В стране каннибалов

ГЛАВА XIII Пури-Пури оказывает нам услугу

«А ведь он застрелился!» — задыхаясь, пробормотал Омфри за моей спиной. Та же мысль мелькнула и в моей голове, когда я вспомнил наш недавний разговор: тогда кто то из нас заметил, что единственным выходом из подобного положения могло быть только самоубийство.　

Мы последовали за Киаем и вскоре увидели, как он растерянно мечется по дороге из стороны в сторону. Доунинга нигде не было видно. Киай указал только нам место, где Доунинг повредил себе ногу. Мы принялись за поиски. Омфри шнырял в густой траве по сторонам дороги, окликая Доунинга, заглядывал в каждую яму, куда бы он мог упасть, и притом так свирепо и крепко бранился, — что я не узнавал этого спокойного, уравновешенного человека.　

— Скверное дело! — наконец сказал он мне, убедившись в тщетности своих поисков: он не мог уйти далеко со сломанною ногою. Раз его здесь нет, значит кто то увел его с собою. Если это сделали дикари… — и Омфри оборвал свою речь, безнадежно махнув рукою.　

Опасность, угрожавшая нам самим в этих частых зарослях, возрастала с минуты на минуту, но, занятые мыслями о Доунинге, мы совсем забыли об этом. Нужно было, во что бы то ни стало, спасти его, но как это сделать? В отчаянии я ломал голову над этим вопросом. В этот момент что то просвистело над нами в воздухе, и мы увидели копье, вонзившееся в землю, в нескольких шагах впереди нас. Не успели мы сообразить, откуда и кем оно могло быть брошено, как большая толпа вооруженных горцев выскочила из травы на дорогу. Они потрясали над головами копьями, свирепо кричали и воинственно наступали на нас. Полисмэны издали услышали шум и, догадавшись об угрожавшей опасности, повернули носильщиков обратно, чтобы поспешить нам на помощь. Мы с Омфри выстрелили из револьверов, и туземцы отступили на несколько шагов. Тем временем с тыла напали на них наши полисмэны, и чернокожие обратились в бегство. От слуха моего не ускользнул резкий насмешливый хохот, внезапно раздавшийся во время этой схватки над моей головой в густых ветвях дерева. Я тотчас узнал голос Пайейе, хотя и не мог разглядеть его в чаще листвы. Мальчишка принимал участие во враждебных выступлениях горцев против нас. Мне очень хотелось погнаться за ними и наказать неблагодарного змееныша. Но Омфри остановил меня.　

— Бесполезно пытаться сделать сейчас что нибудь, сказал он: мы все равно не в силах найти Доунинга, и лишь рискуем бессмысленно погубить сами себя в этих диких местах. Мы должны вернуться на побережье и послать оттуда специальный, организованный отряд, — уже не спасать несчастного, — а карать злодеев. Ну, попадись теперь Пайайе в мои лапы! Уж я пропищу ему!　

Омфри даже зубами заскрипел от злости на коварного мальчишку. И я понимал его: наша вынужденная пассивность к судьбе несчастного Доунинга приводила в отчаяние и меня. Какой нибудь австралиец или американский индеец тотчас сумели бы найти следы беглецов по неуловимым для непривычного глаза признакам. Но папуас — не охотник, и потому наши люди не могли помочь нам выследить похитителей Доунинга. Нас ничуть не поразило, что полисмэны, на всякий случай посланные нами на розыски, вернулись с наступлением темноты, ничего не разузнав. Мы почти не спали эту ночь, обсуждая свой дальнейший образ действий. Решено было не углубляться далее в горы, а, описав полукруг, вернуться обратно, в более культурные области. Там, из ближайшего миссионерского пункта, мы могли послать скорохода в порт Морисби за вооруженным отрядом полисмэнов для розыска убийц бедняги Доунинга.　

К полудню следующего дня мы сделали привал на берегу небольшой речки. Закусив, мы с трубками в зубах пошли побродить вокруг лагеря; нам не сиделось спокойно на месте. Подойдя к одному из часовых, мы заметили, как он напряженно и зорко к чему то приглядывается.　

— Бой бой, тобада! (шум, господин) — ответил туземец на вопрос Омфри.　

Мы прислушались, — и до нас долетел отдаленный говор людских голосов. Очевидно, подходившая толпа людей не намеревалась скрывать своего приближения, так как шум голосов становился все явственнее, и мы различали уже в нем звонкий хохот Пайейе. Омфри свистнул. Несколько　полисмэнов с винтовками тотчас собрались вокруг нас. Носильщики поспешили взвалить на плечи свои тюки. Огонь костра был залит, угли забросаны землею, и мы поспешно засели в прибрежных кустах, поджидая врагов, с намерением жестоко отмстить за смерть Доунинга. Ждать пришлось недолго. На противоположный берег выскочил из кустов громадного роста горец, с головою, украшенною множеством пестрых перьев. За ним спустились к берегу еще два туземца. По пятам за ними следовал наш приятель Пайейе — в головном уборе взрослого папуаса! Он кого-то убил! Я направил дуло своего револьвера чуть повыше его сердца, собираясь спустить курок. От волнения я не сообразил, что живой Пайейе еще мог быть нам полезен в поисках убийц Доунинга, и что нам следовало поискать его, а отнюдь не убивать. Вдруг я увидел нечто, поразившее меня настолько, что револьвер выпал у меня из рук, и я с радостным криком выскочил из своей засады на открытое место, забыв о всякой опасности: я увидал симпатичное лицо нашего милейшего Доунинга, с трудом ковылявшего в толпе чернокожих. Двое из них поддерживали его под руки. Так они еще не съели его! Он был жив! Пайейе спрыгнул на берег реки, призывая спутников следовать за ним. Доунинг наконец заметил меня и весело — крикнул:　

Все в порядке, друзья! Идите приветствовать товарищей Пайейе!　

