Варяг III

Глава 4

Вокруг нас сомкнулся густой и плотный круг. Он дышал азартной злобой и первобытным любопытством. Воздух трещал от напряжения, словно перед грозой. Толпа ревела, и этот рев был живым существом — многоголовой гидрой, жаждущей хлеба и зрелищ.

— Ставлю на Рюрика! Давно хотел посмотреть, на что он способен! — выкрикнул какой-то сморщенный дед.

— Ты-то и ставишь? — буркнул молодой викинг старику. — У тебя портки… И те в долг взяты! Ха-ха!

— Альмод его раздавит! Раскроши кости этому выскочке! — орала какая-то пышная женщина.

— Пусть боги решают! Пусть Один оставит нам лучшего!

Я стоял в центре этого гомона, пытаясь вдохнуть полной грудью, но воздух будто нафаршировали свинцом. Он потяжелел и теперь обжигал легкие раскаленными гирьками. Лихорадка отплясывала сальсу на зубах. Нога кричала от боли, будто в нее вставили зазубренный клинок и забыли его там навеки. Рука опухла и нервно пульсировала, угрожая взорваться. Я чувствовал каждый удар собственного сердца — оно штурмовало кадык…

В десяти шагах от меня на пне восседал мой противник. Чудовище, рожденное в самых мрачных сагах, которые я когда-либо читал в другой жизни. Его лысый череп блестел на солнце, как отполированный булыжник. Грудь, покрытая паутиной шрамов и грубыми татуировками с молотами Тора, медленно вздымалась. Он смотрел на меня свиными, тупыми глазками, и в них таилось спокойное, почти скучающее ожидание. Обычно, так мясники смотрят на скотину, которую вот-вот поведут на убой. Неприятный взгляд…

Берр стоял чуть поодаль, скрестив руки на жирной груди. Его потное лицо сияло самодовольством. Он уже мысленно подсчитывал выгоды от своей победы. Он видел мою хромоту, мою смертельную бледность, предательскую дрожь в руках. Он видел, как мне трудно просто стоять, — не то что сражаться.

Но сквозь гул толпы ко мне прорвалась Астрид. Лучик солнца…

Она грубо оттолкнула дружинника Берра, не обращая внимания на его ворчание. Затем подбежала ко мне и, прежде чем я успел что-либо сказать, вцепилась пальцами в края моей кольчуги и поцеловала.

Её губы были сухими и горячими, как раскаленные угли. В этом поцелуе был вкус крови, пота, горькой полыни и непреклонной решимости. Она вложила в него всю свою душу.

Она оторвалась, её сапфировые глаза горели так близко от моих, что я видел в них только два синих пламени, два бездонных океана, готовых поглотить меня.

— Не смей умирать, Рюрик! — её шёпот полыхнул искрой. — Слышишь меня? Не смей! Клянусь своей матерью и всеми богами, что сидят в Асгарде! Если ты умрешь, я последую за тобой! В Хель, в Нифльхейм, в самую глубокую яму преисподней! Ты не уйдешь один! Я везде найду тебя!

Она отступила на шаг. Её рыжие волосы мелькнули закатом в ласке ветров. Эта страшная клятва, прозвучавшая перед всем народом, ударила по мне сильнее, чем любая булава. Ставки взлетели до небес. Теперь на кону была не только моя жизнь, не только власть, не только будущее Буяна. На кону была Астрид…

Годи поднял свой резной посох. Толпа затихла, затаив дыхание. Было слышно, как где-то каркает ворон.

— Вызов принят! — рявкнул жрец. — Да свершится воля богов на этом поле! Поединок насмерть. Хольмганг. Право выбора оружия за оскорбленной стороной. За Рюриком!

Все взгляды устремились на меня. Меч и щит. Топор. Копье. Секира. Боевой молот. Голова гудела, мысли путались, проносились обрывками воспоминаний — лекционные залы, пыльные фолианты, схемы сражений… и окровавленные лица павших друзей. Что выбрать против этой горы мышц и ярости? Что даст мне хоть какой-то призрачный шанс? Секира? Нет, она слишком тяжела для моей поврежденной руки. Копье? Это дистанция, но в круге ему негде будет развернуться.

— Меч, — выдавил я, заставляя свои связки работать. — И щит.

Альмод фыркнул.

