В стране золотой

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На следующий день ни одна из групп не пошла на маршрут. Решили отпраздновать — как-никак вернулась надежда!

Устроили баню, добыли меда на соседней пасеке, вывесили самодельный красный флаг. К обеду, как раз вовремя, из села привезли свежий хлеб, и праздник удален на славу.

Ночью разыгралась первая осенняя буря, выворачивающая с корнем деревья, превращающая ручьи в реки, а реку, через которую все лето перебирались вброд в любом участке — в страшный бушующий поток.

Пришлось опять оставаться дома и принимать меры на случай аварии. В десятке метров от барака, в котором жили разведчики, вверх по течению реки свалили несколько больших деревьев и укрепили их кольями, чтобы создать заслон для защиты от возможного разлива. Часть грузов подняли под крышу. Выбрали место на склоне горы, куда можно будет перебраться, если вода начнет угрожать сносом барака. Разделили наиболее ценные материалы и вещи, которые в этом случае каждый должен будет вынести на себе.

Дождь прекратился на третий день. Но река продолжала оставаться непроходимой.

— Воображаю, что сейчас творится на Бухтарме, — заметил кто-то из практикантов.

— А ничего там не творится, — ответил Чернов, — До гор там далеко. Поднялась вода мало-мало и все. Она позднее заиграет, когда отсюда скатится.

— А как же в такое время здесь передвигаться?

— Лучше всего дома сидеть.

— Ну, а если необходимо?

— Тогда одно — хребтами. И знать надо, какой выбирать, а то будешь по всем сопкам лазить, пока за тот хребет не зацепишься, что гривой на нужное место выходит.

— Да…

— Вот тебе и «да»! Уж на что тайгу знаю и то, бывало, не угадывал.

Все понимали, что непогода — это предупреждение. Надо быстрее подбирать участки для разведок, а для этого закончить обследование верховьев реки. Тревожило и то, что в нескольких километрах от базы находилась группа рабочих во главе с Володей Володенькиным. Никаких сведений от них не было. По подсчетам Митрича — «главного каптенармуса», — продукты у них должны быть на исходе. Он успокаивал Тарасова, говоря, что недалеко от того стана есть несколько «кулем» — ловушек на медведя. Но и сам Митрич соглашался, что «кулема кулемой, а зверь зверем, то ли залезет, то ли нет, да и Володька больно суматошный».

Все население избушки выбежало на берег, когда за рекой раздался дикий призывный крик.

У противоположного берега Черновой, тащившей вырванные с корнем деревья и заполнявшей гулом долину, стоял Володя в одном сапоге, без шапки. Стоял и кричал, хотя уже видел сбежавшихся людей.

— Почему пеший? — закричал ему Тарасов, сложив ладони трубкой.

— А-а-а… А-а-а! — раздалось в ответ.

— Люди где?

Володя махнул-рукой в тайгу и замолчал.

— Где винтовка?

— Во-о-о-зьмите ме-е-ня отсюда! Скорее!

Но перебраться через бушующую реку было невозможно.

— Придется ждать, пока спадет. Собирай сухостой. Спички есть?

— Не-е-е-ту! Во-о-о-зьмите ме-е-ня!

— Ты что, рехнулся? Собирай дрова быстро. Сейчас спички бросим. Обогреешься.

Кто-то привязал к камню спичечную коробку. Но посылка, не долетев до цели, плюхнулась в воду.

— Ничего не выйдет! — снова принялся визжать Володя. — Боюсь я зде-е-е-есь! По-о-о-мо-гите!

— Однако, лук делать надо, — деловито заметил Митрич.

Через несколько минут был готов самый обыкновенный лук, каким любят играть ребятишки. Первая из стрел не долетела. Утяжелили наконечник, и новая стрела вместе со спичками легко перелетела через реку.

Таким же путем переслали нож, с помощью которого можно заготовить щепу. Поняв, что спасение в костре, Володя дрожащими руками, под ободряющие возгласы разжег его.

— Сушись! — кричали Володе. — Что-нибудь еще придумаем!

Чернов притащил моток шпагата. Распустил. Потом привязал конец к хвосту стрелы и после нескольких попыток перебросил через реку. К шпагату привязали шнур от палаток. Так появилась надежная линия связи. Правда, без ролика, как это делается для того, чтобы любой груз легко перекатывался по канатику. Сделали сверток — хлеб, кусок мяса. Закрепили на кольце из лозы. Кто-то влез на дерево, подняв свой конец шнура, и «посылка» покатилась к противоположному берегу. Она застревала, купалась, но все же добралась до адресата. Володя жадно съел посланное.

