В тихом омуте

Глава 6

Гарри спал на животе, без подушки, — как ребенок; сходство усиливалось тем, что он прижал ко рту уголок одеяла, ведь дети, как известно, перед сном сосут что-нибудь для вящего удовлетворения и спокойствия.

На ночном столике рядом с кроватью стоял флакон с красными капсулами и наполовину опустошенный стакан с водой.

— Гарри, эй, Гарри!

Тот не реагировал ни на собственное имя, ни на похлопывание по плечу. Тогда Тьюри наклонился над спящим и с большим трудом повернул его на спину. Затем взял его твердой рукой за подбородок и начал мотать его голову из стороны в сторону, пока Гарри не открыл глаза.

— Не надо, — простонал Гарри.

— Просыпайся, вставай.

— Холодно.

— Внизу теплее. Обувайся. У нас гость.

— Плевать. — Гарри снова закрыл глаза. — Черт с ним.

— Сколько этих красных капсул ты принял?

— Не помню. Какая разница?

— Есть разница. — Тьюри взял Гарри за плечи и посадил. У того голова болталась вперед-назад, будто у него была сломана шея.

— А почему? — спросил Гарри. — Почему есть разница?

— Внизу сидит полицейский, он хочет поговорить с тобой.

— О чем?

— О Роне. Они пытаются его разыскать. Эстер позвонила в полицию, заявила, что он исчез, и они прикатили сюда.

— Эстер здесь? — Гарри оттолкнул поддерживавшую его руку и сел прямо. В голосе его появилась тревога, глаза приняли осмысленное выражение. — Эстер не должна была приезжать сюда.

— Почему?

— В доме бардак.

— Ну и что?

— Надо будет срочно прибраться. Эстер терпеть не может беспорядка.

Как и остальные члены компании, Гарри побаивался Эстер. Не то чтобы она была им всем неприятна, но каким-то необъяснимым образом она всегда оказывалась права, а их повергала в смущение и замешательство. Эстер могла пройтись по комнате и, не говоря ни слова, одним своим видом или слегка поднятой бровью указать на то, что в стропилах паутина, а под коврами пыль. И если кто-то брал на себя труд проверить, оказывалось, что есть и паутина и пыль.

Гарри посмотрел на свои наручные часы:

— Еще и девяти нет.

— Знаю.

— А Эстер, должно быть, всю ночь не спал а.

— Фактически — да.

— Почему она решила приехать сюда?

— Хотела сама убедиться, что Рона здесь нет.

— Как я понимаю, нам она не доверяет.

— Да, не очень.

— Она что же, думает мы его покрываем?

— Возможно.

— А что мы покрываем, хотел бы я знать? Она, видно, думает, что мы привозим сюда женщин или как?

— Может, и думает.

— Господи, это же смешно.

— А вот ей не до смеха.

— Странная женщина Эстер. Вот Телма, например, никогда бы такое не заподозрила. Она счастлива, когда я уезжаю, чтобы приятно провести время. У нее нет эгоистической жилки.

Тьюри почувствовал, как его губы сжимаются сами собой, но все же умудрился спокойно сказать:

— Поторопись, нас ждут.

— Ладно. — Гарри спустил ноги с кровати и начал обуваться. — Полицейский говоришь?

— Да.

— Какого сорта?

— Дежурный офицер полицейского округа. Ему радировали из Торонто и попросили проверить, нет ли где Рона.

— Говоришь, Эстер заявила в полицию?

— Да.

— Странно: когда ты говорил с ней сегодня ночью, она нисколько не беспокоилась, о полиции и слышать не хотела.

Тьюри и сам обратил внимание на несоответствие поступков Эстер ее словам, но отнес его на счет непредсказуемости женщин.

Гарри встал, причесался и застегнул ворот фланелевой рубашки.

— Надо бы мне побриться, раз тут Эстер и полиция.

— Некогда.

— Телме не понравилось бы, если бы она…

— Телмы здесь нет.

— Ну, ладно.

— Послушай Гарри, этот инспектор, кажется, очень настырный. Следи за собой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не болтай лишнего.

— О чем?

— О том, о чем мы говорили с тобой ночью.

— Ночью мы о многом говорили.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да нет же, подскажи, о чем.

— О Телме, то есть о том, что Рон к ней неравнодушен. Не говори об этом.

Гарри заморгал.

— Да почему? Ведь на самом деле этого нет! Я же тебе сразу так и сказал. Телма любит грезить наяву, придумывать всякую всячину. Я же сказал тебе, что…

— Я помню, что ты мне сказал.

— Так что, ты мне не веришь?

