Варяг III

Глава 12

Лес обволакивал меня осенней сыростью и царапающим ельником… Седые бороды лишайника вились по стволам вековых сосен. Те, в свою очередь, как атланты, упирались в низкое свинцовое небо.

Воздух влажным кулаком мял характерные запахи: прелую листву, горьковатую хвою, дымок далекого костра и сладковатый дух гниющей древесины.

С каждым шагом по мягкому ковру мха, я чувствовал ноющую боль во всём теле. Мышцы на руках горели огнем, коленные суставы скрипели и щелкали, как костяшки домино… А ведь мне досталось молодое и сильное тело…

Которое я совсем не берег…

Вчерашняя «разминка» с хускарлами теперь аукалась мне сторицей. Это был глупо. Очень глупо… Конунг должен быть мудрым, а не упрямым быком.

Вспомнил, как вернулся домой, едва переставляя ноги. Астрид встретила меня, сидя на троне. Ее холодный взгляд острым льдом прошелся по моему лицу… И это не предвещало мне ничего хорошего.

— Снова дрался. — констатировала она.

— Кости разминал, — попытался я отшутиться, чувствуя себя мальчишкой, пойманным на краже яблок.

— Не смейся. Почему ушел, ничего не сказав? Почему не разбудил? — ее тихим голосом можно было замораживать вулканы. Она встала и подошла ближе. Нежные пальцы коснулись свежего пореза на моем предплечье, до ссадины на щеке. — И что это? Новое украшение? Ты едва стоишь на ногах, а уже лезешь в драку! Ты знаешь, сколько сил я потратила на то, чтобы вернуть тебя с того света⁈ Знаешь, как я настрадалась?

Мои бедные хускарлы, робко стоявшие в дверях, всем своим видом пытались переждать бурю в стороне. Но не тут-то было! Они получили по полной программе. Астрид обрушила на них такой шквал праведного гнева, что те, бившиеся с берсерками Харальда, готовы были провалиться сквозь землю.

Но мне досталось больше всех… Астрид сменила гнев на болезненное разочарование…

— Ты нужен всем… Буяну. Мне. Нашему будущему ребенку, — она положила руку на свой плоский живот, и у меня перехватило дыхание. — А ты играешь в героя с собственными телохранителями, когда настоящий враг уже стучит в наши ворота. Это не мужество, Рюрик. Это безрассудство.

И она была права. Я стал конунгом, а вел себя как необстрелянный юнец, который жаждал показать свою удаль.

— Вроде бы все… — голос Торгильса выдернул меня из воспоминаний. Он как раз установил хитроумную ловушку с падающим закольцованным бревном и с удовольствием распрямил спину. — Эта готова. Но нужно еще!

— Отлично! — кивнул я. — Тогда идем дальше.

За нами медленно и осторожно двигались другие следопыты и охотники. Каждый из них вносил свою лепту в смертоносность этого леса. Мы успели раскинуть большую сеть неприятных сюрпризов для Торгнира, но никто не желал останавливаться на достигнутом. Все понимали: чем больше их будет, тем меньше врагов дойдут до наших стен и домов.

— Здесь, конунг… — прохрипел Торгильс, указывая на место, где тропа сужалась. — Надо вырыть волчью яму. Глубиной в рост человека. Сверху бросим накат из хвороста и свежего дерна.

Я кивнул. Воины, стоявшие рядом, без лишних слов взялись за лопаты. Вскоре лес наполнился глухими и ритмичными ударами — железо вгрызалось в плотную глинистую почву.

Тем временем другие парни продолжали работать с веревками и каменными гирями, сооружая хитрые механизмы, где один неверный шаг должен был стоить врагу жизни или, как минимум, целой ноги.

