Вальпараисо

Глава 6

Вещи Натали прибыли на том же утреннем корабле, что и корсиканец. Она надела шорты и отправилась на прогулку к скалам в южной оконечности острова. На одной из скал нежилась под лучами солнца крупная ящерица. Натали решила проверить, как близко сумеет к ней подобраться, и была совсем рядом, когда рептилия, вдруг уловив крадущиеся шаги, исчезла, плеснув о камень мощным хвостом. Это позабавило актрису.

Натали была счастлива, что оказалась тут одна. Фред, ее муж, возможно, решит приехать на уик-энд, узнав, где она, и все же эти места предназначены для уединения, для тихого созерцания сосен и миртов, для того, чтобы ощутить тепло на коже и под ногами, позволить ласковому соленому морю подхватить ее безо всяких усилий и дать в кои-то веки почувствовать, что вовсе не надо грести, хрипя и задыхаясь, — вода сама удержит тебя. Этот остров пришелся Натали по вкусу, — ей было весело и приятно. Актриса не жалела, что пригласила Раймонда обедать: на островах всегда есть любопытные типажи — и романтические, и комичные, — одни живут на судах, другие болтаются на берегу. А Натали все-таки актриса, и типажи ее интересуют. Порой она думала, что на самом деле обладает куда большим талантом, чем принято считать. Да много ли от этого проку? Кинозвезды теперь никому не нужны. Они вышли из моды. Фильмы ныне создают неврастеничные молодые гении, равнодушные к актерской игре. Этих господ заботит одно: насколько их драгоценные сценарии отражают их собственное жалкое эго. Придурки! И почему ей не посчастливилось попасть в кино до того, как начались эти ничтожные новые веяния, во времена Жуве или Рене Клэр…

«Возможно, тогда мне не пришлось бы вступать в столь странные отношения с людьми, — говорила себе Натали. — А так можно подумать, будто я все время занималась постановкой маленьких сценок на свой страх и риск. Очень смешно. Ну да ладно…

Независимо от того, оборачиваются мои капризы во благо или во вред мне самой, я не буду такой дурой, чтобы жалеть о них. Нет, я ни в чем не намерена каяться, никогда. Моя жизнь — родник, из которого я черпаю неиссякающие ценности. Все, что я когда-либо делала, прожито, выдержано, принято. До последнего. Я часто бывала очень счастлива, и благодарю за это Бога. Очень глупо, правда? Не то чтобы я действительно верила в Бога, и тем не менее благодарю его за все это.

Принесет ли мне этот остров новые приключения? Я уверена, что да: острова — идеальное место для романтических встреч. Этот человек… чем он для меня обернется? Так или этак, но не разочарованием — уж об этом я позабочусь.

Когда я превращусь в старую развалину, начну жить воспоминаниями. Я буду вновь переживать горькие измены, страшную боль, но уже со смехом, чувствуя себя счастливой. Нет, моя жизнь никогда не станет ни убогой, ни мелочной.

Даже будь мне суждено умереть на этом острове, я бы пожила от души. Этот человек, этот Капитан, как островитяне называют его с удивительно ласковой иронией, — полюбит ли он меня? Полюблю ли его я? Чем вызвана эта их легкая ирония? Есть ли что-то еще новое и необычное, что мне предстоит узнать, пережить?»

Натали не взяла с собой купальника. А она бы с удовольствием искупалась. Не станет ведь она раздеваться, как глупая девчонка, даже если здесь никого нет? Хотя почему бы и нет? Она — на острове, и пора начинать делать то, что позволяют себе только на островах. Полотенца тоже не было. Ну и ладно, солнце высушит.

Натали разделась и вошла в воду. Сначала было холодно, тело жгло и сковывало оцепенением, но она лежала на волнах, позволяя чистому, бледно-изумрудному в то утро морю себя убаюкивать. «Нужно доверять воде, — подумала она, — как жизни, солнцу или сухой рубашке».

