В стране золотой

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Наступил период последних предвесенних перевозок, когда делается все возможное, чтобы успеть до распутицы завезти грузы по зимнему пути Трудное, тяжелое время. Опоздаешь на несколько дней — и придется таскать грузы вьюком, а разве вьюком много навозишь?

На Иртыше то там, то здесь уже появились широкие полыньи Редкий возчик соглашался ехать в одиночку Старались двигаться только артелями, днем и медленнее, чем обычно; впереди обоза, метрах в пятидесяти, ехала «разведка» — опытный возчик на мало загруженных санях.

Зная об этом, Тарасов отправлял грузы и людей, ехавших на строительство нового прииска, большими партиями. С одним из последних транспортов он поехал сам.

Обоз недалеко отошел от Усть-Каменогорска и остановился на ночевку. Возчики и ехавшие с обозом люди быстро расположились в помещении зимовья. Принесли мешок с замороженными пельменями и начали готовить традиционный, для подобных условий, сибирский ужин, когда в помещение, вошли двое военных в форме командиров О ГПУ. В одном из них Тарасов с изумлением узнал своего радиста Гришу Светова. Он уже поднялся было навстречу, но вовремя заметил предупреждающий взгляд. Состоялось обычное для таких случаев знакомство.

Во время ужина старший из чекистов спросил Тарасова:

— У вас на разведках неприятности? Вы не в курсе дел?

— Не очень. Думаю, что вы знаете больше меня!

— Едва ли. Сейчас уже поздно, да и неудобно. Утром задержитесь с нами ненадолго, а обоз пусть уходит.

— Говорят, что впереди ненадежный участок.

— Да. Чуть выше ближайшего бакенщика есть полыньи. Они сейчас прямо на накатанной дороге, что идет по правому борту долины. Объезд вдоль левого берега пока хороший. Предупредите людей. Пусть возьмут в проводники бакенщика. Хотя к тому времени вы их сами наверняка догоните.

Утренний разговор затянулся. Обоз давно ушел, когда Тарасов и Светов выехали на санках, запряженных парой коней. Теперь, когда они остались вдвоем, Гриша рассказывал о событиях, происходивших на разведках, во всех деталях. Тарасов узнал, что у чекистов появилась тревога еще тогда, когда готовился план работ в «Буровой конторе». Они не поверили в случайность потери части страниц из архива и в паралич уборщицы Михайловны, как и в грабительские цели нападения на Тарасова. Когда же начали выявляться хорошие результаты разведок и в то же время произошли «чудеса», вроде нападения на коллектора, решили послать туда в качестве радиста нового сотрудника, которого еще не знали в окружающем районе. Для Светова это было важно и потому, что он впервые знакомился с Алтаем и геологоразведочными работами.

Было ясно, что враги будут стараться проникнуть на разведку. Подозрения подтвердились. Явно недружелюбно настроенный человек сам явился к разведчикам за помощью.

Истинное лицо «кооператора» обнаружилось, когда он бредил во время болезни и когда, начав поправляться, проявил особый интерес к результатам опробования. Но арестовывать его не было достаточных оснований. Казалось вероятным, что появление этого человека на Черновой вызывалось только целями личной наживы; однако это могло бы быть и иначе. Во всяком случае было бы не вредно еще раз проверить его связи, имена названых им друзей, а значит, и цели. Но радиостанция молчала, это лишало возможности связаться с командованием. А пока Светов ждал подтверждения своих подозрений, Макаров успел убежать да еще и напакостить.

— Смотрите, Гриша, — говорил Тарасов, — как здорово! Мы сейчас знаем, что за нашим золотом гонялся не один стяжатель. Они мешали нам группами или в одиночку, но и сами готовы были перегрызть друг другу глотку за каждый грамм золота., А наши люди — разведчики — разве кто-нибудь из них думал о своем обогащении или о том, чтобы напакостить другому.

— Это верно, — улыбнулся Светов. — Только не надо считать, что все без исключения работавшие с вами не хотели бы поживиться на богатых пробах, а может, и спрятать на «черный день» какой-нибудь шурф побогаче. Валовую промывку кто-то у вас устроил.