Астрид и женщины Буянборга тоже не остались в стороне и проявили чудеса терпения и изобретательности. Дни напролет они плели из пеньки и конского волоса огромные сети. Вплетали в них ветви ольхи и березы, пучки мха, сухой папоротник, желто-красную листву… Мы подвешивали эти покрывала по периметру вокруг троп, создавая идеальные места для засады. С двадцати шагов человек сливался с лесом, становясь невидимым призраком.

Я достал из мешка горсть железных шипов. Каждый был с четырехгранным сечением и зазубринами, направленными вглубь, чтобы рана долго не закрывалась. На острие каждого поблескивала темная густая масса — вытяжка из багульника и болиголова, смешанная с прогорклым жиром.

— Про шипы не забывайте! Бросайте их там, где враг точно сможет на них напороться! — приказал я, и воины, надев толстые кожаные рукавицы, принялись аккуратно разбрасывать эту адскую жатву среди пожухлых листьев. — И запоминайте каждое место. Если сами наступите — подпишете себе смертный приговор!

Избавившись от своей «коварной» ноши, я лично принял участие в работе над установкой ловушек. Это было интересно. Будто я перенесся в фильм «Один дома». Правда, наши творения были не столь безобидны, как у Кевина…

Спустя какое-то время я вогнал последний колышек в землю, натянув спусковой шнур ловушки до звенящего состояния. Ладони, стертые в кровь о грубую веревку, горели огнем.

— Вот теперь точно всё… Из материалов больше ничего не осталось. — Торгильс тоже закончил и выпрямился. Он с наслаждением потянулся, и его позвоночник хрустнул, как трухлявое бревно. Он окинул взглядом наш участок. Лес выглядел прежним — тихим, сумрачным, неприступным. Но теперь он был на нашей стороне. Каждая тропка, каждый куст таил в себе угрозу.

— Хорошо сработано! На совесть. — похвалил я приятеля, с наслаждением ощущая, как по спине растекается приятная «деловая» усталость. — Теперь нам нужны глаза. Причем самые зоркие. Отправь гонцов к самым дальним рубежам, к пепелищу Гранборга. Мне нужно знать, сколько времени осталось. Я хочу знать, когда ждать наших гостей.

Торгильс хрипло рассмеялся, обнажив крепкие зубы.

— Насчет этого мы с Эйвиндом подсуетились заранее. Два парня ушли еще до рассвета. Поэтому скоро мы получим необходимые сведения. Вот увидишь!

Я уже собирался предложить развести маленький костерок, чтобы погреть озябшие руки, но мой взгляд зацепился за пыльную ленту тракта, видневшуюся сквозь редкие стволы. По дороге во весь опор неслись два всадника. Силуэты, посадка, развевающиеся плащи — я сразу узнал их. Это были наши.

— Кажется, твои разведчики уже возвращаются, — сказал я с тревогой на сердце.

Торгильс присмотрелся, и вся его бравада мгновенно испарилась.

— Кхм… Если они скачут с такой скоростью, да еще и средь бела дня…

— Значит, враг уже на пороге, — мрачно закончил я за него. Холодная волна прошла по спине, заставив на мгновение забыть и об усталости, и о боли.

Мы вышли из чащи навстречу. Всадники, заметив нас, с силой осадили своих коней. Животные встали на дыбы, храпя и закатывая глаза, вся шкура их была в мыле и пыли. С лиц воинов стекала дождевая влага: осенняя морось, незаметная в лесу, хлестала по открытому полю и никого не щадила.

— Конунг! — выдохнули они хором и спешились. Их головы склонились в коротком поклоне.

— Что там, братцы? — я шагнул к ним, отбрасывая всякие церемонии. — Говорите. Отдохнете потом.

— Торгнир… — начал старший из них. — Со всей своей сворой… В одном дневном переходе от наших передовых постов. Может, и ближе. Они идут быстро. Без разведки, напролом.

— Людей у него не прибавилось? — спросил я, хотя уже видел ответ в его глазах.