На обратном пути в поселок Натали заметила, что вода, или солнце, или и то и другое вместе стократ увеличили удовольствие и остроту восприятия. Все вокруг виделось очень ясно и отчетливо, как бывает на побережье после сильного мистраля. Растрепанный, как все его собратья, эвкалипт был удивительно красив. Натали остановилась, чтобы рассмотреть его повнимательнее: зеленые и серебристо-серые крапинки на розовато-пурпурном стволе, листья в форме бананов, длинные полоски облетевшей коры вокруг. Но еще красивее был вид на окраину поселка с маленького холма Сент-Агат. «Это не провансальский поселок, — восхитилась Натали, — а декорации Бакста. Только начисто лишенные искусственности». Деревянные ставни белого дома выкрашены в небесно-голубой цвет; другой дом — голубовато-белый, а ставни у него цвета морской волны. Были еще рыжеватый с переливчато-синим, кремовый с оранжевым, темно-кремовый с зеленым, цвета листвы. Красота и художественное чутье просто потрясали. «Как такое возможно? — спрашивала себя Натали. — Снимал ли кто-нибудь здесь фильм? Я непременно сниму».

Она приняла душ, отметив название фирмы-изготовителя: «Кэрой. Париж», завернулась в полотенце и легла на кровать, с наслаждением затягиваясь сигаретой. Вечером ей предстоит обедать, возможно, с новым возлюбленным. Что она наденет? Насчет косметики все ясно — Натали никогда ею не пользовалась, разве что на работе: возни много, толку — чуть. Платье? Нет. Костюм? Вот этот элегантный чесучовый… Нет — Капитан просто подумает, что она поддела пояс. Ага, серые брюки! Они всегда смешили Натали — нет ничего забавнее, чем когда каждый дюйм твоего тела прикрыт отлично скроенными, плотно обтягивающими брюками. И потом, в отличие от большинства женщин, она не боялась в них садиться.

Натали и не догадывалась, что на обед ей не без лукавства продали лангуста, пойманного Раймондом.

Актрису порадовало, что он не почел за труд приодеться. Она не испытывала особых симпатий к мужчинам, которые вечно ходят нараспашку и нечесаными только потому, что они на юге Франции. Как-никак, она — парижанка, а портовые бродяги хороши в гавани, но не за обедом. Раймонду было предложено испытание, и он прошел его с блеском. Он вообще не любил выглядеть оборванцем, всегда покупал хорошую одежду, следил за ней и при всей своей бедности никого бы не опозорил. Капитан надел пепельно-серый полотняный костюм, не первой молодости, но превосходно сшитый, и дорогую, выглаженную на берегу рубашку. И от него исходил запах чистоты и свежести, пусть не такой роскошный, как от корсиканца.

Натали мысленно все это одобрила и немало позабавилась, наблюдая, какие удивленные взгляды бросают на Раймонда островитяне. Только мадам, крепкая широкобедрая блондинка с умными глазами и поистине выдающимся подбородком, животом и характером, зыркнула так пронзительно, что Капитан смутился. Но хозяйка «Ковчега» уже наливала кому-то виски, выпятив губы от избытка сосредоточенности.

— Что вы пьете? — промурлыкала Натали. — Два, пожалуйста, мадам.

Бокалы тихонько соприкоснулись. Очень живые и выразительные черные глаза актрисы спокойно встретили оценивающий взгляд дымчато-серых глаз Раймонда. По телевизору, стоявшему за стойкой, шумно комментировали матч по регби. Мадам приглушила звук. Чуть поодаль четверо мужчин в домашних шлепанцах играли в белот[12].

— Чем я могу отблагодарить вас? — осведомился Капитан. — Вам нравятся морские прогулки? О, я имею в виду очень спокойные прогулки, не требующие никаких усилий. Мы тихоходны, зато преисполнены достоинства и тем сильны.

