Васька путешественник

Васька растёт и всех удивляет

Васька стал ростом с кошку обыкновенной простой породы. Его голова раздалась вширь, усы сделались гуще, длиннее. Теперь уже можно было не сомневаться, что из него получится настоящий разинский кот — очень красивый, к тому же и внушительный. Все любовались Васькой, потешались над его проделками, но никто из нас ещё не замечал, чтобы он занимался своим полезным ремеслом — ловлей мышей и крыс. Мы думали: неужели Васька так и останется дармоедом, комнатной забавой? Это было возможно. Дело в том, что котят приучают к охоте их матери. Кошки приносят своим подрастающим детям полумёртвых мышей, которые еле-еле ползают. Котята долго играют с такой добычей, подкрадываются к ней, хватают лапками и, наконец, съедают. Так и вырабатываются у молодых хищников охотничьи повадки. Ну, а кто же обучает нашего Ваську, — он ведь без матки растёт! Придётся, видно, мне самому этим заняться.

Я велел ничем не кормить котёнка с самого утра, а сам расставил в разных подходящих местах несколько мышеловок — таких, которые ловят грызунов живьём. К вечеру в ловушки попались две домовые мыши. Одну из них я основательно помял, так, чтобы она не могла быстро бегать, потом взял её за хвостик, принёс в комнату и пустил на пол — прямо перед Васькиной мордой. Мышь поползла, кот насторожился, а потом прыгнул на неё, задушил и тут же съел всю целиком.

Глаза у Васьки в это время загорелись недобрым огоньком, весь он подобрался и потом долго бегал по комнате, нервно помахивая кончиком хвоста. «Так, — подумал я, — азарта хоть отбавляй! Что ж, продолжим урок!»

Вторую мышь я выпустил перед котом из ловушки живёхонькой, неповреждённой. Васька прыгнул на мышь, но промахнулся, а она мигом юркнула в угол. Дело происходило на кухне, в углу лежала кучка картошки, — в неё и спряталась мышь. Васька, упустив добычу, заметался в разные стороны, а потом замер над картошкой, учуяв под ней грызуна. Я подумал, что теперь кот будет долго караулить тут в углу, и хотел было помочь ему добраться до мыши. Но Васька опередил меня. Он сам принялся быстро раскатывать лапами картошку. Через минуту послышался короткий пронзительный писк и кот, сердито урча, вышел из угла с мышью в зубах.

Этих «уроков» для Васьки оказалось достаточно. Он взялся за охоту по-настоящему, и через каких-нибудь две-три недели мыши в нашей квартире стали редкостью. Однако это ещё далеко не всё. Мышей ведь ловят почти все кошки на свете, а вот на крыс охотятся только некоторые из них. В этом-то и было главное достоинство кошек разинской породы. Я решил проверить сам‚ — каков из Васьки выйдет крысолов.

За крысами далеко не нужно было ходить. Они жили у нас в кладовке под полом, а по ночам вылезали наверх и хозяйничали на полках с провизией. Я не успевал заделывать прогрызенные в половицах дырки. Мы ставили в кладовку ловушки, но… крыса очень понятливый зверёк. Стоит только одной или двум попасться в крысоловку, как остальные уже ни под каким видом в неё не полезут, даже и близко не подойдут. Приходилось менять ловушки разного устройства, чтобы этим обманывать крыс.

Мы несколько раз оставляли Ваську в кладовке на ночь. Но крысы, слыша, как он ходит, остерегались вылезать из подполья, а кот, соскучившись сидеть взаперти, начинал мяукать, царапался в дверь — так ничего из этого и не получалось. Потому-то я и надумал «притравить» кота на крыс, как притравливают на зверя охотничьих собак.

Вечером я принёс в кладовку стул, взял на руки кота и, набравшись терпения, уселся в темноте. Васька, устроившись у меня на коленях, потихоньку мурлыкал, а потом свернулся калачиком и заснул. «Ладно, — думаю, — пусть пока спит, а будет нужно — разбужу!» Прошло минут сорок в неподвижном и тихом ожидании. С улицы не доносилось почти никаких звуков, только изредка, едва слышно, в порту перекликались судовые сирены. Под половицами возились крысы, но в самой кладовке всё было спокойно. Васька пригрел своим телом мои ноги, я задумался, привалился спиной к стене и чуть было сам не заснул.

