Ехать к Мышкину Элизабет не хотелось. Казалось, сам демон нашептывает ей забыть все прежнее. Забыть Теодора, Мышкина, виконта Уоллеса и графа Кальвера — всех к черту стереть из памяти навсегда. Ведь прежняя Элизабет умерла вчера примерно в это время дня. Умерла так, как давно должна умереть: какой-то негодяй просто застрелил ее. А раз так, то зачем ей носить в себе тяжкий груз прежней памяти. Нет не груз, а грязные пятна, въевшиеся душу. Смерть для того и существует, чтобы очищать души, если они еще подлежат очищению.
О смерти Элиз думала много раз, начиная с поездки в Эшер в гости к виконту Уоллесу, раз и навсегда перевернувшей ее жизнь. Но вчера о смерти баронесса думала особо долго, при этом необычно спокойно. Думала, как о чем-то приятном, похожем на долгожданные перемены. Сразу после того, как ушел Алекс, она уставшая и счастливая легла на кровать. Вышло так, что случайно легла в ту позу, в которой лежала на полу в гостиничном номере с ненастоящими пулевыми отверстиями в груди. Да, следы от пуль были ненастоящими, ненастоящей была кровь. Но если так подумать, то что в этой жизни настоящее? Элиз было трудно вспомнить, что для нее стало настоящим. Даже тот кошмар, который она пережила в доме Уоллеса, казался чем-то выдуманным, точно главы из бредового романа ужасов. Настоящим, наверное, был только Алекс, потому что она до сих пор чувствовала его поцелуи и его упругое тело, проникшее в нее так глубоко, что они стали одним существом.
И теперь сама судьба подкинула ей великолепный случай, начало которому положила трогательно разыгранная смерть — ее смерть. Она будто подсказывала: «Элиз прими это! Согласись с тем, что ты умерла, и тогда перед тобой откроется новая жизнь, которую ты можешь сделать настолько прекрасной, насколько сама того пожелаешь. Только забудь о прошлом, не держись за мертвую миссис Барнс — ее больше не существует!».
Однако… англичанка взяла в руку эйхос и посмотрела на сообщение от Мышкина, потом еще раз прослушала собственный ответ, сказанный намеренно дрожащим голосом с еще большим английским акцентом. Элиз ответила, что приедет. Обязательно приедет, потому что сама желает этого, желает настолько сильно, что мучается ожиданием грядущего. Наказать князя, доставить ему ту же боль и унижение, которое он доставлял ей стало ее целью. Этаким неукоснительным обязательством, оставшимся с прошлой жизни. В этом была одна из причин, почему она выпросила у Алекса остробой. Хотя теперь остробой был ей не слишком нужен — справилась бы без него. Демон бы помог ей наказать негодяя, который никогда не понимал, что ее слезы и ее боль настоящие, а вовсе не часть его дурацкой игры в провинившуюся рабыню. Теперь же все поменялось, и пусть в лице князя Мышкина будут наказаны все прежние ее мужчины, в том числе и Теодор. Она пристегнет князя наручниками и будет хлестать плетью, представляя, то капитана Картера, то виконта Уоллеса, то графа Кальвера и уже потом своего мужа. И когда из нее выйдет все прежние обиды и злость, когда они все для нее окончательно умрут, тогда окончательно умрет и прежняя Элизабет.
Демон снова шепнул ей: «Не надо! Это же глупо!». Но ничего уже нельзя было изменить. Элизабет вызвала эрмимобиль, понимая, что Алекс не одобрит задуманное ей. Возможно, это именно он отговаривал ее от поездки к Мышкину. Увы, как бы это ни больно, ей придется огорчить Алекса непослушанием.
Элиз знала, что мужчины носят остробои и пистолеты в кобуре. Так, например капитан Картер. Когда они вместе спускались в тир в подвале его дома, капитан ни раз красовался перед Элиз, как он лихо выхватывает свой «Thunder» из нагрудной кобуры и стреляет сходу в человеческие фигурки, почти не целясь. Баронесса, разумеется, кобурой не обзавелась — не было на это времени и не знала она, где такое можно купить в Москве. Подаренный Алексом «Гарант-СТ-95» лежал в ее сумочке — для кармана куртки он был тяжеловат. Став напротив зеркала Элизабет решила немного потренироваться: пальцы быстро нащупали замок сумочки, открыли ее, но оружие выхватить быстро не получилось. Возможно, в доме князя быстрота не потребуется, как не потребуется сам остробой — он был скорее для подстраховки и как дополнительный аргумент в общении с Геннадием Дорофеевичем. Но все же баронесса хотела отработать этот навык пока у нее было время до приезда эрмимобиля.