— Еще бы. Но я гораздо лучше помню другое, например, как все переживали историю с потерянным мною адресом находки вольфрамита. Буря, и Ахмет, и коллектора-студенты десяток раз просили разрешения повторить последний маршрут, а было бы совсем нелегко.

— Знаю я эту историю.

— А разве колхозники, что помогали нам в первый год поисков, что-нибудь от этой помощи зарабатывали. Им самим тогда было несладко.

— Но вы же тоже помогли, и не плохо.

— А кто вам об этом рассказал?

— Вся история с передачей хлеба стала известна на другой день.

— Почему же тогда меня не посадили!

— Были голоса, которые предлагали строго наказать, даже отдать под суд.

— Почему же я об этом ничего не знал?

— Вот и хорошо.

— А я-то думал…

— Ну, это дело прошлое. К чему вы его вспомнили?

— Только к тому, что наши люди все больше понимают, что они сами хозяева, что вместе мы любую гору своротим, а как бы ни был хитер и опытен враг, один или несколько одиночек, нас им не повернуть!

— Это я еще на границе не раз замечал. Нарушитель либо петляет, либо рвется напропалую — дорогу покороче выбирает. А наша дорога всегда прямее получается. Ему враги вокруг, а нам каждый советский человек — помощник.

Показался Домик бакенщика. Обоза около него не было. Дверь домика была распахнута, хотя из трубы шел дымок.

— Наверное, ушел обоз провожать, как просили.

— Подержите минутку вожжи. Я побегу взгляну.

Через минуту Светов был на высоком берегу. Заглянул в дом. Посмотрел сверху на следы обоза и бегом сбежал к санкам.

— Обоз пошел прямо на полыньи, по правой стороне. А ну-ка поднажмем.

— Не понятно. Я предупреждал, — ответил Тарасов.

— А после вас не могли другое сказать?

— Что ты!? Это же бандитизм!

Гриша галопом погнал лошадей. Встревоженные окриками и еще не уставшие лошади, казалось, вот-вот разобьют или перевернут сани. Проносились один за другим повороты реки.

— Так они у нас долго не выдержат.

— Черт с ними, лишь бы успеть!

— Далеко еще?

— Первые полыньи уже рядом. Держитесь!

Предупреждение было выкрикнуто с опозданием. Санки стукнулись о корягу и развалились. Оба путника оказались на льду. Гриша, чудом удержавший в руках вожжи, прихрамывая, вылезал из обломков.

— Догнали!

— Распрягайте вторую. Здесь потом соберем!

Светов уже сидел верхом и кричал, подхлестывая лошадь:

— Если карабин цел, стреляйте в воздух, может, поймут! — и ускакал.

В морозной тишине зазвучали выстрелы. Теперь и Тарасов заразился тревогой молодого чекиста.

— Либо возчики меня не поняли, либо какой-нибудь гад нарочно послал обоз прямо на полыньи!

Забросив карабин на плечо, он поскакал вслед за Световым.

Сразу, за первым изгибом, открывался довольно большой участок, по которому река шла почти прямо. Первое, что бросилось в глаза, были полыньи — темные полосы и пятна, подходившие почти к самому санному следу. Когда он поравнялся с первым пятном, в нем бурлила открытая вода и в нижнем углу торчало оброненное кем-то кнутовище… Это все, что осталось от обоза!?

Нет! Впереди, у конца прямого участка, Гриша, что-то крича, догонял последние сани. Обоз был еще не вредим, если только передние не влетели в промоину. Правда, здесь они открыты, и потому не так страшны. Но могут быть и другие — чуть затянутее тонким ледком, запорошенные снегом. Стоит только ступить — обрушится! Лошади начнут биться. А сзади будут нажимать следующие сани. Собьется, сгрудится обоз, бросятся возчики на помощь гибнущим, перегрузят край полыньи, и тогда горя не оберешься!

Когда подскакал Тарасов, часть возов уже остановилась, но передние продолжали двигаться. Человек, сидящий верхом, видит дальше, чем развалившийся в санях, особенно если спрятал от ветра лицо, завернулся в ворот тулупа. Впереди было серое пятно! Та самая прикрытая полынья, о которой только что думал Тарасов. А около нее трое движущихся саней.

— Да стойте же! Сто-о-ой!