Вдруг на полке звякнула тарелка, на которую ещё днём было положено несколько сухих хлебных корок. Я насторожился и ткнул кота пальцем в бок. Васька сонно муркнул и зашевелился. Снова раздался лёгкий шум на полке, а затем опять всё утихло. Но Васька уже не спал, — он сел на подобранные лапы, и мои руки чувствовали, как напряглись все его мускулы. Вот в тишине отчётливо раздалось частое хрупанье — крыса принялась за хлебную корку. По полу, слегка коснувшись моих неподвижных ног, шмыгнула вторая крыса. Она вскарабкалась по дверному косяку на полку и пробежала по ней осторожными лёгкими скачками. В темноте я ничего почти не видел, но догадывался по звукам обо всём. Крысы были у тарелки и грызли корки.

Васька спрыгнул с моих колен и как будто растворился в темноте, не выдав себя ни единым шорохом. Я с интересом ждал, что будет дальше.

Время шло. Крысы орудовали на полках — их там было, по-видимому, уже несколько штук, а кота и не слышно. Я начал досадовать: чего же он до сих пор церемонится? Или не умеет ещё охотиться в темноте? Меня подмывало вынуть из кармана электрический фонарик и осветить кладовку. Но тут послышалась короткая бурная возня, а вслед за ней отчаянный, пронзительный визг крысы.

Я включил фонарик. Васька сидел на полке и держал зубами за голову пребольшущую крысу. Крыса судорожно билась, кот прижимал её лапами к полке и рычал хрипло, грозно. В свете фонаря Васькины глаза сверкали жестокими огоньками. «Ай да Васёна, — подумал я, — молодец, какого матерого пасюка сцапал!»

На следующий вечер Васька сам попросился в кладовку, пробыл в ней всю ночь, а утром мы увидели на полу четырёх мёртвых крыс, уложенных рядком. Одна была съедена наполовину, у остальных только раздавлены головы. С тех пор и началась Васькина война с крысами. Он вёл эту войну всю свою жизнь, ловил вредных грызунов где только было возможно и истребил их великое множество.

Теперь расскажу, как Васька научился в нашей комнате дверь отпирать. На юге принято устраивать такие нехитрые замочки: к двери с одной стороны прикрепляется железная пластинка, которая качается на болтике, а на дверном косяке есть зацеп в виде угольника. Если дверь захлопнуть, то пластинка подскакивает на угольнике и ложится в зацеп — вот и заперто. Поднял пластинку из зацепа — отперто. Это с наружной стороны, а изнутри замок отпирается при помощи рычажка, пропущенного сквозь дверь. На одном его конце — пятачок, на который надо нажать пальцем, — от этого другой конец рычажка поднимается и выталкивает пластинку-запор из зацепа. Никаких ключей к таким замкам не полагается, и служат они лишь затем, чтобы двери не открывались сами, не хлопали от сквозняков. Однако животное, у которого нет рук, такую дверь открыть не сможет. И всё-таки наш кот приспособился.

Как-то я сидел у себя за столом и писал. В комнате, кроме меня, был Васька — и больше никого. Через некоторое время кот начал проситься за дверь. Работа у меня была срочная, и мне очень не хотелось от неё отрываться. Прицыкнув на кота, я продолжал писать. Васька не унимался — мяукал, тёрся об мои ноги, подбегал к двери и снова возвращался ко мне, как будто говоря: «Ну что же ты сидишь? Выпусти меня, пожалуйста!» Потеряв надежду на мою помощь, кот принялся теребить дверь когтями, пытался её открыть. Потом он вдруг подпрыгнул и уцепился лапами за дверную ручку. Повисев на ней, Васька опустился на пол, а затем снова ухватился за ручку. Я оторвался от своих бумаг и следил за котом, выжидая, что он предпримет дальше. При третьем прыжке Васька случайно зацепился лапой за рычажок замка и придавил его вниз. Дверь, испытывая толчки, открылась и… плавно вынесла кота в коридор. Конечно, всё это произошло случайно, Васька не знал, где и как нужно нажать, чтобы отпереть дверь. Однако случаи такие потом повторялись ещё несколько раз, и кот, наконец, понял: чтобы открылась дверь, — нужно прыгнуть на неё и теребить лапами вон ту железку.

Научившись отпирать из комнаты дверь, Васька вовсе перестал просить об этом людей. Но теперь приходилось следить, когда кот соизволит выйти, и закрывать за ним дверь. Сам-то он до этого, конечно, не мог додуматься. К зиме мне пришлось переделать устройство замка, чтобы Васька не мог его сам открывать и, в наше отсутствие, не выстуживал комнату.

