Ваша С.К.

Глава 42 "Кавалер барышню хочет украсть..."

Льдинка поцелуя растаяла на горячих губах княжны, как будто и не было ничего. Граф снова смотрел на сцену, только его цилиндр остался валяться у ее ног подтверждением реальности происходящего. Из страха запачкать его, Светлане пришлось поджать ноги. Ее же шляпка, хоть и удержалась на волосах, но кружилась вместе с головой. «Это все от голода», — думалось Светлане почти вслух: своевольные губы шевелились сами собой, пытаясь поймать в воздухе остатки ледяной росы, которую оставил по себе краткий поцелуй вампира.

— Девица, не тужи! — донеслись со сцены слова актера, но из-за стучащего в ушах сердца, княжна не расслышала наставления царя, да и адресованы они были не ей, пусть она и знала всю пьесу наизусть.

Княжна изо всех сил пыталась смотреть на актеров, но их фигуры сливались с желтыми, фиолетовыми и зелеными красками декораций, а когда занавес с шумом опустился, яркие круги на нем слились в один сумасшедший водоворот. Театральный занавес отгородил сказку лишь от смертных зрителей, но не двоих существ, живущих на грани двух миров — для них он наоборот зазывно распахнул волшебные врата. Зал потонул в аплодисментах, и лишь две пары рук не поднялись с колен. В голове Светланы крутилась фраза, которую при чтении она всегда пропускала, точно это было какое-то проклятие: «Деревня ты, деревня! Поди к нему, не бойся, не укусит».

Княжна покраснела еще сильнее, хотя и так не могла уже дышать — роса на губах давно превратилась в пар. Светлана нервно вцепилась в собственную косу, точно в спасательный канат, способный удержать ее на плаву собственного безумия. Граф резко нагнулся к ее коленям, чтобы поднять цилиндр, но так и замер, почти касаясь носом пуговиц.

— Какой ваш любимый момент в пьесе? — спросил он, так же неожиданно выпрямившись.

Граф стряхивал с цилиндра невидимую пыль, и княжна задержала дыхание, вдруг испугавшись, что сейчас чихнет, но когда темные глаза остановились на ее лице, вдруг залепетала:

— Чего-то я боюсь с тобой. Уйди! Оставь меня, прошу! Пусти! Ты добрый. Зачем пугать Снегурочку?

— Постой! — рука графа взялась за порезанное запястье княжны, и та замолчала. — Что страшен я, то правда, — продолжил Фридрих словами Мизгиря. — Не напрасно ж румяный стыд прорезал полосами лицо моё; за горечь униженья заплатишь ты.

Светлана почувствовала, как ткань на ее спине сделалась влажной, а рукава прилипли к рукам.

— О, если вся такая, — княжна еще сильнее сжала свою косу, словно решила оттаскать себя за волосы, — живёт любовь в народе, не хочу, не буду я любить.

— Поищем средства желанного достичь по доброй воле, — вампир вновь коснулся губами запястья.

Как и в первый раз, княжна не почувствовала клыков, однако рванувшись в сторону, была поймана второй рукой графа, которая сорвала с ее головы шляпку. Могильный холод сковал княжну — она попыталась отвернуться от горящего взгляда вампира, но даже взмах ресниц огласил тишину ложи ледяным хрустом. Доброй воли не было и в помине — была скованная льдом безысходность. Если это смерть, то она примет ее с закрытыми глазами, если убийца позволит ей закрыть их живой. Если же это начало позора, который уведет ее в проклятую вечность, то она будет смотреть ему в глаза до последнего. Мгновение и глаза исчезли, а на их месте образовалась тьма — непроглядная, обжигающая то ли холодом, то ли огнем. Стало нечем дышать — разгоревшийся внутри пожар опалил все тело. Тогда Светлана сумела пошевелиться, и в ту же секунду вновь увидела знакомые безумные глаза, а в другую — поняла, что это был второй поцелуй…

Рука ее сжимала подол платья, над которым граф сжимал и разжимал свои пальцы, на которых алели красные пятна — ожоги. Светлана ахнула, но Фридрих тут же улыбнулся темными губами.

— Пустяки, — но лицо его осталось напряженным. — Это пройдёт, я лишь пару раз коснулся вашей шеи. Это выше моих сил, но спасение лежит в вашей сумочке. Подайте мне фляжку, если желаете спасти меня?

В спешке на пол выпала тетрадь господина Корнейчукова, но фляжку княжна крепко держала в руках.

— Если можете… Если вам не противно, напоите меня из ваших рук…

— Конечно…

Дрожащими руками она поднесла открытую фляжку к таким же дрожащим губам вампира, и граф фон Крок принялся с жадностью пить сдобренную донником кровь. Светлане приходилось поднимать руку все выше и выше, потому что граф ни на секунду не отпускал горлышка фляжки. Княжна следила за его жадными глотками и нервно сглатывала слюну, вдруг начавшую горчить.

