Вечное Пламя

Глава 14

Когда Тамара проснулась на лужайке, пшеничный свет уже угасал. Она смахнула с себя солому и лепестки, а затем какое-то время лежала неподвижно, наслаждаясь ощущением, которое доставлял контакт почвы с ее кожей. Будучи ко фермера, она была избалована, – решила Тамара; она не представляла, как кто-то мог спать в жилых каютах, где условия были близки к невесомости. Работа в обсерватории никогда не вызывала у нее каких-либо трудностей, к тому же она часто проводила целый день рядом с осью ракеты, однако необходимость каждую ночь приковывать себя к постели, заворачиваясь в брезент, и пытаться охладить свое тело в стерильном песке искусственного ложа, казалась ей самым неприглядным рецептом бессонницы, какой только можно было себе вообразить.

Она поднялась на ноги и огляделась. Тамаро стоял неподалеку; ее отец уже встал, но она него не видела.

– Доброе утро, – сказал Тамаро. Он выглядел отрешенным, и его приветствие прозвучало как простая формальность.

– Доброе утро, – Тамара лениво потянулась и повернулась лицом к потолку. Над ними просыпался мох; в коридорах представители того же вида светились непрерывно, но здесь они научились считаться с пшеницей. – Давно ты встал?

– Пару махов назад, – ответил он.

– О. – Она очнулась в полусне гораздо раньше и подумала, что ощущает его отсутствие – по тому, как легко поддалась коса, когда она задела ее рукой – но открывать глаза, чтобы удостовериться, она не стала. – Мне надо идти, – сказала она. У нее не было срочных дел, но подобное отстраненное поведение Тамаро обычно означало, что он надеется на ее скорый уход, чтобы съесть свой ранний завтрак. Скорее всего, именно этим прямо сейчас занимался ее отец.

– Могу я сначала с тобой поговорить? – спросил он.

– Конечно. – Тамара подошла к нему.

– Я слышал о Массиме, – сказал он.

– Да, жаль, что так вышло.

– Ты об этом не упоминала.

Тамара отрывисто прожужжала.

– Все не настолько плохо. Если бы она осталась, я была бы только рада, но на саму миссию ее уход не повлияет.

– Наверное, она решила, что риск себя не оправдывает, – сказал Тамаро.

– Ну что ж, это было ее право. – Тамара почувствовала раздражение. Он что, правда думал, что может сравнивать ее с Массимой? – Учитывая, что ей все равно предстояло сыграть роль простого наблюдателя, я не виню ее в том, что она выставила для себя настолько низкую планку.

– Неужели мне придется умолять, чтобы отговорить тебя от полета? – спросил он. В его голосе прозвучала обида. – Ты когда-нибудь задумывалась, каково будет мне, если с тобой что-нибудь случится?

Тамара протянула руку и ободряюще сжала его плечо.

– Конечно думала. Но я буду осторожна, обещаю. – Она попыталась мысленно вернуться к словам Ады, которые помогли ей убедить своего ко. – Мы родились слишком поздно, чтобы разделить восторг, окружавший запуск ракеты, и в то же время слишком рано, чтобы застичь ее возвращение. Если я откажусь от такой возможности, то в чем смысл моей жизни? Просто ждать своего часа, пока не родятся дети?

– Я когда-нибудь принуждал тебя к рождению детей?

– Я не это имела в виду.

– Я всегда был рад твоей работе! – воскликнул он. – И пока ты не занимаешься ничем опасным, ты не услышишь от меня ни одной жалобы.

Тамара с трудом сохраняла терпение.

– Ты меня не слушаешь. Мне нужно именно это. Отчасти дело в возможности помочь химикам с решением топливной проблемы – что само по себе уже немало. Но полет на Моските – это работа, которая мне идеально подходит – с учетом моих навыков, моего темперамента, моих интересов. Если бы мне пришлось провести всю свою жизнь, издалека наблюдая, как мимо нас пролетают такие вот глыбы, я бы использовала свои возможности по максимуму. Но сейчас мне представился шанс показать все, на что я способна.

– И ради этого ты готова рискнуть нашими детьми? – холодно спросил Тамаро.

– О… – Тамара уже начала злиться; она и не думала, что он прибегнет к настолько дешевой уловке. – Если я погибну там, ты быстро найдешь себе славную пару в лице одной из вдов. Я знаю, что большинство из них продали свои нормы, но моя-то останется за тобой, правда? Ты станешь самым что ни на есть завидным супругом.

– По-твоему, это шутка? – Тамаро был в ярости.

– А разве я шучу? Это чистая правда: ты сможешь стать отцом и после моей смерти. Так что хватит из-за этого дуться, как будто ты рискуешь больше меня.

Тамаро попятился от нее; он был заметно возмущен.

– Я не собираюсь становиться отцом чужим детям, – произнес он. – Плоть нашей матери – это плоть наших детей; на сколько бы ты ее ни одалживала, тебе самой она не принадлежит. И в первую очередь, ты обязана ее беречь, а не подвергать опасности.

Тамара насмешливо прожужжала.

– Ты в каком веке живешь? Тоже мне клоун, глаза б на тебя не глядели! – Она прошла мимо него, вышла на тропинку и направилась прочь с полянки, отчасти ожидая, что он пойдет следом за ней и станет ее уговаривать, но каждый раз, когда она бросала задний взгляд в его сторону, Тамаро продолжал неподвижно стоять на том самом месте, где она его оставила.

Когда он скрылся из вида за изгибом тропинки, Тамара ощутила странный, головокружительный трепет. Неужели она собиралась его бросить? Во всяком случае на ферму она не вернется до тех пор, пока он сам не разыщет ее и не принесет извинения. Она могла бы переночевать в кабинете по соседству с обсерваторией – в постели без гравитации, но это она переживет.