Известно, что животные не могут, как человек, размышлять о том, чего не видят перед собой, не слышат ухом или не чувствуют по запаху. Но они способны многое запоминать и иногда действуют так, что просто диву даёшься. Взять хотя бы такой случай, всё с ним же — «премудрым» нашим Васькой. Предупреждаю, — я опишу всё, как было, ничего не прибавляя и не приукрашивая.

Я частенько выставлял в заливе небольшую рыболовную сеть. Рыба нужна была для Бабурика, да и мы все ели её с удовольствием. Сеть я ставил обычно с вечера, а утром выбирал её из воды вместе с рыбой, запутавшейся за ночь. Рыболовство это, кроме пользы, доставляло мне такое удовольствие, что ради него стоило и потрудиться. Бывало встанешь до рассвета и отправляешься на берег. Над землёй бегут последние минуты тёплой тихой ночи. Посмотришь на звезды и чувствуешь, что в их блеске появилось что-то такое, чего не было ни с вечера, ни в полночь, — они как будто бы устали и покрываются мутноватым налётом, пока ещё едва-едва заметным. Минут через десять снова посмотришь вверх и… новая перемена. Звезды явно поблекли, небо уже не чёрное, а чёрносинее и как бы поднялось выше. Только утренний светоч Венера переливается и играет во всей своей силе и красоте. Из глубины острова, где растут высокие вязы, слышится крик серой цапли. Вдали от берега, на воде, гнусаво закаркала чомга, ей ответил протяжный посвист кроншнепа. Птицы почуяли утро.

Вдруг на востоке, там где сверкает Венера, занимается полоска зари. На юге это происходит именно «вдруг» — быстро и неожиданно. Залив, до этого тёмный, начинает светиться каким-то особенным светом. Трудно, невозможно передать словами, какой сейчас цвет у воды: зелёный, жёлтый, оранжевый, розовый, голубоватый — все вместе, как у дорогого камня опала. Впрочем, — куда там опалу! Разве можно сравнить с мёртвым камнем этот живой перелив цветов широкой водяной равнины, которая чуть-чуть колышется и отражает всё, что происходит в утреннем небе.

Я иду по берегу. Под ногами похрустывают известковые ракушки, скрипит песок. Впереди меня, у самого края воды, бежит зуёк. Птичка, как заведённая, семенит ножками и торопится, торопится убежать от меня, да никак ей это не удаётся. — Встречный воздух ласково овевает лицо и открытую грудь. Воздух идёт волнами — то очень тёплый, то прохладный. Пахнет морем и травой солеросом, которая ухитряется расти на совершенно просоленной прибрежной земле. Я прибавляю шаг — зуёк испуганно приседает, а потом расправляет крылышки и летит, низко стелясь над розовой тихой водой.

Вот, недалеко от берега, из воды торчит верхушка кола, подальше — второй кол, между ними и натянута моя сеть. Я раздеваюсь, предвкушая наслаждение утреннего купанья. Со мной мешок; к нему пришита верёвочная лямка. Надеваю эту лямку через плечо и захожу в воду. У самого берега она прохладная — успела остыть за ночь, но чем глубже, тем теплее. Берусь рукой за верхнюю верёвку — «подбор», к которому прикреплена сетка. Это и есть самый интересный момент. Сейчас верёвка мне скажет: есть ли что-нибудь в сети.

Подбор дёргается в руке — по нему передаются толчки, рывки, трепетание — так: рыбка есть! Перебирая сеть, бреду по грудь в воде и вижу: опутанное нитками, колышется толстое тело большого сазана. Его крупная чешуя блестит тёмным золотом, жаберные крышки открываются и закрываются, перегоняя воду. Теперь задача — выпутать сазана из сети, да не упустить его из рук. Для верности я работаю одной правой рукой, а левой крепко держу рыбу под жабры. Освобождённый сазан награждает меня крепким ударом хвоста по щеке, но через минуту он благополучно водворён в мешок. Бреду дальше и выпутываю ещё одного сазана, потом трёх увесистых хашамов, а в дальний конец сети попалось сразу пять кефалей: видно, проплывал здесь косячок этих шустрых рыбок, да и наткнулся на мою нехитрую снасть.

Вся рыба собрана в мешок, и я отношу его на берег. Теперь нужно снять с кольев сеть, аккуратно её сложить и отжать воду. Оставлять снасть в воде на день не имеет смысла, — хорошая рыба только ночью приближается к берегам, а сейчас тут гуляет одна лишь мелочь, на которую, разве что, цапля или крачка позарятся.

