Вечное Евангелие в вечно меняющемся мире

ГЛАВА 3 Церковь в секулярной среде

Секулярная среда ставит перед адвентистами по–настоящему сложные задачи во многих регионах мира. Огромные усилия, предпринимаемые для проповеди Евангелия, приносят все меньше результатов, особенно в сравнении с прошлыми успехами. Мы говорим, а люди словно нас не слышат и не воспринимают смысл нами сказанного. Я начал замечать это еще лет тридцать назад, когда служил пастором в Нью–Йорке.

В то время в Нью–Йорке насчитывалось около двадцати тысяч адвентистов седьмого дня. Из них белых англоговорящих членов церкви было менее трехсот (я говорю о пяти округах, составляющих ядро города Нью–Йорка, а не о мегаполисе со всеми пригородами). И дело вовсе не в том, что в городе не хватало белых англоговорящих жителей; на самом деле, их было несколько миллионов. Просто они почему–то противились попыткам адвентистов заинтересовать их евангельской вестью.

В 1980 году, к примеру, я почти целый год проводил евангельские вечера три или четыре раза в неделю. Моей основной целевой аудиторией были белые мужчины, и мне с Божьей помощью удалось крестить около дюжины в общем–то мирских людей. Я был на седьмом небе от счастья. Как–то раз я созвонился с пастором соседней церкви, принадлежавшей к Северо–Восточной конференции и специализировавшейся на служении афроамериканцам. Тем летом я помогал ему проводить трехнедельное лагерное собрание, по итогам которого приняли крещение восемьдесят три человека. Услышав от меня, что я трудился весь год и крестил всего лишь двенадцать, он в шутку воскликнул: «Да что с тобой такое?»

И что? Может быть, со мной действительно было не все в порядке? Вряд ли. Ведь я вполне успешно помогал ему на его лагерном собрании. Создавалось впечатление, что существует своего рода расовый барьер, мешающий людям европейского происхождения должным образом оценить Евангелие. Возникала даже крамольная мысль, что белые американцы по природе своей менее восприимчивы к Евангелию, чем другие люди. Впрочем, не всегда было так. Скажем, когда мои родители, немцы по происхождению, прибыли в Нью–Йорк в 30–х годах прошлого века, они нашли там несколько процветающих германоязычных церквей почти по тысяче членов в каждой. Так что же с тех пор изменилось?

Я стал рассказывать своему другу, как секулярное мышление влияет на различные группы населения, как оно делает людей менее восприимчивыми к евангельской вести. И тут я заметил, что мой собеседник как–то попритих.

«До меня вдруг дошло», — сказал он после некоторого молчания.

«Что именно?» — поинтересовался я.

«До меня вдруг дошло, что мы крестили восемьдесят три человека — и ни одного белого американца».

«Вот видишь, — воскликнул я, — ты начинаешь сталкиваться с теми же проблемами в своем районе. Эта проблема не так заметна, пока вокруг тебя есть восприимчивые люди, которых не нужно долго уговаривать принять Евангелие и присоединиться к церкви».

После этого разговора я стал кое–что понимать. Не важно, какое у человека происхождение — африканское, латиноамериканское или азиатское; по прошествии нескольких десятков лет жизни в Нью–Йорке, имея приличный заработок и неплохой дом в пригороде, он становится столь же глухим к Евангелию, как и любой его сосед — выходец из Европы. Подобный вывод находит подтверждение в исследовании, посвященном евангельской работе среди латиноамериканцев в Южной Калифорнии. Адвентистская Церковь в этом регионе растет в течение последних нескольких десятков лет, причем растет очень быстро и в основном за счет выходцев из Мексики. Поэтому было решено провести исследование с целью выяснить, нельзя ли использовать местную методику проповеди Евангелия в других регионах.

Однако по итогам исследования не удалось вычленить какой–то универсальный подход, который работал бы по отношению ко всем сообществам. Впрочем, исследователи выяснили, что ключевым элементом роста церкви в Южной Калифорнии в течение последних десятилетий была латиноамериканская иммиграция. За двадцатилетний период не было крещено ни одного выходца из Латинской Америки в третьем или четвертом поколении, который не был бы из адвентистской семьи или как–то иначе связан с церковью. По сути дела, латиноамериканские церкви в Южной Калифорнии крестили только иммигрантов или детей иммигрантов. Так что даже в самых восприимчивых слоях населения адвентистское влияние, к сожалению, ограничено определенными рамками.