— И я возьму то же самое, — просипел он. — Чтобы было не скучно тебя ломать. Хочу посмотреть, как ты запоешь, когда я буду отрубать тебе пальцы по одному.

Годи кивнул, его старческие, выцветшие глаза были непроницаемы.

— Правила просты и вечны, как камни на этом поле. Поединок ведется до смерти одного из участников. Выход за круг — поражение. Бросить оружие — поражение. Боги видят вас. Предки видят вас. Пусть Один примет достойного в свои чертоги!

Мне подали меч — хороший и сбалансированный клинок. А, чуть погодя, вручили круглый деревянный щит, обитый по краю плотной кожей, с массивным стальным умбоном посередине. Он показался мне невероятно тяжелым, будто его отлили из чугуна.

Альмод же довольствовался огромным двуручным мечом, который казался в его руке коротким гладиусом. Был у него и щит… Да такой, что им можно было бы вышибать крепостные ворота.

Мы сошлись в центре круга. Земля под ногами была утоптана, но она скрывалась под скользкой желтизной листвы.

Я едва держался на ногах. Казалось, еще мгновение — и я рухну наземь, и все кончится, даже не начавшись. Но странное дело — глядя в пустые, бездушные глаза Альмода, слушая ровное, тяжелое дыхание Астрид за спиной, я почувствовал холодную ярость. Ярость загнанного зверя, у которого за спиной зиял обрыв. Ярость человека, которому некуда отступать.

«Он сильнее. Он здоров, — начал я лихорадочно рассуждать. — Но он медленный. Однообразный. Он привык давить, а не фехтовать. Его щит — это таран. Его меч — дубина. Его голова… его голова занята только одним — как раздавить. Надо использовать это. Надо быть умнее…»

Но Альмод не стал ждать моих придумок. Он был не из тех, кто церемонится…

Он двинулся на меня тяжелой и властной поступью хозяина положения. Его массивная туша скрывалась за щитом, меч он держал легко, почти небрежно, но я видел, как играли мышцы на его обнаженных плечах.

Я отступил, заходя ему в бок, стараясь держаться на своей здоровой ноге, волоча за собой раненую, как мешок с камнями. Круг сузился. Я чувствовал на себе горячее дыхание толпы, ее дикий, голодный интерес. Чувствовал взгляд Берра — жаждущий и алчный, как у самого заправского купчины. Чувствовал взгляд Астрид — полный мольбы и веры.

— Бегай… — сипло проворчал Альмод. — Бе-е-е-гай. Я люблю, когда дичь бегает. От этого мясо становится только вкуснее!

Он сделал внезапный, на удивление резкий выпад. Его меч со свистом рассек воздух, и я едва успел подставить щит. Удар был сокрушительным. Это было землетрясение. Дерево щита треснуло. Острая, жгучая боль пронзила и без того мою поврежденную руку, прошла по всему телу, вонзилась в мозг. Меня отбросило на два шага назад.

Толпа взревела, почуяв предпосылки для первой крови. Им нужна была зрелищность. И я развлекал их…

Я отскочил в сторону, меняя позицию, заставляя мышцы работать через боль. Моя нога горела, но адреналин, этот верный друг обреченных, начинал глушить самые острые сигналы. Я вспомнил все, чему когда-то учился в 21-ом веке. Все, что я видел в боях и в кромешном аду бухты Буянборга. Все, что читал в трактатах Вегеция и в сагах о древних героях.

Альмод снова атаковал. Тот же мощный, рубящий удар сверху, словно он рубил дерево. Я не стал принимать его на щит, зная, что он просто разнесет его в щепки. Я сделал короткий, резкий шаг в сторону, позволил тяжелому клинку пройти в сантиметре от моего плеча, и сам нанес быстрый, колющий удар, целясь в его открытый, ничем не защищенный бок.

Мой меч скользнул по мышцам, рассекая мясо в кровь. Но берсерк лишь усмехнулся, обнажив желтые зубы, и, используя инерцию своего промаха, ударил меня в грудь своим массивным щитом.

В меня будто влетел болид. Я отлетел, кувыркнулся по грязной земле, едва удерживая меч в руке. Воздух вырвался из легких с противным, хриплым звуком. Я встал на колено, откашлялся. Во рту был солоноватый, медный вкус крови. Я прикусил щеку.