— Верю, верю, — сказал Тьюри, одерживая раздражение, чтобы оно не прозвучало в его голосе. — Но инспектор может не поверить. Он не знает Телму, как все мы знаем. Так что помалкивай об этом, хороши?

— Вечно ты не доверяешь моему здравому смыслу. Должно быть, за дурака меня держишь.

— Каждый из нас в чем-то дурак.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего, решительно ничего, — сказал Тьюри и вышел из комнаты. Гарри двинулся за ним коротким сердитым шагом.

Внизу Эстер и инспектор вроде бы закончили разговор. Кэвел, держа в руке незажженную трубку, разглядывал корешки книг на полках, Эстер, стоя спиной к камину, глядела на инспектора молча и сосредоточенно. Она курила сигарету, часто и яростно затягиваясь, как будто ее распирало от множества мыслей, которые она хотела бы высказать, но не могла, и сигарета служила ей своего рода затычкой.

Тьюри представил Гарри Кэвелу, затем обернулся к Эстер и многозначительно сказал:

— Мы с вами можем подождать в комнате для игр. Возможно, инспектор хочет поговорить с Гарри наедине.

Эстер бросила на него пронзительный взгляд, но не стала возражать, когда Тьюри взял ее за руку и повел в прихожую.

Комната для игр, дверь в которую находилась напротив двери в кухню, могла бы служить вещественным доказательством того, что собиравшиеся в охотничьем домике мужчины увлекались не столько рыбной ловлей, сколько другими спортивными занятиями: довольно потертый ломберный столик с фишками из слоновой кости, настольная игра «загони шарик», биллиардный стол резного дерева и дюжина киев в стойке у стены из суковатых сосновых бревен.

Эстер присела на край биллиардного стола и принялась качать правой ногой с воинственным видом, будто собиралась пнуть кого-то или что-то.

— Ну, выкладывайте, — сказала она.

— Что выкладывать?

— Причину, по которой вы уволокли меня от Гарри и инспектора.

— Дорогая Эстер, — улыбнулся Тьюри, — никто вас не уволакивал. Кроме всего прочего, вы слишком взрослая девочка, чтобы так обойтись с вами.

— Бросьте играть словами. Почему вам так хотелось убрать меня оттуда?

— Ничего мне такого не хотелось. Просто я подумал, что с нашей стороны будет вежливо, если мы позволим инспектору поговорить с Гарри с глазу на глаз.

— Значит, одна из причин — вежливость?

— Конечно.

— Каковы остальные?

— Остальные?

— У вас всегда есть какой-то тайный мотив, Ральф, иногда даже несколько. Вы напоминаете мне игру из ящичков, которой забавлялись мои сыновья, когда были поменьше, — вы открываете самый большой ящик, а в нем второй, поменьше, во втором третий, еще меньше и так далее.

— Боюсь, я не улавливаю вашу мысль.

— Всякий раз как вы объясняете мне мотив того или иного поступка, я знаю, что в нем скрыт другой мотив, а в другом — третий. В каждом ящичке по мотиву.

— Но так не может продолжаться до бесконечности. Что же в самом маленьком ящичке?

— Ваше жирное маленькое «я».

Тьюри засмеялся, но в смехе его прозвучала какая-то нотка неуверенности.

— Вы меня представляете слишком уж сложным.

— Или хитрым.

— Торжественно обещаю вам, Эстер: если когда-нибудь я открою самый маленький ящичек, я приглашу вас посмотреть. Придете?

— Вприпрыжку. Такой случай я не упустила бы ни за что на свете.

— Я, разумеется, не гарантирую, что там будет ахти какой сюрприз. Просто жирное маленькое «я». — Тьюри увидел, что Эстер с удовольствием вошла в эту игру. — Как, по-вашему, оно выглядит?

— Как кукла-купидончик по рисункам О'Нейла. Из тех маленьких пластмассовых куколок, которые продаются в десятицентовых магазинах.

— Это не очень-то лестно для меня.

— Ну что вы! Очень лестно по сравнению с тем, как я представляю себе мое собственное «я» или «я» Рона.

— А что не так с его «я»?

— Рон никогда не доберется до последнего ящичка. А если бы и добрался, ни за что не пригласил бы меня или кого-нибудь еще посмотреть на то, что в нем окажется. Это была бы закрытая частная выставка.

— Мне бы хотелось, чтоб вы лучше думали о Роне.

— Мне бы тоже этого хотелось, — медленно сказала Эстер. — Я, оказывается, люблю его.