— Ну что ж, звучит заманчиво. Но спешить некуда. Сегодня у нас есть другое важное дело — отведать лангуста. Мне сказали, что этот — очень хорош и попался в сети утром.

— Гм… — Раймонд невольно отдал должное мадам, как ни в чем не бывало протиравшей бокал. — Чудесно. Лангуста удается поймать не каждый день — нам повезло.

— Вы хорошо знаете этот остров?

— Я провел здесь… да, целый год.

— Безвылазно?

Черные глаза смотрели на него с любопытством, но без назойливости. Раймонд ценил в женщинах прямоту. А всякие увертки и околичности его утомляли.

— Совершенно верно.

— Вам тут так нравится?

— Этот остров славится тем, что люди приезжают сюда на недельку, а остаются на шесть месяцев.

— Да, я бы нисколько не удивилась, случись такое со мной. Вы должны проконсультировать меня насчет симптомов этой болезни. Утром я поднялась к маяку — чудесно! Я имею в виду не только пейзаж. Сверху, сквозь все эти скучные сосны, видно каждую косточку острова…

Раймонд посмотрел на нее с интересом.

— Глядите-ка, нас зовут! Должно быть, лангуст готов.

— Я вот думаю… — Натали ненадолго отвлеклась от нежного мяса. — Не находите ли вы, что я бесцеремонно вторгаюсь в вашу личную жизнь, задавая подобные вопросы? Наверно, это все оттого, что я слишком давно общаюсь с киношниками. Дикари. Ни капли такта — вечно норовят спросить о чем-то сокровенном или отпустить замечание по вашему адресу. Это нечто вроде игры: кто первый покраснеет.

— Меня это не тяготит.

— Но вы живете совсем по-другому и, возможно, куда чувствительнее к подобным расспросам.

— Возможно, — повторил Раймонд. «Ну и ну, — подумал он, — неужели я так долго просидел в глухомани, где и взглянуть-то не на что, кроме провинциальных девиц, что совсем забыл, как разговаривать с парижанкой? — Давайте договоримся так: я не стану отвечать ни на какие вопросы здесь, а вот на судне — другое дело.

Она вытерла сок приправленного эстрагоном лангуста кусочком довольно черствого хлеба — в тот день поркерольский булочник отдыхал.

— Если вы еще не раскаялись, что пригласили меня, я приму ваше предложение поплавать.

— В своей стихии легче отвечать на вопросы.

— Если только мне не придется смотреть, как вы ловите рыбу, — это всегда навевает на меня ужасную скуку.

— Я закидываю сеть только по ночам.

— Хорошо. Это вино сильно ударяет в голову — или я ошибаюсь?

Им подали невероятно крепкое «Кото де Бо».

— Меня так и клонит в сон.

— Вините во всем лангуста — он не обидится.

— И маяк. Как насчет завтра?

— Я буду ждать вас в гавани, со шлюпкой.

— Я не стану испытывать ваше терпение, — пообещала Натали.

— Знаете, — начал Раймонд, помогая гостье забраться в тщательно отдраенную шлюпку. — У меня есть кое-какая еда, но не бог весть что… По правде говоря, я довольно беден.

Натали взяла с собой большую пляжную сумку, и Капитану стало интересно, что там, внутри. Глаза актрисы лукаво поблескивали.

— Ох уж эта чопорность северян! Ну а я вот довольно богата и, зная, что вы бедны, — это не такой уж большой секрет, а? — подумала, что меня встретят куда радушнее, если я прихвачу в плавание поесть… и выпить. Все остальное содержимое сумки, на которую вы так опасливо поглядываете, всего лишь одежда, на случай, если мне станет жарко, или холодно, или я обгорю на солнце, или произойдет нечто непредвиденное.

Раймонд выдержал эти шутливые нападки.

— Почему-то я не могу представить, чтобы с вами произошло нечто непредвиденное.

Было немного ветрено, и по водам Птит-Пасс пробегала рябь. «Оливия», чуть наклонив прямой парус, обогнула мол, длинным галсом вышла в открытое море и взяла курс на Левант.