Миссионерским новшеством, которое позволяет добиться определенных успехов, стали семинары по Книге Откровение. Но даже в этом случае результаты не всегда бывают однозначными. К примеру, мне вспоминается одна серьезная попытка охватить проповедью большое количество людей в одном из пригородов крупного мегаполиса. В этом пригороде жило около шестидесяти тысяч человек с доходами выше среднего уровня по стране. Это был типичный зажиточный район. На рекламную кампанию этой программы было затрачено более сотни тысяч долларов. Туда приехали сорок пасторов, они должны были проводить семинары по Откровению почти в каждом квартале! И что в итоге? В первый вечер на семинары явились в общей сложности восемь человек! Что же было сделано неправильно?

Люди, отвечавшие за проведение этой программы, связались с исследователями из Богословской семинарии адвентистов седьмого дня Университета Эндрюса. Они хотели выяснить, где допустили ошибку. Семинария, в свою очередь, обратилась за помощью в «Доннелли Маркетинг Корпорейшн», одно из пяти крупнейших рекламных агентств Нью–Йорка. Представители этого агентства объяснили сотрудникам семинарии, что в Северной Америке существуют сорок семь социоэкономических групп. От богатейшего из богатых и до беднейшего из бедных, все граждане Соединенных Штатов и Канады принадлежат к одной из этих сорока семи групп. Узнав, к какой из групп вы принадлежите, сотрудник агентства может сказать, на какой машине вы ездите, какой зубной пастой чистите зубы и даже что у вас на столе на завтрак. Так уж получается, что все мы немного более предсказуемы, чем нам кажется.

Аналитики агентства «Доннелли» провели тщательное исследование, какого рода люди приходят на евангельские кампании и в конечном итоге присоединяются к адвентистской Церкви. Они сопоставили эти данные со своими данными по социоэкономическим группам и сделали поразительное открытие. Среди сорока семи социоэкономических групп в Северной Америке лишь четыре или пять категорий людей англо–саксонского происхождения откликаются на семинары по Откровению. Кроме них, как правило, положительно реагируют на эти семинары еще от пяти до семи небольших групп. Когда сотрудники агентства сопоставили эту информацию с данными по шестидесяти тысячам жителей этого конкретного пригорода, где церковь попыталась провести семинары по Откровению, то оказалось, что в эти четыре или пять групп входят всего лишь двенадцать человек! Другими словами, эта евангельская кампания была чрезвычайно успешной! На нее пришли восемь из двенадцати человек, которых она хоть как–то могла заинтересовать! Неплохой процент! Отличная отдача от рекламы! (Вполне возможно, что остальные четыре человека просто оказались в тот период в отпуске.)

Я не ставлю перед собой задачу покритиковать традиционные методы евангелизации. Большинством из них пользуются до сих пор, потому что они действительно дают результат. При других обстоятельствах, в других демографических условиях семинары по Откровению привлекают гораздо больше людей. Методы, эффективные в работе с одной целевой аудиторией, нельзя отбрасывать только потому, что они не приносят желаемого результата в работе с другой. Однако опыт показывает, что Евангелие нужно провозглашать людям в контексте. Нам необходимо знать присущие конкретной аудитории нужды и переживания. Этот принцип нужно обязательно применять в работе с мирскими людьми.

Вскоре после событий 11 сентября 2001 года в нашу адвентистскую семинарию приехал с предложением Дон Шнайдер, новый президент Североамериканского дивизиона — тот самый Дон Шнайдер, с которым я познакомился в середине восьмидесятых в Колорадо. Он был полон желания сделать что–то для Нью–Йорка, пережившего террористическую атаку. Он сообщил, что ситуация в Нью–Йорке коренным образом изменилась. Люди стали внимательней друг к другу на улицах и в подземке. Мирские люди проявляют интерес к духовным вещам. Посещаемость молитвенных собраний и церквей бьет все рекорды.

Поэтому пастор Шнайдер предложил семинарии (как и многим другим церковным структурам) послать на полгода в Нью–Йорк одного или двух человек. Каждый из них будет по–прежнему получать зарплату и жить в многоквартирном доме (куда нельзя войти без звонка по домофону) с той целью, чтобы поближе познакомиться с жильцами и посеять евангельские семена. Пастор Шнайдер рассчитывал, что через полгода в каждом таком доме появится хотя бы один новообращенный адвентист, который продолжит там миссионерский труд.