Операцию повторили. Теперь, когда студент обсох и подкрепился, можно было возобновить расспросы.

— Где люди?

— Там. На месте остались.

— А ты? Как же ты их бросил?

— Не бросал я. Я за продуктами. Страшно там.

— Почему пешком?

— Лошадь на броду вырвалась. Убежала.

— Как так?

— Стреляли в меня.

Но толком от Володи ничего нельзя было добиться.

Чернов попытался перебраться через реку на лошади. Но вода подхватила коня, и он едва выбрался обратно. Володя видел эту сцену и должен был понять, что пока ничего сделать нельзя.

— Не хотите помочь! Товарищи называетесь! — посыпался град упреков. — Ничего, и на вас управа найдется!

— А ну прекрати истерику! — разозлился Тарасов.

— Сейчас темнеть будет. Как я один останусь?! — вопил Володя.

— Где винтовка?

— Не знаю. На броду, наверное.

— Ладно. Пошлем тебе ружье, и люди будут дежурить на берегу. Не бойся.

Было ясно, что Володя доведен до такого нервного состояния, когда разговаривать с ним нет смысла. Нужно было найти способ успокоить.

Сначала патроны, а потом ружье и даже одеяло были отправлены по шнуру. Но как только ружье оказалось у Володи, произошло неожиданное. Он схватил его. Загнал в оба ствола патроны.

— Не будете помогать? Погибать оставляете. Сейчас докажу!

Он вскинул ружье и направил на стоящих за рекой людей.

Но в ту же минуту раздался сухой выстрел из нагана. Пуля просвистела рядом с Володей.

— Брось ружье! Пристрелю!

Окрик Тарасова и свист пули привели Володю в себя.

— Марш к костру! К ружью не подходить! Понял? Дрянь такая!

Опустив голову, Володенькин медленно побрел к огню и, почти не двигаясь, просидел около него всю ночь. Поднимался только, чтобы подбросить дрова.

Тарасов выполнил свое обещание. На берегу все время находился кто-либо из разведчиков, неотступно следивший за поведением Володи. Происшествие произвело на всех очень тяжелое впечатление.

К утру река немного успокоилась. Но оказалось, что студент теперь боится воды. С трудом удалось уговорить его сесть с завязанными глазами на лошадь впереди Чернова и таким образом переправиться через реку.

После этого Чернов захватил продукты и отправился к оставшимся в тайге рабочим. А виновник событий, на которого с опаской посматривали окружающие, плюхнулся на постель и проспал более суток.

Вернувшись, проводник рассказал, что лошадь, которая убежала от Володенькина, поймана, а в целом выяснилось следующее:

Володя был донельзя раздражителен. Он поссорился с рабочими и даже стал питаться отдельно. В ночь, когда началась буря, продукты были на исходе и один из рабочих готовился ехать на базу. Но Володя вдруг решил ехать сам. Отговаривать его не стали. Оставшиеся люди питались случайно добытой медвежатиной.

Студент проехал примерно половину пути. Здесь ему предстояло пересечь один из притоков Черновой. Не умея как следует обращаться с лошадью, он, видимо, упал с нее, не смог поймать; вероятно, пробовал остановить выстрелом и ранил. После этого он больше суток блуждал в тайге. Оборвался, потерял сапог и даже карабин.

Отоспавшись, Володя пришел в себя. Он начисто отрицал, что стрелял в лошадь и что собирался стрелять в своих спасителей. Зато продолжал утверждать, будто бы на одном из бродов в него кто-то стрелял и именно после этого он упал со споткнувшейся лошади. Не добившись от него толкового рассказа, решили, что посылать его больше на участок нельзя, и оставили работать на стане.

Вскоре партия закончила опробование верховьев реки; выделили места для разведок на следующий сезон; выкроили день, чтобы всем, кто умеет, помыть золото на участке, найденном Тарасовым. Нужно было собрать достаточное количество металла для анализов и иметь чем похвастаться в «Буровой конторе».

Паводком сровняло с землей ямки-закопушки, сделанные Тарасовым и Бурей. Но он же вскрыл новые ямки, углубляя которые можно было разбирать сланцы и добывать песок с глиной, накопившийся в трещинах. Некоторые из приямков, говоря по-горняцки, были настолько свежими, что если бы на дне не было нанесенного рекой ила и гальки, они могли показаться результатом недавней работы человека.