Мак-Грегор и здесь затопил камин, к этому времени воздух в комнате нагрелся настолько, что запотели окна. И у Тьюри возникло детское желание подойти к окну и написать пальцем на стекле свое имя или же изобразить сердце, пронзенное стрелой, и под ним сделать надпись:

ЭСТЕР + РОН = ЛЮБОВЬ

— Я не очень чувствительна, — сказала Эстер с безразличным видом. — Но иногда мне кажется, будто я и очень чувствительная, и в то же время практичная, деловая женщина. Однако внешность обманчива. На самом деле я дура, причем набитая, из тех, что заранее знают, чего делать не следует, но поступают наоборот. Я влюбилась в Рона с первого взгляда. Знала, что у него жена и дочь. Знала, что он испорчен большими деньгами и совершенно сумасшедшими родителями. Я знала, что по духу и по вкусам мы совсем разные. И все равно вцепилась в него зубами и ногтями. Заполучить его оказалось нетрудно. Рон был совершенно доступен. Он и сейчас такой.

— Что вы хотите сказать?

— Раз я сумела это сделать, это могла сделать и любая другая женщина. И теперь может.

— Эстер, не надо…

— Рон — из тех, кого запросто можно обвести вокруг пальца.

— Ваше положение не совсем такое же, как у Дороти.

— Да, конечно, вы правы. Но чем оно лучше?

Пожалуй, момент был благоприятным для того, чтобы рассказать Эстер все, что он знал о Телме и Роне, но у Тьюри не хватало мужества и желания, он даже не располагал фактами. Усматривал иронию судьбы в том, что Эстер оказалась теперь в том же положении, в какое поставила другую женщину много лет назад. Кто-то должен сообщить ей. Интересно, а кто сообщил Дороти?

Дороти, первую жену Рона, Ральф не видел много лет. Это была хрупкая блондинка, дочь мебельного фабриканта, так же с детства испорченная богатством, как и Рон. Лет до двадцати она страдала ипохондрией и в двадцать один год, ко времени замужества, была легкой добычей всех местных шарлатанов. Дороти редко появлялась с мужем на концертах, спектаклях и званых обедах, причем нигде не досиживала до конца, уходила в антракте или перед десертом, как правило, одна, из-за каких-то загадочных болей. Единственную беременность провела почти полностью в постели, но, ко всеобщему изумлению, родила нормальную здоровую девочку. Сразу взяли няню, потом гувернантку, так что Дороти была предоставлена полная свобода сосредоточиться на многочисленных симптомах неведомой болезни. Если Рон был, как выразилась Эстер, весьма доступен, то в этом больше всего была виновата Дороти.

Последние сведения о Дороти Тьюри получил от Гарри, который раз-два в год навещал ее по старой дружбе. Гарри рассказывал, что Дороти живет в доме своей матери в северной части города, за ней ходят две постоянных сестры милосердия, и она, не достигнув сорока лет, ведет жизнь затворницы. Она поведала Гарри, которого всегда уважала, по-видимому, из-за его интереса к таблеткам и прочим лекарствам, что страдает никому не известной болезнью крови и больше года не протянет. Пригласила Гарри на похороны, и он, как человек обязательный, приглашение принял.

Дороти и Эстер — противоположные полюсы, и Тьюри удивлялся, как это Рон мог жениться на той, и на другой. Возможно, хрупкое сложение Дороти заставляло его в большей мере чувствовать себя мужчиной, а потом, пресытившись этим, он выбрал Эстер как антипода, то есть женщину, на которую сам мог бы опереться.

— Не хотите ли сыграть партию на биллиарде? — спросила вдруг Эстер.

— Не очень.

— Да и я тоже. Просто подумала, как скоротать время. Наверно, не надо было мне приезжать сюда. Я ничего здесь не могу сделать, разве не так?

— Теперь за дело взялась полиция, пусть она и старается. Профессионалы все-таки могут сделать больше, чем жалкая кучка любителей.

— Ах, да, добрая старая полиция.

— Подойтите-ка сюда на минутку. — Тьюри вытащил из кармана носовой платок и протер одно из оконных стекол. Возле дома полицейский помоложе, сержант Ньюбридж, изучал следы шин на подъездной дорожке. — Взгляните.

Эстер посмотрела:

— Ну и что?

— Полиция свое дело знает.

— В самом деле? — Эстер отвернулась от окна. — Они могут изучить все следы шин, ведущие в ад и обратно, но по ним Рона не найдут.

— Хотите быть циничной? Ладно, — сказал Тьюри. — Но у вас, по крайней мере, хватило ума позвонить в полицию.

— Вы считаете, это было умно?

— Да.

— Может, вы и правы. Но ума хватило не у меня.

— Как?!

— Я не звонила в полицию, — спокойно сказала Эстер. — Я вообще никому не звонила.