Вечное Пламя

Глава 7

Карло покрутил шприц между большим и указательным пальцем, внезапно ощутив неуверенность в том, смог ли он правильно определить место для инъекции. Самец полевки, слипшийся с обездвиженной самкой, смотрел на него озлобленным взглядом – не в силах чем-либо помочь своей плененной ко, он, тем не менее, обещал ее мучителю подобающее наказание, как только сумеет отделиться от ее тела. Карло оставалось только посочувствовать. За годы работы биологам удалось вывести породу мышей, которые размножались не только в неволе, но даже перед лицом таких стрессов и унижений, столкнувшись с которыми их дикие предки благоразумно бы решили повременить с этой процедурой. Не имея надежды на уединение, запертые в клетках полевки не могли позволить себе отказаться от подобного шанса.

– Хочешь, я сделаю это вместо тебя? – предложила Аманда. – Возможно, ты просто давно не практиковался.

В протоколе, подготовленном Карло, упоминались характерные участки кожного рельефа, которыми обладали все представители данной породы мышей, однако в основе его конспектов кожный узор фигурировал в виде некоего стилизованного эталонного представления. Теперь, когда Карло снова столкнулся с настоящим животным после трехлетнего перерыва, он начал вспоминать, насколько трудно было идентифицировать эти характерные признаки у каждой отдельной особи.

Эталонный узор представлял собой сочленение трех резко очерченных темных полос, расположенных чуть позади каждого плеча. В случае с данной подопытной инъекцию нужно было сделать в верхнем углу сочленения. Однако полоски на теле зафиксированной самки, находящейся перед ним, были размытыми, а пигментация в углу между полосами плавно сходила на нет, затрагивая таким образом не менее половину мизера в ширину. Это вовсе не означало, что задача была обречена на провал; нужное место на коже можно было зафиксировать, приняв во внимание его расположение относительно всего тела. Но ему уже довольно долго не приходилось этим заниматься.

– Вообще-то, если ты не против… – Карло отошел в сторону и передал шприц Аманде. Она быстро ввела иглу в кожу самки, доведя ее до калибровочной отметки, указывающей требуемую глубину, а затем, надавив на поршень, ввела небольшую дозу ингибитора. Самец раздраженно защебетал; Аманда вытащила иглу и закрыла клетку. Карло протянул руку и передвинул рычаг, ослабивший захват, который удерживал самку. Он не хотел, чтобы механическое воздействие как-то повлияло на результат деления.

– Спасибо, – сказал он. – Я все еще жду, когда ко мне вернутся старые инстинкты.

– Охотно верю, – сказала в ответ Аманда. – У меня обратная проблема: если положить передо мной камень, мне и на нем начнут мерещиться отметины, как на коже.

Карло думал, что это он, излучая уверенность, будет демонстрировать ей протокол эксперимента – в качестве первого шага, дабы убедить себя в том, что может доверить ей часть испытаний без надзора со своей стороны. Но последний раз, когда они работали вместе, он опережал ее всего на два года, и теперь чувствовал, что было глупым полагать, будто ему каким-то образом удалось сохранить преимущество в опыте. Его собственный мир не был наполнен воображаемыми полевками; он был усеян галлюцинациями белых лепестков.

Самец начал извиваться и дергаться в попытке освободиться. По всей видимости, обмен сигналами завершился, и он был вполне удовлетворен результатом, однако кожа у него на груди никак не хотела отклеиваться. Ухватив находящуюся в процессе трансформации самку всеми четырьмя лапками, он оторвался от ее тела, а затем в порыве бешенства принялся метаться по клетке, цепляясь за расположенные крест-накрест, наподобие опорных веревок, веточки и издавая громкое предупреждающее щебетание.

– Раньше во время деления этого делать не пытались? – спросила Аманда.

– Очень давно и с применением гораздо более грубого ингибитора. – Если она никогда не слышала об этом эксперименте, то только потому, что он не принес практически никакой пользы. Карло не хотел тратить время на повторение чужих опытов, однако новый препарат, открытый Тоско, не только вызывал блокировку сигналов в гораздо меньшем объеме тканей, но и, по всей видимости, имел меньше побочных эффектов. – Я не надеюсь обнаружить какую-то волшебную место, в котором можно будет прервать передачу сигнала и сократить число детенышей вдвое, – сказал он. – Но чтобы сдвинуться с мертвой точки, нам потребуется лучшая, на какую мы только способны, карта путей, позволяющих воздействовать на процесс деления. Даже в таких крошечных дозах ингибитор, скорее всего, вмешивается в работу дюжины отдельных путей, но и это будет существенным улучшением по сравнению с последней имеющейся картой.

– Я добилась кое-каких успехов в применении микрохирургии для идентификации путей, управляющих фалангами пальцев у ящериц, – сказала Аманда.

Карло был заинтригован.

– То есть ты разрезала ногу под микроскопом… и смогла парализовать конкретный палец?

– Почти, – ответила она. – Мне приходится делать выводы, исходя из накапливающихся повреждений – я не могу повредить именно тот сигнальный путь, который управляет конкретным пальцем, не повредив заодно чему-то еще. А ящерицы, понятное дело, либо в течение одного двух курантов изменяют маршрут сигнала, либо втягивают и реконструируют конечность целиком.

Уже находясь в позе для спаривания, самка полевки утратила свои конечности, однако теперь ее тело продолжало деформироваться, превращаясь в почти что идеально гладкий эллипсоид. Карло мог различить лишь неглубокую продольную борозду, указывающая начало первичной перегородки. К каким бы изменениям ни привела инъекция, она не подавила начало самого процесса деления.

