Варяг III

Глава 14

Густой лес тянулся черно-желтой пеленой. Изредка, среди плотных крон пламенели красные листья клена.

Хоть что-то яркое посреди этой унылой осени…

Дождь щедро сеял противную свинцовую морось и превращал мир в холодную чавкающую кашу. Тракт, что на картах был жирной уверенной линией, здесь, у кромки чащи, растворялся. Он становился жалкой тропкой: ухабистой, залитой коричневой водой, уходящей под сень сыреющих дубов и елей.

Торгнир придержал коня. Животное фыркнуло, выпуская клубы пара в сырой воздух. Всё в этом мире, начиная с сегодняшнего утра, бесило его мелкой прилипчивой злобой.

Бесили морды его воинов: тысячи лиц, обращённые к нему. В одних читалась тупая жажда золота, славы и чужих женщин. В других — трусливое робкое сомнение. Они всё ещё видели воронов, круживших над пеплом Гранборга. Видели стариков, которые предпочли сгореть в битве, нежели сдаться. Эта тень легла на всё войско, сделала его шум неуверенным, а шаги — тяжёлыми.

Бесил цокот копыт. Монотонный, назойливый, как зубная боль. Бесило седло, которое за все эти дни пути натёрло кожу на бёдрах до кровавых язв. Каждый шаг коня отзывался жгучей болью. А спешиться он не решался… Он должен был показывать своим «мордам», что он лидер, что он силен духом, что всё идет по плану…

Бесила эта однообразная пища… Сушёная треска давно исцарапала всё нёбо и вместо привычного вкуса вызывала теперь только боль. Жёсткой солониной были забиты все щели в зубах — дёсны воспалились и неприятно ныли. Их вкус стоял во рту с утра до вечера, смешиваясь со вкусом поганой сонливости и усталости.

Бесил этот проклятый вечный дождь. Он висел в воздухе, проникал сквозь швы плаща, заставлял тело ёжиться от внутренней дрожи. Пальцы на руках закоченели и не слушались. Влажный холод заползал под кольчугу, цеплялся за позвоночник ледяными когтями.

Торгнир мечтал только об одном… О горячем камне очага в Альфборге. О сухой рубахе из мягкой шерсти. О тяжёлом кубке мёда, от которого по жилам разольётся долгожданное тепло. Неплохо было бы еще и поспать… Глубокий сон без сновидений, длящийся десять часов кряду… М-м-м… Красота!

Но старая беззубая карга, что по его недоумению называлась судьбой, вела его только вперёд. В эту чёрно-желтую молчаливую пасть.

Огромное войско замерло за его спиной. Жирное, суетливое и смердящее… От него воняло конским потом, немытой кожей и ржавым железом. Торгнир даже с подветренной стороны чувствовал эту вонь…

Рядом, на таком же усталом коне, сидел его отец. Ульрика туго привязали простой веревкой к седлу. Старик казался теперь ещё меньше. Его суставы воспалились, и он страдал от невыносимой боли. Дождь стекал по его лицу глубокими морщинами.

— Это паршивая идея, сынок. — буркнул отец. — Ты здесь не победишь. Этот лес, наверняка, кишит людьми Рюрика. Отпусти меня. Дай коня, провизии, и я доберусь до Буянборга. Я смогу договориться с ним о твоей жизни, о судьбе Альфборга. Всё ещё можно повернуть вспять…

Торгнир даже не обернулся. Он вглядывался в зелёный полумрак между стволами, выискивая любое подозрительное движение.

— Ага, — процедил он. — При попытке бежать ты убил моих людей, отец. Их кровь ты тоже повернёшь вспять? По закону, за убийство свободного человека, я должен судить тебя. К тому же, их родичи отказались от вергельда… А это значит, что я должен сделать тебя скогармаором… Изгнанником…

— Так осуди! — в голосе Ульрика впервые прорвалась искра старого огня. Он дёрнулся, верёвка врезалась в запястья. — Прикажи, и меня снимут с коня и отпустят восвояси!

— Ты этого и добиваешься… Я не могу этого допустить… Тебя сможет убить любой бродяга и будет в своем праве…

— Дай мне остановить это! — взмолился старик. — Пока мы все не легли костьми в этой проклятой чащобе!