Возвращались на стан с большим трудом; на подъемах и спусках по горным тропкам лошади обычно идут «след в след». Если грунт глинистый, то с наступлением дождей ступеньки, образованные следами, превращаются в ямки, заполненные водой, — «ступицы». Постепенно ступицы углубляются становятся опасными ловушками. Они встречались то и дело. Приходилось слезать с лошадей и вести их в поводу. Любой рывок или испуг — и лошадь может сломать ногу. Теперь переходы отнимают гораздо больше времени чем несколько дней назад. Стало ясно, что выезжать на Бухтарму тем способом, каким они сюда добрались, невозможно.

Лошади почти порожняком были отправлены в село, а оставшиеся люди принялись за подготовку плота, на котором можно было бы добраться хотя бы до Зыряновска. Нужен был плот, способный пройти по узкой бурной реке, с перекатами, крутыми поворотами, «прижимами», камнями. В то же время плот должен был поднять десяток людей и груз.

В целях предосторожности дубликаты дневников и проб отправили с конным транспортом. Наблюдать за ними поручили самому Ахмету, который не без колебания заметил: «Довезем, однако. Но, кто знает…» Его путь мог оказаться тяжелым.

Чуть выше барака — последней базы отряда — была большая гарь. Голые, обгоревшие стволы торчали занозами на кочковатом болоте. Некоторые из них упали и покрылись налетом тонкого сырого мха. Часть лесин уже подгнила, а гнилой лес не годен для плота. При первом прикосновении воды он превратится в губку, а потом расползется и пойдет ко дну. Пришлось тщательно выбирать каждое бревно. Свалившиеся деревья не брали, а стоящие стволы сначала простукивали (гнилое не будет звенеть при ударе обухом топора), а потом подпиливали и валили, внимательно осматривали срез. После этого бревно прикрепляли к самодельной волокуше и тащили к берегу. Болото было сырым, в нем вязли ноги, а волокуша застревала между. кочками.

На берегу бревна связывали лозой попарно, сталкивали в воду и привязывали к ранее сброшенным. Потом по концам уложили поперечные пары и старательно обвязали каждое бревно. На больших реках плоты делают в два или даже в три слоя. Иногда настилают пол. Здесь это было ни к чему.

Когда ширина настила, покачивающегося на воде, достигла примерно трех метров, руководивший работами Буря доложил:

— Готов сплоток!

— Почему сплоток, а не плот? — спросил кто-то из практикантов. Но Матвей не удостоил ответом, и пришлось вмешаться Митричу.

— Чего боишься человеку сказать? Все еще злишься, что с конниками не ушел. А плотничать кто бы стал?

— А ты не задевай, — огрызнулся Буря. — Басни потом, давай лучше настилом займись.

— Пойдем, паря, видишь — одна буря кончилась, другая начинается. А настил и правда нужен, — примирительно сказал Митрич.

Отошли в сторону, начали рубить жерди — «накатник», чуть подтесывая их, чтобы сделать площадку для людей и груза. За работой Митрич начал объяснять:

— Посмотри. Бревно короткое. Много на него сверху не навалишь. За концы крепить, чтобы в долину дольше плот был, — повороту не будет. Вот и крепят каждую связку бревен отдельно. Это и есть сплоток. А их чалят, как на повод коней берут. Ну в прицеп что ли. Чем река спокойнее и больше, тем и сплотков богаче нацепят.

— А как мы поплывем?

— По нашей Черновой придется двумя, а то и тремя плотами идти. По одному сплотку. По два и то опасно. А на устье, на Бухтарме, значит, там и скрепим. Одним плотом пойдем.

Разведчики знали, что предстоит далеко не легкая прогулка. Старались самым тщательным образом крепить бревна. Дважды и трижды проверяли привязку крайних. От них зависело — насколько окажется надежным весь сплоток.

Когда подсчитали груз, выяснилось, что придется делать не три, а четыре сплотка. Работу завершили тем, что на поперечных бревнах каждого из них укрепили длинные «правила» — весла.

Теперь появилось новое препятствие. Среди оставшихся оказалось мало людей, которым приходилось водить плоты; кроме того, сплотки нельзя было отправить сразу вместе, что куда проще: задний сплавщик, услышав команду, просто повторяет маневр первого. Но бурная, извилистая Черновая могла задержать один из плотов, и тогда идущие сзади налетят на застрявший. В довершение всего никто не хотел ехать на одном плоту с Володей. Эту задачу решил Тарасов, заявив, что Володя поедет с, ним.

— Имей в виду, — предупредил он студента, — ты отвечаешь за ящик с пробами и отвечаешь целиком, что бы ни случилось.

— Но я не умею плавать, — жалобно процедил тот. — И почему только мне такое задание.

