Ваша С.К.

Глава 2 "Черная перчатка"

Федор Алексеевич обошел стол и нагнулся за лежащей на полу черной перчаткой, чтобы бросить на стол поверх бумаг. Затем вынул из внутреннего кармана пиджака часы: до возвращения княжны Светланы оставалось два часа. Белые ночи лишали нечисть возможности точно определять время, зато все остальные способности оставались при них. Например, забирая подписанную бумагу, незаметно стянуть с рассеянного посетителя перчатку или написать чужим почерком записку и затем без зазрения совести спрятать на груди.

— У меня есть только два часа, — пробормотал Федор Алексеевич и шагнул к двери, из которой совсем недавно выпроводил домовенка.

За два часа, если захотеть, можно поставить с ног на голову весь Петербург. Нагородить такого, что даже Атлантам не под силу будет навести к утру порядок. Но он сделает все тихо и своими силами. И так бедные Атланты вконец обессилели, и теперь серое небо над Петербургом всегда было слишком низким. Оттого, должно быть, и высокие помыслы столичных жителей в веке двадцатом стали воплощаться в какие-то слишком приземленные свершения. Так и до революции недалеко, а там, глядишь, и до войны… Впрочем, от войны Федор Алексеевич бы не отказался. Шашкой махать оно сподручнее, чем учет кровавых мертвых душ вести.

Да уж, четырехсотлетнему упырю слишком вредно философствовать после напряженной рабочей ночи. Это грозило настоящим английским сплином, быстро перетекающим в исконно русскую хандру в самой ее, что ни на есть, тяжелой форме. Потому секретарь с чужого бренного бытия решил переключиться на выполнение задуманного и, отворив дверь, тихонько свистнул.

— Что изволите, милостивый государь Федор Алексеевич? — тут же вырос перед ним во весь свой маленький рост домовенок.

— Князя зови. Скажи, что княжна снова с сизым голубком упорхнула.

Домовенок поднял на него огромные удивленные глаза.

— Помилуйте, Федор Алексеевич…

— Исполняй, что велено! — процедил сквозь зубы княжеский секретарь и вернулся за стол.

Запустил холеные пальцы в свои крутые черные кудри и задумался о делах совсем уж бренных: «И чем только этот трансильванский оборотень моет голову? Уж явно не яйцом и ржаным хлебом!»

Однако долго сокрушаться о древних проверенных средствах по уходу за волосами не пришлось, потому как резко распахнулась внутренняя дверь, и в приемную ворвался кроваво-красный плащ, а за ним следом уже и его хозяин — князь Мирослав собственной персоной. Богатырь земли русской с голубыми глазами, светлыми до плеч кудрями, аккуратной бородкой и жемчужной серьгой в ухе.

Княжеский вид привел секретаря в изрядное замешательство. Когда князь обряжался во все древнерусское, светские манеры века девятнадцатого сменялись соответствующим наряду поведением. Недолго думая, Мирослав схватил секретаря за кудри и вырвал из кресла.

— Федька! Сейчас тебя полынью отстегаю! Где дочь моя? Отвечай!

— В «Бродячей собаке» с Сашкой! — тут же выпалил секретарь, пытаясь осторожно разжать княжеские пальцы, но те лишь сильнее стали тянуть его за волосы от стола. — Да пусти ж ты меня, Мирослав!

— Сама без спросу ушла али кто отпустил? — прорычал князь в бледное лицо секретаря. — Позабыл мой наказ с дочери глаз не спускать? Позабыл, спрашиваю?

— Мать у нее для слежки есть! И нянька! А мое дело грамоты проезжие выдавать!

— Да какая ж это мать?! — еще громче зарычал Мирослав, склоняясь чуть ли не к самому носу секретаря. — Нет у нее матери! Никого нет! И Родионовна в конец из ума выжила. Только кружку мою перепрятывать горазда. Один ты у Светланы остался, никого больше нет у нее…

— У меня Игорушка теперь есть, — вырвался наконец Федор Алексеевич из княжеский хватки и ткнул пальцем в замотанную корзинку. — Не до княжны мне нынче, Мирослав. Дел по горло… Да еще сказки из своего «Географического общества» мне навязал…

— Ты мне зубы-то не заговаривай да околотнем не прикидывайся, уж московский изворотливый! — рычал князь, выхватывая из рук секретаря записку, которую тот ловко вытащил из кармана, когда понял, что беда миновала.

