Васька путешественник

Васька и Фунтик

Старые коты между собой никогда не ладят — это дело известное. При встречах они сначала стараются запугать друг друга криками. Сидят, нос к носу, и верещат на всю околицу, один другого громче и противнее. Если соперники силой равны, то такое соревнование у них может продолжаться долго. И бывает, что вот так поорут-поорут, да и разойдутся в разные стороны без драки. Но стоит одному из котов хоть чем-нибудь показать свою слабость, — чуть-чуть попятиться назад или немного сбавить голос, как другой сейчас же переходит в наступление. Вначале — пробный выпад, этак слегка, как будто невзначай, лапой по носу противника — чирк! Тот должен немедленно дать сдачи, да покрепче, иначе его дело проиграно. После такого обмена пощёчинами коты опять могут долго реветь друг на друга, не двигаясь с места. До настоящей потасовки у равносильных противников редко доходит. Другое дело — если один из них окажется слабее или трусливее, — тогда держись! Сильнейший вцепится в него передними лапами, а задними будет драть шкуру так, что только шерсть клоками полетит. Зубы тоже не остаются без работы. Сцепившиеся в драке коты барахтаются и катаются по земле единым живым клубком. В это время они уже не ревут, а бьются, в зловещей тишине, до тех пор, пока один не почувствует себя побеждённым и не вырвется из колючих объятий своего врага. У старых котов морды всегда разрисованы рубцами, а уши по краям изодраны в бахрому, а то и вовсе изуродованы — это всё следы минувших боёв.

Чем сильнее кот, тем привольнее ему живётся в своём околотке. Другие коты, не раз им трёпанные, начинают бояться его и в драку больше не ввязываются. Такой кот-чемпион ходит барином и, как говорят, в ус себе не дует. Только и забота у него — посытнее да повкуснее поесть, выспаться всласть в покойном тёплом местечке, да — вот ещё — на улице не прозевать соседскую злую собачонку, во-время успеть взобраться от неё на забор или на дерево. Остальное — трын-трава!

Но вот во дворе появляется новый силач. И откуда он взялся! Неужели это тот — рыжепёстрый? Давно ли он был недорослым, молодым котишкой, с каким и связываться-то стыдно было? А вот вырос, возмужал и… стал проявлять непочтительность. Вчера, например, не уступил дороги перед лазейкой в дровяной сарай, а сегодня посмел не отбежать от рыбных отбросов на помойке, когда к ней пожаловал кот-чемпион. Пришлось дать взбучку молодому нахалу, чтобы знал своё место! Да… что-то неладно получилось. То ли лапа у старика неловко подвернулась, то ли он чересчур сыт был перед дракой, но поединок закончился вничью. После второй потасовки у старика оказалось разорванным ухо, а левая задняя нога несколько дней была как чужая. Во время третьей драки старый кот еле вырвался из когтей рыжепёстрого и с позором убежал домой. Кончилось его чемпионство! Так может случиться в каждом дворе, где много кошек.

Наш Васька, приехав сюда, завоевал себе первенство в течение первых трёх дней. Впрочем, ему и воевать-то особенно было не с кем. На всей нашей улице не было кота, который бы мог противостоять Ваське. Куда там! Даже самые крупные из местных котов выглядели перед нашим шестимесячными котятами. Мне пришлось несколько раз наблюдать, как Васька их припугивал. Он с мрачным видом, медленно приближался к противнику и, остановившись перед самым его носом, издавал негромкий зловещий звук: «ффшииишиии!» Этого было достаточно, чтобы чужой кот сейчас же пятился назад и весь как-то сжимался. Васька же проходил мимо, не поведя ухом, ни разу не оглянувшись, как будто тут никого и не было. Только кончик его кольчатого хвоста едва заметно дёргался.

Такое безраздельное первенство, такая безмятежная стоячая жизнь могут, наверное, и коту надоесть. Да и не только надоесть, а и превратить его в ожиревшее, обленившееся существо, которое постепенно потеряет свою силу и ловкость, станет ходячим тюфяком. Вероятно, такая судьба и ожидала Ваську в степном заповеднике, если бы сюда не привезли ещё одного кота.

К нам приехал новый садовник по фамилии Квач. Его жену соседи сразу же стали звать: «тётка Квачиха». Это была женщина непомерно высокого роста, с крикливым грубым голосом и очень сердитая. Мало кто слышал от неё приветливое слово, она всегда и всем была недовольна, даже собственный муж редко умел ей угодить. Только и слышно бывало, как кричит на всю улицу тётка Квачиха — кому-то, за что-то выговаривает. И вот у такой несуразной и сварливой тётки была, оказывается, любовь, — любовь нежная и безмерная. Она любила своего кота Фунтика и, ради этой любви, возила его всюду за собой, как и мы своего Ваську.

Фунтик ростом много уступал Ваське, но всё же это был кот не совсем обыкновенный. Он был очень злой, злой, как бес, и ловок до изумления. Ни одна собака не могла загнать его на дерево. Наоборот, он сам первый бросался на собак и обязательно обращал их в бегство. Даже украинские овчарки, которые один на один сражаются с волком, и те не выдерживали сатанинского натиска Фунтика. Фунтик никому не давался в руки. Один раз я было попробовал его приласкать, да и закаялся. Целую неделю ходил я потом с забинтованной рукой: проклятый кот в одну секунду искусал мне её и изодрал когтями! Некоторые соседи говорили:

— Кот-то весь в хозяйку удался!