— Врешь. Плавать ты умел не хуже любого. А задание даю тебе потому, что хватит труса праздновать. К тому же у тебя мало сил, чтобы в случае чего справиться с другим грузом. А так я за пробы буду спокоен.

Разговор возымел действие, и Володя всю дорогу не отрывался от ящика с пробами.

Пришлось объединить два сплотка. Решили, что спаренный плот пойдет вторым. Первый повели Коровин и Чернов, второй Тарасов и Буря. На третьем командиром встал Митрич.

Долго не могли уснуть в вечер перед отплытием. Это была их последняя ночь на Черновой. А дальше — пройдет немного дней, и они разойдутся по домам. Только горсточка людей останется вместе в долгую сибирскую зиму обрабатывать собранные за лето материалы, готовить новый поход к весне. Кто знает, придется ли свидеться и когда.

Мимолетные ссоры забылись. Даже Володе простили потерянную винтовку и испорченную лошадь. Правда, так и не могли простить трусости и барства.

Ночью вспомнили, что забыли раскрыть капканы и несколько кулем, поставленных на медведя недалеко от последнего стана. Это противоречило нормам поведения в тайге. Звери рано или поздно могли попасть в ловушки; никто, кроме разведчиков, не знает, где они установлены, и получится бессмысленное уничтожение животных.

Решили, что перед рассветом сразу несколько человек пойдет в лес, чтобы за короткое время выполнить задачу. Очередной дежурный разбудил всех задолго до рассвета. Надо было вернуться к стану не позднее, чем солнце достигнет дна долины, прогонит туман и откроет путь для вынужденных сплавщиков.

Собирались при свете свечи. Накинули на плечи ружья. В раскрытую дверь пахнуло сырой осенней тайгой. Как только вышли из дома, под ногами хрустнул ледок первого заморозка. Темными пирамидами, сливающимися в сплошную черную массу уже в двух-трех метрах от тропки, поднимались деревья. Ветки были покрыты легким инеем. Если их задеть, они окатывали путника холодным душем.

Через полчаса непрерывного подъема в гору небо начало сереть. Первыми проявились верхушки деревьев. Они были стройные, сходящиеся кверху, или беспорядочные, напоминающие то пушистую киргизскую шапку, то плохо сметанный стог. Через несколько минут кругозор стал расширяться. Серо-черная стена начала отступать, между деревьями, еще без окраски, наметились полянки и кусты.

Вышли к месту, от которого надо было расходиться. Дальше пошли в одиночку. Каждый к заранее намеченной ловушке.

В это время суток люди в лесу говорят вполголоса. Дело не в опасности. Нет. Просто громкий разговор не нужен, даже если хотите — не вежлив, как будто боишься разбудить еще не проснувшуюся природу. Кивком головы или короткой фразой провожали отходящих в сторону.

Когда Тарасов поднялся на высоту, с которой открывался вид на вершину реки, солнце еще не показывалось. Впереди были два постепенно сходящихся водораздела, изрезанные долинами — то крутыми и узкими, то широкими и залесенными; все они несли воды в реку, казавшуюся идущей по прямой линии, так как основная долина была закрыта плотным туманом. Изгибы и плесы, «щеки» и крутые обрывы, подходящие к руслу, — все это сейчас можно было только угадывать.

С любым углом здесь у разведчиков связаны воспоминания или еще не решенные вопросы. Вон там, напротив широкого притока, Тарасов вымыл первые «промышленные» золотинки. А за тем поворотом — злосчастная разведка, с которой убежал Володенькин.

Рассвет в тайге… Сколько о нем сказано и написано, а каждый раз наблюдаешь его как будто впервые!

Первый луч солнца коснулся кроны деревьев. Сначала он робко перебирал верхние ветки, как бы случайно задевал вершину противоположной горы… Постепенно смываются серые тона. С первым лучом солнца послышался первый голос птицы. Закувыркались, закружились мошки, поблескивая лакированными спинками и перламутровыми крылышками. В воздухе остановился раскрашенный осенними красками большой лист, слетевший с дерева. А если подойти ближе, то окажется, что лист закреплен в паутине. В ее узлах капельки подтаявшего инея, они блестят, как крохотные жемчужинки, создают тончайшее кружево вокруг листа.

Через несколько дней все здесь будет по-иному. Серебристая шапка снега, пока что зацепившаяся лишь за самые вершины гор, начнет опускаться. Пройдет по склонам, сделает непроходимыми перевалы, заметет ложбины, а там и долины.

