В тихом омуте

Глава 18

Гарри проспал похороны, отчасти из нежелания присутствовать на них, отчасти из-за того, что страшно устал. Когда приехали Тьюри и Билл Уинслоу, он уже проснулся и сидел на диване, хотя еще зевал.

— Как вы сюда попали, ребята?

— Телма оставила дверь незапертой, — ответил Тьюри.

— Нет, я хотел спросить, что вас привело…

— Сейчас надо действовать, поговорим потом. Поехали, Гарри.

— Куда?

— Ко мне.

— Не хочу я к тебе. Я остаюсь здесь. Жду Телму.

— Телма не вернется, пока ты здесь.

— Но она должна вернуться. Обещала приготовить на обед жареного цыпленка. Я ей велел.

— Великолепно, великолепно, — сказал Уинслоу. После похорон он успел пропустить три мартини, которые пробудили в нем печаль, но в душе его сохранился и кусочек злости, словно застрявшая в горле оливковая косточка. — Ты ей велел. Прекрасно. С помощью пугача. Еще лучше. Но что заставляет тебя откалывать такие номера?

— Я только пытался доказать…

— От того, что ты пытался доказать, до того, что ты доказал на самом деле — расстояние в несколько световых лет. Ты угрожаешь женщине, и она пугается. Но когда испуг проходит, что остается? Месть.

— Телма не такая.

— Именно такая. Когда же до тебя дойдет, несмотря на твою толстую кожу, что она желает тебе провалиться сквозь землю или еще куда-нибудь? После всех твоих шутовских выходок я не осуждаю ее. Вставай и быстренько поехали. Мне надо выпить.

— Вот это здорово, — жалобно сказал Гарри. — И что это каждый так за меня переживает?

— Кто переживает?

— Ты.

— Я? Черта с два.

— Тихо, замолчите оба, — сказал Тьюри. — Пошли, Гарри. Билл с машиной, он отвезет нас ко мне домой.

— А где моя машина?

— Телма сказала, что оставит ее возле нашего дома. Нэнси ждет нас, поехали.

— Не хочу я никуда ехать. Я не ребенок. Нечего мной распоряжаться.

— Еще какой ребенок, и мы будем тобой распоряжаться.

— Я-то думал, вы мои друзья.

— Если бы мы не были твоими друзьями, то сидели бы сейчас дома и преспокойно обедали. Ну, вставай.

— Ладно, поехали.

Гарри встал и пошел к двери, бормоча что-то себе под нос. Перед тем как спуститься по ступеням с веранды, остановился и оглянулся на дверь, словно вопреки рассудку надеялся, что на пороге появится Телма и попросит его не уезжать.

Миссис Мэлверсон поливала нарциссы на клумбе перед домом. Увидев Гарри, весело помахала ему шлангом.

— Здравствуйте, мистер Брим.

— Здравствуйте, миссис Мэлверсон.

— Прекрасная погода для нарциссов, не правда ли?

— Да, конечно. — Гарри немного отстал от друзей, которые направились к припаркованной у тротуара машине. — Миссис Мэлверсон, я… в общем, какое-то время меня не будет. Дела, знаете ли. Может, вы будете так добры навещать иногда Телму и подбадривать ее? Последнее время она не очень хорошо себя чувствует.

— Знаю. Я сама ей это сказала в прошлое воскресенье. Девочка, — сказала я ей, — похоже, вы не спали всю ночь, да еще плакали. Да, точно, это было в воскресенье. Я, помнится, пригласила ее в церковь послушать, как пастор будет читать по цветам. Она так нервничала, что уронила бутылку молока. И всю неделю меня избегала. Это меня-то, а ведь я ей друг. Правда, чего еще ожидать от женщины в определенный период.

— В определенный период?

— Да будет вам, мистер Брим. Конечно, вы догадались, что в вашу жизнь войдет кто-то третий?

— Третий? Да, это самое верное слово.

Гарри повернулся так резко, что чуть не потерял равновесие, и пошел к ожидавшей его машине.

Миссис Мэлверсон уставилась ему в спину, открыв рот от удивления. «Что бы это значило? Может, не стоило мне выкладывать суть дела без обиняков? Но, Боже мой, нынче ведь иные времена. Люди не стесняются говорить о будущем ребенке, наоборот: кричат об этом во всеуслышание чуть ли не с крыш домов, как только удостоверятся, что так оно и есть. Если только не…»

— Ну, это уж просто смешно, — вслух сказала она, яростно дернув шланг. — Я в жизни не видела более верной жены, чем Телма Брим. Дом держит в идеальном порядке, матрац проветривает два раза в месяц по четвергам. И ни разу они не сказали друг другу худого слова. Она без конца поминает своего Гарри: Гарри то да Гарри это, будто он божок какой, а не обыкновенный маленький человечек, который продает таблетки, и те не Бог весть что. А каждое утро, когда он уезжает на работу, она топает к машине и целует его на прощание. Если есть в ком-нибудь из нас женственность, так это в ней.

