В стране каннибалов

Глава XXI Жажда

Только тот, кто когда нибудь испытал мучительную, жгучую жажду сможет понять, что мы пережили на обратном переходе через гору Кувоте.　

Взобравшись снова на плоскую вершину и осмотревшись кругом, мы установили, что на восток гора снижалась тремя террасами. Две из них были покрыты густым лесом, третья — колючей травой. Лесистый склон обещал больше шансов на удобный спуск к реке. С другой стороны, по склону, заросшему травой, идти было легче. Если бы наша надежда найти выход к реке с этой стороны не оправдалась, мы успели бы до ночи вернуться назад и пойти по лесистому склону. Путь же сквозь чащу джунглей был настолько утомителен, что мы вряд ли смогли бы, вернувшись, идти на новые поиски.　

Не было смысла тащиться вниз со всеми носильщиками и грузом. Поэтому три констэбля были посланы исследовать заросший травой спуск. Часа через два они вернулись с докладом, что спуск этот кончается крутым обрывом в пропасть. Даже горец Динго не рискнул спуститься по нему к реке.　

— Вставать! — скомандовал Омфри носильщикам.　

Носильщики, в течение этих двух часов находившиеся в состоянии полной апатии, опять, покорно и равнодушно, взвалили на плечи свои тюки и пошли за нами через бамбуковую заросль и колючую, резавшую ноги траву. Взобравшись снова на вершину горы, мы повернули на восток и подошли к тому месту, где начинался один из лесистых спусков.　

Ночь застала нас все в том же безысходном состоянии, с ножами в руках, в тщетных поисках пробиться к реке. Носильщики шли сзади с ведрами в руках, готовые ринуться за водою.

В травяных зарослях.

Вдруг отчаянный вопль нарушил ночную тишину. Туземцы, как малые дети, повалились на землю с громким плачем. Мы вышли из джунглей, и вместо желанного спуска перед нами виднелась новая, крутая пропасть. Было очевидно, что в эту ночь воды мы не увидим.　

Выйдя на небольшую прогалину, мы разбили палатки и разложили костры. Об ужине никто и не заикался. У носильщиков не оставалось ничего, кроме риса, бесполезного при отсутствии воды. В наших запасах также не было ничего кроме муки, овсянки, чая и кофе — ничего такого, что можно было бы съесть без воды.　

Носильщики и полисмены улеглись на ночлег вокруг огней. Впервые за все время наших переходов не было слышно ни песен, ни шуток, ни разговоров.　

Под брезентовым навесом, на куче поклажи красовался череп, который старик Форнир продолжал тащить, несмотря на все трудности странствия. Я взглянул на череп, освещенный огнем костра, и мне показалось, что он усмехается злорадной усмешкой; я невольно почувствовал ненависть к этому отвратительному предмету, точно он был виновником всех наших злоключений.　

Из джунглей до нас долетел стон, душу раздирающий и несомненно, человеческий. Стон прервался и за ним раздался знакомый вой, к которому присоединился другой голос. Сомнения не было: это были Эпи и Каури, наши умалишенные поварята, каким то непостижимым путем следовавшие за нами. Голоса приближались и, наконец, в свете костра показались две жалкие, изможденные фигурки. Они подползли к костру и моментально заснули.　

И тут вдруг полил дождь!　

Неожиданно, как всегда бывает в джунглях, без малейшего предварительного ветра, дождь хлынул, как из ведра.　

Соскочив с постелей, мы с лихорадочной поспешностью стали собирать кастрюли, ведра, чашки, — все, что могло вместить хоть несколько капель драгоценной влаги, и выставили их под навесы палаток, по которым с шумом сбегала вода.　

Дождь перестал так же внезапно, как и начался. Когда мы бережно слили в один сосуд всю набранную воду, ее оказалось немного, — всего около двух ведер; мы разделили ее между всеми поровну, по полчашки на каждого, без различия между белыми и черными. Никогда в жизни свежая ключевая вода не казалась мне более вкусной, чем эти несколько глотков полутеплой воды, пахнувшей дегтем брезента и человеческим потом от черных спин, тащивших этот брезент по горам.　

Заря застала нас поутру идущими вверх по тропинке, с которой мы так стремительно спускались накануне вечером. От быстроты зависело теперь наше спасение. Мы знали, что если солнце начнет припекать прежде, чем мы найдем воду, нам не выдержать его палящих лучей.　

Почти у вершины второго склона послышался шорох в кустарнике, и треск ломаемых веток. Из кустов неожиданно вынырнула фигура Пайейе. Он держал в руках маленького кенгуру, вонзив свои длинные ногти в шею животного. Когда, наконец, брызнула струя крови, он, припав губами к ране, стал ее пить; я отвернулся, чтобы не видеть этой сцены.　

Достигнув вершины, мы сделали остановку, в надежде отыскать какое нибудь углубление в земле, где могла собраться вода от вчерашнего спасительного дождя. Старик Форнир шел возле меня, молча и стоически перенося все невзгоды. В руках его я увидел все тот же проклятый череп. Прилив ярости охватил меня. Я бросился к нему и, вырвав череп из его рук, швырнул его изо всей силы в сторону.　

Глаза Форнира следили за полетом черепа, и он тотчас же поплелся к месту, где он упал.　

— Оставь его там! — крикнул я старику.　

— Хорошо, господин, — ответил тот.　

Тем не менее, он сделал попытку восстановить попранное табу. Я видел, как он наклонился, отыскивая череп. Вдруг громкий крик сорвался с его губ.　

— Дала-дала! (тропинка), — закричал он.　

Динго, мой вестовой, вопросительно поглядел мне в глаза и, получив утвердительный кивок, помчался к тому месту и дальше по тропинке. Раздался один ружейный выстрел, за ним другой: Динго сигнализировал нам, что тропинка ведет верно и прямо к реке.　

В этот момент я увидел, как старик Форнир, прежде, чем присоединиться к нашей сумасшедшей скачке вниз, нагнулся, и воткнув в землю высокую палку, бережно насадил на нее злосчастный череп.　

Дальнейший путь был очень тяжел и совершенно измучил нас. Здесь у нас оказались новые враги. То были пиявки, положительно усеивавшие наш путь. Босым и полуголым туземцам пришлось от них очень плохо. Они неистово скреблись, отдирая от тела этих мучителей с помощью ножа, зачастую вместе с кожей. Нам, в нашем платье, сапогах и белье, было немногим лучше. Пиявки проникали повсюду, но мы даже не позволяли себе останавливаться, чтобы снять их, зная, что все наше спасение заключалось в том, чтобы как можно скорее двигаться вперед. Наконец, мы добрались до больших скал, где пиявок уже не было. Взобравшись на горы, мы стали усиленно чиститься. Белье наше намокло от крови, а сапоги были наполнены густою массой убитых пиявок. Потом мы целые недели должны были употребить на заживление ран, нанесенных нам пиявками. Пытки, испытанные нами за это время, не поддаются описанию. Мы шли вниз по нагорью, потом снова поднимались на другое, без тропинок, прокладывая дорогу собственными руками.　

Наконец, добравшись до вершины одной из бесчисленных гор, мы заметили вдалеке внизу ряд белых домиков. Хотя ни Доунинг, ни я никогда не бывали здесь, мы сразу поняли, что эти домики означают конец наших злоключений.　

Строения принадлежали католической миссии области Пополе, и в них нас ждали настоящие кровати, настоящая еда и настоящий отдых.　

От Пополе до острова Юла идет построенная миссионерами дорога, по которой ездят конные фургоны.