— Чтобы вы с Лейфом потом преподнесли Альфборг этому выскочке на серебряном блюдце? Этому трэллу, который смог одурманить ваш разум сладкими речами? — Торгнир наконец повернул голову к отцу. На его губах заиграла кривая безрадостная усмешка. — Не смеши меня, отец. Нити давно сплетены. Норны уже отрезали всё лишнее. Чему быть — того не миновать. И я пройду свой путь до самого конца. Я пройду его с достоинством ярла Альфборга, а не скулящей собаки. У меня тысячи мечей за спиной. А это весомый аргумент в мою пользу! А что до твоих прошлых слов о чести Рюрика и братской любви Лейфа… То… я не верю никому из вас. Никому! Посмотрим, чья возьмёт. Судьба сама все расставит по местам…

Он резко, отрывисто махнул рукой, отсекая разговор.

— Два десятка! В лес! Прочешите все тропы, посмотрите, не пахнет ли засадой впереди! Быстро!

Из толпы вырвалась группа молодых парней. Они осторожно, но с видимой бравадой двинулись вперёд — явно мечтали о своем первом подвиге в этой войне. Сквозь листву мелькали спинки их щитов, блёклые краски плащей. А потом — ничего.

Лес поглотил их беззвучно.

Торгнир собирался дать команду остальным размять ноги и устроить привал. Но слова сами застряли в глотке…

Из леса донёсся странный звук и удивлённое восклицание «Эй!».

Затем последовала отборная и крепкая ругань.

А дальше — грубый крик и лязг стали…

Торгнир почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с дождём.

Из-под низко нависших ветвей вывалился человек. Один из разведчиков. Он пошатывался, как пьяный. Одной рукой он судорожно зажимал шею. Из-под ладони, между пальцев, хлестала алая струйка, смешиваясь с дождевой водой, растекаясь по кольчуге. В горле торчало тонкое древко. Стрела.

За ним никто не вышел.

А лес вдруг ожил и засвистел…

Сначала это был одинокий свист. Потом их стало десять, двадцать, тридцать. Они летели беспорядочно и жутко, будто чаща выплёвывала всю накопившуюся ярость. Стрелы впивались в землю у копыт коней, с глухим стуком ударяли в щиты передовых рядов, находили щели в доспехах.

Первый строй людей Торгнира дрогнул. Кто-то упал с тремя перьями, торчащими из ключицы и жутко захрипел в предсмертной агонии. Кто-то заорал и попятился, натыкаясь на стоящих сзади.

— Атака из леса! — чей-то низкий голос пронёсся над рябью щитов.

Торгнир ощутил прилив боевой ярости. Она сожгла остатки усталости, сомнения и весь этот проклятый холод. Вот и второй удар противника. Такой же подлый и бесчестный, как и история с Гранборгом… Именно так, как и должен был поступить хитрый трэлл, не верящий в честную силу.

Мелькнула короткая мысль об отступлении, но сразу же умерла. Этот лес тянулся на два дня пути в обе стороны. Дорога была только одна. Через него.

Его голос пронесся звериным рёвом, на миг перебив шум дождя и свист стрел.

— Всем приготовиться к бою! Стена щитов!!! Лучники! Дайте ответный залп!

Меч выскользнул из ножен с коротким металлическим звуком. Войско дрогнуло и двинулось вперед. Первые ряды, сомкнув щиты в подобие черепахи, тяжко ступили на хлюпающую тропу. За ними ломанулись остальные.

Лес поглотил их со стремительностью болота…

Широкая тропа сразу сузилась до козьей тропки. Ноги воинов завязли в коричневой жиже, они спотыкались о скользкие корни, что прятались под опавшей листвой. Воздух гудел от яростных криков и свиста стрел.

Этот бой не имел ни формы, ни смысла. Противника нигде не было видно. Лишь странные жёлтые тени мелькали между стволами… Сверху срывались тяжелые камни — они с легкостью калечили «великанов» и ломали кости. Викинги Торгнира рубили воздух, деревья, случайно оказавшихся рядом своих же. Они ломились вперёд слепым тараном, и чаща какое-то время смеялась над ними.

А потом она начала убивать…

Первый крик справа потух влажным бульканьем. Торгнир рванул поводья, развернув коня. Здоровенный воин в рваной кольчуге провалился по пояс в землю. Яма была искусно прикрыта накатом из хвороста и свежего, ещё зелёного дёрна. На дне, в чёрной жиже, торчали заострённые и обожжённые на костре колья. Один прошёл ему под ребро, второй — через предплечье. Человек бился, пытаясь вырваться, но каждое движение причиняло ему невыносимую боль. Кровь орошала раны и смешивалась с дождевой водой.

— Тут повсюду волчьи ямы! — завопил кто-то. — Смотрите под ноги, выродки!