Поздно! С громким плеском, сразу обеими передними ногами свалилась в воду первая лошадь. Сани приподнялись, как бы оторвавшись от дороги.

— Руби постромки!

— Задних держи!

Сразу несколько человек бросилось к саням.

— Назад! Не все сразу!

Сани еще держались на краю полыньи, когда на них оказался Гриша Светов.

— Ловите! — он бросил подбежавшим людям завернутого во что-то ребенка. Перепуганный возчик все еще старался удержать на вожжах тонувшую лошадь.

— Второй там. Петюшка!

— Пе-е-тю-ю-шка-а-а мо-о-ой! — истошно закричала соскочившая с шедших сзади саней женщина.

Толчок, вызванный падением лошади, сгрудил к передку нагруженный на сани скарб. Тарасов тоже был у гибнущих саней, хватал и перебрасывал на лед, что попадалось в руки.

— Остальных отгоняйте от полыньи!

Пытаясь выбраться, лошадь еще раз рванулась всей силой. Заржала… Сани покачнулись и боком пошли под лед. В какую-то долю секунды, остававшуюся до полного исчезновения саней, Гриша выбросил в руки матери злосчастного Петюшку, поскользнулся и скрылся подо льдом вслед за санями. Еле удержался на самой кромке льда Тарасов. Ой был слишком далеко от Светова, чтобы помочь ему.

Сразу наступило тяжелое молчание. Возчики сдернули шапки.

— Кричал вам человек, раззявы! — вымолвил кто-то.

Но теперь это уже было не нужно…

— Вот он!

Все обернулись на крик. В нескольких метрах от обрушившейся полыньи открылась вторая. На ее краю показалась голова и рука Гриши. Он успел схватиться за кромку и с помощью подбежавших людей выбрался на лед. По-видимому, его пронесло подо льдом по быстрине. Тарасов, один из первых бросившийся на помощь, стоял рядом тоже насквозь мокрый. На них набросили тулупы.

— Ну и везучий ты, паря!

— Второй раз, однако, жить начал!

— Не каждый раз такое.

— Почитай счастьем обошлось. — Раздавались реплики окружавших их возчиков. Вывод оказался преждевременным. В момент, когда по команде Тарасова начали разворачивать сани, чтобы возвратиться к дому бакенщика, шедшая одной из первых лошадь не пожелала оставаться сзади, около полыньи, резко дернулась и рухнула в воду вместе с возом. Произошло это настолько быстро, что никто не успел принять меры к спасению и лошади и груза.

Когда наконец несколько отошли от страшного места, вспомнили о причинах происшествия.

Оказалось, что возчики спросили о состоянии дороги у бакенщика, а тот послал их по старому следу, прямо на полыньи, заявив — «только вернулся, сам проверял».

— В этом, кажется, придется разобраться! — прервал обсуждение Светов. Он сбросил тулуп, снова вскочил на свою лошадь и позвал Тарасова последовать его примеру.

Поручили обозникам собрать остатки от разбитых санок.

Дверь избушки была по-прежнему открыта, печь остыла. По косогору, чуть ниже зимовья, на лед спускалась глубокая лыжня. Никаких других следов от бакенщика не осталось.

Гриша рванулся было преследовать, но обнаружилось, что морозом «прихватило» руки и лицо. Он уже не смог спрыгнуть с лошади, а как-то сполз с нее. Тарасов справился сам. Ему только помогли растереться снегом. Светову же становилось хуже буквально с каждой минутой. Морозный ожег охватил больше трети тела, а за этим всегда следует жестокое воспаление легких. Пришлось в ночь отправлять его назад в Усть-Каменогорск, а там помещать в больницу.

Когда Тарасов добрался до стана разведчиков, здесь все было по-новому. Недалеко от барака стояла большая «взводная» палатка, а чуть подальше довольно значительный «гурт» различных товаров. На соседней террасе, которая не содержала промышленно-выгодной россыпи золота, стучали топоры строителей. Еще совсем недавно в этих местах был редкостью громкий человеческий голос, а теперь — целый день надрывно визжала продольная пила, непрерывно слышались окрики, тысячи новых звуков наполняли долину.