Заняв еще раз позицию напротив зеркала, она призвала на помощь демона. И чудо: все вышло так быстро, что ей бы позавидовал сам капитан Картер! В один миг Элиз подцепила мизинцем замок сумочки, тяжелый «Гарант» едва ли не сам лег в ее руку, пальцы сжали удобную рукоять. И вот в прицеле ее собственное отражение. На все ушло не более 3 секунд. Баронесса рассмеялась и с вдохновением прошептала:
— Спасибо, мой демон! Люблю тебя, потому что ты все равно — Алекс, чтобы Алекс не говорил, будто это не он.
Она вернула остробой на место, прошлась по комнате быстрой походкой и попробовала сделать фокус с остробоем еще раз. Теперь уже на ходу, с резким поворотом назад, будто враг преследует ее. Демон снова не подвел. Вышло еще быстрее, уверенней: мизинец ловко подцепил замок сумочки, «Гарант» вмиг лег в ладонь, большой палец сам нашел предохранитель и щелчком отпустил его. И сразу выстрел, почти не целясь. Дротик угодил точно в левую часть груди ее отражения в зеркале — со звоном оно разлетелось на куски. Элизабет чуть погорячилась. Не надо было стрелять. Тем более в саму себя. Но пусть будет так: разбитое зеркало — не высокая цена за опыт и умение управлять собой и демоном. Вот только, говорят, разбитое зеркало — дурная примета.
Скоро пискнул эйхос, сигнализируя, что прибыл эрмимобиль службы извоза. Элизабет убрала «Гарант» в сумочку, хрустя разбитыми осколками зеркала, направилась к выходу из квартиры. С зеркалом вышло, конечно, нехорошо. А если вспомнить вчерашний день, то еще хуже вышло с Алексом, когда она, сама того не понимая, сделала ему очень больно, при этом даже не смогла сразу остановиться. Ведь прекрасно понимала, что это никакой не Теодор Барнс, а ее Алекс. Очень важно научиться держать себя в руках, чтобы такие случаи больше не повторялись. Только это не просто, ведь когда ей помогает демон, мысли в голове будто замирают, и баронесса не всегда понимает вовремя, что делает.
Ехать до особняка князя Мышкина пришлось через пол-Москвы, даже несколько больше. Баронесса не понимала, зачем такой богатый человек держит дом столь далеко от центра. Ее и прежде утомляли поездки в тот отдаленный район. Да, там было очень живописно: Коломенские пруды, сады и рощи вокруг, там другой воздух и, говорят, приятнейший покой, вечерами почти божественное умиротворение. Вот только Элизабет никогда не чувствовала этого умиротворения, потому что ездила туда всегда с огромным напряжением нервов, а возвращалась чаще всего с синяками и каким-то мерзким удовлетворением — да, бывает даже такое, невозможное, полное противоречий чувство. Это когда понимаешь, что ты — падшая женщина, и все, что происходит с тобой, это даже не наказание, а такая своеобразная награда.
В этот раз Элиз тоже волновалась, хотя знала, что встреча с князем пройдет не так, как обычно, и уйдет Элиз от него вовсе не в синяках и с мерзким удовлетворением истерзанной самки, а с удовлетворением победительницы. По крайней мере, она очень рассчитывала на это. Но все равно волнение никуда не делось, оно лишь нарастало по мере того, как приближались Коломенские пруды. И демон, живущий в сознании баронессы, начал вести себя странно. Он больше не отговаривал ее, но будто смотрел на Элизабет печальными глазами, похожими на глаза Алекса.
Минут через пять после съезда с шоссе, эрмимобиль остановился у высоких кованых ворот с позолоченными вензелями — они были в моде в этом районе, подчеркивая состоятельность владельца. Англичанка расплатилась, оставь извозчику лишний рубль, и вышла из пыхтевшего паром «Енисея». Подождала, пока он отъедет и потом, нажав кнопку говорителя на калитке, произнесла:
— Элизабет. Князь ждет меня.