Но смотреть под ноги было роскошью. Слева раздался звонкий щелчок, будто лопнула тетива великана. Что-то тяжёлое и тёмное сорвалось с высоты. Бревно было подвешено на сплетённых из лыка канатах, и теперь, освобождённое, оно описало смертельную дугу. Прошло на уровне груди. В ухо вцепился звук, который Торгнир слышал лишь когда топор разделывал говяжью тушу, — глухой и сочный хруст…

Трое крепких воинов, шедших плечом к плечу, были сметены в мгновение ока. Один упал бездыханным, у двоих спина согнулась под немыслимым углом. Они завыли, захлёбываясь кровью…

— Ловушки! Проклятые, подлые ловушки! — кричали вокруг. Паника, до этого сдерживаемая дисциплиной и яростью, начала пускать ядовитые ростки.

А стрелы тем временем продолжали неумолимо порхать среди этого ужаса… Они находили щели между пластинами доспехов, били в незакрытые щитом лица, втыкались в крупы лошадей. Животные бесились, вставали на дыбы, сбрасывали седоков, добавляя в хаос свою долю ужаса и боли.

— Они на деревьях! Сверху! В кустах, драугры их побери! — орал седой берсерк рядом с Торгниром, тщетно пытаясь прикрыть своего ярла щитом. — Проклятые тени! Призраки!

— Всех убить! — Торгнир рубил мечом пустой воздух перед мордой своего коня — это была хоть какая-то иллюзия контроля. — Перерезать всем глотки! Прикройте моего отца!

Он оглянулся. Ульрик бледной смертью сидел на своём коне. Он сжал губы, но на лице не было и тени страха. Несколько всадников уже окружили старика, подняв щиты над его головой, создавая живой шаткий навес. Одна стрела вонзилась в щит с глухим стуком, другая просвистела в сантиметре от уха Ульрика. Но он даже не моргнул.

Лес смеялся хриплым, щелкающим смехом. Каждое дерево казалось врагом. Каждая тень за стволом таила смерть. Они продирались вперёд, метр за метром, устилая тропу своими ранеными и мёртвыми. Кровь липла к сапогам, разбрызгивалась на лица, смешивалась с грязью, превращая её в липкую, багровую жижу. Вокруг смердело свежей кровью, развороченными кишками, страхом и испражнениями.

Но в какой-то момент наступил перелом.

Людей Торгнира было слишком много. Их затравленная и униженная ярость, подогреваемая видом товарищей, умирающих от палок в ямах, пересилила животный страх. Они перестали быть тупоголовой толпой и стали вычислять места внезапных атак…

Мелкими группами они начали прочёсывать чащу. Один прикрывал щитом, другой рубил мечом густой подлесок, третий вглядывался вверх, на ветви. Они вытаскивали лучников из-за буреломов, где те пытались перезарядить луки. Сбивали их на землю и затаптывали сапогами, не давая подняться. Срубали мечами верёвки, на которых висели странные и явно недобрые сети.

Увидев подозрительный бугорок листьев, протыкали его копьём прежде, чем ступить. Услышав щелчок, отпрыгивали в сторону и пригибались. Их командиры, хриплыми голосами, устанавливали подобие порядка: «Не сбиваться! Держать строй! Щиты в круг!»

Сопротивление стало захлебываться в своем бессилии. Свист стрел поредел, стал отрывистым, беспокоящим, но не убийственным. Тени отступали глубже в лес, оставляя за собой мокрый след на листве, а иногда и тело товарища, не успевшего отойти.

Когда стало поспокойнее, Торгнир оглянулся… Цена, уплаченная за часть леса, была чудовищной. На небольшой поляне, куда выползла передовая часть армии, раскинулся импровизированный лазарет из боли и отчаяния. Здесь лежали и сидели несколько десятков раненых. Кто-то стонал, закатывая глаза. Кто-то молча сжимал окровавленную культю, из которой щедро бил алый фонтан. Лица были серыми от грязи и боли. Многие раны достались не от острой стали, а от дерева, камня и самой земли — рваные, грязные и обречённые на гангрену.

Многие мертвецы лежали там, где и упали. Картина была издевательской. Не героическая смерть в бою, а унизительная оплеуха от позора. Один человек лежал с бревном на груди. Двое напоролись на одни и те же колья в яме и обнялись в последнем спазме. Какой-то юноша с поднятым кверху задом уткнулся головой прямо в капкан — видимо, споткнулся в горячке боя… От его лица осталось лишь кровавое месиво… Взгляд окровавленных глаз был пустым, а нога все еще судорожно дергалась…

А что до потерь противника… На первый взгляд, они были совсем незначительными. В основном, это были молодые парни в простых кожаных доспехах. Они лежали там, где их настигла ответная стрела или меч. Но одного смогли взять живым.