Есть люди, которые при виде отступающей красавицы тайги будут с сожалением смотреть, как новая «жилая жизнь» пробивает дороги, валит деревья, дымит и сорит. Там, где с опаской проходил даже бывалый таежник, бегают ребятишки. Разве только разбуженный непривычным шумом какой-нибудь зверь случайно забежит на стройку, да и то не днем, а ночью, когда все ребятишки спят, а сторожа ищут способа незаметно для окружающих последовать их примеру.

Разведчики вместе с представителями нового прииска обходили одну за другой линии шурфов, выбирая участки, подлежащие дополнительной разведке или годные для немедленной разработки.

Загадка потерянных страниц и размокшего блокнота была почти решена. Должно было пройти немного дней, и на месте, где разведчиками были найдены первые золотинки, начнется добыча первых килограммов тяжелого желтого металла.

Сладкое чувство победы невольно охватывало каждого из участников разведки. Они с гордостью показывали свое хозяйство, рассказывали о трудных днях поисков, подсмеивались над «приискателями», страдающими от недостатка удобств.

С радостью за удачное завершение работ и с легкой грустью Тарасов садился в санки. Как незаметно пролетело время! Через неделю Коровин и Буря подпишут акт об окончании разведок и начнут перебазироваться на новый участок, найденный в прошлом году. Что-то получится там?

Скрылся барак, промелькнул «физкультурный брод», вот камень, у которого Митрич потерял заднего рулевого, скоро устье… Впереди несколько дней санного пути. Потом Усть-Каменогорск, встречи с Буровым и другими друзьями, завершение зимних работ и подготовка к новому лету. Он завернулся в тулуп и прилег на санки, зябко потянулся и вдруг вспомнил!..

Да, да! Именно также зябко он почувствовал себя на той ночевке на перевале. Ручей. Ожидание, пока опустится муть, и камни — одни белесые, другие черные. Вспомнил, как перебирал их руками в темноте и один, особенно тяжелый, положил в правый карман ватника. Сейчас он даже ощутил груз этого камня. Вот он откуда мой вольфрамит! Этот участок обязательно надо включать в план на следующий летний сезон…

Тарасов не знал, что почти одновременно в других районах Алтая произошли события, чрезвычайно близко касавшиеся всего происходившего на берегах реки Черновой.

…Время приближалось к полудню. Только что сменили караулы. Вернулись с полевых тактических занятий бойцы, не занятые сегодня на охране границы. Закончился обед, и большая часть людей на отдыхе.

В такое время дня обычно нарушения были редкостью. Полоса границы хорошо просматривается с постов, а на подходах немало местных жителей — охотников, лесорубов, людей, едущих за сеном или по другой нужде. Только самый неопытный или чрезвычайно наглый нарушитель пользуется полуднем.

Было так разморяюще спокойно, что боец, дежуривший у полевого телефона, связывающего заставу с отдаленными постами и соседними участками границы, казалось начал дремать. Он сидел прямо под плакатом, на котором было написано: «Разговаривая по телефону, помни — тебя подслушивает классовый враг!». В слове «подслушивает» художник пропустил букву «с» и потом вписал ее особенно витиевато.

Бойцу начало вспоминаться лето, участки пограничья, покрытые коврами цветов. Улыбнулся при мысли, что ври-сованная буква «с», похожа на бутафорную луну, вроде той, на которой летала артистка из кинофильма «Цирк»; вот и ему бы такую луну и лететь над округой, смотря на нее С недосягаемой высоты.

Резкий звонок телефона заставил его вскочить.

— Сидоров слушает!

— Я — второй. У Николая сено подвезли, — со слабо скрываемым волнением сообщал голос.

— Ясно!

В следующую минуту дежурный докладывал в кабинете начальника заставы:

— Товарищ командир! Второй сообщил, что на пятом посту боевая ракета.

— Поднять заставу. Второму и остальным усилить наблюдение. Политрука ко мне. Соседям позвоните.

Боец выскочил в коридор.

— В ружье!

— В ружье! В ружье! — откликнулись в соседних помещениях.

В кабинет начальника, застегиваясь на ходу, пробежал политрук, а дежурный боец уже кричал кому-то по телег фону:

— У Николая сено подвезли, пускай пока разгружает, подводы пришлем.