Пересвист рябчиков вернул Тарасова к действительности. Надо идти. Резко повернулся к склону и пошел вниз. Вот и малинник. Листья наполовину осыпались, но кое-где еще видны грозди переспелых ягод. Кусты не такие густые, как летом, и из-за них просвечивает невысокий сруб — кулема. Устройство ловушки простое. Внутри сруба — приманка — кусок мяса или птица. Но стоит зверю схватить приманку, как сверху сваливается тяжелое бревно и захлопывает открытую до этого стенку сруба. Даже для крупного медведя этого удара бывает достаточно. Если он и не будет убит сразу, то все равно, чем больше пойманный зверь будет пытаться вырваться, тем крепче будет заклиниваться стенка и сильнее давить упавшее бревно с нежным названием «слега».

Кулема оказалась захлопнутой. Михаил Федорович осторожно сбросил слегу. Ударом сапога выбил клин у крышки и приоткрыл ее. В заднем углу, прижавшись к стенке, почти слившись с ней, скалили зубки два горностая. Приманка была съедена, и они начали прогрызать отверстие для пролаза.

Несколько секунд человек и зверьки наблюдали друг друга. Потом, распластавшись в «нитку», горностаи начали продвигаться к открытому выходу. Тарасов думал — выпустить зверьков на свободу или захватить их в подарок дочке. Но как? В рюкзак? Прогрызут. Убить? Жалко. Тем более, что из двух, да еще летних шкурок сделать ничего нельзя. Он отступил на шаг от кулемы. Этого было достаточно для того, чтобы пятнистые зверьки промелькнули и скрылись в траве. Трудно было не улыбнуться!

Уходить не хотелось. Медленно, лениво переставляя ноги, он направился к стану и подошел туда последним. Долина открылась от тумана. Только клочья его, как бы догоняя стаю, неслись вниз, постепенно поднимаясь от воды.

Быстро позавтракали. По совету Митрича груз не крепили, а просто складывали на середине сплотков. К ящикам и тюкам привязали поплавки — сухие обтесанные поленья на довольно длинных веревках. Делали это из предосторожности, на случай если груз свалится в воду, то поплавок покажет его местонахождение. Под шутливые выкрики отчалил первый сплоток. Наступила очередь второго. Он чуть качнулся, когда встали на край, и выправился. Оттолкнулись от берега шестами. Теперь, подхваченный течением, плот плавно двигался мимо залесенных берегов. Знакомые избушки, поляна. Вот и они совсем скрылись за поворотом. Отсюда, с воды, берега выглядели иначе, чем с тропки, идущей по склону. Но рассматривать было некогда.

Пока шли по относительно спокойному участку, надо было «пройти практику» управления.

— Бей вправо! Раз! — раздался окрик Матвея.

Удар весел был сделан «вразнобой», и плот только передернуло.

— Глазами смотри! Вместе надо!

Ударили вместе, и действительно — плот послушался, поддался вправо. Повторяли маневр несколько раз, пока не добились слаженной работы сплавщиков, попробовали даже пристать к берегу. Практика еще далеко не была закончена, а река уже вышла на короткую прямую, заканчивавшуюся быстриной с буруном волн над перекатом.

Чуть ниже виднелся первый сплоток. Чернов и Коровин что-то кричали. Но услышать их за шумом реки было невозможно. Плот все быстрее шел к буруну. А тут еще мешало солнце, слепившее глаза.

Матвей скорее угадал, чем увидел, что надо идти не по главному току воды, разбивавшемуся о громадный камень, стоявший в русле, а стороной.

— Бей лево! Поворачивайся!

Край плота проскрежетал по дну, притормозил, и его начало заносить прямо на камень.

— Бей право! Черт!

Тарасов и сам видел необходимость сдвинуться вправо. Но сказалась неопытность. В следующую секунду весло ударилось о камни и, отбросив сплавщика к самому краю плота, вылетело из крепления. Плот накренился. Холодная волна окатила сидящих на нем с ног до головы. По всем правилам физики плот должен был перевернуться. Спасло то, что течение было быстрым; а первый сплоток уже миновал перекат и был на относительно более спокойной воде. Но все же пришлось приставать к берегу.

Костер решили не разжигать. Просто сбросили с себя мокрые плащи. Переместили раскатившийся при ударе груз. Одного из тюков не оказалось. Поиски потери продолжались долго. В тюке были личные вещи двух рабочих, ушедших с лошадьми.

— Ну что же, придется оплатить людям пропажу, — с горечью сказал Тарасов. — Задерживаться больше бессмысленно.

— Не больно это ладно, — добавил Буря. — Ну, за счет молодого сплавщика отнесем.