Его приволокли двое берсерков. «Счастливчик» оказался высоким и жилистым мужчиной. Короткая борода клинышком блестела в каплях дождя. Его умные глаза быстро бегали из стороны в сторону, выискивая путь для бегства. То, что он был охотником, чуялось за версту. Да и в лесные засады, как правило, других не посылали…

Торгнир с трудом слез с коня. Ноги подкосились, он едва устоял, хватаясь за луку седла. Всё тело ныло от пережитого напряжения. Он швырнул поводья оруженосцу и подошёл к ближайшему дереву. Затем медленно вытащил из-за пояса острый нож и хищно усмехнулся:

— Тащите этого ублюдка сюда. Я сам его допрошу!

Азарт всё-таки ударил в молодые головы, и всё пошло под откос…

Торгильс видел, как его парни после второго удачного залпа загорелись. В их глазах вспыхнул тот самый огонёк, против которого он, как старший, всегда боролся на охоте: «Добить! Догнать! Положить ещё!». Ведь жадность отупляет…

Он стоял на своём посту, за толстым дубом, и видел, как они, вместо того чтобы мгновенно отступить вглубь чащи, к заранее подготовленным отходным тропам, продолжили сыпать стрелами. Раскрывая позиции. Показывая врагу, где сидят «птички».

Он сорвался с места и побежал по сырой скользкой земле, спотыкаясь о корни, не чувствуя боли в старых ранах. Подбежал к ближайшему, долговязому Буту, и врезал ему кулаком в челюсть, не сдерживая сил.

— Назад, олух! Беги!

Бут опешил, выронил лук и взглянул на Торгильса тупым взглядом. А потом — словно по сигналу — на них обрушился град стрел. Ответный залп разъярённых Альфборгцев…

Бут получил стрелу тремя пальцами ниже левого глаза. Тонкий наконечник прошёл навылет, показавшись острым кончиком у него на затылке. Парень рухнул, как подкошенный. Остальных скосили за следующие несколько секунд.

Торгильс чудом уцелел… На миг забыв обо всём, он попытался оттащить тело Бута в кусты. Но тут-то его и схватили.

Тяжелый удар по затылку взорвал все нервные окончания на голове… Его сбили с ног. Мир проплыл и заплясал перед глазами. Потом последовали верёвки, впивающиеся в запястья и жесткие пинки в бока. Горькое просветление наступило уже на коленях, в центре звенящего стального муравейника, под десятками чужих, ненавидящих глаз.

Перед ним появился Торгнир, которого он видел когда-то лишь мельком. Новоиспеченный ярл Альфборга был молод и красив, как ядовитая змея, и его холодные глаза не сулили охотнику ничего хорошего…

Торгильс попытался плюнуть и высказать всё, что он думает о предателях, об убийцах стариков, о жадных щенках, лезущих на чужой надел… Но из пересохшего горла вырвался лишь хриплый и беззвучный выдох.

Торгнир не стал тратить время зря и нанес удар. Мир взорвался белыми искрами и звоном в ушах. Потом последовал удар в живот. Воздух со свистом вырвался из лёгких. Охотник сложился пополам, едва не свалившись набок. Его вырвало желчью прямо на сапоги Торгнира.

— Сколько вас тут ещё, в этом паршивом лесу? — голос ярла прозвучал прямо над его ухом. Тихо, почти ласково. — Где остальные засады? Сколько человек у Рюрика на стенах? Быстро отвечай!

Торгильс закусил внутреннюю сторону щеки до крови. Дикая и отчаянная мысль пронеслась в голове: «Нужно откусить язык. Сделать так, чтобы я не смог говорить. Чтобы не смог предать даже под пытками!»

Он сжал челюсти, чувствуя, как напрягаются мышцы шеи.

Торгнир, будто прочитав его мысли, вздохнул с преувеличенной скукой и снова ударил. На этот раз по другой скуле, с противоположной стороны. Голова Торгильса дёрнулась, шея хрустнула.

— Вставьте ему между зубов палку, — равнодушно бросил Торгнир кому-то через плечо. — Чтобы не баловался с языком.

Его грубо дёрнули за волосы, заломили голову назад. Между зубов, сквозь стиснутые губы, втиснули обломок сырой крепкой ветки. Она впивалась в дёсны, в нёбо, мешала сомкнуть челюсти, вызывая новую волну тошноты.