По дороге посреди дремлющих цветков пшеницы ее стали донимать угрызения совести. Она хотела, чтобы Тамаро понял, как для нее важен Москит, но не хотела силой принуждать его к согласию. Если он боялся потерять свой шанс на отцовство, угроза бегства должна была встревожить его даже сильнее Тамариной смерти: ведь именно ее, а не его дети унаследуют семейную норму. Какой участи она была готова его подвергнуть? Выбору между смертью в одиночестве и… чем? Сокрытием детей, которые родятся у него от какой-нибудь вдовы? Кражей для них зерна со своих собственных полей, пока его, наконец, не разоблачат ревизоры? Ему нужно было повзрослеть и смириться с ее правом на автономию, однако ее безжалостность имела свои пределы. Она по-прежнему его любила, по-прежнему хотела, чтобы он растил их детей. Она и представить себе не могла причину думать иначе – и не важно, что именно они сгоряча наговорили друг другу.

Тамара подумала о том, чтобы вернуться и попытаться незамедлительно наладить с ним отношения, но затем собрала волю в кулак. Боль от нависшей над ними ссоры будет преследовать их обоих весь день, но у нее не было иного выхода, кроме как дать Тамаро испытать эти мучения. Может быть их отцу удастся его образумить. Как бы часто Эрминио ни становился на сторону Тамаро, он знал, насколько упрямой может быть его дочь. Если бы он подслушал их утренний разговор, то какой совет он мог дать своему сыну, кроме как проявить смирение?

Подойдя к выходу с фермы, она, не сбавляя хода, ухватилась за ручку двери. Слегка повернувшись, ручка намертво встала; Тамара врезалась прямо в дверь, зажав вытянутую руку между куском пассивита и движущимся вперед туловищем.

Она выругалась и сделала шаг назад; дождавшись, пока боль в руке не утихнет, она снова взялась за ручку. После четвертой попытки она поняла: ручку не заклинило. Дверь была заперта.

Последний раз ключ она видела еще ребенком. Отец показал ей место, где хранил его в одном из погребков – в качестве инструмента против фантастических опасностей, который больше были похожи на истории, взятые из саг – неистовствующих древесников, сбежавших из леса, чтобы захватить Бесподобную, или яростной толпы, которая, обезумев от голода, направлялась к ним, чтобы обобрать все зерна с полей.

Была вероятность – правда, очень маленькая, – что Тамаро обогнал ее по другой дороге. Но в таком случае ему пришлось бы срезать путь через поля, а сделать этого без единого звука он бы не смог.

Значит, либо он запер дверь еще до того, как она встала этим утром, раньше, чем они успели обмолвиться хоть одним словом, либо Эрминио на самом деле подслушивал их разговор – и не будучи даже отдаленно готовым отстаивать ее позицию перед Тамаро, решил, что проблему можно решить, силой удерживая ее на ферме.

– Сволочи надменные! – Тамара надеялась, что хотя бы один из них прячется достаточно близко, чтобы услышать ее слова.

Несмотря на всю свою ярость, Тамару осенило, что один повод для радости и облегчения у нее все-таки есть: хорошо, что они попытались выкинуть этот номер сейчас, а не в день запуска. Если бы они застали ее врасплох в критический момент, то продержать ее взаперти в течение нескольких склянок было б не так уж и трудно. Когда она бы не явилась на место запуска, у Ады и Иво не осталось бы иного выбора, кроме как лететь без нее, а ее юродивая семейка добилась бы ровно того, чего хотела. Но судя по всему, они просто не могли так долго лишать себя удовольствия, которое бы получили от ее наказания.

Тамаро шел к ней по тропинке.

– Где ключ? – строго спросила она.

– Его забрал наш отец. – Он кивнул в сторону двери, намекая на то, что Эрминио находился снаружи, вне ее досягаемости.

– И что теперь?

– Я давал тебе один шанс за другим, – сказал он. – Но ты бы все равно не стала меня слушать. – В голосе Тамаро не было злости; его слова звучали монотонно и отстраненно.

– И что, по-твоему, будет дальше? – спросила она. – Ты знаешь, сколько людей ожидают моего появления на собраниях за одни только ближайшие три дня? Кто-нибудь из моих друзей и коллег придет меня разыскивать – будь уверен.

– Они не станут тебя искать, когда до них дойдет радостная новость.

Тамара пристально посмотрела на своего ко. Если Эрминио сейчас рассказывал людям, что у нее случились роды, то дело уже касалось не только их семьи. Она не могла просто уйти, простив своих надзирателей и пообещав хранить молчание, если сам факт, что она по-прежнему жива, выставит их лжецами.

– Я сжег весь твой холин, – сказал ей Тамаро. – Ты знаешь, что я бы никогда не стал заставлять тебя силой, но что будет дальше – решать тебе.

Она вгляделась в его лицо, пытаясь найти хоть какой-то намек на сомнение – если не в правомерности его целей, то хотя бы в шансах на успех. Однако мужчина, которого она любила столько, сколько себя помнила, по всей видимости, был убежден в том, что у этой ситуации есть всего два исхода.

Либо она позволит ему совершить инициацию и станет матерью его детей – утешившись осознанием того, что Тамаро будет им обетован.

Либо будет оставаться здесь, без холина, пока ее не предаст собственное тело. Она родит детей в одиночестве, и достигнет лишь того, что обманом лишит и своего тюремщика, и своих детей той самой связи, которая дала бы им возможность жить в благоденствии.