— Как называется тот остров?

— Пор-Кро. Смотреть там особенно не на что, если только вы не страстная поклонница диких зарослей. Сплошные ланды, очень каменистые и поросшие колючим кустарником. Вас это привлекает?

— Увы, нет.

— Я думаю. Мы отправимся к дальней оконечности острова. С этой стороны — одни скалы, а вот по другую сторону есть бухта, и достаточно укрытая, чтобы судно стояло спокойно: мы сможем поесть не обливаясь супом.

Натали сидела рядом с ним в коротких парусиновых брюках и свитере цвета морской волны. Она быстро освоилась на судне, не путалась под ногами, не вскрикивала и не выказывала ни малейшей предрасположенности к морской болезни.

— Те актрисы, которых мне доводилось знать, — задумчиво проговорил Раймонд, — судя по всему, большую часть жизни проводили выстаивая в очередях у агентских контор.

Она улыбнулась:

— Похоже, я немного перегнула со своей ложной скромностью. И мне приятно сознавать, что я не принадлежу к числу тех, кому приходится обивать пороги. Мне до сих пор звонят, иногда предлагают роль. Беда в том, что мне уже за тридцать. А публика помешана на совсем молоденьких актрисах. Я начала сниматься слишком поздно. Иначе вы бы, возможно, слышали обо мне.

— Зато я, по крайней мере, не из тех зрителей, кому нравятся только очень юные звезды. Вы хорошая актриса?

— Довольно приличная, но в наши дни актрисы вообще никому не нужны — ни хорошие, ни плохие. Актер в современных фильмах — частица более или менее декоративного, но полностью лишенного драматизма узора. Вы можете участвовать в тщательно разработанной мизансцене — с цветком, или пистолетом, или старым паровозом, но любой из этих предметов важнее, чем вы. Лично меня от этого с души воротит. Кино стало безнадежно претенциозным, и режиссер приобретает куда большее значение, чем актеры. Сейчас не обсуждают фильмы, а говорят: «Ах да, вы были главным действующим лицом в предпредпоследней картине Такого-то, правда?»

— Вы чувствуете себя как дома на судне, по-моему, из вас получился бы хороший моряк.

— Признаюсь, я бы струсила, как и любой другой, если бы вдруг налетела буря. А мы ведь просто скользим безо всяких усилий, верно? Ну а приведись нам бороться со стихией, я бы оцепенела.

— Все поначалу цепенеют. Мне порой снится гигантская волна, какие бывают в южных морях после землетрясений. В спокойной воде и с довольно большого расстояния я вижу, как она неотвратимо накатывает на меня. Тогда я встаю попить воды.

— А здесь бывает что-нибудь пугающее?

— Да. Высоких волн нет, но иногда внезапно налетают опасные штормы, гораздо худшие, чем в Атлантике.

— Неужели? Почему?

— Никто толком не понимает, в чем дело, когда я это говорю. Если волны огромные, но длинные, то есть ровные, хорошее судно поднимается вместе с ними так же легко, как морская чайка.

Натали с почтительным уважением посмотрела на Капитана:

— Вы плавали по Атлантике, иначе не говорили бы с таким знанием дела и заслуженной гордостью.

— Да, плавал: судно для того и построено. А горжусь я своим кораблем — не собой.

Она собиралась что-то возразить, но передумала.

— Это мистраль? Он кажется совсем безобидным.

— Да, тот, что метеобюро характеризует как «легкий». В самый раз, чтобы вести судно под парусом и не снимать свитера. Сейчас мы обогнем остров и найдем покойную бухту.

И в самом деле, «Оливия» с достоинством остановилась в десяти метрах от берега, окруженная деревьями и кустами, подходившими к самой кромке воды. Даже шлюпка едва-едва покачивалась на провисшем носовом фалине. Все вокруг как будто погрузилось в дремоту. Одинокая чайка медленно парила над волнами. Вокруг — ни души.