— Прибавилось… — викинг с силой вытер лицо рукавом. — К нему как стервятники на падаль слетаются отряды с восточных фьордов. В основном, оборванцы и голодранцы. Но достаточно злые, чтобы доставить нам неудобства. Им обещали золото и женщин Буянборга. Многие из них идут, думая о справедливости. Мол ты сжег Граноборг, а местных жителей взял в полон… Нам будет… ой как непросто.

— Ясно, — я скорчил гримасу, будто попробовал что-то горькое. — Вы сделали больше, чем надо. Вы — герои этого дня. Теперь идите и отдохните. Найдите себе теплое место и еду. — Я похлопал обоих по плечам, чувствуя, как дрожат их напряженные мускулы. — Все, что могли, мы здесь сделали. Теперь остается уповать на богов… и на то, что наши клинки окажутся острее их клинков.

Я повернулся к Торгильсу. Охотник уже держал в руках свой длинный лук из гибкого ясеня, пальцами проверяя упругую тетиву.

— Тогда я немедленно отправляюсь за лучниками, — сказал он без тени сомнения в голосе. — Мы встретим их на этой опушке и заманим в лес.

— Понапрасну не рискуйте, — я посмотрел ему прямо в глаза, пытаясь передать всю важность этого момента. — Знаешь, как волки травят крупную жертву? Конечно, знаешь! Они не лезут в лоб. Выскочили — укусили — и сразу в чащу. Так и тут. Выпустили залп — и в кусты. Они прут на вас — вы отступаете, заманивая глубже. Наша задача — не дать им бой. Наша задача — измотать их, как крупную дичь, и самим при этом остаться живыми. Цельтесь в самых ретивых. В тех, кто бежит впереди. Собьете спесь — остальные притормозят. А там уже и ловушки сделают свое дело.

— Понимаю, Рюрик. — Торгильс усмехнулся с хитрой искоркой в глазах. — Я в Вальхаллу не тороплюсь. Еще с тобой не весь мёд выпил!

— Ты-то — нет. — я и сам не удержался от улыбки. — Но молодые горячие головы — очень даже да! Каждому из них мерещится, что именно о нем скальды сложат самую длинную сагу. Не давай им делать глупостей. Дисциплина сейчас важнее любой, даже самой яростной, отваги.

— Не дам, — охотник решительно тряхнул головой. — Слово охотника. Кто сунется без приказа — тому я сам уши надеру.

— Надеюсь на тебя! — я крепко, по-братски, сжал его руку, ощущая под пальцами шрамы и железные мускулы. Потом обернулся и посмотрел на север, туда, где за синей дымкой холмов должно было плескаться море. — И надеюсь, хотя бы у Лейфа все в порядке…

Лейф сидел на корточках у костра, сложенного из плавника и сухих веток. Огонь был невысоким, но жарким: он пожирал дерево с тихим потрескиванием и плевался редкими искрами.

На вертеле, сделанном из свежесрезанной ольхи, жарился жирный кролик. Шкурка его уже покрылась пузырями и зарумянилась, а по лагерю поплыл вкусный запах жареного мяса: он смешивался с морской солью и ароматом сосновой смолы, что сочилась из ближайших деревьев на склоне холма.

Его лагерь, насчитывающий чуть более двух сотен человек, раскинулся в небольшой, уединенной бухте к северу от Буянборга. Это место было выбрано не случайно — Рюрик четко указал метку на карте, откуда они должны были ударить в тыл наступающей армии Торгнира.

Сюда можно было отправиться и по суше, но это заняло бы больше времени. Да и конунг настоял на том, чтобы северная часть острова оказалась под присмотром… Он хотел, чтобы Лейф выставил часть своих людей следить за морем… Вдруг враг решит ударить флотом с этого направления? Тогда можно было бы прыгнуть на корабль и быстро добраться до своих — предупредить…

Лейф тяжело вздохнул и посмотрел вниз.