И по всей линии границы катилась весть. Раздавалась команда «в ружье!», бежали в строй солдаты.

Такая тревога среди дня означала серьезное нарушение и требовала помощи наряду поста. Дополнительная сложность состояла в том, что «пятый» — «Николай» — был наиболее залесенный участок границы, пересеченный многочисленными ложбинами.

Бойцы выстроились в казарме, вошел начальник заставы.

— Первое отделение седлать! Двигаться по дороге к «пятому». Взять собак. Второе и третье со мной на лыжах. Четвертое в охранении. За меня на заставе политрук.

На полпути отряд лыжников встретил бойца, несшего на себе раненого.

— Что с ним? Где оружие?

Боец осторожно опустил свою ношу на снег, шагнул к командиру.

— Отделенный командир Свиридов. Мы вдвоем с Петровым поверяли посты. Побежали на выстрелы. Петров преследует нарушителя в сторону «пятого». В Иванова стреляли из карабина. Винтовку не обнаружили. Унесли верно.

— А вы что скажете?

Раненый говорил с трудом:

— Подчасок Иванов. К вам с донесением. Пятеро их, может больше, все вооружены. Мы четверых заметили, когда дали ракету, залегли. Меня послали, около третьего поста я в рост поднялся, на лыжи хотел… а он из-за куста меня в плечо срезал, я винтовку и выронил… Поднимать стал, еще раз ударили в ноги… Вот ребята выручили, а винтовка… Больно так…

— Эх, пограничник называешься! — не выдержал начальник заставы. — Доставляйте его быстрее на заставу и возвращайтесь к своим. Первую помощь оказали?

— Как смогли. Некогда там было.

— Исполняйте!

— Есть!

Свиридов снова взял раненого на спину и уступил лыжню бегущим бойцам.

Операция по ликвидации банды, пытавшейся пересечь границу и уйти за кордон, развернулась неудачно. Только к вечеру удалось окружить троих нарушителей и после длительной перестрелки одного из них взять живым. Второй был ранен и потерял сознание, а третий убит. Около убитого нашли винтовку Иванова.

В убитом опознали жителя одной из приграничных деревень, охотника, подозревавшегося в связях с бандитами.

Задержанные — высокий сухощавый человек в ватном костюме и раненый, широколицый, с рыжими волосами и бородой, одетый точно так же, — упорно отрицали попытку перейти границу. Заявляли, что они охотники и отстреливались потому, что приняли пограничников за бандитов. Документы у них были в порядке. Личные вещи не отличались от обычного охотничьего комплекта, и у убитого на привязи болтались подстреленные зайцы.

Контрольный досмотр участка, где происходило преследование и бой с участием собак, принес новые данные, заставившие отказаться от мысли, что задержаны охотники. В частности, собаки обнаружили брезентовый пояс с зашитым в него-золотом. «Охотники», конечно, отрицали, что пояс принадлежит кому-либо из них, но это не изменило решения передать их для продолжения следствия органам ГПУ. Как только «рыжий» немного оправился и мог передвигаться, двое бойцов отконвоировали их в ближайший районный центр. Но здесь, уже на следующую ночь, «рыжий» обманул бдительность часового, провожавшего его на допрос, и бежал.

…Светов заканчивал следствие по части дела, касавшейся Макарова.

Произошла последняя встреча.

— Ну, что же. Подведем итоги.

— Дело ваше. Вам виднее.

— Вы, Макаров, признались в том, что, еще будучи на службе у частных золотопромышленников, а затем у концессионеров, неоднократно обнаруживали и скрывали данные о наиболее богатых золотоносных участках или участках, богатых полиметаллическими рудами. При этом пользовались доверием к вам бывших золотопромышленников, а позднее технических органов советского управления горными предприятиями. При ликвидации концессии вы не передали этих сведений по назначению, а некоторыми, решили воспользоваться сами. Когда вам стало известно, что архивные материалы изучаются геологами и что выполненная вами, по указанию концессионеров, «работа» по зашифровке результатов прежних разведок провалилась, то решили уничтожить все данные вместе с конторой разведки. Это вам не удалось, так как в помещении оказалась уборщица, и, кроме того, вы услышали голоса приближающихся людей. Но все же вы пытались, поджечь контору и убить уборщицу. Действуя вместе с агентом концессии, вернее страны, которая хотела бы вернуть себе концессию, пытались убить геолога Тарасова, с тем чтобы выкрасть у него планы разведок. Затем, уже по дороге на Черновую, пытались убить лесника и ограбили его заимку. В течение двух лет вы мешали разведчикам и не раз покушались на их жизнь. Пользовались подложными документами. Вместе со своим сообщником, маскировавшимся под бакенщика. на Иртыше пытались утопить один из обозов. И, наконец, с оружием в руках и золотом на поясе пытались прорваться за рубеж. — Макаров с нескрываемой злобой смотрел на Светова. — Так?