Они сели перекусить в каюте, и Натали с удивлением оглядывалась по сторонам, зачарованная, как и любой, кто впервые приобщается к жизни на парусном судне, предназначенном для плавания в глубоких водах. Все устроено так, чтобы оставаться на месте и продолжать работать, даже если судно встанет на корму. Актрису пленили «кардановы подвесы» — круглые медные шарниры, благодаря гибкому соединению поддерживающие лампу вертикально, что бы ни случилось. Ее восхищало, что отделка каюты может быть настолько красивой — без всяких излишеств, претенциозности и фальши. Хорошее парусное судно настолько близко к идеалу истины и красоты, насколько таковой досягаем для человека. В этом можно убедиться даже сейчас, взглянув на «Катти Сарк», поставленную в сухой док Гринвича. Кают-компания там едва ли больше, чем у Раймонда.

Натали сама по себе удивлялась, вникая в подобные тонкости, — как истинная парижанка, она привыкла смотреть на все отстраненно. Под маской вечных насмешниц таятся порой источники великодушия, но их можно пробудить только чем-то абсолютно неподдельным. Они мгновенно распознают нечто подлинное и способны его оценить. Натали думала, что отдает должное Раймонду, а на самом деле ее покорила «Оливия».

— У вас очень внушительное судно.

— Еще бы! — Раймонд с аппетитом поедал принесенную ею ветчину для пикников. — Даже очень. И работы тут навалом.

— Вот только почему-то кажется, что оно здесь немного неуместно. Использовать такой корабль для рыбалки — все равно что бить из пушки по воробьям.

Натали вовсе не хотела уязвить Раймонда, но эти слова обрушились на него каменными стрелами.

— А кто вам сказал, что я хотел бить воробьев?

— Чем же еще тут можно заниматься?

Капитан, не ответив, погрузился в задумчивость. Натали, недоумевая, что она сказала не так, взяла сигарету и принялась изучать книги на полке.

Раймонд тоже закурил и, сделав над собой видимое усилие, стал объяснять:

— На таком судне можно отправиться в очень долгое плавание. На маленьком, учитывая особенности волн, это еще легче, чем на большом. Скажем, через Атлантику, а то и дальше. Вряд ли вы об этом слышали, но тридцать лет назад один француз по имени Жербо совершил кругосветное плавание на судне ничуть не больше моего и далеко не столь надежном. Жербо написал об этом несколько книг, и вы как раз на них смотрите.

Натали с легким испугом уставилась на Капитана:

— В одиночку?

— Естественно! Разве не в этом вся суть? Побыть наедине с собой — вот что нужно человеку. Но к такому плаванию необходимо всесторонне и тщательно подготовиться. А на это уходят годы. Жербо тренировался здесь, в Средиземноморье.

Французские актеры относятся с немалым презрением к «актерским штудиям» и прочим трудоемким способам входить в образ. Им не нужно три дня разгуливать по берегу, чтобы «проникнуться штормовым духом». Натали тотчас нарисовала в воображении сцену: Раймонд, с бородой и красными от соли и бессонницы глазами, привязанный канатом к столу в маленьком кубрике, где она сидит, элегантно скрестив ноги. Нет, наверно… Натали сосредоточилась на вещах — самых обыденных, хорошо знакомых предметах: тарелках, стаканах, ножах. Все это поднимается — раз! Это будет как на скоростном лифте? Ухает вниз. Ощущение, будто желудок прилип к потолку… Как высоко вверх? Насколько глубоко вниз? На тридцать футов? Натали понятия не имела. Она попыталась представить Атлантику и застряла на разноцветных пляжных тентах в Сабль д’Олон.