«Если только не…»

— Нет, это уж совсем смешно, — повторила миссис Мэлверсон слабым голосом. — Мне должно быть стыдно за такие мысли.

Когда они подъехали к четырехэтажному дому Тьюри в предместье Вудлон, Нэнси вышла на порог встретить их. Выглядела она усталой и заплаканной, но бодро сказала:

— Привет, Гарри! Ральф, а где Билли? Разве он не зайдет выпить рюмку?

— Сегодня нет, — ответил Тьюри. — Жена его простужена, он хочет поехать домой и тоже схватить простуду, чтобы у него был повод поплакаться.

— Нашел время шутки шутить.

— А я серьезно.

— Как отговорка — недурно. Гарри, где ваш чемодан?

— В машине. Где бы она ни была.

— Телма оставила ее на подъездной дорожке. Вот ключи. Идите за чемоданом.

— Я не могу остаться у вас. Итак уже достаточно…

— Ерунда, вы прекрасно устроитесь на веранде с солнечной стороны. Сейчас как раз такое время года, когда ею можно пользоваться. Не замерзнете и не задохнетесь. Ну, как вам нравится мое предложение?

— Что ж…

— Конечно, вы останетесь. Как в добрые старые времена, когда вы еще не были женаты…

Бестактность Нэнси иногда бывала такой же ошеломляющей, как и ее гостеприимство, и Гарри молча стоял в смущении от одного и другого, глядя на ковер, затоптанный детьми и местами прохудившийся до набивки.

Нэнси мягко коснулась его рукава.

— Я нет-нет да и скажу что-нибудь не то, — сказала она извиняющимся тоном. — Проходите. Обед для вас готов. А за чемоданом Ральф сходит попозже.

Детей она уже накормила и отослала наверх поиграть во что хотят, и двое мужчин остались одни за старомодным круглым дубовым столом в кухне. Оба были озабочены и сильно проголодались, так что во время еды слышались только звуки, доносившиеся сверху: громкие или приглушенные голоса, быстрый топот ног, визг, хихиканье, сдавленные крики, а то и вопли.

В забавах детей было что-то лихорадочное, будто они узнали, что случилось нечто странное, таинственное и пугающее, и пытались заглушить эту новость истерическим весельем. «Дядя Рон умер, — спокойно сказала им Нэнси. — Если у вас есть вопросы, я отвечу на них, как могу». Это было все равно, что спросить учеников начальной школы, есть ли у них вопросы об устройстве водородной бомбы. Вслух не было задано никаких вопросов.

Смерть. Священное и в то же время зловещее слово, начало и конец, небо и ад, золотые кущи и огонь преисподней, ангелы и демоны, райское блаженство и кипящая сера. «Если у вас есть вопросы…»

Шум на третьем этаже становился все громче и беспорядочней. Его пронзил острый, как скальпель, голос Нэнси:

— Да что это вы тут затеяли? Эвис! Сандра! Вы слышите меня?

Внезапная полная тишина, будто всех четырех одновременно усыпили.

— Я жду ответа. Что вы тут делаете?

Звонкий девчоночий голос вызывающе произнес:

— Ничего.

— По шуму не похоже, что ничего.

— Все равно ничего.

— Хорошо, тогда, пожалуйста, делайте это потише.

Шепот. Прерывистое дыхание. Робкое хихиканье. И наконец девочки негромко запели:

Дядю Рона похоронили,

В воскресном костюме лежит он в могиле.

Дядю Рона похоронили…

Слова песни донеслись до кухни, Гарри вздрогнул и побледнел.

— А я проспал.

— Что ты проспал?

— Похороны Рона.

— Неважно. Кстати, варварский обычай.

— Телма была?

— Да.

— Не произошло никакой неприятной сцены? Я хочу сказать — у нее с Эстер.

— Настоящие леди, — немного насмешливо сказал Тьюри, — не устраивают сцен на похоронах.

— Я просто поинтересовался.

— Слишком многим ты интересуешься.

— Это верно.

— Пора бы покончить с этим.

— Я знаю.

— Подумай о чем-нибудь хорошем. Ты молод, здоров, знаешь свое дело, у тебя есть будущее.

— Я его не вижу.

— А как ты его увидишь, если закрываешь глаза, а перед тобой маячит Телма? Погляди вокруг. Небо не обрушилось. Город остался на месте. Кровь по-прежнему бежит в твоих жилах. На, выпей портвейна. Один из моих дядюшек прислал мне дюжину бутылок. Ему пришлось выбирать между винным погребом и собственной язвой.