Университет Эндрюса откликнулся на это предложение с большим энтузиазмом. Я отправился в Нью–Йорк в конце октября 2001 года во главе группы, перед которой была поставлена задача собрать как можно больше информации. Мы рассчитывали увидеть кардинальные изменения в духовном облике города; мы думали, что ньюйоркцы открыты для Евангелия, как никогда прежде. Однако в конце октября было уже очевидно, что мощный духовный сдвиг, имевший место после 11 сентября, быстро сошел на нет ввиду неизменной суетности, характерной для жизни в большом городе.

Впрочем, не желая так легко отступаться, Марк Регацци с кафедры религиоведения прожил в центре Манхеттена более двух месяцев, а Дон Джеймс, один из семинарских преподавателей, отправился на остров Рузвельта (один из густонаселенных островков в нескольких сотнях метров от Манхеттена), где прожил почти пять месяцев. Оба они вынесли из этой «командировки» много глубоких впечатлений, познакомились с множеством замечательных людей, но ни один коренной мирской ньюйоркец так и не заинтересовался по–настоящему адвентистской вестью.

Мы этим вовсе не были удивлены. В нашу программу поездки в Нью–Йорк входило посещение целого ряда «передовых» церквей, которые пытаются охватить своей проповедью широкие слои городского населения. Эти церкви посещают тысячи людей. По окончании каждого служения члены нашей команды рассеивались среди посетителей, чтобы расспросить как можно больше из них. И вот что нам удалось выяснить. При всем том успехе, которого добились эти церкви, собирая на служения большие толпы людей, они сумели крестить мало, очень мало мирских горожан. Большинство их прихожан выросли в семьях, принадлежавших к соответствующим деноминациям, отошли на какое–то время от веры, а затем вернулись, привлеченные «сердечной атмосферой» в церкви. Ни одного из них нельзя было с полным правом назвать нецерковным или секулярным человеком, да и коренных ньюйоркцев среди них в общем–то не было. В довершение всего мы узнали, что большинство адвентистов, посещающих церкви на Манхеттене (в центре города), были иммигранты, приезжающие на богослужения из нью–йоркских предместий.

Мы вернулись домой, убедившись, что выводы и рекомендации, содержащиеся в моей книге «Библейекая истина в современном мире», по–прежнему сохраняют свою актуальность. Даже после 11 сентября мирские, секулярные люди остались глухи к программам, проектам и высокотехнологичным методам евангелизации. Они остались глухи к церковным средствам массовой информации и религиозной лексике. Они по–прежнему противились всему, что связано в нашем представлении с «церковью». Уровень духовности в секулярном обществе вроде как повысился с наступлением эры «постмодернизма», но эта духовность не приводит к притоку большого числа нецерковных людей в традиционные церкви.

Осенью 2002 года я летал в Лондон. В аэропорту Хитроу меня встретил сотрудник Британского униона Церкви адвентистов седьмого дня. Я приехал в Великобританию, чтобы выяснить, как сделать адвентистскую проповедь в этой стране более актуальной и привлекательной для широких слоев населения. Я попросил моего водителя описать ситуацию в Британском унионе. Он рассказал мне, что, несмотря на большой приток иммигрантов в последние два десятилетия, девяносто пять процентов населения по–прежнему составляют англоговорящие белые. Но лишь две из двадцати тысяч проживающих в стране адвентистов можно считать коренными британцами. С другой стороны, при том что выходцы из Вест–Индии[6] составляют лишь два процента от общего числа жителей Великобритании, в местной адвентистской церкви их доля достигает восьмидесяти пяти процентов. Поэтому адвентистская церковь в Великобритании сильно отличается от большинства британцев. Что уж там говорить, если в то время из восьми тысяч лондонских адвентистов к основной расе можно было отнести всего лишь сто человек!

Я не удержался и воскликнул: «Слава Богу за Вест–Индию, иначе в Великобритании не было бы адвентистской Церкви!» Но вскоре выяснилось, что большинство коренных британцев в адвентистской Церкви считают, что данная статистика отражает наличие каких–то проблем расового характера. Они полагали, что черные по своей природе более открыты для Евангелия, чем белые. И тут уже ничего не поделаешь.

Опираясь на свой нью–йоркский опыт, а также на более ранние исследования, я предложил другое объяснение. В Северной Америке водораздел в духовных интересах проходит не между белыми и черными, а между коренными американцами и иммигрантами. Переселенцы из Восточной Европы совершенно открыты для адвентистской вести, как некогда мои немецкие предки. А вот уже до второго и третьего поколения американцев немецкого происхождения донести евангельскую весть не удается. В Нью–Йорке каждый год принимают крещение в большом числе чернокожие выходцы из таких мест, как Гаити, Ямайка и Тринидад, но при этом руководство Северо–Восточной конференции не знает ни одной церкви, которая успешно проповедовала бы афроамериканцам (коренным чернокожим американцам). Знаменитая Ефесская церковь адвентистов седьмого дня в Гарлеме на девяносто пять процентов состоит из иммигрантов и на восемьдесят — из тех, кто приезжает на богослужения из пригородов, а это говорит о том, что, несмотря на множество церквей в Гарлеме, местные жители остаются в основном невоцерковленными и не охваченными евангельской проповедью.