– То есть ты знаешь, как парализовать ящерицу, – сказала Карло. – А ты когда-нибудь задумывалась о том, чтобы сделать наоборот?

Аманда тихонько прожужжала.

– Ты про ту старую демонстрацию мышечной судороги под действием желтой вспышки? Я знаю, на студентов она производит впечатление, но я не уверена, что это сильно поможет нам узнать что-то новое.

– Я подумывал кое о чем, более деликатном, нежели судорога, – сказал он. – Представь, что мы повредим пути, идущие от мозга… а затем передадим наши собственные моторные сигналы.

Аманда отнеслась к этому скептически.

– Даже если нам удастся реализовать механизм подобного вмешательства, мы никак не сможем узнать правильную последовательность сигналов во времени. Поверь мне, я достаточно насмотрелась в микроскоп на мерцающие ткани ящериц, чтобы понять, что расшифровать происходящее мне ни за что не удастся.

– У меня на этот счет есть кое-какие идеи, – поделился с ней Карло. Теперь на каждой из половинок мышиной бластулы были видны бледные разделительные линии, смещенные вверх относительно середины на вполне обычную для таких случаев величину – тем самым дочерям гарантированно выделялась дополнительная квота живой материи. Будущий отец торжествующе завизжал, как будто зная, что его надзиратели потерпели неудачу. Хотя любая радость была преждевременной; в более ранних исследованиях доза ингибитора, введенная в аналогичный участок тела, приводила к тому, что на свет появлялись мертворожденные детеныши мужского пола.

– Какие идеи? – стала выпытывать Аманда.

– Прогнать длинную полосу светочувствительной бумаги через зонд, погруженный в ткань, – ответил Карло. – Превратить изменение света во времени в его же изменение в пространстве. Ты сможешь разложить перед собой всю историю двигательной последовательности и изучить ее, когда тебе будет удобно.

Аманда обдумала его слова.

– Думаю, это может сработать. – Она перехватилась за одну из веревок, за которые они держались вдвоем, отчего по телу Карло прошла непродолжительная дрожь.

– Сигнал можно скопировать, – добавил он. – Может быть, даже изменить. А затем снова передать его телу, пропустив перед источником света бумагу с переменной прозрачностью. Но вся прелесть в том, что при желании сигнал можно направить в совершенно другое место. Возможно, даже передать его совершенно другому животному.

Аманда тихо прожужжала – не то что бы дразня его, но в то же время дивясь его дерзости.

– Значит, это и есть твой план? Записать сигналы, инициирующие деление какого-нибудь дихотомического животного, а затем передать их особи квадратомического вида взамен ее собственной сигнальной последовательности?

– Я не знаю, – сказал Карло. – Возможно, это чересчур наивно. Возможно, различие не удастся свести к явлениям, которые мы сможем локализовать таким способом.

– Тем не менее, это более вразумительное решение, чем какой-то препарат, – согласилась Аманда. – Я бы не назвала это пустой тратой времени.

Они молча наблюдали за тем, как первичная перегородка покрывается трещинами и раскалывается на пластины из хрупкой блестящей ткани, которые прилипали к одной из сторон слева или справа от перегородки. Приблизившись, самец принялся скрести эту структуру своими лапками, пытаясь ускорить процесс деления.

Карло мельком взглянул на свою коллегу, задумавшись, какой была бы ее реакция, если бы ему хватило смелости спросить: По шкале от одного до двенадцати, насколько сильное утешение тебе приносит осознание того, что твою плоть ждет точно такая же судьба?

Когда бластула разделилась пополам, самец схватил одну из половинок и перетащил ее на противоположную сторону клетки – сначала он неуклюже пятился назад, цепляясь двумя задними лапами за подмостки из хворостинок, но затем упростил себе задачу, отрастив еще одну пару конечностей. Карло не мог с уверенностью сказать, почему животные проявляли такую эмпатию в отношении деления. На данный момент ему было известно, что ко всегда узнавали друг друга, какими бы ни были их первые зрительные и обонятельные ощущения; так или иначе, это, по-видимому, не вызывало каких-либо проблем, судя по попыткам искусственного межвидового скрещивания. Вероятно, наличие сильного инстинкта, побуждающего самцов оказывать помощь в процессе деления, было простым преимуществом – вместо того, чтобы стоять без дела, если деление застопорится – к тому же развитие подобных сентиментов больше строго необходимого минимума не приносило никакого вреда.

Вторичные перегородки по-прежнему сохраняли целостность, хотя одна из пар молодых полевок уже начинала дергаться и извиваться – лишенные конечностей шарики сочлененной плоти всеми силами старались освободиться в попытке обрести собственное «я».

– Пока что они все выглядит здоровыми, – заметила Аманда.

– Верно. – Когда заерзала вторая пара, Карло не мог не ощутить внутреннего облегчения. Эксперимент не сообщил им ничего нового – за исключением того факта, что новый ингибитор был не настолько топорным, чтобы при введении в одно и то же место нанести точно такой же урон, что и старый препарат. Ему следовало бы почувствовать разочарование. Но ощущать что-то помимо радости при виде четырех живых младенцев было просто невозможно.

Приблизившись к более медлительной паре, отец стал поглаживать кожу детенышей своими лапками и ратягивать перегородку, которая все еще удерживала их вместе.

Карло повернулся к Аманде.

– Нам лучше продолжить работу. Проверить весь выводок на наличие пороков развития можно и завтра, но нам нужно выдерживать ритм в шесть спариваний за день, иначе эта карта не будет готова до скончания времен.