— Слабо! — проревел он, и его голос прокатился по толпе, вызывая одобрительный гул. — Ты царапаешься, как девчонка! Иди сюда, ублюдок, и я насажу тебя на свой меч.

Этот урод выставил свой клинок между ног и изобразил характерные движения бедрами.

Я не поддался на провокацию, и он пошел на меня снова. Его тень саваном легла на мою макушку.

Я поднялся. Голова кружилась, в ушах стоял звон. Но я видел его. Видел его уверенную, тяжелую поступь. Видел, как он держит щит — слишком низко, прикрываясь им, как стеной, но оставляя открытой верхнюю часть головы и шею. Миг. Всего миг. Одно неверное движение. И я преуспею!

Он занес меч для очередного сокрушительного удара. Я сделал вид, что подставляю щит, но в последнее мгновение, собрав все свои силы, рванулся вперед, входя под его руку. Мой меч блеснул на солнце, целясь в шею, в сонную артерию…

Но Альмод был не так прост, как я надеялся. Инстинкты заставили его резко отклониться, и мой клинок лишь скользнул по его щеке, оставив неглубокую, но кровоточащую полосу.

Он взревел от ярости и оскорбления. Его, Альмода Наковальню, вновь тронуло это жалкое насекомое! Кровь сочилась по его грязной, загорелой коже, капала густыми каплями на алую листву.

— Выродок! Я разорву тебя на части и сожру твою печень!

Его атаки стали более яростными, но и более беспорядочными. Он рубил, не целясь, полагаясь на грубую силу, пытаясь просто смести меня с лица земли. Я уворачивался, отскакивал, подставлял щит, который трещал и разлетался на куски под его ударами. Осколки дерева и металла впивались мне в лицо, в шею. Я чувствовал, как теплая кровь течет из пореза на лбу, заливая правый глаз. Мир стал красным и расплывчатым.

Я отступил к самому краю круга. Дышал, как загнанный зверь, рот был открыт, слюна смешивалась с кровью. Левая рука онемела от постоянных, сокрушительных ударов по щиту. Правая дрожала, но всё еще удерживала рукоять меча. Я был на грани.

Альмод стоял в центре, тяжело дыша. Пот струился с его лысого черепа. На его лице застыла тупая, звериная злоба. Он тоже устал. Я видел это. Его движения стали чуть более медленными, чуть более тяжелыми. Он привык, что его жертвы не держатся так долго. Я стал для него неприятным сюрпризом.

— Кончай его, Альмод! — кричал Берр, его голос срывался от нетерпения и проступающего страха. — Хватит играть с ним! Добей его!

Альмод посмотрел на своего хозяина, потом на меня. В его глазах что-то изменилось. Исчезло скучающее ожидание. Появилось мрачное, сосредоточенное решение. Он понял, что я не рядовой воин. Я был опасен. Я изматывал его. Я заставлял его тратить силы.

Он сменил тактику. Он перестал рубить с размаху и начал работать своим двуручником, как дубиной, нанося короткие, мощные, точно рассчитанные удары по моей защите, выбивая из меня последние силы. Он методично ломал меня. Мой щит развалился окончательно, от него осталась лишь рукоять и жалкий обломок дерева с умбоном. Я отбросил его с глухим стуком.

Я остался с одним мечом против его меча и его целого, массивного щита.

Он кровожадно улыбнулся. И это была улыбка человека, который знал, что игра окончена.

— Всё, мальчик. Пора спать. Валькирии тебя уже заждались…

Он пошел на решающий бросок. Он знал, что я ранен, знал, что я у края, знал, что у меня нет щита. Он сделал широкий, финальный замах, чтобы отсечь мне голову одним красивым, эффектным ударом. Чтобы угодить толпе. Чтобы угодить Берру.

И это была его роковая ошибка. Та самая, которую я ждал все это время. Та самая, на которую подсознательно надеялся. Он открылся. Вся его мощная шея, вся гортань, вся ключица были как на ладони. Все его внимание, вся его ярость, вся его мощь были сосредоточены на этом одном, сокрушительном ударе.

Я вложил в свои ноги всю оставшуюся силу, всю свою ярость, всю свою боль, все свое отчаяние и всю любовь к Астрид, которая горела во мне, как последний огонек в стуже. Я рванулся вперед. Прямо на него. Навстречу смерти.