— Я не хотел кусать вас… — выдохнул Фридрих, отстранившись от пустой фляжки. — Я хотел поцеловать…

Он выдернул из кармана платок, похожий на тот, которым княжна спасалась от запаха горящих писем. Но вместо своих влажных губ, промокнул ее, и Светлана к своему ужасу увидела на белой материи красную кровь.

— Ваша кровь, Светлана, куда слаще меда…

— Она горчит… — едва слышно выдохнула княжна, только сейчас ощутив боль от первого настоящего поцелуя.

— Как и каштановый мед, мой любимый… — вампир не отрывал взгляда от ее рассеченной острием клыка губы. — Светлана, умоляю вас, сжальтесь… Не глядите на меня с таким осуждением. Я готов провалиться сквозь землю…

— А я уйти… Я хочу домой. Проводите меня…

Княжна резко поднялась со стула.

— Пойдёмте, пожалуйста. И не забудьте цилиндр. В нем вы похожи на лорда Рутвена.

Граф чуть улыбнулся и нахлобучил цилиндр на растрепавшуюся шевелюру.

— Ну какой же из меня Лорд Рутвен? Нет во мне английского такта. Я даже не успел подать вам руки…

— Но вы все еще можете открыть дверь… — шептала Светлана, по-прежнему задыхаясь. — Вы сделали все, чтобы ее не открыли в антракте. Скажите, граф, вы как Сэр Фрэнсис Варни залезаете в окно к спящим девушкам?

И тут Фридрих фон Крок не удержался от смеха.

— Светлана, вы прелестны! Во мне за триста лет не осталось немецкой крови, но она была, поверьте мне… Светлана, вы, русские, полюбили своих монархов… Так отчего же не хотите даже попробовать полюбить меня?

В молчании граф оперся о трость и поднялся, но княжна тут же отвернулась, будто испугалась, что ее снова поцелуют.

— Фридрих, пойдёмте на свежий воздух, мне душно… У меня голова кружится…

— Вы ничего не ели, Светлана, — он осторожно коснулся ее локтя и через секунду уже крепко держал за руку. — Скажите, куда отвести вас? Я не хочу возвращать вас отцу в полуобморочном состоянии, — и тут же тихо прошептал, почти в ухо, над которым взметнулся крутой русый завиток: — Я вообще не хочу возвращать вас ему. Уйдемте вместе. Я сохраню вам жизнь — и если вы изберете смерть, вы найдете ее и покой в моем замке. Уедемте вместе!

— На каком языке вы изволите говорить со мной, граф? — пролепетала Светлана, чувствуя на ресницах слезы. — На румынском? Я вас не понимаю.

— Вы меня прекрасно понимаете, милая барышня. Идёмте!

Швейцар, памятуя щедрость запудренного господина в цилиндре, с более чем низким поклоном распахнул перед ними дверь, и Светлана, порывшись в сумочке, достала пару серебряных монет и вложила в протянутую стариком ладонь.

На этот раз она без лишних препирательств приняла руку графа, и они пошли в сторону Адмиралтейства, оставляя за спиной здание Панаевского театра, из которого уносили воспоминания об их первом поцелуе. Это был первый настоящий поцелуй Светланы, но радость, испытанная ею, равнялась той, с которой девушки бегут по сходням вниз и бросаются в реку. Точно почувствовав это желание, вампир крепче сжал ее руку, чтобы быстрее увести Светлану от пристани.

Они остановились у низенького павильончика с вывеской «Кофейный домик». Задумавшись на мгновение, Светлана попросила графа подождать ее на улице.

— Я не думал, что княжна опускается до пития кофия? — улыбнулся трансильванец.

— Конечно, я не пью мещанскую гадость за пять копеек! — выпалила она. — Но виновата ли я, что Николай не ждет меня в кофейном домике Летнего сада с божественным напитком, который стоил бы ему нескольких обедов? Я просто хочу отдать тетрадь, — гордо вскинула голову княжна. — И купить пирожок… Ой, — она сунула руку в сумочку, — у меня не осталось денег. Не говорите только что все отдали швейцару!

Вампир улыбнулся.

— Возьмите меня с собой, и я ни слова не скажу про паука. Обещаю… Зато накормлю вас, как вы любезно накормили меня.

Он сильнее сжал пальцы, чтобы княжна не улизнула.

— Я тоже ничего не скажу… Мне жаль Николая. Он ищет не там, где может найти.

— И вам не жаль меня, который нашел… Не жаль?

— Я голодна, граф! — почти со слезами выкрикнула княжна. — Вы должны понимать, что такое голод! Если я умру от голода — это будет всецело ваша вина.

