Ведьмак: Назад в СССР 4

Глава 16 Маша, участковый и законная премия

— Значит лечил девку всю ночь. — Дед Щукарь лукаво ухмыльнулся и затянулся, только что завёрнутой самокруткой.

После этого он заглянул в дверной проем предбанника через моё плечо и остановил взгляд на девчонке, спящей на пуховом матрасе. В этот момент Маша словно почувствовала чужой взгляд и потянулась как кошка, показав тачавшие груди. Затем она свернулась калачиком и натянула одеяло на ягодицы, на одной из которых остался крупный синяк.

— Сделал всё, как ты Павел Лукич учил. Пропарил Машу в баньке и раны жиром барсука обработал — сказал я и прикрыв двери, уселся на лавочку, вкопанную в землю возле небольшого озерца.

— Ну это хорошо, что пропарил. Дело молодое, так что оно так даже и лучше. А ты энту Машу хоть о чём-то порасспросить сумел или у вас до разговоров дело так и не дошло? — подпустив ехидства в голос, спросил Щукарь и продолжая лыбиться, уселся рядом.

— Нормально поговорить не удалось, лечебные процедуры, дюже сильно мешали. А в момент знакомства, она рассказала немного. Пока могу сказать точно, родилась наша Маша не здесь, но её мамка родом именно отсюда. В городе училась и как я понял когда-то давно, сельским клубом в посёлке заведовала.

— А где её мать сейчас, не говорила? — спросил Щукарь и невольно насторожился.

— Как я понял, три года назад попала в аварию и умерла. А саму Машу после этого на Тринадцатый километр сразу потянуло. Поэтому она и вернулась к дальней родне и поселилась в старом доме. Потом три года в поселковой школе проучилась и как я понял в этом году окончила десятилетку — рассказал я всё что узнал о девушке, во время наших коротких перерывов на отдых.

— Ну тогда мне ясно, из чьего помёта эта молодая кошечка. Северьянова, наша Маша значится. Это ведь её мать, после большого боя со стаей кошек, с поезда сняли вместе с раненой, старшей дочкой. Получается, что потом, когда её в колонию поселение определили, она ещё одну дочурку принесла — дополнил рассказ дед Щукарь и у меня в голове наконец-то всё срослось.

— А у той твари что мы вчера прибили, у нее кроме Маши кто-то ещё под контролем был?

— Не — даже не задумываясь, ответил Щукарь. — Силу прежнюю, тварь после нескольких разгромов так и не набрала, вот и пришлось ей манить сюда ту на которую она по природу влияние имела, да потихоньку завлекать девку в тайгу. А вот когда она с этой Машей, с десяток мужиков оприходовали бы, тогда тварь смогла бы снова силёнок поднабрать и начать имеющих тягу к тьме девок к себе в аномалию затягивать и потихонечку собирать из них новую стаю.

— И что теперь с ней делать будем? — спросил я, уже отлично понимая, теперь в обиду Машу точно не дам.

— А чего с ней делать. Зла потустороннего я в ней ни грамма не чую. Оно конечно кошачье нутро теперь из неё ничем не вытравишь, но с другой стороны и с этим нутром некоторые бабы нормально живут. Я такое однажды сам видел и точно знаю. — Щукарь тяжко вздохнул и в последний раз затянувшись самокруткой, затушил её на своей ладони. — Сейчас, снаряжу подводу и отвезем её домой к родне. Пусть оклемается там. Заодно по пути расспросим и узнаем, что она сама обо всё этом думает, да в контору лесхоза, заедем, премию, причитающуюся заберём.

Если честно, то отпускать от себя девушку, после бурной и уж точно неординарной ночи, не хотелось, однако и держать её рядом было чревато. Ведь всякие опасные неприятности, которые сами ко мне липли, никто в отпуск не отпускал. Мигом прокрутив все вводные в голове, я соглашаясь кивнул.

— Согласен, отвезём Машу домой, а там дальше видно будет — сказал я и тут уже Щукарь одобряя кивнул.

— Это правильное решение. Тем более скажу тебе лейтенант сразу, к таким как она привязываться мужику никак нельзя. В народе не даром говорят, «кошка она всегда гуляет сама по себе».

Едва Щукарь договорил, дверь предбанника скрипнула и на пороге появилась Маша, завёрнутая в пуховое одеяло.

— Дедушка Щукарь, здравствуй. Я домой ехать не хочу — заявила она и грозно сверкнула большими глазищами.

— А тебя девка никто и не спрашивает, чего ты хош — тут же осадил её дед. — И Машка, ты глазами на меня так не стреляй, я уже воробей давно стреляный. А лучше скажи-ка мне голуба, ты всё вспомнила, про то что творила до этого дня, когда в тайгу бегала?

— Вспомнила — призналась Маша и не выдержав взгляда Щукаря, отвела глаза.