Пять драккаров были вытащены на песчаный берег. Их носовые фигуры смотрели на воду, словно уже тосковали по простору. Возле каждого корабля кипела работа: воины, разбившись на артели, натирали паруса жиром, чтобы не пропускали ветер, чинили уключины, перебирали такелаж.

Точильные камни «цзвинькали» о сталь топоров и мечей. Слышался мерный стук молотков, кто-то сшивал разорванные кольца кольчуг. Другие, уже закончив с оружием, сидели небольшими группами. Кто-то не спеша играл в кости и подбрасывал их на растянутой на земле шкуре. Кто-то чистил и натирал маслом щиты, сложенные в аккуратные пирамиды. Кто-то просто молча смотрел на море, попивая из дорожных рогов разбавленную медовуху — крепкую, но не до безумия.

Над всем лагерем висел ровный деловой гул. Не было ни паники, ни излишнего веселья. Эти люди знали, зачем их привели сюда. Они были старой, закаленной в боях дружиной. И они ждали своего часа.

Некоторые разведчики уже ушли на юго-запад — высматривать признаки приближения главной армии Торгнира с суши. Лейф дал им четкий приказ: быть тенями, не ввязываться в стычки, только смотреть и слушать.

Пока на море было тихо. Лишь чайки с их пронзительными криками носились над волнами, да осенний ветер, набирающий силу, гудел в расщелинах прибрежных скал.

Но мысли Лейфа сейчас были далеки от тактики и ветра. Он смотрел на потрескивающего на огне кролика и видел в багровых отсветах пламени другое время. Детство.

Длинные, залитые солнцем дни на другом берегу…

Тогда они были неразлучны. Два мальчика, два солнечных зайчика с белыми, как лен, волосами. Вместе они пускали по весенним ручьям щепки, воображая их великими драккарами, отправляющимися в поход за славой. Вместе, под строгим взглядом старого оружейника, они учились держать меч, прикрывая друг друга тяжелыми деревянными щитами. Вместе впервые попробовали крепкий мед, украденный из погреба отца. В тот день их рвало за дальним хлевом, и они смеялись до слез, валяясь в душистом сене.

Юность пришла, а с ней — и первые серьезные походы, первые настоящие опасности. Они стояли спина к спине, прикрывая друг друга. Делили все: скудную пищу в долгих переходах, первую добычу, а потом и первых женщин, смущенных и податливых, найденных в захваченных селениях. Вместе пировали в Альфборге, пели за столом отца, спорили до хрипоты о достоинствах разных кораблей… Лейф знал каждую родинку на загорелой спине брата, каждый шрам, оставленный тренировочными мечами или случайными ударами в бою.

Знал он и другое. Знал, как отец всегда смотрел на Торгнира с какой-то прохладной отстраненностью. В его похвалах Лейфу — за удар мечом, за меткое слово на тинге — всегда чувствовалась тень укора, брошенная в сторону младшего. Лейф никогда до конца не понимал, что стояло между отцом и матерью Торгнира, красивой и молчаливой женщиной с юга, умершей от лихорадки, когда братья были еще малы. Какая старая рана, какая измена или горькое подозрение отравили их отношения? Но яд, капля за каплей, перешел и на сына.

Ульрик вечно подозревал Торгнира в двуличии, в тайных, корыстных умыслах. В том, что он шепчется с недругами, что он придерживает лучшую долю добычи. И брат, чувствуя на себе этот холодный, несправедливый суд, сначала робко, а потом все увереннее отдалялся. И в какой-то момент он даже начал пакостить…

Подменить отточенный боевой меч Лейфа на тренировке на затупленный — мелкая шалость! Пустить в народе сплетню, что Лейф струсил в стычке с ботландцами — без проблем! Украсть его долю серебра из общей добычи и подбросить ее в сундук к старому рабу — плевое дело! Таким образом, младший брат надеялся отодвинуть в сторону старшего. Надеялся, что останется единственным, достойным любви отца… Ибо любить больше некого будет…

А Лейф? Лейф старался не замечать.