Укрепили выбитое весло. Хотели отчаливать, но в этот момент показался сплоток Митрича, и при первом толчке из-под плота всплыл поплавок потерянного тюка.

— Видал?

— Давай, тащи!

— Митричу сигналить надо!

Началась суматоха. Сначала бросились доставать из воды потерянный тюк, потом все начали махать и кричать Митричу. При этом чуть не упустили потерю.

Одноногий таежник вел плот прямо на главный бурун по основному току воды.

— Разобьется, черт!

— Не тот он, Митрич!

— Ну что же, не видит что ли?

— Не может быть, понимать должен!

Опасность заметили спутники Митрича.

— Куда бить-то? — выкрикнул задний рулевой.

— А куда хошь! — задорно ответил тот.

Все замерли. В последнюю долю секунды, когда утлый плот должен был перевернуться или рассыпаться, блеснуло переднее весло. Сильный удар. Сплоток соскользнул с самой высокой части волны, отошел от нее, качнулся и оказался ниже буруна.

— Ну, ну! — вздох облегчения вырвался у зрителей.

А Митрич продолжал стоять, как будто бы ничего не произошло, гордо выпрямившись у переднего весла.

— Ну, здорово! — приветствовал его Тарасов.

— Сплавщик что надо! — поддержал Буря.

— Не впервой ему, — поддакивали остальные.

— А форсу сколько!

— И это умеет.

Никто не скрывал восторга перед ловкостью и смелостью старика. Хорошо было все. Даже и то, как он сейчас проходил мимо задержавшегося плота неудачливых сплавщиков.

— Смотрите!

— Эй! Герой! Команду-то растерял!

Действительно, в воде барахтался, пытаясь выбраться на сплоток, задний рулевой. Видимо, он свалился в момент резкого поворота над буруном или сам спрыгнул в воду, испугавшись неминуемой аварии. Митрич даже растерялся от неожиданности и обиды.

— У, мужик называется!

Это означало высшую форму презрения, которую он мог выразить в данном случае.

— Уберите от меня этого моряка, вам он как раз под стать, а мы обойдемся!

— Не задавайся, Митрич! Еще неизвестно, кто мокрее на устье прибудет, если они на всех перекатах у тебя так сигать будут!

— Кадры, кадры воспитывать надо, Митрич, а ты после первой ошибки прогонять собираешься! — весело крикнул Тарасов.

— Может, он и не струсил вовсе, а научно проверял, насколько вода мокрая! — съязвил кто-то из сплавщиков.

Каждое такое замечание встречалось взрывом смеха., — Просушиться на устье не забудьте! — кричал уже вслед Буря.

— Ладно, мы-то не забудем, да и вы хоть к зиме на устье выбирайтесь, а то не ровен час по деталям вытаскивать придется, — не остался в долгу и Митрич, перед тем как его сплоток скрылся за поворотом.

Наступила пора двигаться и остальным. Теперь «главный» плот шел замыкающим в караване. Помощи в случае чего ждать было неоткуда.

К устью Черновой выбрались с заходом солнца. Пройдя очередную группу перекатов, с трудом отбившись от прижима в ущелье, плот закачался наконец на широкой протоке Бухтармы.

У берега, чуть ниже устья Черновой, виднелся сплоток Коровина. Горел большой костер. Сюда и «прибился» главный плот. Вдоволь насмеявшись над событиями дня, начали строить предположения о судьбе сплотка Митрича, которого здесь еще не было. Черновая шла одним руслом. А если и были ответвления, то они быстро возвращались к основной реке или просматривались с нее. Заблудиться было невозможно.

Наконец решили, что Митрич попал в одну из слепых проток, не имеющих выхода в основное русло. Пропустил главный плот и только после этого начал выбираться.

— Это вернее всего. Залетел в протоку, на мель, и помалкивал, чтобы не срамиться.

— Но смотря, как залетел, — сказал Коровин.

— Тоже верно. А то и до утра не взлезет.

— Бывает, что и весь сплоток будет по бревну перебирать да на реку вытаскивать, — заметил Чернов. — Попотеешь.

— Вот тебе и будет «бей куда хошь»!

Надо было ночевать. Чернов ушел на перевал, с которого хорошо была видна устьевая часть Черновой, в надежде увидеть, где «призимовал» Митрич. Вернулся к ночи с двумя глухарями, но без новостей.

— Ждал я, думал, костер запалят, его далеко видно. Нету.

Появилась тревога. Начали обсуждаться всякие варианты аварии, способы поисков.

— А не прошагал ли наш Митрич прямым маршем в село домой к старушке? — неожиданная догадка осенила Чернова.

