В стране каннибалов

ГлaваVI В Мекео

В поселке Рараи, области Мекео, мы снова услышали о волнениях в Капатеа. Уже много дней мы шли болотами, все более углубляясь внутрь страны. Это было скучное, однообразное странствие. Местные жители тех поселков, в которых мы делали привалы, не представляли для нас ничего интересного. Мы их тоже мало интересовали.　

Тэйлор и Омфри на привале.

Жилища их были обычные в Папуасии тростниковые хижины на столбах или сваях, защищенные изгородью от диких свиней. В этих загородках жили прирученные уже свиньи — богатство и гордость туземцев, и хранились запасы кокосовых орехов. Слух о нашем приближении всегда опережал нас, и деревенские констэбли встречали нас повсюду, щеголяя своими медными бляхами и преподнося нам вскрытые кокосовые орехи.

Деревенское население не прерывало, однако, из-за нас своих повседневных занятий, — слишком обычным явлением были для него правительственные патрули. Лишь дети, с необыкновенно раздутыми от систематического переедания животами, окружали нас любопытною толпою; да женщины, застенчивые и тихие, приносили нам связки бананов и кокосовые орехи и исчезали стыдливо и бесшумно, как и появились.　

Мы, белые, все эти дни были почти неразлучны; в этих мирных областях констэбли, без всякого вмешательства или помощи с нашей стороны, справлялись с распределением ноши носильщикам, с устройством ночлега, раздачею пищи и другими хлопотами, обычными при путешествии по джунглям. Часто мы далеко опережали своих телохранителей и носильщиков, слушая занимательные рассказы Омфри о стране папуасов, о их нравах, обычаях и верованиях.　

Население области Мекео показалось нам еще более чернокожим, чем встречавшиеся нам дотоле туземцы. Очевидно, чем глубже внутрь страны, тем чище от посторонних примесей была папуасская кровь. Жители Мекео отличались от прибрежных туземцев и своею шевелюрой, — не растрепанно-пушистой, как у последних, а завивающейся мелкими крутыми колечками и часто заплетаемою в тугие косички. Женщины стригут волосы наголо. На их долю выпадает вся тяжелая работа. Мужчины только командуют и поедают плоды трудов своих жен.　

— Вот это, — сказал Омфри, когда мы входили в калитку одной длинной изгороди, — поселок Рарай, — последний, тронутый, культурой уголок Папуасии. А, и ты здесь, старый дружище, Форнир! — обратился он приветливо к сельскому констэблю.　

— Это надежный человек, — пояснил он нам. — Я возьму его с собою, когда мы двинемся отсюда дальше. Надо будет зайти к здешнему миссионеру. От него мы можем получить очень полезные сведения.　

Патер Гонзалес, высокий, плотный человек, живущий в Папуасии около 30 лет, послал своего слугу за бутылочкой вина и стаканами. Мы уселись вокруг стола под развесистым деревом, и начали беседу. Прихлебывая вино, мы с интересом слушали хозяина, — да и он был рад поболтать со свежими людьми.　

— Вы долго служили в здешних местах, — сказал он, обращаясь к Омфри, — и обычаи страны вам хорошо известны. Но вам не приходилось иметь дело с населением здешних гор. Горцы хитры, коварны и изобретательны, и обычаи их совсем непонятны белому человеку. Тридцать два года работаю я здесь — и до сих пор лишь поверхностно знаю этих загадочных людей. О, они умеют скрывать то, что желают скрыть! Я довольно хорошо знаю тех из них, с которыми приходится иметь дело ежедневно. Но племя, живущее на соседней горе, чуждо мне и незнакомо. А из всех горных племен — жители Капатеа — самые загадочные. Это — книга за семью печатями, из которых ни одна еще не сломлена белым человеком.　

Он задумчиво отхлебнул из своего стакана и продолжал.　

— Да, и самое странное из всего, что до сих пор мне случалось видеть, это то, что происходит там ныне. Что война поднялась из за свиньи, — еще не так удивительно, это — вещь здесь обычная. Необычен самый способ ведения войны. Она ведется так, как будто дикарями руководит белый, цивилизованный вождь.　

Его зовут Япидзе. Он замечательный вождь и, насколько мне известно, сын горца из поселка Тавиви. Нужно быть очень недюжинной личностью, чтобы так руководить своим племенем и держать в таком страхе все чужие племена; он сумел заставить их отказаться от привычки и приемов предков и действовать по приказу его по новым методам, очень похожим на приемы белых. Мне　хотелось бы посмотреть на Япидзе. Если он попадется вам в руки, покажите мне его, — не обходите моей хижины на обратном пути. И простите меня, если я дерзаю советовать вам, но я делаю это лишь потому, что лучше вас знаю здешних людей, — приложите все усилия, чтобы изловить одного этого Япидзе. Без него племя безвредно, и очень быстро вернется к мирному образу жизни. Ему же не повредит посещение культурных центров вместе с вами и под экспортом ваших людей, скорее, наоборот. О, если бы его энергию направить на благой путь вместо злого! — И патер замолк, погрузившись в задумчивость.　

— Да, но как это сделать? — произнес Омфри, качнув головой, — трудно поймать горца, знающего, что его выслеживают. А весть о нас не преминет достигнуть слуха Япидзе! И где же угнаться за ним по их неприступным скалам? Сегодня он здесь, а завтра — пропасти и рвы отделяют его от вас, и вы не знаете, какими путями он скрылся на какую нибудь неприступную вершину, и как вам добраться до него!　

Когда мы с Омфри вернулись к своей палатке, мы увидели у входа в нее Доунинга, только что успевшего сфотографировать старого, очень типичного констэбля Форнира. Доунинг что то совал в руку старику.　

— Уж не расточаете ли вы наши запасы табаку? — ворчливо спросил его Омфри.　

Доунинг ухмыльнулся.　

— Вы угадали, но что же из этого?　

— Подождите, пока он вступит в ряды наших носильщиков, продолжал Омфри, — и тогда уже балуйте его табаком. По крайней мере, это будет заслужено. Теперь же он все равно не оценит вашей щедрости: ведь чувство благодарности совершенно незнакомо папуасам.　

Чтобы доказать справедливость своих слов, Омфри подозвал одного из туземцев и спросил его:　

— Эпи, скажи мне, что ты говоришь, когда господин дает тебе что нибудь?　

— Спасибо, мастер! — ответил гот.　

— А как ты скажешь это на твоем языке?　

Эпи задумался.　

— Не знаю, мастер! — сказал он наконец.　

— Вот видите! — воскликнул Омфри. — На папуасском языке даже нет такого слова, которое выражало бы понятие благодарности.　

Омфри вообще довольно скептически относился к туземцам. Мы же с Доунингом, — я, как новичок в стране, а он, как добрейшее и незлобившейшее существо, — склонны были считать местных жителей гораздо более симпатичными, чем рисовал их нам Омфри.　

Старый Форнир охотно согласился отправиться с нами. Его смущало лишь одно: он не мог оставить без себя в деревне своего маленького племянника, сироту, мальчика горца — лет 12–13: он боялся, что его односельчане убьют ребенка.　

Омфри заинтересовался причинами, которые могли бы побудить туземцев на такую непонятную жестокость. И старый Форнир рассказал ему на мотуанском наречии историю мальчика Пайейе, которую Омфри затем перевел и нам. Так на живом примере мы познакомились с обычаем кровавой мести, который доселе упорно держится среди папуасов.

Пайейе.