Гарри подозрительно глянул на бокал портвейна и с серьезным видом покачал головой.

— Нет, спасибо. Я не пил всю неделю.

— Почему?

— Боялся, что выпивка помешает мне думать.

— Что-то должно было тебе помешать. — Тьюри пригубил свой бокал и состроил кислую мину. — Ничего удивительного, что старик нажил язву. Забористое зелье. Попробуй.

Гарри попробовал.

— Не такое уж плохое вино.

В кухню зашла Нэнси и попросила мужа подняться наверх, чтобы утихомирить дочерей.

Тьюри продолжал невозмутимо сидеть — как видно эту просьбу он слышал не раз.

— И что, по-твоему, я должен сделать?

— Ну, не знаю. Хоть что-нибудь.

— Говори ясней.

— Не могу. Я знаю только, что если я одна буду сторожить девочек они начнут считать меня великаном-людоедом. И у них разовьются комплексы.

— Ты хотела сказать — великаншей-людоедкой. А комплексы у них возникнут так или иначе.

— Главная заводила — Сандра. Мне хочется так ее отшлепать, чтобы она света Божьего невзвидела.

— Так поди и отшлепай.

— Ты совсем мне не помогаешь!

Тьюри встал, поцеловал жену в левую щеку и нежно подтолкнул к двери.

Вино, кухонное тепло и эта маленькая семейная сцена способствовали тому, чтобы щеки Гарри порозовели. Он крутил в пальцах пустой бокал, держа его за ножку, в глазах у него появился влажный блеск.

— Я не могу остаться здесь, Ральф. Хотел бы. Но как увижу тебя с Нэнси… и девочек… кажется, мне этого не вынести. Ты меня понимаешь.

— Решай сам, — серьезно сказал Тьюри. — Я хотел только помочь тебе.

— Никто не может мне помочь. Я должен пройти через это один.

То же самое намерение высказывала и Телма, и теперь Тьюри думал, насколько глубоко каждый из них убежден в своей правоте и как далеко они уйдут поодиночке. Вместе, как дружная супружеская пара, поддерживая друг друга, они выстояли бы, как стебли пшеницы на ветру посреди поля.

— В понедельник ты говорил о том, — продолжал Гарри, — что мне надо попросить перевод и уехать из этого города, и вот теперь твои слова начинают обретать для меня смысл.

— Очень хорошо.

— Уверен, мне дадут перевод. Я хороший торговый агент, и упрекнуть им меня не в чем, кроме, разве что, моей выходки в понедельник. Может, если я уеду, со временем Телма почувствует, что ей меня не хватает, а?

— Может быть.

— Возможно, она и переменит свое решение. Я смогу высылать ей деньги, на нее и на ребенка, разве не так? Что этому помешает?

— Ничто.

— Она и сама всегда хотела уехать отсюда.

«Но не с тобой», — подумал Тьюри, наполняя бокал Гарри.

— Понимаю.

— Знаешь что, Ральф? Впервые за эти дни я начинаю думать, что все снова обретает свой смысл. Ты согласен со мной, Ральф? Дела могут выправиться?

— Разумеется.

— Пожалуй, я на какое-то время потерял рассудок, пока не спал по ночам, а все думал, думал, пытался вообразить, что теперь будет, почти не ел и ни с кем не виделся. А вот сегодня я чувствую себя совсем другим. Я почти обрел надежду, понимаешь? — Он замолчал, выпил вина и утер губы тыльной стороной ладони. — Впрочем, почему я сказал «почти»? Я не то хотел сказать. Я имел в виду — «действительно». На самом деле обрел надежду. Ты был прав, Ральф. У меня есть будущее. И это не фантазия.

— Ну, конечно. — Тьюри увидел сияющую улыбку Гарри, уверенный взгляд его ясных глаз, и беспокойство когтистыми лапами вцепилось в его душу. Гарри снова взбирается до небес, рыская по сторонам, точно обезумевшая птица или ракета, уклоняющаяся от метеоритов. — Послушай, Гарри. Не залетай слишком высоко.

— Странно слышать это от тебя. Каких-нибудь две-три минуты назад ты старался подбодрить меня, а теперь, едва я чуть приободрился, что ты делаешь? Пытаешься проколоть мне шину? Нет, старина, не выйдет, я прекрасно себя чувствую…

— Гарри, я думаю, что, прежде чем ты уедешь из города, тебе нужно нанять адвоката.

От удивления у Гарри отвисла челюсть.

— Адвоката? Для чего?

— Не для себя, для Телмы.

— Значит, она может подать на развод? Ты это хотел сказать?

— Нет, нет, — нетерпеливо сказал Тьюри. — Ей понадобится, чтобы кто-то защищал ее интересы, только и всего.

— Зачем? Я сам позабочусь о ее интересах. Буду высылать ей все, что сэкономлю, до последнего цента.