— Ну, что вы!

— Что ему там без нас делать?

— А хотя бы предупредить!

— Чепуха! «Предупредить» — их величество губернатор Черновинский со свитой изволят пожаловать!?

— Не думай. Старик может и не такую штуку выкинуть, чтобы напоследок над нами посмеяться.

Решили, что утро вечера мудренее и Митрич потеряться не мог. Тем более, что он был не один.

С рассветом зачалили все сплотки вместе, закрепили груз, проверили вязки, разболтавшиеся на перекатах. Кто помоложе, побрились, остальные привели в порядок бороды. Надели свежие рубахи.

Сплавляться здесь было много легче, чем по Черновой. Пороги не встречались, перекаты оказались более пологими, и издали видны прижимы. Лишь бы не потерять «матерую»— главную струю и не угодить в «глухую» протоку.

Теперь к переднему веслу встал Тарасов, консультантом к нему — Чернов, знавший каждый поворот реки, на заднем — Коровин и Буря.

Туман скатывался вниз по реке. День обещал быть хорошим. Осень решила побаловать на прощание. Но вскоре туман закрыл не только берега, но и реку. Он, казалось, сливался с водой и становился настолько плотным, что было трудно дышать.

Пришлось снова прибиваться к берегу.

— Переждем, — предложил Тарасов.

— Да, в таком тумане и зарваться недолго, — поддержал Чернов.

Люди молча расселись под деревьями. Задержка никого не устраивала, тем более что они не знали, сколько продержится туман и не сменится ли он бесконечным осенним дождем. Прошел час, другой. Зажгли костер и вдруг заметили что прямо по пути столба дыма пятно голубого неба, залитое солнечным светом. Стало ясно: плот попал в какое-то местное скопление тумана. Тарасов и Чернов поднялись по склону. На высоте нескольких десятков метров открылась замечательная картина: вся округа была залита солнцем и только местами по долине, перед препятствиями, лепились плотные пятна тумана.

Добрались в село к позднему обеду.

Шеренга домиков, тянувшихся вдоль берега, показалась городом. Почти одновременно с появлением в поле зрения сельской улицы прозвучал выстрел и звуки ударов о кусок рудничной рельсы, невесть кем и когда завезенной в село, служившие сигналом начала и конца работ в колхозе, а при нужде и пожарным набатом.

— Ишь, как слышно.

— К обеденному перерыву поспели.

— Вернее, к концу. Люди на работу, а мы чалиться. Тоже сплавщики! В трех соснах запутались, тумана испугались, — ворчал Чернов.

— А раз ты такой герой-критик, так чего молчал, когда приставали да у костра грелись? — ехидно спросил Буря.

— Но почему сегодня на работу?

— Уборка, наверное, — разъяснил Коровин.

— Кончилась уже. Люди же приезжали, сказывали.

— Молотят, значит.

— В выходной-то?

— Пожар, однако.

— Дыма не видно.

— Может, на том конце?

Впереди показались бревна, причаленные к берегу, и на них Митрич с большой группой ребятишек.

— Сю-да-а-а! Ча-а-лься-а-а!

— Ишь, нашлась потеря!

— Он, небось, уже и в баньке выпарился!

На берегу стояло несколько бричек. Погрузились и двинулись к тому же дому, откуда уезжали. Оказалось, что действительно удравший вперед Митрич позаботился не только о себе. Перед домом, у самого крыльца, опираясь на палку, стоял старик. Рядом с ним председатель артели и маленькая старушка в кокошнике, едва заметном из-под теплого платка. В руках у нее на расшитом рушнике лежал большой каравай высокого белого хлеба и на нем деревянная мисочка с солью.

— С возвращением и благополучием вас, добрые люди!

— Хорошо подгадали — и день выходной и солнце светит.

— Только в такое время в гостях и побывать.

Встреча получилась на славу, тем более что почти одновременно со сплавщиками появился в селе и караван Ахмета. Выяснилось, что выстрел и звон сигнала были связаны с прибытием разведчиков.

С сибирской щедростью был приготовлен стол. А назавтра пришлось ходить «по гости».

Только на третий день взялись за переделку плота. Его нужно было расширить, получше подогнать сплотки.

Тарасов оформил расчеты с местными жителями и сделал еще два-три маршрута в окрестностях села. В вечер перед отъездом он застал Коровина о чем-то горячо спорящим с группой стариков.

— Ерунда! — почти кричал Коровин.

— Чего ты шумишь, голова? Ну, мы сами скажем.

— Давайте, давайте. Под конец всю дружбу разорить решили. Что мы, спекулянты или крохоборы?