Свой титул, тем более фамилию Барнс она называть не стала. Да и не было у нее на данный момент фамилии, потому как миссис Барнс умерла вчера, а новая Элиз жила пока без фамилии. До тех пор, пока Алекс не решит кем ей быть и не решит вопрос с соответствующими документами.
Сегодня утром Элиз задавалась вопросом: не слишком ли она зависит от Алекса. Да, она его любит. Любит так, как не любила никогда и никого. Если честно, она никогда никого не любила. Разве что Майкла, но эта любовь была несколько иной. И этим же утром, Элиз ответила на вопрос, который задавала сама себе: зависит она от Алекса не слишком. Потому что он единственный человек, на которого она может положиться целиком. И не человек он вовсе, а тот, в ком нуждаются даже боги — это она видела собственными глазами.
Скоро калитку открыл прежде неизвестный Элиз слуга. Молчаливо он проводил ее через сад к особняку. Там передал какой-то молодой, полненькой девушке, стоявшей у мраморной беседки, недалеко от входа в дом. Девушка придирчиво оглядела гостью и сказала:
— Меня звать Талия Евклидовна. Считайте, что я служанка Гены. Следуйте за мной.
Ее тон и сами ее слова Элизабет показались странными. Что значит, «Считайте, что я служанка»? И разве посмеет обычная служанка называть князя просто по имени, пусть даже его сиятельства нет рядом, чтобы осечь ее? Конечно, она не служанка. У служанок не бывает такой взгляд — пренебрежительный, насмешливый, с издевкой. Такие долго не задерживаются в прислуге. А кто она тогда? Часть игры, которую Мышкин приготовил в этот раз? Размышляя об этом, Элизабет шла за Талией и думала, что если князь затеял такую подлость, то эта девушка тоже может пострадать. Элиз этого не хотелось. Она считала, что за все должен ответить только Мышкин, но не девушка, которая, может, сама не понимала, в какую игру влезла. Англичанка попыталась остановить ее, когда они прошли большую часть длинного коридора:
— Талия, вы можете быть свободны. Я хорошо знаю этот дом и знаю, куда мне идти, — сказала она, замедляя шаг.
— Знаете? — Талия Евклидовна остановилась. — Ну так идите. Гена вас ждет с нетерпением!
Не доходя до известной двери ярдов пятнадцать, англичанка услышала за собой шаги — Талия все-таки не оставила ее и шла за ней. Здесь было что-то не так. Не так даже в том, что Мышкин всегда встречал ее у порога дома сам, несмотря на многочисленную прислугу. Сначала князь всегда был галантен, и если это случалось вечером, то он любезно предлагал ужин с вином, лишь потом они уединялись, и он превращался в зверя. У Элиз возникло опасение, что кроме Мышкина в «творческой комнате» — так Геннадий Дорофеевич называл то, особое помещение — может оказаться еще кто-то. Может быть кто-то из мужчин, ведь он же хотел заставить ее отдаться кому-то из своих приятелей. Если так случится, то выполнить намеченное станет труднее. Но Элизабет была уверенна, что справится все равно — ведь демон на ее стороне.
Обернувшись на Талию, англичанка открыла дверь. Вошла не сразу: огляделась, увидела Мышкина, сидевшего на диване — он вроде был один. Вряд ли кто-то прятался в левом или правом углу от двери.
— Здравия вам, ваше сиятельство, — проговорила Элизабет, отвешивая ему легкий поклон — так князь обязал делать ее при посторонних.
— Ах, Элиз. Проходи. Очень ждал тебя. Мы так давно не виделись. Я соскучился по тебе, — Геннадий Дорофеевич как бы нехотя встал с дивана, в его словах читалось нечто ненастоящее, точно очень плохой актер произносил заготовленный текст.
Элиз зашла, отмечая, что Мышкин выглядит как-то странно. В нем нет прежней уверенности, нет того энергичного порыва, которым прежде он подчинял ее сильнее слов. То что, Талия зашла за ней и захлопнула дверь, для англичанки уже не стало неожиданным, Элиз лишь спросила:
— Зачем здесь эта служанка, ваше сиятельство?
— Она нам просто поможет, потом уйдет. Ты раздевайся, давай я помогу, — Геннадий Дорофеевич шагнул к ней, протягивая руку, чтобы снять сумочку.
— Не стойте на пороге! — Талия грубо толкнула англичанку в спину и щелкнула замком, запирая дверь.