Управившись с делом, я основательно купаюсь, а потом возвращаюсь домой, вскинув на спину мешок с рыбой и затиснутой туда же мокрой сетью. Солнце уже поднялось, и сразу же наступает роскошный летний день. Нужно торопиться, чтобы поспеть до начала занятий в лаборатории приготовить к столу пойманную рыбу да и позавтракать.

Вот и дом, рядом наш любимый раскидистый инжир, а под ним стоит столик, на котором чистят рыбу. Бабурик и Васька уже тут: знают дружки, когда и куда я приношу свою добычу. Бабурику приходится давать целых рыбин, а на Васькину долю достаются внутренности и всякие обрезки. А в общем рыбы хватает всем: и животным нашим, и нам самим. Как-то повелось так, что свою рыбу я сам же и чистил, а жене оставалось только положить её в кастрюлю или на сковородку, да и ставить на огонь.

В то утро, вернувшись с берега, я решил до завтрака побриться, а рыбой занялась жена, приняв её у меня вместе с мешком. Через несколько минут я уже был в комнате, сидел перед зеркалом и старательно намыливал себе щёки. В самый разгар моего бритья под дверью вдруг послышалось Васькино мяуканье. Кот настойчиво требовал, чтобы его пустили в комнату. Я удивился: почему же это Васька ушёл от рыбы и что ему здесь надо? Кот всё просился, — пришлось открыть ему дверь. Вбежав в комнату, он остановился передо мной и, глядя мне в глаза, не переставал мяукать. Недоумевая, я продолжал бриться. Но Васька не унимался и от нетерпения стал царапать мою ногу. Я было отпихнул кота, чтобы не мешался, а он вдруг схватился зубами за мои брюки и, пятясь, что было силы, потащил меня со стула. Что за история? Васька куда-то зовёт меня, — это ясно.

Я поднялся, — кот отбежал к двери и, оглядываясь, ещё громче замяукал. Увидев, что я дальше не двигаюсь, он быстро вернулся и снова потянул меня за брюки. Тогда я пошёл за Васькой, пытаясь понять: в чём же дело? А он бежал впереди, следя за каждым моим шагом. Так мы подошли к инжиру, где чистилась рыба. Тут кот разразился такими воплями и стал так выразительно тереться об ножку стола, что мне всё стало понятным. Я спросил жену:

— Ты дала Ваське рыбы?

Она, не оглядываясь, ответила:

— Пока нет. А что случилось?

— Да вот, прибежал ко мне жаловаться. Сюда привёл.

Жена несколько секунд удивлённо смотрела на меня, потом рассмеялась и, быстро разрезав самого большого сазана, отдала Ваське внутренности. Он сразу же успокоился, осторожно взял зубами рыбьи потроха и деловито понёс их в сторонку.

Ну, скажете вы, всё очень ясно и просто. Просто, да не совсем. Понятно, что кот привык получать свою долю при чистке рыбы, и сегодня, когда ему пришлось подождать угощения, проявил беспокойство, напомнил о себе — это так! Но однако же Васька почему-то не стал долго клянчить подачку у хозяйки, а сразу же прибежал ко мне, хоть я и был совсем в другом месте. Это удивительно прежде всего потому, что жена-то моя кормила и баловала кота, пожалуй, больше, чем я, и он никак уж не мог ждать от неё какой-либо обиды.

Долго мы раздумывали над этой загадкой и, наконец, поняли. Дело-то всё в том, что мы с женой при чистке рыбы действуем немного по-разному. Я беру рыбу, счищаю с неё чешую, затем разрезаю и выбрасываю внутренности, дальше — отделяю хвост, голову — одним словом, делаю с ней всё до конца, а потом уж принимаюсь за следующую рыбину. Жена же всю рыбу несколько раз пропускает через свои руки. Сначала со всех снимет чешую, потом — по очереди — выпотрошит, и так далее. Вот и получилось: Васька, встретив меня с мешком, остался возле стола и ждал, что ему отдадут внутренности от первой же рыбины. Но не тут-то было! Рыбу, одна за другой, чистили, а ему ничего и не перепадало. Кот ждал, ждал, а потом взял да и побежал за тем человеком, который никогда не заставлял его ждать. Как оно там сложилось в его кошачьем мозгу, — представить трудно, но… результат налицо: Васька привёл меня к рыбе и своё требование выразил яснее ясного. Вот как удивительно иной раз ведут себя наши обычные домашние животные. Случаи, похожие на этот, бывают не так уж и редко, только не всегда мы их замечаем, а ещё реже записываем.