— Я это знаю. Но вдруг что-нибудь случится с тобой — скажем, заболеешь или пострадаешь в аварии и не сможешь работать — что тогда? Тогда Телма останется одна с ребенком без всякой поддержки.

— Не понимаю, чем ей поможет адвокат.

— У тебя мозги направлены не в ту сторону, Гарри. Отец ребенка — Рон, он сам это признал, стало быть, он всем своим состоянием отвечает за воспитание ребенка.

— Телма никогда не возьмет ни цента у Эстер. Для этого она слишком горда.

— К чертям гордость! В сложившемся положении личности ни при чем. Телма может быть гордой, Эстер — неуступчивой, ты можешь пузыриться, как взбитые сливки, но факт остается фактом: ребенок имеет законное право на поддержку. Вот тут-то и нужен адвокат. Он будет действовать в интересах ребенка. И в своих тоже. Как я понимаю, в подобных случаях, когда речь идет о значительных суммах денег, они трудятся за проценты.

— А ты не мог бы уточнить, что такое, по твоему, «значительная сумма»?

— Точных цифр я не знаю. Я хотел сказать только, что Телме понадобится адвокат.

— Но тогда будет судебный процесс? И все попадет в газеты?

— Процесс будет, если адвокаты Эстер посоветуют ей отрицать права ребенка, но не думаю, что они так поступят. А если и дадут такой совет, Эстер, как я думаю, ему не последует. Сейчас Эстер чертовски зла на Телму, но по натуре она не мстительная женщина. К тому времени, как родится ребенок, Эстер поостынет.

— Так или иначе, дело дойдет до того, чтобы просить у Эстер денег. Нет, я на это не пойду. К чертям собачьим. Я в состоянии поддержать Телму и ребенка, и попрошайничать ей ни к чему.

— Да образумься ты, Гарри. Зачем лишать ребенка его законных прав? Я знаю, ты всей душой готов им помочь, но ребенок будет расти, ему понадобится то и другое — жилье, одежда, образование. Спроси у меня. Я это испытал. За четырнадцать лет я разорился и, вне всякого сомнения, пробуду в этом состоянии еще лет четырнадцать. Дети дорого обходятся. Не вечно они лежат в колыбельке, питаются молоком и носят ползунки. Им нужны куклы, обувь, новые костюмчики, велосипеды, бейсбольные перчатки, уроки музыки, приходится оплачивать счета от врача, от дантиста…

— Ладно, — равнодушно согласился Гарри. — Не продолжай. По-твоему, я не могу все это обеспечить?

— Я говорю не об этом, а о том, что тебе не надо будет обеспечивать Телму и ребенка. Они имеют право на то, чтобы жить с удобствами, и этому ничто не препятствует, не считая гордости Телмы и твоей собственной, если это можно назвать гордостью.

— Мне не нужна милостыня.

— Тебе лучше держаться в стороне, Гарри. Потому что ты и так в стороне. Пойми это хорошенько. — Тьюри помедлил и прижал кончики пальцев к вискам, словно помогая своим мыслям воплотиться в нужных словах. — Фактически твое дело, сторона, — повторил он. — Последнюю неделю, Гарри, ты сам видел сны наяву, вот что я тебе скажу. Ты, наверно, наполовину убедил себя в том, что между Роном и Телмой ничего не было, и что ребенок твой собственный. Не продолжай в том же духе, это опасно.

— Но предположим…

— Тут нечего предполагать. Отец ребенка — Рон. Примирись с этим фактом и отсюда танцуй. Если ты хочешь продираться сквозь груды разочарований, то никуда не придешь. Почему бы тебе не встретить правду лицом к лицу?

— Да, пожалуй, придется. — Рысканье по сторонам для Гарри закончилось. Обезумевшая птица выбилась из сил, ракета врезалась в метеорит и теперь падала в черную глубину космоса. — Я не мог дать ей ребенка, которого она так хотела. Я старался. Видит Бог, как я старался. Целый год ходил к врачу, ничего ей не говоря. Прикрывался тем, будто не хочу ребенка, так как боюсь за ее здоровье — рожать первый раз в ее возрасте!

— Почему ты не сказал ей правду, Гарри?

— Сначала я не был в этом уверен. А потом, когда сомнений не осталось, боялся сказать об этом. Пока принимал процедуры и таблетки, все еще надеялся, что дела изменятся к лучшему. Они действительно изменились, — мрачно добавил он. — Но таким способом, который никогда не мог и в голову мне прийти. Мой лучший друг — и моя жена.

— Такое не раз случалось и в былые времена.

— Да, но почему они вовремя не остановились, не подумали об Эстер и обо мне?

— Бывают такие минуты, — сказал Тьюри, — когда люди не останавливаются, чтобы подумать о чем бы то ни было.