна из разновидностей первобытного способа добывания огня, практикуемого дикарями всего мира.　

В горах в диком состоянии растет табак, и туземцы собирают его, сушат и курят. Из тонких, полых внутри стеблей бамбука они делают нечто вроде мундштука или трубки; с одного конца вставляется сухой лист, набитый растертым табаком, а другой конец берется в рот для курения.　

Пища и ее приготовление крайне примитивны: горцы питаются, главным образом, картофелем и мясом свиней, поджариваемыми на горячих углях; мясо редко попадающихся птиц и свинина подвешиваются над огнем на длинных жердях. Глину для посуды и морскую соль горцы получают от жителей предгорий, которые доставляют соль с побережья, а глину копают в своих джунглях. В обмен они получают от горцев сахарный тростник.　

Туземцы простодушны, но не глупы. Они с легкостью схватывают язык жестов и мимики, любят подарки и радуются им, как дети: получив какой-нибудь кусочек фольги, клочек бумаги или жести, они свертывают их в трубочку и засовывают в ушные мочки или в продырявленные ноздри для украшения. Радость свою они выражают восторженно, пронзительным визгом, заключая в объятия виновника этой радости. За подарок всегда платят подарком и никогда не воруют, хотя способны на предательство и коварство. К чужим они недоверчивы и пугливы. Нас они выслеживали за много часов до нашего прихода и удирали со всеми пожитками и домочадцами в горы. Правда, большею частью они возвращались, заметив, что мы не предпринимаем никаких враждебных действий, но, случалось и так, что они пережидали в горах, пока мы не покинем поселка, чтобы снова занять свои хижины. Мы радовались, когда удавалось задержать кого-нибудь из наиболее храбрых жителей и путем подарков убедить его в своих мирных намерениях; он обыкновенно тотчас же оповещал своих односельчан о том, что мы — друзья, и те возвращались к своим хижинам и охотно провожали нас до ближайшей деревушки. В таких случаях соседи встречали нас дружелюбно: нас оглядывали, ощупывали, обнимали и в честь нас устраивался пир.　

Уроженцы Кайвала были очень взволнованы нашим прибытием: мы были первыми белыми, являвшимися в эту деревню. Нас забавляло их любопытство и удивление, с каким они наблюдали как мы мылись и переодевались. Некоторые из них, более смелые, дотрагивались до нас, ощупывали наши мускулы, видимо, изумляясь белому цвету нашей кожи. Правда, они порядком надоедали нам своим присутствием, трогая все наши вещи и следя за каждым нашим движением.　

Было холодно, моросил дождь в ночь, когда мы прибыли в Кайвала, и мы рассчитывали провести вечер спокойно в своей палатке. Но за ужином мы оказались окруженными горцами, которые все время не сводили с нас глаз, следя за каждым нашим движением. Мы решили их позабавить, чиркая спичками, показывая этим взрослым детям блестящие никелевые вещицы, свистки и т. п., что приводило их в восхищение. Потом мы стали насвистывать и напевать английские песенки. Дикари в свою очередь начали петь. Они охотно исполнили нашу просьбу и пропели свою воинственную песнь: то был какой-то мрачный вой со скрежетом зубов, взвизгиваниями и завываниями. Встревоженные звуками этого гимна, полисмэны сбежались из своих палаток, вообразив, что туземцы напали на нас и избивают. Когда же они поняли, в чем дело, то сами присоединились к пению горцев, и громкий общий хор их всполошил все окрестные горы. До утра пришлось сторожам криками оповещать соседей, высовывавшихся из хижин, что это пение только забава. Но на самих певцов пение действовало возбуждающе: глаза их загорались, они потрясали неизвестно откуда появившимися копьями и топориками; и мы начали побаиваться, как бы искусственно вызванное воинственное настроение наших хозяев не обратилось против нас.　

Когда гимн, наконец, был допет до конца, и дикари смолкли, у нас отлегло от сердца и мы, выпроводив их из своей палатки, легли спать.　

На утро мы двинулись дальше. Несмотря на дружественный прием, горцы не провожали нас, предоставив нам отыскивать дальнейшую дорогу в горах самостоятельно.