Мирослав особо и не гневался, потому что бранного упоминания своего мужского достоинства из княжеских уст Федор Алексеевич так и не услышал. А это означало, что во враги князь его на сегодня не записал и силушкой богатырской мериться не пожелает, а значит Фонтанному дому новый ремонт в ближайшее время не грозит. Если только люстру сменить придется, но то уже стало у них делом обыденным. Секретарь знал, насколько богат и емок русский язык, и что мат неспроста бранью на Руси зовется: применяется испокон веков исключительно для поднятия воинского духа, чтобы сил в достатке стало во вражий стан без страху врубаться. Впрочем, так было во времена давние, былинные, а сейчас князь Мирослав обязан не воевать с ним, а подыгрывать его плану. Во спасение дочери.

— Кто записку писал?

— Сказал же, поэт наш, Сашка Серый, — ответил Федор Алексеевич уже с привычной злой ухмылочкой. — Он там стихи нынче читает, наш болезный. Собственного сочинения. Вот и уволок Светлану. Да вернутся они к рассвету, будь покоен. Устроишь тогда нашему голубку допрос с пристрастием, а сейчас не шуми, а то сына мне разбудишь. Сам знаешь, как трудно укачать его в белые ночи.

— Скажи этому Сашке, чтоб про березку стишок мне написал, — как-то вдруг серьезно сказал князь Мирослав и уселся в кресло секретаря. — У меня мысль появилась открыть детский журнал и наречь «Мирок», в свою честь. Но тока, чтоб никто не догадался о моем участии. Чтоб все шито-крыто, как с географами вышло… Вот их сказки и начнём печатать. И стихи для деток малых. Что молчишь? Гиблое дело считаешь?

— Сашка не станет сочинять потешки. Они у нас символист, — устало ответил Федор Алексеевич, расправляя в пальцах ленту княжны, содранную домовенком с лапки этого сизого голубка.

Князь Мирослав подался вперед, чтобы вырвать из рук секретаря ленту, и хотел было сунуть себе в карман, но вовремя вспомнил, что в русских шароварах карманы не предусмотрены.

— Ты это что у княжны ленты таскаешь, а? Скоро вновь в женское платье рядиться начнешь? Ополоумел в конец?! Так я дурь из тебя выбью поганой-то метлой!

Федор Алексеевич молнией отскочил к противоположной стене, и княжеские пальцы поймали лишь воздух, но кулак все же получился из них внушительный, и секретарь на всякий случай прикрыл ладонью нос.

— Просил же, тише… Это все мой Игорушка шалит. Ухажерам княжны спуска не дает. Так я быстренько подобрал, а то знаю я этих юных упырей — придет Сашка к тебе на поклон и станет доказывать, будто Светлана сама в знак расположения ему ленту подарила… А ты прекрасно знаешь, кто на самом деле к нему в этом доме расположен…

Мирослав стиснул зубы, а потом выплюнул:

— Это по твоему попустительству дочь моя с ним ватажится. Мать ее я давно приструнил.

Федор Алексеевич, в миг единый растеряв всю покорность, даже в росте, казалось, прибавил — аж с целый локоть.

