В тихом омуте

Глава 12

Частная школа без пансиона, в которой учились оба сына четы Гэлловей, закрылась на две недели из-за карантина по кори. Чтобы хоть чем-то занять мальчиков и тем самым удержать от озорства, Эстер стала поручать им разные мелкие дела, которые раньше доверялись только взрослым. Больше всего им нравилось встречать почтальона у ворот и приносить домой почту, так как это занятие предоставляло им известную свободу. Им разрешалось доходить до конца дорожки в сопровождении лишь таксы Пити и дожидаться почтальона у ворот.

Когда почтальон вручал им ежедневную почту, они воспринимали ее как подарок и, в свою очередь, прихватывали из дома какой-нибудь подарок для почтальона — печенье, выпрошенное у домоправительницы, миссис Браунинг, нарисованную Марвином картинку или этикетку с концентрата каши. В этот понедельник они припасли для него особый подарок — первого весеннего дождевого червя, правда, худосочного и вытянутого, а также чуточку засохшего от долгого пребывания у Грега в кармане рубашки.

Мальчики приходили задолго до появления почтальона и имели полную возможность вступить в спор по поводу того, кто вручит подарок, кто понесет почту в дом и кто займет почетное место на перекладине решетчатых чугунных ворот. Но в это утро ни один из них не был расположен затевать возню. Их энергия была обращена не друг против друга, а против непонятного напряжения, царившего в доме. Мальчикам ничего не сказали и постарались, чтобы они случайно не услышали об исчезновении отца. И как могли они понять странную озабоченность матери, раздражительность миссис Браунинг, внезапное долгое молчание Энни или же необычную снисходительность старого Рудольфа, садовника, занимавшего комнату над гаражом? Рудольф был единственным мужчиной, с которым мальчики постоянно общались, и он играл в их жизни немалую роль. Если садовник закапывал вырытые накануне собакой ямки в клумбе спокойно и без воркотни, мальчики понимали, что это неспроста.

Ответную реакцию им подсказало чутье. Они стали не просто братьями, каждый из которых изворачивается, чтобы завоевать какое-то положение в семье, они стали друзьями и объединились в борьбе со взрослыми. Забравшись на перекладину чугунных ворот и обратившись лицом к дому, показывали язык и нараспев произносили ругательные слова.

— Я в замке король, — пел Грег и поименно перечислял всех, кого считал бессовестными мошенниками: Энни, мать, старого Рудольфа. Марвин считал, что сюда надо включить и папу, но Грег напомнил ему, что папа обещал привести новую собаку и никакой он не мошенник.

— А вот если он забудет, — сказал Марв, — тогда и он будет бессовестным мошенником и мы сможем петь то же самое и про него.

— Не забудет. Что-нибудь да привезет. Он всегда что-нибудь привозит.

— А вдруг, кота, а? Я бы не отказался.

— Пити его не принял бы. Он ненавидит котов. Пити их убивает.

Пити, отродясь не видевший кошки, откликнулся на такой лестный отзыв о нем радостным тявканьем. Для себя мальчики решили проблему так: если держать кота с собакой не удастся, а отец все-таки привезет его по ошибке, они отдадут кота старому Рудольфу и попросят обменять на собаку. До вчерашнего дня им было все равно, какой породы будет новая собака, но теперь, понимая, что большая собака будет больше докучать взрослым, они предпочитали сенбернара.

— Мы сможем натравить его на Энни, — сказал Грег. — Как она начнет загонять нас в постели, мы скажем псу: «Возьми ее!» А он — гав! — и укусит Энни.

Марв так расхохотался, представив себе подобную радостную картину, что чуть не упал с перекладины: гав! — и Энни получает свое; гав! — миссис Браунинг получает свое; гав, гав! — каждый получает свое.

— Кроме нас.

— Кроме нас.

Они так заливались смехом, что ворота затряслись, а Пити возбужденно залаял. К тому времени, как появился почтальон, щеки у мальчишек раскраснелись, как помидоры, а Марв начал икать, как всегда с ним бывало после приступов смеха.

— Мистер почтальон! Здравствуйте, мистер почтальон!

— Привет, мальчики. — Почтальон был долговязый и тощий, с улыбкой на задубевшем от непогоды лице. — Как же это вы с утра не в школе?

— Корь.

— Если у вас корь, вам нельзя гулять.

— Не у нас корь, — пояснил Марв, — а у других ребят.

— Подумать только! Когда я был мальчишкой, мне ни разу так не повезло. В те времена хоть чума разразись в городе, школу не закрывали, нет, сэр. — Он прислонил к решетке свою тяжелую сумку и воздел руки. — Вот как я учился. Заставляли. Сам-то я не хотел.

— А что такое чума? — спросил Грег, слезая с ворот.

— Вроде кори, только похуже.

— У вас есть в сумке что-нибудь для нас?

— Ясное дело.

— А мы для вас тоже кое-что припасли.

— А что именно?

— Может, догадаетесь?

— Я думаю, печенье.

— Нет.

— Яблоко?