Его меч со свистом прошел у меня над головой, я почувствовал, как ветер от клинка раздувает мои мокрые от пота волосы.

А мой меч вошел ему в горло.

Я всадил его по самую рукоять. Чувствуя, как сталь пробивает плоть, хрящи, трахею, вены. Теплая, липкая, алая кровь хлынула мне на руку, залила лицо, ослепила мой единственный зрячий глаз. Я почувствовал ее соленый вкус на губах.

Альмод замер. Его маленькие, глубоко посаженные глаза внезапно стали огромными и стеклянными. В них билось тупое, животное непонимание. Из его пробитого горла с шипением вырвался пузырящийся клокочущий звук. Он выпустил меч, и тот с тяжелым стуком упал на утоптанную землю.

Я попытался дернуть свой клинок на себя, ожидая, что он рухнет. Но сил не хватило. И этот гад не упал!

Вместо этого его рука, толстая, как бревно, молниеносно взметнулась и впилась мне в горло. Пальцы, сильные как тиски, сдавили глотку, перекрывая воздух. Я задохнулся, пытаясь вырваться, но его хватка была мертвой.

Он грозно ухнул и поднял меня.

Это было невозможно, немыслимо! Он поднял меня одной рукой, как щенка. Кровь хлестала из его раны, заливая мне лицо и грудь горячим липким потоком. Он занес другую руку, схватил меня за пояс и, с низким, булькающим рыком, швырнул в сторону.

Я пролетел по воздуху и врезался в первый ряд зрителей. Мы рухнули кучей, я — на них, они — на меня. Крики, ругань, хруст. Я лежал, оглушенный, не в силах вздохнуть, слыша, как кто-то хрипит подо мной.

Подняв голову, я увидел Альмода. Он все еще стоял, колыхаясь, как дерево под ударом топора. Из его горла торчала рукоять моего меча. Он сделал шаг, потом второй, прошел почти половину круга, оставляя за собой широкую, алую дорожку. Его взгляд был пуст и устремлен в никуда.

Потом его колени подкосились. Он осел сначала на одно колено, затем на другое. Постоял так мгновение, как молящийся идол, и тяжело, с глухим стуком, повалился набок. Его тело вытянулось в судороге, могучие ноги дернулись, брыкая желтую листву, и он, наконец-таки, замер.

Из горла у него по-прежнему торчал мой меч. Круглая площадка была тиха, если не считать моего хриплого, судорожного вдоха.

Я неуклюже встал и, пошатываясь, подошел к поверженному противнику.

Гробовая тишина повисла над опушкой леса. Даже ветер стих.

Никто не кричал. Никто не шевелился. Все в шоке смотрели на рубиновое озеро, растекавшееся на желтой листве возле тела Альмода.

Я стоял, пытаясь поймать дыхание, но вместо воздуха в легкие врывался только запах крови и смерти. Каждый мускул, каждая кость в моем теле кричала от боли и истощения. Лихорадка вернулась, затуманивая сознание, делая мир нереальным, плывущим. Еще мгновение — и я рухну рядом с ним, побежденный не врагом, а собственной немощью.

Я медленно, с нечеловеческим усилием, поднял голову. Мой взгляд, сквозь пелену крови и пота, нашел Берра. Он стоял во втором ряду, вцепившись пальцами в плечи своих дружинников. Его лицо, еще секунду назад сияющее уверенностью, было белым, как свежевыпавший снег. Его глаза были выпучены от чистого, неприкрытого ужаса и неверия.

Я сделал шаг. Потом другой. Я шел к нему, шатаясь, как пьяный, оставляя на земле кровавые следы. Толпа молча, в каком-то священном ужасе, расступалась, пропуская меня. Я видел их лица — бледные, испуганные, восхищенные. Видел Эйвинда, который смотрел на меня с широкой, лихой ухмылкой, но в его глазах стояли слезы. Видел Лейфа, который кивнул мне, и в его суровом взгляде было одобрение воина.

Я подошел к Берру вплотную. Он был выше и толще меня, но в этот момент он казался маленьким и жалким, как ребенок, застигнутый врасплох.

Я медленно поднял свою окровавленную правую руку. Ладонь и пальцы были липкими от теплой крови Альмода.