Актриса пришла к выводу, что созданная ею картина а-ля Тарзан достойна гримера съемочной группы. Но она не могла вообразить ничего, кроме мелодрамы: человек ползет по полу с раскроенным черепом, кровь сочится сквозь слипшиеся волосы. Морская вода перекатывается по палубе, обрушиваясь в открытый люк над головой. Нелепо и жутко? Несомненно. Настоящая киноэпопея на библейские темы в синема, а в главной роли Мистер Вселенная прошлого года — с огромными мускулами и рудиментарным пенисом. Грандиозные пылающие закаты. Синевато-серые, серовато-синие бледные рассветы. Крошечное суденышко без конца покачивается на безбрежной маслянистой массе бесконечно вздымающейся воды. Воображение Натали не могло воссоздать ничего реального. Но, просто выкинув атрибуты масштабной постановки, ей, быть может, удастся нарисовать идеал. Ведь идеалы такого рода отчасти в духе Виктора Гюго, не правда ли?

— Именно это вы и собираетесь сделать? — Натали с удовлетворением отметила, что произнесла это совершенно естественным тоном.

— Да… Вам знакомы английские деньги? Такие здоровенные тяжелые медяки?

— Да. Пенни.

— А вы не замечали, что иногда они бывают очень старыми — почерневшими, стертыми, обкатанными, как будто долго пролежали под водой, но грязными. Изображение почти изгладилось, стало размытым, не голова, а скорее тень. Отвратительно! Иногда я чувствую себя таким же. Но в Южной Америке все проступает отчетливо. Ничто не стирается и не затаптывается, пока не обратится в призрак.

Нет, это не совсем в стиле Виктора Гюго.

Теперь, когда Раймонда вызвали на откровенность, слова давались ему легче.

— Вы, наверное, скажете: а почему бы просто не сесть на самолет?

— Нет, по-моему, я понимаю. Мы, европейцы, слишком засиделись на месте. И не видеть никого и ничего, кроме моря, неделями, а то и месяцами — это как раз то, что нужно.

— Я много думаю о первых испанских мореплавателях. Они огибали мыс Горн, чтобы достигнуть Тихого океана, даже не зная, что там, по другую сторону. Подумайте, они подплывали к самому Калифорнийскому заливу, а это ужасное место. Море Кортеса.

— Испанцы верили в Бога, и святых, и отцов иезуитов.

— Ну что ж, — без всякого выражения заметил Раймонд, — мне понятен ход их мыслей. Там, на юге, у мыса Горн, очень холодно. Там лед и всегда туман. Все вокруг окутано этим туманом. Голоса. Привидения.

К Натали вернулся привычный парижский скептицизм.

— Ну да, голоса. Наверное, морских птиц.

Он вдруг рассердился, и эта злость напугала ее.

— Да не будьте же такой глупой, черт возьми! Когда вы в тепле, сытно пообедали и лежите в уютной постели, конечно, никаких привидений нет. Но когда вы одна, сильный ветер дует десять дней без остановки и не понять, куда вас занесло, потому что небо затянуто тучами и невозможно сориентироваться, — совсем другое дело. Вы поспали три раза по полчаса за двое суток, одежда вымокла, а ваша основная пища — холодная солонина из консервной банки. Потом вы входите в туман… Я пытаюсь объяснить, что некоторые вещи перемалывают вам кости и выжимают все соки.

Он вдруг умолк.

— Продолжайте, — попросила Натали.

— Понимаете, сначала неделями дует пассат. Теплый, приятный и спокойный. Одиночество — в удовольствие, а не в тягость. Вы ловите рыбу, штопаете носки и распеваете песни. Совсем как в книге для мальчишек: «До чего же здорово, здорово быть пиратским королем!» Потом, постепенно, вы уходите из полосы ветра. Наступают тишина и штиль, и вы замечаете иней на палубе по утрам. И вот однажды появляется снег — очень мелкий, твердый, рассыпчатый снег. Ну а дальше вы начинаете жалеть, что появились на свет. Вам хочется, чтобы рядом неотлучно находилось несколько святых.

Натали слушала открыв рот.