«Все в порядке, — поначалу думал он. — Сам разберется. Чего, как баба, ерундой страдать?»

Но ссоры между ними крепли, недоверие росло, а конфликты омывались кровью невинных. В какой-то момент Лейф и вовсе возненавидел брата.

Но он не унывал и старался быть «лучшим» сыном. Все лавры, слава, доверие и, главное, любовь отца — все доставалось ему, старшему, законному наследнику. А если бы он был на месте Торгнира? Сидел бы в этой вечной тени, глотая обиду и горечь? Озлобился бы? Возненавидел? Да, драугр побери, еще как бы возненавидел! Его собственная ярость подсказывала ему ответ.

Но теперь эти запоздалые мысли и никому не нужные прозрения были бесполезны. Слишком поздно было копаться в семейной драме. Слишком поздно было искать виноватых. Железо закалилось в горне обиды и ненависти, и клинки были отточены. Оставалось только скрестить их.

Очередной кролик покрылся ровной хрустящей корочкой. В животе Лейфа заурчало, настойчиво напоминая о том, что он, прежде всего, воин, а не скальд, распевающий заунывные саги о былых временах. Он сорвал дымящуюся тушку с вертела и, не церемонясь, вгрызся в горячее, обжигающее мясо. Сок брызнул ему на бороду, но он лишь облизал губы, смакуя простой и прекрасный вкус жизни.

Он уже собирался отломить сочную ножку, как его бесцеремонно прервали.

— Лейф! Смотри! — крик одного из воинов, стоявших на вахте у самой воды, тараном ударил в уши…

Лейф, все еще жуя жареную крольчатину, поднял голову, и его лицо мгновенно помрачнело. Брат снова смог его удивить. В который раз уже… И всякий раз это было неприятно.

По морю, рассекая свинцовые пенные волны, шли корабли. Не два-три разведчика. Не мелкая группа. А целая армада. Стройные стремительные драккары с надутыми от ветра полосатыми парусами. И более неуклюжие торговые кнарры. Всего дюжина судов. На каждом парусе маячил знакомый родной знак Альфборга: ветвистое древо, растущее из ладьи.

Палубы были черны от людей. Воины в кольчугах и кожаных доспехах сновали вдоль бортов. Мелькали копья и топоры. Человек пятьсот. Не меньше. Они клином направлялись прямо к бухте.

И, судя по всему, они решили, что маленькая победоносная война начинается именно здесь и сейчас. Торгнир спланировал это с самого начала. Пока его основная, пешая армия давила с суши на Буянборг, этот флот должен был обойти и ударить с моря. В самое уязвимое место. В тыл. В сердце. И по счастливой случайности, Лейф со своим маленьким отрядом оказался единственным камушком на этом пути.

— Настоящий викинг, — с горькой усмешкой произнес Лейф, — всегда использует и топор, и драккар. И, видимо, мой брат — не исключение. — Затем его низкий голос прогремел над всей бухтой. — Планы меняются! К оружию! Готовимся к бою!

— Их больше, Лейф, — мрачно, без обиняков, констатировал старый воин с тяжелой секирой на плече. — Гораздо больше. Почти втрое.

— Верно, старик, — оскалился Лейф, и в его глазах вспыхнул радостный огонь. Огонь, который сжигал все сомнения, все сожаления, всю черную меланхолию. — Значит, сегодня мы впечатлим богов так, как не впечатляли никогда! Все равно пускать их дальше нельзя! Ни один корабль, ни один воин не должен пройти к Буянборгу с этой стороны!

Он с силой швырнул недоеденного кролика прямо в костер, где тот вспыхнул ярким факелом. Его рука сама нашла рукоять боевого топора — старого, тяжелого, с намертво прикипевшими к древку пятнами крови. Сталь загудела, возжелав новой жатвы. Предстояло устроить брату и его «гостям» самый негостеприимный, самый кровавый прием на всем белом свете!