Я нежно, почти ласково, положил ее ему на лоб. На его влажную, холодную кожу.

Он вздрогнул, как от удара током. Все его тело затряслось в мелкой, унизительной дрожи.

Я провел ладонью вниз, по его носу, по пухлым, безвольным губам, по двойному подбородку. Багровая, отвратительная полоса осталась на его бледной, потной коже. Он выглядел так, будто его только что зарезали, будто он был жертвой, а не заказчиком.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Мои губы дрогнули. Я сказал всего одну фразу. Тихо, хрипло, но так, чтобы слышали ближайшие, чтобы каждый слог впивался в сознание, как шип.

— На колени…

Это сработало, как заклинание. Его ноги подкосились сами собой. Ветки хрустнули под его тяжестью. Он уронил голову, не в силах выдержать моего взгляда.

И этот жест сработал, как костяшка домино…

Сначала один старый воин с седыми висками. Потом другой, молодой парень, что только что кричал за Берра. Потом десятки, сотни. Воины в кольчугах, бонды в грубых одеждах, ремесленники с мозолистыми руками, женщины в платках — все, кто был на этом поле, опускались на колени. Они начинали бить себя в грудь, сперва несогласованно, потом все ритмичнее, все громче. Словно одно огромное, могучее сердце забилось в такт на всей поляне.

Зз сотен глоток вырвался один, нарастающий, как гром перед бурей, сокрушительный крик:

— Рю-рик! Рю-рик! Кон-унг! Кон-унг!

Это был рёв признания и преданности. Рёв дикой, первобытной, языческой силы, которая возносила меня на вершину, делая из человека — правителем, из воина — королем.

Я наклонился к самому уху Берра, который дрожал, прижавшись лбом к земле, словно пытаясь в нее провалиться.

— Отныне ты мой, Берр, — прошептал я, и мой голос был слабым, как шелест листьев, но каждое слово падало, как молот Тора. — Все твои владения — мои. Твои корабли, твои стада, твои полные амбары, твои лавки в чужих землях. Ты будешь служить мне. Верно. Преданно. Безропотно. Если я заподозрю тебя в заговоре, если ты посмотришь на меня косо, если твоя тень покажется мне слишком длинной… Я раскрою над тобой кровавого орла. Ты слышал саги? Ты знаешь, как это делается? Я изучу этот вопрос специально для тебя. Я буду твоим личным палачом. И я буду медленным. Очень медленным. Ты будешь умолять о смерти, но я не услышу.

Он судорожно сглотнул. Его плечи затряслись еще сильнее. Он попытался что-то сказать, вымолить пощаду, но смог лишь издать жалкий, похожий на всхлип щенка, звук. Он кланялся еще ниже, словно пытаясь вжаться в землю, стать ее частью, чтобы избежать моей воли.

Я выпрямился. Мир шатало. В глазах танцевали черные и багровые пятна. Меня мутило от потери крови, от дикой боли, от нечеловеческого напряжения. Но я нашел в себе силы поднять руку. Окровавленную, но твердую.

Рёв толпы начал стихать, переходя в напряженное, почтительное внимание.

— Люди Буяна! — мой голос сорвался на первой же ноте, но я продолжил, заставляя каждое слово звучать четко и властно. — Вы выбрали меня камнями! И я подтвердил ваш выбор… сталью и кровью!

Новый, еще более мощный взрыв ликования прокатился по полю. Топот ног, удары в грудь, дикие крики. Я снова поднял руку, и они послушно затихли.

— Отныне я ваш конунг! Я… обещаю… — я перевел дух, черпая силы из последних глубин, из той самой ярости, что привела меня сюда, — править по справедливости! Не по прихоти, а по закону! Законам нашим, древним и мудрым! Заботиться о вас, как о своей семье! О сирых и убогих, о стариках и детях, о воинах и землепашцах! Вместе мы отстроим наш город из пепла! Вместе мы переживем самую лютую зиму! Вместе мы станем сильнее, чем когда-либо прежде! И горе тому, кто посмеет поднять на нас руку!

— Да! Слава Рюрику! Слава! — кричали они с маниакальным фанатизмом.