Мы медленно вышли навстречу дикарям, и лишь после того, как высокий туземец обнял каждого из нас поочередно, мы почувствовали себя успокоенными. Затем мы бросились к Доунингу, пожимали ему руки, забрасывали вопросами о его приключении, не давая ему времени отвечать на них. А Доунинг забавлялся нашим нетерпением.　

— Пока вы не откупорите банки консервов, и не накормите меня, объявил он, — я не скажу ни слова. И чаю я тоже хочу, — не забудьте! — прибавил он, улыбаясь.　

В несколько минут все было готово, и лишь тогда он сжалился над нами и стал рассказывать.　

Правда, рассказ его был не особенно связен: — но он так немилосердно набивал себе рот едою, так жадно пил горячий, крепкий чай, — что литературных оборотов речи от него ожидать не приходилось.　

— Я, друзья мои, мог, конечно, перекусить и нынешней ночью — начал он: но, я боялся, что едою моею окажется кусочек кого нибудь из вас: сегодня ночью они жарили «длинного борова». — Хорошо, что все вы целы! Должно быть, они праздновали совершеннолетие Пайейе и закусывали его жертвою!　

— Как же вы попали в руки этих черномазых? — нетерпеливо допрашивал Омфри.　

— По собственной вине, конечно! — добродушно ответил Доунинг. Вчера, отыскав живописное местечко и устанавливая свой аппарат, для съемки, я оступился и повредил себе ногу. Тогда я послал Киая за кем-нибудь из вас на помощь. Только что он ушел, — как передо мною предстал Пайейе. Сознаюсь, сердце мое дрогнуло при мысли о том, как ему легко было убить меня и тем заслужить себе «оперение» совершеннолетнего горца. Я вытащил револьвер и выпалил в воздух. Тотчас из ближайших кустов вынырнула толпа чернокожих, и я уже думал, что настал мой конец, — но тут Пайейе пришел мне на помощь. Он что то долго толковал горцам, размахивая руками и указывая пальцем то на меня, то на мой аппарат. Я видел, как лица их становились не то почтительными, не то испуганными, — они даже отступили от меня на несколько шагов. Пайейе отдал им какое то приказание, и дикари, надо сказать — не без робости, подошли ко мне и помогли мне встать на ноги. С трудом добрался я до их деревушки. Во время пути они были очень внимательны и заботливы ко мне. В деревне меня поместили в маленькой хижине, у входа в которую горцы развели костер. Пайейе опять что то долго толковал собравшимся вокруг меня туземцам, а затем вышел ко мне и жестами дал мне понять, что бояться мне нечего. Убедившись, что я спокоен, он вышел к костру и пировал полночи со своими друзьями, а под утро вошел в мою хижину и лег спать у моих ног. Проснувшись, я обнаружил, что мог, правда с трудом и опираясь на палку, ходить. Пайейе захохотал от радости, увидев это. Он созвал горцев, они взяли меня с двух сторон под руки и повели. Куда мы шли, я не знал до тех пор, пока не увидел вас. — Теперь все в порядке, — и, пожалуйста, дайте мне еще чего нибудь поесть! Не удивляйтесь, — я за целые сутки почти ничего не ел…

— Как это странно! — пробормотал Омфри: удивительно! Я никак не мог ожидать ничего подобного! Я удивляюсь, что Пайейе спас вас. Что могло его к этому побудить? Ведь, убив вас, он заслужил бы себе славу среди горцев! Ничего не понимаю!　

— Что же тут непонятного? Мальчик спас меня из благодарности! — возразил Доунинг: он помнил, что я хорошо к нему относился, и воспользовался случаем отблагодарить меня. Не будьте скептиком, Дик, — а дайте-ка мне еще чаю.　

Чаю ему Дик дал, но объяснения Доунинга отнюдь не рассеяли его сомнений.　

— Пайейе! — позвал Омфри мальчика, стоявшего поодаль и флегматично жевавшего свой бетель. Пайейе подошел к нам и Форнир, по приказу Омфри, спросил его, почему он не убил белого тобаду, когда увидел его беспомощным и одиноким в чаще кустов.　

Пайейе что то ответил ему на наречии горцев.　

— Господин, — сказал нам Форнир, — мальчишка еще молод и глуп. Он говорит, что белый тобада знает слишком сильное Пури-Пури. Он большой чародей — мистер Даунинг, — у него черный ящик, которого Пайейе боится. Потому он запретил своим друзьям убивать его.　

Друзья Пайейе проводили нас в соседнюю деревню, где мы в течение ночи узнали историю о загадочных волнениях в Капатеа.　

Оказалось, что мы были теперь почти у цели своего путешествия, — так как от Капатеа нас отделяла лишь узкая, глубокая долина. А за нею нас ждали неведомые приключения, дикие племена и знаменитый, легендарный Япидзе.