— Если вы умрете, — повторил Фридрих тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки. — Это будет всецело моя вина. Но я не позволю вам умереть…

Через пять минут они уже подходили к Александринскому столпу, потому что миссия передачи тетради и получения пирожка в присутствии графа фон Крока действительно получилась молчаливой — ни у буфетчика, ни у журналиста не возникло желания задавать вопросы ни относительно оплаты, на которую не пошли неразменные купюры, ни относительно критических замечаний князя. Граф от лекции по поводу размера осинового кола и того, что находится между шестым и седьмым ребром, тоже воздержался, хотя и прочитал ее княжне на улице, уверяя, что именно вбиванием деревянного каблука в его каменное сердце она сейчас и занимается. Бедная Светлана аж закашлялась.

— Не желаете запить? — спросил граф, протягивая княжне фляжку, в которую велел налить дешевого кофе. — Эта бурда не так уж и сильно отдает донником.

Светлана сделала несколько глотков и спросила:

— Как ваша рука, граф?

— Я держу вас ей всю дорогу.

— Надеюсь, не через боль…

— Мне больно, княжна… Но это та боль, которую я могу стерпеть с улыбкой.

Княжна запихнула в рот последний кусочек пирожка, чтобы ничего не отвечать.

— Светлана? Не молчите… Скажите, что я вам не противен и вы будете думать над моим предложением три ночи и три дня. Подарите мне надежду…

— Только он! — княжна подняла вверх палец, указывая графу на фигуру ангела, венчавшую высокую колонну. — Только он дарит надежду.

Граф взглянул в небо и тяжело вздохнул.

— Простите, Фридрих, но мы знакомы всего три дня… И три ночи… Я не знаю, какими словами объяснить вам, что я не мыслю своей жизни с вами или без вас — я с ней простилась вчера… ночью… А эта ночь будет кратка, как и моя жизнь. Но она была прекрасна… Потому что в ней были вы…

Светлана осеклась и с ужасом уставилась в сияющее в ночных сумерках лицо вампира.

— Что это я такое сказала?

Граф отвернулся:

— Простите меня, княжна. Этого больше не повторится. Я не возьму вас в жены обманом. Будьте покойны.

Но покоя не было. Их настигла и закружила гуляющая толпа подвыпивших студентов.

— Крутится, вертится шарф голубой, — неслось со всех сторон. —

Крутится, вертится над головой, — и их действительно накрыло голубой материей, точно летнее небо в гневе обрушилось им на головы. — Крутится, вертится, хочет упасть. Кавалер барышню хочет украсть.

Светлана схватила графа за обе руки, не позволив закружить себя в танце одному из толпы. Граф толкнул наглеца плечом — чуть прикоснувшись, но молодой человек упал, и Светлана шепнула:

— Бежим!

А вслед им понеслось уже совсем нестройное:

— Всегда так на свете бывает. Окончился этот роман. Мужчина от страсти пылает, а женское сердце — обман.

Они добежали до Медного всадника, и Светлана, не в силах отдышаться, почти рухнула на скамейку. Ночной город шумел мучительно-игриво, не спеша засыпать, — не только мертвым, но и живым тяжело отказываться от ночных развлечений. Уличные фонари безразлично тускнели среди листвы, подобно бледной июньской луне. Голос Светланы то и дело пропадал, но она с упорством пыталась дочитать стих, которым на бегу заглушала разгульную песню гуляк:

— Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг. И все, чем мы за краткость, за лёгкость дорожим, — Вдруг сделалось бессмертным, и вечным — и чужим. Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье — но без воли. Конец — но без конца.

Граф сильно стиснул ее руку, и княжна даже поморщилась, но высвободиться не попыталась.

— Светлана, вам не надоело напоминать мне, что я мёртв? — вдруг сухо спросил Фридрих, возложив руку княжны на обтянутые такой же малиновой материей, как и само платье, пуговицы на ее подоле.

— А вам не надоело уподобляться моей матери и в каждом прочитанном мной стихе видеть намёк на себя? — в запале выкрикнула княжна и отвернулась: — Впрочем, это свойственно всем немертвым. А в том, что я вторую ночь читаю вам стихи Зиночки, нет ничего странного. Она постоянно думает о смерти — и я тоже с рождения готовлюсь умереть… По-настоящему. Конец, но без конца… Вот, что было уготовлено мне князем и против чего восстало мертвое сердце княгини, — и Светлана вернула свой взгляд на лицо вампира. — Не сердитесь на меня, граф, но этот стих до жути чётко описывает то, что я сейчас чувствую.

— И что же вы чувствуете? — голос трансильванца перестал быть сухим, но остался холоден.

— Ничего, — тихо и безжизненно произнесла княжна. — Мне страшно, что я ничего не чувствую. Ничего, кроме горечи оттого, что все это закончится с рассветом.