Хорошо, что этого не слышала тётка Квачиха, а то она им бы показала за такие слова.

Однако перед хозяйкой своей Фунтик был сама доброта и ласковость. Куда только и девался его злобный, драчливый нрав! Мне не раз мимоходом приходилось слышать, как Квачиха разговаривает со своим котом, сидя на крылечке:

— Ах ты, цацочка моя! Умничек распрекрасный. Ух ты, золотце!

Чем ей отвечал Фунтик, — мне видно и слышно не было, но уж, наверное, он извивался червём и мурлыкал, сладко зажмуривая глаза. Детей у Квачихи не было, вот она и усыновила своего злюку-кота.

Скрестились житейские дорожки Васьки и Фунтика. Наш чемпион с первого же раза понял, что перед ним не простой противник. Фунтик брал своим натиском, неукротимой свирепостью. В драке он крутился, как огненный волчок, и был ловок до крайности. Этим он противостоял Васькиной силе и выдержке. Как бы там ни было, но Васька не раз возвращался домой с кровью на морде, с взъерошенной шерстью. Однако побродив немного по кухне и вылакав блюдце молока, он снова настойчиво просился на двор и прямиком бежал к дому, где жила тётка Квачиха. Через минуту оттуда уже слышались истошные вопли котов, — у них начинался новый поединок. Мы не мешали Ваське оспаривать своё первенство. Не мешала и Квачиха своему Фунтику. Она была уверена в его окончательной победе и не раз злорадно говорила моим дочерям:

— Вы ж придержите своего злыдня, сховайте его загодя! Не то мой Фунтик все ухи ему оборвёт и лапы повыкрутит!

Часто сражаясь с Фунтиком, Васька вырабатывал приёмы против его ловкости и, чем дальше, тем легче подминал его под себя. Как-то коты сошлись на крыше дровяного сарая. Рядом с ним находилась помойная яма, она в этот раз была открыта и наполнена вонючей жидкостью. Васька и Фунтик, поорав немного друг на друга, начали очередную потасовку и, сцепившись, не помня себя от злости, покатились вместе по скату крыши, да и бухнулись прямо в помойку. Холодное купанье отрезвило драчунов, — они выкарабкались из ямы и разбежались в разные стороны. Но едва лишь Фунтик повернулся, с явным намерением убежать домой, как Васька снова напал на него и на этот раз чуть было совсем не прикончил. В дело вмешался один из наших соседей, который был свидетелем всего происходившего. Он пожалел Фунтика, схватил подвернувшуюся под руку длинную метлу и разогнал котов.

Васька явился домой чучело-чучелом, грязный, вонючий, со слипшейся шерстью. Но, несмотря на это, во всей его фигуре чувствовалось, что пришел победитель.

Плохие дни настали для Фунтика. Он уже больше не осмеливался показываться в нашем дворе, но Ваське было этого мало. Он преследовал Фунтика всюду и жестоко трепал при каждой встрече. Дело дошло даже до того, что Васька стал подкарауливать своего недруга прямо у двери его дома, и стоило тому лишь высунуть нос на улицу, как его тут же ждала новая трёпка. Так, вероятно, происходило потому, что Фунтик всё ещё осмеливался принимать бой с Васькой, а не убегал от него, как делали другие коты, давно уже признавшие Васькино превосходство. Квачихин любимец являлся домой всегда с драной мордой, со свежими плешинами на боках и на брюхе. Взбешённая Квачиха теперь уже не в шутку грозилась нам:

— Да приберите ж своего скаженного! А то я изведу его, вот изведу ж, побачите!

Я стал подумывать, — не запереть ли Ваську дома, так чтобы он никуда больше не выходил? Но было жаль лишать кота свободы. К тому же у нас родилась простая идея: договориться с тёткой Квачихой о том, чтобы выпускать котов из дома в разное время — только и всего.

Набравшись спокойствия, я отправился к Квачихе на переговоры. Но разве можно было договориться о чём-либо с этой тёткой! Выслушав моё предложение, она принялась ругаться, а под конец отрезала:

— Ишь чего удумали — коту по расписанию гулять! Ха! Нет уж, пусть ваш сатана хоть на цепи сидит! А мой будет в радости жить, как я хочу. Больше и не приходьте до меня с такой глупостью.

Разумеется, больше с этой крикуньей я и не разговаривал. Ваську же мы стали выпускать из дома только по ночам, когда и Квачиха и её Фунтик сладко спали за наглухо запертыми дверями и ставнями. Такой уж порядок завела в своём доме тётка Квачиха. Едва лишь стемнеет, — всё на запор, и хоть стучи, хоть кричи, но она уж и сама не выйдет из дома, и к себе никого не пустит. Так бы, наверное, и утряслось это дело. Коты, не видя друг друга, успокоились бы, а потом и вообще забыли бы про свою вражду. Но за одним из них стояла злая воля неумного человека. Она породила низкий поступок и привела к непоправимому.