— Но прежде чем мы начнем это великое дело… — я продолжил, и мой взгляд, сквозь толпу, нашел Астрид. Она стояла, все так же прямая и гордая, как скала, ее лицо было бледным, как полотно, но глаза сияли таким светом, что затмевали солнце. — Я хочу объявить кое-что! Как конунг, я имею право взять в жены ту, кого выберу я! И мое сердце… мое сердце уже давно, с первого дня, когда я увидел ее, принадлежит только ей!

Я протянул к ней руку. Кровавую, дрожащую от изнеможения…

— Астрид из дома Бьёрна! Дитя великого рода, племянница моего друга и предшественника! Выйди ко мне!

Она не заставила себя ждать. Она прошла через толпу, которая расступалась перед ней, как перед жрицей. Она подошла ко мне, не глядя на кровь, на грязь, на мое изможденное, почти трупное лицо. Она взяла мою окровавленную руку в свои чистые, нежные ладони.

— Моя любовь к тебе искренна, — сказал я, глядя только ей в глаза, и в этот момент это была единственная, непреложная правда в моей жизни. — Она не выдумана, не наиграна. Она родилась в грязи хлева, выросла в дыму сражений и закалилась в горниле общей потери. Мое сердце заполнено только тобой. Никогда еще ни один конунг не получал в жены женщину, равную тебе по силе духа, уму и благородству! Астрид… — я сделал последнее усилие, и мой голос зазвучал громко и ясно, как никогда. — Согласна ли ты стать моей женой? Моей опорой в жизни и в правлении? Дай мне право защищать тебя не только как мужчина, но и как конунг!

В ее сапфировых глазах стояли слезы, но она улыбалась такой счастливой, такой озаренной изнутри улыбкой, что мое сердце, казалось, перестало болеть. Она подняла руку и нежно, как мать, провела ладонью по моей окровавленной щеке, смазывая кровь и грязь.

— Я уже дала тебе свой ответ на холме, мой хромой, упрямый, безумный конунг, — сказала она так, чтобы слышали все. Её голос был чистым и звонким, как утренний колокол, зовущий на молитву. — И я, Астрид из дома Бьёрна, не меняю своих решений. Ни перед людьми, ни перед богами. Да, Рюрик. Я буду твоей женой! Твоей опорой! До последнего моего вздоха!

Одобрительный рев толпы заглушил ее последние слова. Люди обнимались, подбрасывали в воздух шапки, били в щиты.

— Пир! — завопил, пробиваясь ко мне сквозь толпу, голос Эйвинда. Его лицо сияло. — Устраиваем самый грандиозный пир на всем Севере! Пусть мед льется рекой! А мясо сыпется горами! Пусть звучат песни до утра! Пляски до самого рассвета! Пусть все знают — у Буяна новый конунг и новая невеста!

Все смеялись, кричали, поздравляли друг друга, хлопали меня и Астрид по плечам. Казалось, тяжесть последних дней, горечь потерь и ужас войны на миг отступили перед лицом этой двойной победы — обретенной власти и рожденной надежды. Буян оживал.

Я стоял, держа за руку Астрид, и смотрел на ликующий народ. На Эйвинда, который уже тащил кого-то из бондов к повозке, из которой выглядывали бочонки с медовухой. На Лейфа, который мрачно, но с нескрываемым одобрением кивал мне. На Торгрима, который ухмылялся во всю свою черную бороду и что-то кричал про новые доспехи для истинного правителя.

Но все раны — и старые, и новые — разом напомнили о себе с утроенной силой. Острая, раздирающая боль в ноге пронзила меня, как раскаленный докрасна вертел. Лихорадочный жар охватил все тело, будто меня подожгли изнутри. Черные пятна перед глазами сомкнулись в сплошную, непроглядную пелену. Звуки триумфа стали отдаленными и приглушенными, словно доносились из-под толстой воды или из другого измерения.

— Рюрик? Ты как? — тревожно спросила меня Астрид, ее пальцы сжали мою руку сильнее.

Я попытался что-то сказать. Улыбнуться. Сказать, что все в порядке, что это просто усталость. Но мои губы не повиновались.

Я почувствовал, как земля уходит из-под ног. Как темнота накатывает внезапно, безжалостно и окончательно.

Я не почувствовал удара о землю. Я не услышал испуганных криков Астрид и Эйвинда. Я просто провалился в бездну, унося с собой эхо ликующих криков, тепло ее руки и соленый вкус крови на губах. Победа была одержана. Цена — заплачена.