— Нет. Его не едят. То есть люди не едят.

— А что люди с ним делают?

— Хранят как игрушку.

— Ну ладно, я сдаюсь. Так что же это такое?

— Дай я скажу! — закричал Марв. — Я скажу! Это дождевой червяк!

Почтальон снял фуражку и почесал в затылке.

— Дождевой червяк? — переспросил он. — Что ж, давайте взглянем на него.

Полуживой червяк был торжественно извлечен из кармана Грега и осторожно положен на ладонь почтальона.

— Гляди-ка, что придумал, смышленый малый. Честно признаюсь, еще ни разу в жизни никто не дарил мне дождевого червя.

— Вы позаботитесь о нем? — с беспокойством спросил Грег.

— Будь уверен. Я, пожалуй, снесу его в свой сад, он там найдет других таких же червей, с которыми будет играть. Я слышал, что для червяка ничего нет хуже одиночества.

— А откуда вы знаете, что он повстречает таких червяков, с которыми захочет играть?

— Они не очень-то суетятся, их нетрудно найти. — Почтальон открыл сумку и постарался распределить ежедневную почту между мальчиками поровну. — Ну, мне пора идти дальше.

— Когда-нибудь мы сможем пойти с вами и тащить вашу сумку?

— Когда-нибудь сможете, конечно. Пока, ребята.

— Пока.

Мальчики проводили почтальона глазами, пока он не завернул за угол, после чего направились к дому. Обычно на этом этапе они спешили, так как сознавали всю важность процедуры передачи почты матери или миссис Браунинг. Но в это утро они еле тащились, то и дело оглядывались на ворота, будто надеялись, что почтальон вернется и возьмет их с собой.

У входной двери их дожидалась мать.

— Как много почты. Должно быть, тяжело ее нести.

— Я мог бы снести всю сумку, — заявил Грег, — если бы захотел. Он сказал, когда-нибудь я смогу это сделать.

— И я тоже, — запротестовал Марв. — Он сказал, что мы оба сможем.

— Я уверена, это будет чудесно, — сказала Эстер и начала просматривать почту, складывая счета в одну сторону, рекламные листки — в другую. Письмо было только одно.

Эстер долго смотрела на знакомый почерк на конверте. Потом сказала холодно и спокойно:

— Теперь, мальчики, вам лучше пойти к Энни.

Их испугал тон ее голоса, им не верилось, что мать может так говорить с кем-либо из них или с обоими сразу.

— Ненавижу Энни! — закричал Марв. — Я не хочу…

— Делай, что я сказала, Марвин.

— Нет! Не хочу! Ненавижу Энни!

— И я ее ненавижу, — сказал Грег. — Мы научим новую собаку кусать ее.

— Р-р-гав!

— Гав, гав! — Она кусает Энни.

— Гав, гав! — Кусает старого Рудольфа.

— Прекратите, — сказала Эстер. — Ну, пожалуйста, будьте хорошими мальчиками.

— Гав, гав! — Всех перекусала.

— Кроме нас.

— Гав!..

— О, Господи! — воскликнула Эстер, повернулась и, пробежав через вестибюль, скрылась в библиотеке.

Ее поспешное бегство и громкий стук захлопнувшейся двери на мгновение озадачили мальчиков. Потом Марв полувопросительно произнес:

— Гав?

— Да заткнись ты. Как маленький. Заткнись.

Марв заплакал:

— Хочу к маме. Хочу к моей мамочке.

Письмо со штемпелем Коллингвуда было адресовано Эстер и написано рукой Рона. Она заранее знала, что новости печальные, и старалась подготовить себя, воображая худшее: Рон покинул ее ради другой женщины и не вернется.

Она оказалась права только наполовину.

Эстер не упала в обморок, не закричала, не разразилась рыданиями. Она стояла окаменелая; только глаза бегали по строчкам, читая и перечитывая письмо.

Она не заметила, как дверь открылась, а когда подняла глаза и увидела Энни, никак не могла сфокусировать взгляд. Энни как будто расплывалась в тумане, казалась далекой и окруженной гектоплазмой.

— Миссис Гэлловей!

— Пожалуйста, не… не беспокойте меня именно… именно сию минуту.

— Но я ничего не могу поделать с мальчиками. Оба точно одичали, визжат, хохочут и продолжают свое. А Марвин только что укусил меня. — И Энни показала пораненное запястье. — Я не уверена, но мне кажется, они чем-то заболели. Может, вызвать врача?

— Хорошо.

— Да и вы плохо выглядите, миссис Гэлловей. Может, и вы заболели с ними вместе? Не могу ли я что-нибудь сделать для вас?

— Можете, — сказала Эстер. — Позвоните в полицию.

— В полицию?

— Я получила письмо. От мужа. Думаю, он покончил с собой.

Марвин вприпрыжку вбежал в библиотеку с визгом: «Гав, гав, гав!»

У Эстер вырвалось рыданье, она обернулась, взяла мальчика на руки и крепко прижала к себе. Слишком крепко. Марвину показалось, что ему не остается ничего другого. И он укусил мать.