— Гена, что это значит⁈ — отталкивая его руку, Элизабет прошла дальше в комнату и, развернувшись к ним двоим, сказала: — Я не хочу, чтобы твоя служанка была здесь! Она слишком молода для такого и мне это неприятно, — голос англичанки стал твердым, в нем сильнее чувствовался английский акцент. — Пусть немедленно уйдет отсюда. И сегодня у нас будет немного другая игра.
— Но Элиз… — Мышкин растерялся, понимая, что их с Талией план рассыпается с самого начала. Точнее план Талии. Он был против этого. Как Родерик, он мало помнил связанного с английской баронессой. Память являла кое-что непристойное, относительно этой женщины: ее голую, связанную, исполняющую его капризы. И ощущение от таких воспоминаний были странными: с одной стороны они были неприятны, и он испытывал к ней жалость, с другой все это его дико возбуждало. — Ты должна, Элиз. Ты же это на самом деле любишь.
— Гена, что за жесть⁈ Хватит с ней церемониться! Раздевайся, шлюха! Сейчас мы поиграем, как ты любишь! — голос госпожи Евстафьевой стал резким. Она схватила с полки короткий кнут со стальными шариками на конце и щелкнула им, едва не задев англичанку.
Элизабет такого не ожидала. Она даже не могла предположить, что агрессия будет исходить не от князя, а от незнакомой ей девушки. Элиз не успела призвать демона на помощь, и второй щелчок хлыста прошелся по ней, обжигая тело через куртку. Элиз отпрыгнула и через миг пришла в ярость. Мизинец откинул замок сумочки, рукоять остробоя легла в ладонь чуть позже, чем кнут обжег ее бедра. Элизабет просто не смогла отскочить, оказавшись между столом и шкафом.
— Остановитесь! — вскрикнул Мышкин, метнувшись между англичанкой и Принцессой Ночи.
Но было уже поздно: дротик угодил князю в живот, второй почти в то же место левее.
— Блядь! Ах ты сука! — от вида раненого, оседающего на пол жениха, Талию пробрала такая ярость, что руки ее затряслись. Она пронзительно взвизгнула, в один миг оказалась возле англичанки, готовая задушить ее кнутом. Для госпожи Евстафьевой остробой в руках противницы не стал серьезным аргументом.
Элизабет не выстрелила, остановилась в последний момент, хотя могла бы сделать в ней несколько дыр. Демон помог ей увернуться от руки Талии. В следующий миг тяжелая рукоять «Гаранта» резко и точно ударила в темечко Принцессу Ночи, так что брызнула кровь.
У Талии потемнело в глазах, выронив кнут, она со вскриком упала. Родерик тоже едва не закричал. Он не понял, что произошло с его возлюбленной. Ему показалось, будто нечто особо страшное. Возможно, англичанка выстрелила и даже убила его невесту. Превозмогая боль, он приподнялся.
— Спокойно, князь! — холодно сказала Элизабет, быстро обретая самообладания. — Я не рассчитывала на такие игры. Не скрою, я шла наказать тебя. Поквитаться за всю боль и унижения, которые ты мне причинил. Вижу, ты сегодня приготовил мне еще большее унижение. Хотел играть со мной и вместе со своей якобы служанкой? Вместе хотели сделать меня дурочкой и истязать?
Родерик ее почти не слышал. Все слова, сказанные английской баронессой, для него не имели никакого смысла. Из узла, разгоревшегося в центре груди невидимым огнем, магическая сила потекла к рукам. Загудела горячим потоком, обожгла ладони. Пальцы вспыхнули ярко-голубым светом, с их кончиков зазмеились синие молнии.
Элизабет успела выстрелить еще раз, потом упала на пол, содрогаясь от пронзивших ее тело электрических разрядов. Князь тоже упал, кажется, дротик угодил ему в позвоночник, раздробив один из позвонков.
Схватив валявшийся на полу остробой, Талия подбежала к Родерику. Она закричала, не понимая, жив он или мертв. Если мертв, то!.. Нет, нет, она не хотела никакого другого тела для него, она хотела только это. А англичанка… Она, кажется, была еще жива — пошевелила рукой, тут же судорожно ногой. Не важно, жива она или уже мертва! В нее Евстафьева решила выпустить все дротики какие остались. Расстрелять эту дрянь в упор, целясь ей в сердце. И не важно, что будет потом. Главное сейчас ее наказать за Родерика! Пусть отправляется к темным богам!