Время шло. Васька мужал и, наконец, вырос в такого зверюгу, что даже его закадычный друг Бабурик стал недоуменно на него поглядывать. Васькина тигровая шерсть лоснилась от несокрушимого здоровья, всё тело оплетено жёсткими мускулами, словно пеньковыми верёвками, а глаза — если прямо на вас посмотрят, — так и пронизывают насквозь. Было у Васьки между бровей продолговатое тёмное пятнышко, и от него вся морда казалась удивительно серьёзной и внушительной.

Люди нередко уступают дорогу животным, и не только таким, которые могут укусить, боднуть, лягнуть. Бывает и так, — встретишь где-нибудь на полевой тропинке уставшую от работы лошадь или корову, несущую в вымени тяжёлый груз душистого молока, то невольно уступишь ей дорогу и вовсе не из опасения, а ради уважения. Сойдёшь с тропинки, остановишься, да ещё и скажешь ласково: «Иди, иди, скотинушка! Проходи, милая!»

Ребятишки обычно сторонятся крупных собак, гусей, злых индюков — по вполне понятным причинам. Но чтобы люди, хотя бы и дети, уступали дорогу кошкам! Когда же такое бывает? Оказывается, — бывает. Я сам видел, как соседские ребята, целая гурьба, сошли раз в сторону с тропинки, по которой важно шествовал наш Васька. Вот какой он был представительный!

Мои дочери не раз напоминали о споре с дедом Лукой насчёт наших котов. Однако я всё выжидал время, рассчитывая, что Васька ещё немного подрастёт, потолстеет, — не хотелось мне проиграть в этом споре. Наконец всем нам стало ясно: Ваське расти больше некуда, пора приглашать деда с Лобаном на «конкурс».

Старый рыбак пришёл к нам в ближайшее воскресенье. Был он в новой вышитой рубахе, в соломенной шляпе и весь светился доброй и озорной улыбкой. В руке дед держал мешок, из которого слышалось басистое хриплое мяуканье. Наш Васька, как услышал голос Лобана, так сразу весь натопорщился, зашипел, зарычал — сущий леший! Он бочком стал приближаться к дедову мешку, готовый к отчаянному бою с невидимым своим противником. А тот тоже исходил злостью и драл изнутри свой мешок. Было ясно: сажать рядом котов нельзя, — сцепятся в жестокой схватке, издерут друг друга так, что потом обоих придётся отправлять к ветеринару. Решили — осматривать и измерять котов отдельно, в разных комнатах.

Начался «смотр». Девочки мои покатывались со смеху, а дед Лука, наоборот, напустил на себя строгость, как будто он сравнивает не котов, а два рыболовных корабля, — какой из них лучше, быстрей на ходу, надёжнее.

У Васьки и Лобана измерили рулеткой общую длину тела, как полагается в зоологии: «от кончика носа до корня хвоста». И что же, — Васька оказался на два и шесть десятых сантиметра длиннее своего соперника! Узнав это, дед помрачнел и забормотал что-то себе под нос. Стали измерять охват груди — он у обоих котов получился одинаковым. Ширина головы в скуловых костях была больше у Лобана — дед немного повеселел и одобрительно подмигнул своему коту. Охват шеи оказался чуть-чуть больше у Васьки — дед снова насупился. Теперь оставалось сравнить главный «показатель» — живой вес соперников. Обоих котов отнесли в лабораторию, где были специальные весы для взвешивания мелких животных. И тут дед Лука испытал окончательное разочарование, — Васька на весах вытянул больше Лобана на целых двадцать три грамма. Старик вконец рассердился и укоризненно выговаривал своему коту:

— И что же это такое? А? Или я тебя не кормил, не холил? А ты… эх, балберка — вот кто ты!

Когда мы вернулись домой, дед пренебрежительно сунул мешок с Лобаном под диван и погрозил ему пальцем:

— Вот тут и лежи! Да чтоб тихо было!

Однако уже через каких-нибудь десять минут старый рыбак снова зацвёл своей всегдашней озорной улыбкой. Он подозвал к себе Ину, отвёл её в угол и, вынув из кармана деньги, зашептал, но так, что все мы услышали:

— Поди-ка, доченька, сбегай в рыбкооп! Купи там бутылочку этого самого… шампанского, знаешь? С серебряным горлышком которая!

Потом дед обернулся к нам, широко развёл руками и, как бы извиняясь, проговорил со смехом:

— Хе, хе… ничего не поделаешь — проспорил!