— Любишь напраслину на меня возводить, мудрый князь! — ткнул он пальцем в Мирослава. — Знаешь сам, что уж в этом-то моей вины нет. То лады твои ненаглядные простоволосые в драных сарафанах ее в омуты затаскивали, пока ты с Кикиморой для Родионовны клубки мотал да медвяную с Судейко попивал. А я по лесу в то время шастал да соколов из силков вытаскивал… Кто девицу надоумил, что сокол добрым молодцем может обернуться, я поди али ты, Мирослав? Соколиную охоту девка устроила, всю живность в лесу извела! А Яга и рада-радешенька, что внучка скукой не мается, можно на печи валяться, немощной прикидываться… Нет бы уму-разуму научила, объяснила, что всех добрых молодцев ее сказочная товарка сожрала еще во времена дремучие — выбирай, девица красная, из того, что осталось…

— Так никого ж не осталося! — махнул рукой князь и одернул рубаху с богатой вышивкой. — Упыри одни… Мерзавцы в прямом смысле этого слова… Как вспомню те смотрины, аж оторопь берет. Хочу, Федька, чтоб душой полюбила. Не за словцо красное, понимаешь? Мож оно кому и любо так жить, без любви, а мне вон уже где сидит!

На этот раз пальцы князя сомкнулись вокруг его собственной шеи, но Федор Алексеевич все равно вздрогнул и даже поправил свой шейный платок.

— Пока мы тут лясы с тобой точим, Федор Алексеич, дочь моя там, одна, в этом подвале… С голубком этим сизым.

— Да никто ж ничего худого не скажет про нее. Сашка в женском платье пошел, по привычке. Сам знаешь, что его маменька в девичьи наряды все детство обряжала, ибо весь мужской род возненавидела за то, что бросил ее муженек с младенчиком на руках… Да и Светлана наша никому настоящим именем не представляется — то Василиса Прекрасная, то Марья Искусница, то Елена Премудрая, то Марья Моревна… Семнадцать лет, а дура дурой. И Сашка вольностей себе не позволит. Знает, что тут же донесут, и не видать ему тогда княжны, что соколиной шкуры! — сплюнул Федор Алексеевич.

Князь вдруг обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

— Надоели мне эти соглядатаи! Будто думают, что николаевские времена возвращаются… Будто не Фонтанный дом у меня, а тайная канцелярия какая-то… Ох, Федька, сердце мое отцовское не на месте…

— Запри девку в хрустальный гроб, коль покойно твоей душеньке от того сделается, — ответил спокойно Федор Алексеевич, одергивая пиджак. — Завистливых мерзавцев рядом всегда предостаточно, чтобы ее от воздыхателя защитить. А гости столицы, сам знаешь, предпочитают балет.

— А вдруг вскружит ей голову поэтишка этот? — взглянул на него исподлобья Мирослав. — Что делать тогда будем? Ведь не смогу супротив ее выбора пойти! А какая с ним жизнь?! Лучше б от тифа помер! И чего я его спасал! Ох, неспокойно мне, ох неспокойно, Федька… Давай дуй ты туда живо! Только не надо вороном оборачиваться. Снова камнем в глаз получишь от меткого дворника!

— Уймись, Мирослав. Лучшей защиты, чем влюбленный упырь, ей не сыскать. А заявлюсь за ней, еще возомнит себе лишнее, будто мы сердцу девичьему не доверяем… Приведет княжну домой в целости и сохранности. Коль после поста сватов пришлет, тогда и действовать станем.

— А это ещё что?

Федор Алексеевич недоуменно воззрился на чёрную кожаную перчатку, которую князь держал двумя пальцами.

— Донником не пахнет, — принюхался Мирослав. — Хороший знак. Не из Москвы… Но, кажется, я в Петербурге ни с кем не ссорился. Давно уже стал Мирославом Мирным. Так кто же это решил вызвать меня на дуэль, даже не оставив визитной карточки? О, вензель имеется — «К». Кто бы это мог быть? Крамской? Разве я плохо отзывался о портрете княгини? И он прислал бы мне кисть, а не перчатку… Ох, балда я… Уже скоро четверть века, как он помер. Федька, а может у княгини новый ухажер, а я, мымра такая, все читаю и читаю да ничего не знаю… О, рифма… Ты спроси там этого Сашеньку, может, я тоже в «Собаке» их выступлю… Если крестьянская одежда в фаворе, может и древнерусский воин им приглянется? Да не делай такое страшное лицо, шучу я… Слышь, стучат? Отвори-ка дверь… Поглядим, какого ещё мерзавца принесло к нам на крыльях белых ночей…