— А ты поосторожнее на поворотах.

— Что случилось?

— Посмотри на этих, — ответил Коровин. — Решили нам подачку подсунуть. И еще я же виноват. Жаловаться собираются.

Выяснилось, что колхозники хотели не только отдать хлеб, полученный взаймы, полным весом, но взять на себя и весь расход, сделанный за лето отрядом разведки.

— Выручили нас, вот и получайте, семьям пригодится.

Немало сил и красноречия пришлось употребить, чтобы успокоить Коровина, а еще больше, чтобы уговорить стариков.

Выход нашел Буря.

— Хлеб не возьмем. Но если на добрую память, так почему же обязательно хлеб? Впервой встретились, впервой расстаемся, а свидеться придется. Чего же шуметь и ссориться?

Смущенные спорщики разошлись. Но этим не кончилось. Когда началась погрузка, то на плоту появилось значительное количество непредусмотренных грузов. Кульки с едой, целая гора шанишек, мешочки с орехами и даже «туесок» — берестяной бочонок с медом. От этих проявлений дружбы нельзя было отказаться.

С песней, под гармошку, отчаливал плот. И все дни, пока он двигался, сначала по Бухтарме, а потом вместе с шугой по Иртышу, воспоминания о проводах вызывали улыбки.

В устье Бухтармы протока, по которой шел плот, оказалась перегороженной несколькими канатами. Заметили препятствие, когда свернуть в другую протоку уже было нельзя.

— Бам! — воскликнул кто-то.

Так называют временные загороди на реках для задержки леса, сплавляемого «молем», то есть отдельными бревнами, свободно плывущими по течению, пока не попадут в такую ловушку.

— Вижу, да поздно, — ответил Буря, стоявший теперь на переднем весле, поочередно с Тарасовым.

— Давай к берегу!

С большими усилиями удалось «отбиться» и причалиться. А на берегу уже сбегались и кричали люди.

— Пьяные, что ли?

— Куда залезли?

— Спасибо скажите веслам! А то как раз бы на попа встали.

Действительно. Под напором течения у самых кана- тов бревна ударялись друг о друга, переворачивались, вставали вертикально. Там уже виднелись два полуразрушенных сплотка.

— Соседские парни искупались. Еле вытащили.

— Тоже туда захотели?

— Дальние мы.

— Оно и видно. Дальние, да еще дурные.

— А вы, что же? Упреждения хотя бы на развилке поставили!

Недоразумение кончилось благополучно. После проверки документов начальник лесосплава обменял плот. разведчиков на готовый, стоящий на Иртыше несколько ниже «бама». Он был куда солиднее, чем тот, на котором плыли наши герои.

Перевезли груз. Установили палатку. На заднем сплотке выложили на листе железа плоские камни и засыпали их песком. Теперь можно было варить пищу прямо на плоту, а это избавляло от необходимости дневных остановок.

Трудными были дни пути по Иртышу. Наверх уже не шел ни один пароход, да и вниз за несколько суток их обогнали всего две запоздавшие баржи. С каждым днем на берегах все больше был покров инея. Дождь начал перемежаться с мокрым снегом. Увеличивались ледяные закраины, а на самой реке шла почти сплошная шуга. Прибавилась новая работа — откалывать шугу, чтобы не вмерзнуть в нее.

Плот теперь двигался много медленнее. Росла усталость и раздражительность людей. Подолгу молчали. Ждали конца поездки.

Но вот в сером рассвете за крутым поворотом реки показалась широкая долина. Справа у берега стояли причаленные на зиму паромы, наполовину вытащенные из воды, за ними виднелись строения пристани и береговой вал.

Усть-Каменогорск. Зимовка.

Высокий, худой человек в новой «барчатке» — овчинном полупальто с меховой опушкой, стоял на валу рядом с поджарой собакой. Он был единственным свидетелем прибытия запоздалого транспорта. Город еще спал.

— Эй! На берегу! — крикнули ему с плота.

— Ну, кого тебе? — сонно ответил человек в «барчатке».

— Куда чалиться, чтобы к дороге ближе?

— А здесь везде дорога. Откуда такие?

— Дальние мы.

— Вижу.

— С Бухтармы.

— Разведка что ли?

— Она самая.

— А-а-а… — протянул незнакомец и скрылся с вала.

Долго подбирались к берегу, сбивая лед. Вспомнили встречу в Алексеевке. Там все было не так.

— Хорошо хоть успели. Еще бы дня два и… закуривай!

Тарасов первым перебрался на берег и отправился за лошадьми.