— Я тебя пытать буду, урод ты лесной! — Торгнир наклонился, его лицо оказалось в сантиметрах от лица Торгильса. От него буквально веяло холодной и спокойной жестокостью. — Так, как в этих лесах ещё никого не пытали. Я выбью из тебя всё дерьмо. Каждую крупицу сведений. И мне плевать, останешься ты жив или нет. У меня мно-о-ого времени…

Торгильс попытался выругаться, но сквозь палку получилось лишь бессмысленное, животное мычание. Мерзкое и липкое отчаяние начало подниматься из грудины, заполняя всё внутри.

— Постойте, ярл!

Из толпы воинов, столпившихся вокруг, вышел человек. Коренастый, но широкий в плечах. Торгильс сразу же узнал его. Сердце ёкнуло и провалилось в ледяную бездну. Это был Ларсон. Бонд с восточных хуторов, что находились на самой границе с землями Альфборга. Торгильс много зим подряд покупал у него муку, лучшую в округе. Иногда менял шкуры. Выпивали вместе пару раз, говорили о ценах и о погоде.

— Я его знаю, — сказал Ларсон, указывая на охотника толстым пальцем.

Торгнир медленно оторвал взгляд от пленного и оценивающе посмотрел на бонда.

— Да? И кто он такой?

— Это Торгильс… Он охотник и мой сосед… Он из тех, что живут на границе, у Восточного леса. К его хижине и дороги-то нормальной никогда не было… Одна тропинка… Он часто ко мне на хутор за мукой ходил. Рысьи и лисьи шкурки менял… Молчун, но руки золотые. Глаз у него… — Ларсон махнул рукой, — меткий очень. Но в этот раз, видимо, промахнулся…

— Торгильс… — Торгнир намеренно растянул имя, пробуя его на вкус. Потом снова посмотрел на Ларсона, и в его глазах вспыхнул деловой, практический интерес. — Неужели один в лесу живёт? Без родни?

Ларсон замялся всего на секунду. Но этой секунды хватило. Он был плохим лжецом. А вокруг стояли десятки других людей, которые могли знать правду.

— Нет… — пробормотал он, глядя в землю. — Не один. Жена у него есть. Анса. Красивая и сильная женщина. Правда, дура… Умная бы за такого не вышла… Она хорошая и радушная хозяйка. А огород у них… просто загляденье. Слышал я, что она сейчас перебралась в Горные долины, к его брату…

На этих словах мир для Торгильса окончательно перевернулся и рухнул. Всё внутри заледенело. Страх за себя, за свою жизнь, за боль — всё это растворилось и улетучилось, как дым по утру… Он не на шутку испугался за Ансу… За их низенький, но крепкий дом с тёплым очагом. За её громкий и раскатистый смех, который раздавался из сеней, когда он возвращался с добычей. За её сильные и нежные руки… За ту жизнь, что они строили год за годом, вдали от войн и всяких там ярлов…

Торгнир мгновенно заметил это изменение. Он увидел, как потухли и остекленели глаза охотника. Как скулы обвисли, словно с них срезали мышцы. Как всё напряжение в крепком мужчине схлынуло, оставив после себя только пустую и безвольную оболочку.

Ярл широко и искренне улыбнулся. Это была улыбка торговца, заключившего отличную сделку…

Не торопясь, он вытащил палку изо рта Торгильса. Тот даже не сопротивлялся.

— Итак, друг мой… — голос Торгнира стал тихим и вкрадчивым, почти дружеским. Он присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с пленным. — У нас с тобой появилось взаимопонимание. Ты расскажешь мне всё, что знаешь об обороне Буянборга. Где стоят засады помимо этой. Сколько человек на стенах. Где слабые места в частоколе. Где ворота, которые можно поджечь. И… — он сделал драматическую паузу, — ты лично проведёшь нас безопасными тропами прямо к этим воротам. Чтобы мы подошли тихо, как тени. Усёк?

Торгнир наклонился ещё ближе. Его шёпот был слышен только им двоим.

— Иначе… Я прикажу десятку своих молодцов отправиться в Горные долины. Я выберу самых отчаянных и уродливых берсерков, что истосковались по женскому телу… Не сомневайся! Они возьмут лучших коней и навестят дом твоих родичей. И пока мы тут будем заниматься войной, они смогут составить твоей Ансе… самую тёплую и дружную компанию. Уверен, они смогут придумать что-нибудь оригинальное… Мало ли что придет в голову уставшим и злым мужчинам?

Ярл выпрямился и взглянул в остекленевшие глаза охотника.

— Выбирай, друг… Пока моё терпение не кончилось. Что тебе ближе? Проводник-предатель или изнасилованная вдова? Мертвый герой или живой трус? Выбирай с умом… Но не тяни…