— Итак, вы уже готовы пуститься в это… предприятие, — выдохнула она. — И, глядя на залитые солнечным светом зеленые деревья, думаете о туманах и льде, о штормах и голосах, об истощении и страхе, о том, как непросто начать. Этого не нужно стыдиться. Вы боитесь.

— Да.

Натали замерла, а потом протяжно вздохнула, как будто разговор ее очень утомил, а потому лучше всего лечь спать, позабыв о мире, полном привидений.

— И все-таки вы отправитесь.

— На судах действует одно несносное правило. — Тон Раймонда снова был вежлив и шутлив. — Посуду надо мыть сразу.

Он полоскал тарелки под краном с морской водой, а маленький чайник по-домашнему дымился на плите Бьюта.

— Вы посидите тут, чтобы скрасить мне работу, или хотите подняться на солнышко? — Он был непривычно говорлив, испытывая неловкость за недавние слова. Привидения… Смех, да и только.

Она встала и нервно прошлась по каюте. В маленькие иллюминаторы под крышей каюты можно было увидеть кусочек моря, россыпь солнечных блесток на деревьях и воде, но и этот вид загораживали крепкие палубные поручни «Оливии».

— В данный момент я предпочитаю остаться здесь, — глухим, бесцветным голосом сказала Натали.

Она взяла полотенце и стала вытирать тарелки медленными круговыми движениями, как будто хотела убить время, пока Раймонд выливал пластиковый таз и возился с крошечной раковиной. Наконец он вытер руки и ухмыльнулся:

— Кончена работа — теперь мы можем чувствовать себя вольными птицами. Куда я дел сигареты?

— Вольными…

Натали без тени улыбки повернулась к нему. Черные глаза обжигали. Она показала на кожаный диванчик:

— Вы там спите?

— Да, — немного удивленно кивнул Раймон.

Она снова принялась расхаживать. И что вдруг нашло на эту женщину?

— Мне нужно кое-что вам сказать, — вдруг решилась Натали. — Но есть лучший способ это выразить. — Она резко повернулась. — Разденьте меня и положите туда.

У большинства людей одновременно работают два полушария мозга, у парижанки Натали включались сразу три, и все они рождали собственные мысли и образы.

Первое: «Два жалких старых идеалиста». Второе: «Ни разу еще не занималась любовью на воде — это восхитительно. Да еще — кто бы мог подумать? — умелый и терпеливый любовник, который знает, что делает». И третье: «Ура! Мой единственный стоящий поступок за год!»

Раймонд заметил, что, когда Натали занимается любовью, у нее совсем другие глаза. Но, закурив, она вновь обрела «парижский» взгляд. Реализм пришел на смену идеализму. Она оценивала тело, мускулы, пропорции. И Раймонду стоило немалых усилий не дрогнуть и не сконфузиться. Он сознавал, что, как и любой мужчина после недавних подвигов в постели, выглядит чуточку нелепо, но ничто не может быть провинциальнее ложного стыда. И он не отвел взгляда. В конце концов, у женщины больше оснований чувствовать себя неловко, когда она раздевается: дурацкие полоски от бюстгальтера на спине и еще более глупый ободок от резинки трусиков.

— Вот теперь я могу вдохнуть полной грудью, — улыбнулась Натали, — и стать, как ты выразился, вольной птицей.

Ему стало удивительно хорошо.

— Будь какой хочешь. Я так или этак приду в восторг.

— Просто я заметила, что твое судно — очень неподходящее место для женщины. Я имею в виду, что оно, конечно, в любое время не предназначено для дам, но сейчас особенно. Женщины погибают без ванной. Это отчаянно мешало любви в восемнадцатом веке. Можно не беспокоиться насчет Жерара Филиппа, но меня всегда одолевали некоторые сомнения по поводу Вальмона, а что до Мертёя… Полагаю, здесь надо просто нырнуть за борт? Как ты думаешь, там, на берегу, кто-нибудь есть?

Раймонд перегнулся через спинку диванчика и взял бинокль.