Церковный рост среди латиноамериканских иммигрантов не прекращается, но при этом мы редко крестим выходцев из Латинской Америки в третьем или четвертом поколении. И наконец, такое же точно положение наблюдается среди американских корейцев. Отсюда вывод: адвентистской Церкви в западном мире нужно думать не о том, как проповедовать белым, а о том, как нести весть коренным жителям Северной Америки, Европы, Австралии и других развитых стран, таких как Сингапур, например. Хотя в Сингапуре белые составляют всего лишь один процент населения, местная адвентистская церковь сталкивается с теми же проблемами, что и церковь в Соединенных Штатах и Великобритании. Так что, когда речь идет о благовестии в западных странах, расовая проблема тут ни при чем; перед нами стоит проблема коренного населения этих стран.

Прежде чем идти дальше, я хотел бы пояснить одну вещь. Когда я говорю, что перед нами не стоит расовая проблема, я имею в виду только евангелизм. Я ни в коем случае не пытаюсь убедить вас, что в адвентистской Церкви нет расовых проблем. У нас есть как открытые, так и скрытые проявления расизма. В частности, в адвентистской миссионерской деятельности просматривается систематическое пренебрежение к афроамериканцам и выходцам из Мексики. Не нужно думать, что если в Церковь вливается большое число темнокожих и испаноговорящих, значит, с благовестием среди этих групп населения у нас все в порядке. На самом деле мы не замечаем, что рядом с нами еще очень много не охваченных проповедью групп. Не так уж трудно «снимать сливки» в лице тех, кто с готовностью принимает нашу весть. Но при этом мы совершенно забываем о больших сегментах аудитории, которые нас не слышат.

Когда речь заходит о слабом отклике на нашу проповедь, то дело здесь не в расовой принадлежности людей, а в том, насколько долго они живут в западных странах. Ни в одной из развитых стран — и уж конечно, ни в одной исламской стране — нам не удается донести евангельскую весть до людей, принадлежащих к главенствующей культуре. В этих регионах принимают крещение в основном недавние переселенцы.

Когда я поделился этими мыслями с группой адвентистских пасторов из Южной Англии, выходцев из Вест–Индии, один из них заявил: «Зачем же нам тратить время на тех, кому донести нашу весть почти невозможно? Тем более что у нас его и так немного. Давайте посвятим наше время и наши деньги людям, открытым для нашей вести. Если коренное население закрыто для Евангелия, это не наша проблема».

Этими словами он, безусловно, выразил мнение многих британских пасторов и рядовых членов церкви родом из Вест–Индии. Однако озвученный им подход по крайней мере недальновиден.

Я ответил ему так: «А разве вам не безразлично, останутся или нет в церкви ваши дети и внуки? Я, будучи американцем немецкого происхождения, знаю, что ваши дети и внуки будут коренными британцами; они уже не будут чувствовать себя иммигрантами. Если церковь не научится благовествовать коренным британцам, она не сумеет заинтересовать и ваших детей тоже».

Вот тут–то и начался настоящий разговор. Слово взял один пастор–англичанин: «Одного не пойму: когда адвентистская Церковь впервые появилась в Великобритании, ближе к концу девятнадцатого века, она была вполне созвучна основной массе англичан. Иначе у нас сейчас в церкви вообще не было бы коренных британцев. Что же изменилось с того времени?»

Этот вопрос произвел на меня какое–то магическое действие. Я вдруг ясно увидел то, чего раньше не замечал или не мог связать. Спустя мгновение я увидел могущественную руку Божью там, где увидеть ее совсем не рассчитывал. Моя поездка в Великобританию стала ключом к открывшейся мне новой перспективе, причем я увидел в новом свете не столько ситуацию в Великобритании, сколько в Северной Америке.

Свой ответ этому пастору–англичанину я приведу в более развернутом виде в следующей главе. В нем я попытался раскрыть, как именно, по моему мнению, Бог вел нас вплоть до сегодняшнего момента и почему адвентизм, некогда столь успешный в западном мире, сегодня стал так сильно буксовать. Лично для меня следующая глава все объясняет.