Подошло время моего отпуска, и мы решили ехать всей семьёй к морю. Очень уж мы по нему соскучились. Дома у нас никого не оставалось, и тут пришлось подумать: что же делать с Васькой? Девочки просили:

— Возьмём его с собой. Он ведь у нас такой путешественник, ему не привыкать ездить.

Но это было неосуществимо. Разве пустят нас с котом в Дом отдыха? Посудили, порядили и решили — оставить кота у своего ближайшего соседа, бухгалтера Петра Борисовича. Его сынишка Лёня постоянно играл с Васькой и нередко затаскивал его к себе на квартиру. Сам Пётр Борисович тоже большой любитель животных, поэтому он сразу же согласился приютить Ваську. Перед отъездом девочки по очереди целовали кота в широкий лоб и наказывали:

— Будь послушным, никуда из дома не уходи, со стола ничего не таскай и, пожалуйста, не сердись, что мы тебя оставляем.

Пётр Борисович ещё при нас закрыл кота в своей кухне и заверил:

— Всё будет в полном ажуре!

Так мы и уехали без Васьки.

Отдыхалось нам хорошо. И, как всегда в таких случаях бывает, время пролетело очень быстро. Вот и пора уже возвращаться домой, к своим зверям и птицам.

Снова жёлтая равнина степей и затерявшийся среди них зелёный полусказочный остров. Машина остановилась против знакомого крыльца. Из отпертой двери пахнуло нежилым, застоявшимся воздухом. На всех вещах тонкий слой пыли, но всё стоит на своих местах — всё своё, привычное. Не хватает только кота Васьки. Нужно поскорей сходить за ним к Петру Борисовичу.

Принести кота вызвалась Таня. Но едва она подбежала к двери, как та сама перед ней открылась. На пороге стоял Пётр Борисович. Таня не обратила внимания на его озабоченное лицо, она смотрела на его руки, потом на пол и вскрикнула:

— А Васька?

Бухгалтер положил руку на голову девочки и медленно ответил:

— Милая! Я не хочу огорчать, но… Васьки-то нет!

— Как нет?!

— Да так. Вот уж целую неделю пропадает. Забежал куда, что ли? Не знаю.

Таня ошеломлённо молчала, а Ина засуетилась:

— Сейчас пойдём искать. Все дома обойдём. Он где-нибудь здесь, — не может быть, чтобы пропал.

Прежде чем выбежать из комнаты, она взглянула на меня и заметила, что я отрицательно покачал головой. Это приковало её к месту. Мне всё было понятно: Васьки больше нет и искать его бесполезно. Вслух я произнёс одно только слово: «Квачиха!» Это имя погасило остатки надежды. В комнате всё как-то посерело, потускнело. Как будто ещё больше пыли осело на вещах и воздух стал тяжелее.

Я ожидал горя, которое вырывается наружу в потоке бессвязных слов. Но дочери мои молчали. Они как будто сразу повзрослели и замкнулись в себе. В глазах у них светился гнев. Впрочем, так было только вначале, а потом… всего хватило — и слёз, и жалобных причитаний.

Сосед рассказал, что в первые дни он выпускал Ваську из дома только ночью, как я и просил делать. Потом разок выпустил кота днём; он побегал немного и скоро вернулся. Это успокоило Петра Борисовича, и Ваське дано было право гулять в дневные часы. И вот наступил день, когда кот не вернулся с прогулки, да так и пропал бесследно.

Потом я разузнал, какая судьба постигла бедного Ваську. В этом деле мне помогли бухгалтеров сын Лёня и его товарищи. От мальчиков такие дела трудно утаить, — всё равно проведают. Они мне и рассказали, что тётка Квачиха заманила нашего Ваську к себе домой и продержала до вечера. А когда стемнело, она вышла из дома с мешком, в котором что-то было. На это не обратили бы внимания, если бы не знали, что жена садовника никогда не выходила из дома ночью. Дальше кое-кто видел, как Квачиха отнесла свой мешок к пруду и, размахнувшись, бросила его в воду. Мешок сразу же и потонул. Нетрудно было догадаться, что всё это обозначает. В мешке у Квачихи был Васька и ещё какой-нибудь груз — наверное, камень. Она утопила нашего кота в пруду и, сделав своё чёрное, грязное дело, ушла домой как ни в чём не бывало.

Этот пруд я любил. Он находится среди старого парка, глубокий и прозрачный. В его круглом зеркале отражается небо и вершины громадных деревьев, стоящих по берегам. Отражается в воде и причудливая постройка из диких камней — грот, напоминающий развалины древнего храма. Теперь мы ещё больше полюбили этот пруд и, по вечерам, часто приходили к нему — посидеть на камнях грота, поглядеть на глубокую, чистую могилу нашего Васьки.

На этом, пожалуй, можно было бы и закончить повесть. Но не хочется обрывать её словами о гибели и могиле — пусть не человеческой, но всё же могиле. Мы любим живое и знаем, что оно всегда приходит на смену погибшему.