— Посмотрим… — Он поднялся на две ступеньки по трапу. — Никого не видно. Но в любом случае никто особенно не всполошится — народ здесь привык к солнцепоклонникам.

Натали, стоявшая сзади, радостно чмокнула его в спину.

«Мне надо быть очень осторожным, — подумал он, — чтобы не влюбиться в эту женщину или не впасть из-за нее в сентиментальность. У таких игр есть парижские правила и провинциальные. Нужно сохранять полную отстраненность. Иначе я могу запросто влюбиться».

Раймонд легко взбежал на палубу.

— Посмотрим, какая тут глубина.

Он сел на поручень, повис на руках и солдатиком спрыгнул в воду, потом вынырнул, смахивая морскую воду с глаз и носа.

— Метра полтора, можешь нырять.

Вода была такой прозрачной, что казалось, будто киль «Оливии» упирается в дно.

Натали встала на поручень, балансируя в сосредоточенной позе ныряльщицы. Она не слишком загорела, и кожа была естественного золотистого оттенка, без уродливых белых полосок. Выглядела она изумительно. Раймонд, плывя обратно, испытывал такую гордость, как будто Натали была ему женой, а не бог знает кем.

Она нырнула, быстро поплыла к нему и, вынырнув рядом, внезапно одарила влажным поцелуем. Раймонд невольно обнял ее и поцеловал в ответ. Натали уверенно поплыла, рассекая прозрачную воду.

— Холодно. Но приятно.

— Это из-за мистраля. Скоро потеплеет.

— А ведь я не подумала о том, как вернуться на судно. Это очень сложно?

«Оливия», раскачавшаяся от прыжка Натали, чопорно отвернулась и сама по себе заскользила по волнам. Ее массивный черный борт поднимался высоко над водой, и перспектива взбираться на него актрису не вдохновляла.

— Я полезу первым, для меня это дело привычное. Так, теперь хватайся за мои руки, а ногами упирайся в дерево.

Обнимать прохладное упругое тело, усыпанное каплями воды, было удивительно здорово. Раймонд любовался Натали, пока она искала в пляжной сумке полотенце.

— До чего спокойно — прелесть!

— В бухте совсем нет ветра. Я могу завести мотор, чтобы вытащить судно отсюда, а могу отбуксировать на шлюпке к мысу, где нас подхватит ветер.

— Лучше воспользоваться шлюпкой. Вряд ли я выдержу мотор.

— Держи румпель прямо, хорошо?

— Послушай, — серьезно проговорила Натали, когда им оставалось не больше сотни метров до маленького красного маяка на поркерольской пристани. — Не стоит давать повод для смешков всему поселку. Есть на берегу какое-нибудь укромное место, где на нас не будут глазеть?

Раймонд, немного подумав, вспомнил один из рассказов Кристофа.

— На мысе есть вилла с прекрасным садом, где живут только летом.

Он объяснил, как туда добраться, выжидая удобного момента, чтобы опустить грот. Швартовать парусное судно нельзя кое-как!

— Звучит неплохо. Завтра утром?

Раймонд перегнулся через борт с отпорным крюком:

— Передвинь румпель чуть вправо.

Крюк лязгнул в петле заменявшей буй канистры.

— Готово!

— До завтра. — Натали, подмигнув, необыкновенно женственно скользнула в шлюпку.

Натали на шаг опережала Раймонда, и он никак не поспевал ее догнать. События разворачивались совершенно непредсказуемо. В узоре появилась какая-то хитрая завитушка — пойди разбери, где начало, где конец и что к чему. Натали вела себя так, как будто это не мелкая прихоть или небольшое приключение…

Раймонда мучило искушение навести бинокль на балкончик над деревьями спускавшегося к воде сада. Натали, должно быть, примет душ и переоденется, а потом как ни в чем не бывало сойдет вниз выпить аперитив. Морской прогулки, купания и любовных игр на воде вполне достаточно, чтобы разыгрался аппетит.