— Ваша взяла… на этот раз. — Он снова замкнулся в себя, опустил голову и замолчал.

— Но это еще не все. Вы упорно отказываетесь назвать своих хозяев, а это всего хуже и опаснее. Подумайте. Не тороплю. Время еще хватит. От нас не сбежите. Но еще не поздно снять с себя хоть часть вины.

— Нет у меня никого… А кто был, сдохли. Хозяев сами ищите. Найдете — ваше счастье. Нет… Я вам не помощник. Все равно расстреляете…

— Сколько же злобы у вас Макаров! Ну, ничего. Что с вами делать, решит суд, загадывать рано. А вы подумайте. Надумаете — скажите.

…Санки Тарасова скользили по накатанной и почти прямой дороге в широкой долине Иртыша. Теперь можно было и помечтать.

— Вспоминал работу своего отряда, стариков из села, первые золотины… начал думать о плане новых работ, о Нине и дочке. Перебрал адреса, по которым надо заехать, чтобы выполнить поручения разведчиков и приискателей… Потом возник, в памяти конец прошедшего года.

Сотрудники всех геологоразведочных партий и отрядов собрались на базу в канун годовщины Октября. Подводились итоги, подсчитывались потери. Разведчикам в горах, в тайге нередко приходилось быть не только геологами, но и пионерами советского строительства. Один из начальников отрядов, комсомолец, был зверски изрублен кулаками только потому, что разъяснял крестьянам необходимость коллективизации; другой был ранен при задержании нарушителей границы; еще один стал инвалидом после участия в тушении пожара, устроенного расхитителями народного добра. Но все это не могло остановить и не останавливало борьбы за освоение недр, за укрепление советской власти.

Заседание началось с обычного доклада об итогах года. Приятным было упоминание об успешной работе геологоразведочной партии под руководством молодого инженера-коммуниста Тарасова. Привычный ход. собрания нарушило появление нескольких незнакомых людей. Один из них уверенно прошел в президиум.

— Погоди маленько. Издалека мы и ненадолго, — спокойно сказал он председателю.

Председатель растерялся. Он не сразу понял, откуда пришли прямо в зал собрания эти люди в овчинных полушубках. А гость стоял впереди стола и говорил:

— Мы, бывшие партизаны, из села, где кулаки убили вашего комсомольца. С кулаками уже порешили. Теперь колхозники мы. Особенно народ доволен, что остальные ваши не испугались, не сбежали и руду нашли. Хорошо это. Вот и решили нас послать. В какой день даем мы вам на хранение свое партизанское отрядное знамя, сами понимаете. Плохо у вас будет с работой — заберем. Понятно? Буря аплодисментов была ответом. Но он прервал ее: — Смирно! Равнение на красное партизанское знамя! — и сам взял под козырек.

Все вскочили с мест и застыли. По проходу, между скамейками, шли двое людей в полушубках с шашками наголо, а между ними женщина в красном платке несла развернутое небольшое красное знамя.

«Вставай, проклятьем заклейменный»… — зазвучало в рядах. Пели всё. И как пели!

Потом поднимались на сцену и говорили. Коротко, горячо, вроде клятвы.

— Да! Да! «Равнение на знамя!»… — подумал Тарасов. — И как будет хорошо, если в следующем году их отряд заслужит честь рапортовать о результатах работ перед этим знаменем… Сумеем! — Тарасов сбросил с себя тулуп и, выскочив из санок, легко побежал рядом с ними.