— Ну а раз вспомнила и лейтенант тебя немного, по-свойски, подлечил, то теперича от тайги тебе надо держаться на расстоянии пушечного выстрела, иначе сама не заметишь, как снова почуешь волю, обернёшься и начнёшь всякую дичь отвратную творить.

Выслушав Щукаря, Маша посмотрела на меня явно в поисках поддержки, я же, понимая, что так будет правильнее, отрицательно покачал головой и промолчал.

— Ну а раз все всё поняли, я сейчас же пойду подводу снаряжать, а вы тут давайте не озорничайте и готовьтесь к скорому отъезду в посёлок — твёрдо заявил Щукарь и скоренько ушёл.

Я же посмотрел на девушку, ожидая упрёков и возможных попыток переубедить. Однако вместо этого Маша внезапно скинула с себя одеяло, оставшись обнажённой и заурчав как кошка, поманила к себе.

— Значит в Москву хочешь давно уехать — сказал Щукарь и дёрнув за повод, заставил старого коня обойти груду трухлявых шпал, лежавших рядом с железнодорожными путями.

— Да, давно хотела поступить в театральное училище, да тайга не отпускала. Теперь чувствую, что смогу уехать и актрисой в Москве стать — подтвердила Маша, которая после выезда из Артельной деревни, разоткровенничалась и сначала рассказала о мамке, которая всю её жизнь, боролась с зовом твари, а потом рассказала о своих потаённых планах на будущее.

— Актриса — это хорошо, всегда при людях и на людях, да и от тайги далеко — похвалил выбор дед Щукарь.

Я же представил красивенькое лицо Маши на афишах, с её кошачьим обаянием и огромными глазами и мне вполне понравилось, то что нарисовало моё воображение. Порывисто вынув записную книжку из офицерской планшетки, я принялся быстро писать на чистой страничке короткое сообщение и адрес. Подписавшись, вырвал страничку и сложив в четверо, протянул его Маше.

— Вот держи. С одной стороны, там адрес одного хорошего человека и место его работы. А с другой пару строчек от меня лично. Пребудешь в Москву, отыщи его, он точно поможет тебе в театральное училище поступить. Да и работу, если понадобится, хорошую и денежную найдёт.

Взяв записку, девушка её развернула и всё внимательно прочитала.

— Директор магазина. А разве торгаш сможет мне помочь поступить? — с сомнением переспросила неопытная в этих делах девушка, проявив свою наивность.

— Этот торгаш точно поможет. К нему весь Московский бомонд ходит отовариваться, так что его связи однозначно сработают на все сто — уверил я девушку, по-настоящему ни капли, не сомневаясь в блатных связях директора Елисеевского гастронома.

— А тут внизу написано, что записка от Ведьмака — Маша вопросительно на меня посмотрела, а дед Щукарь усмехнулся и покрутил седой ус.

— Он поймёт от кого — уклончиво ответил я и в этот момент все сидевшие в телеге насторожились, так как впереди на заросшем просёлке, появился конный милиционер в фуражке и форме капитана.

Он медленно ехал на молодой кобыле, нам на встречу. Увидев его Щукарь натянул поводья, и конь послушно встал. Милиционер же поравнялся с нами и с подозрением осмотрел меня и Машу, которая была облачена в кофту и жилетку тетушки Авдотьи, длинную юбку и резиновые сапоги.

Усатому мужчине было лет сорок, не больше. Высокий, явно здоровый и спортивный. Тело без лишней жиринки. На плече «СКС». Взгляд цепкий и характерный для работников Советского МВД. Я сразу понял, что это тот самый местный участковый из Тринадцатого километра, который по уверению Щукаря, очень не любит добираться до Немецкого тупика и деревни Артельной.

— Здравствуй Павел Лукич. А кого это ты в посёлок везёшь из своего захолустья? — спросил он с подозрением.

— Здравствуй Григорий Фомич. Да вот видишь ли, сослуживец моего внука Севки в гости наведался, а в доме шаром покати. Едем в сельпо за продуктами. А по пути Машку Северьянову встретили, да решили домой подвезти.

— Значит по пути Машу Северьянову встретили — с нажимом повторил милиционер и вопросительно заглянул девчонке в большие глаза.

— Я за малиной хотела сходить, да заплутала и не с той стороны от старой вырубки выскочила. Корзину обронила, думала совсем потерялась, а тут дедушка Щукарь по пути встретился, вот я к нему и напросилась в телегу — тут же подтвердила Маша, легко сыграв простушку и степенно поправила завязанный на голове платок.

— Ну допустим — проговорил капитан милиции, выказав явное подозрение и перевёл взгляд на Щукаря. — А я ведь как раз к тебе Павел Лукич направлялся. Хотел с тобой, старым таёжным ходоком, один вопросик прояснить.

— Так давай Григорий Фомич, до Тринадцатого километра вместе доедем и по дороге всё и проясним — предложил дед Щукарь и участковый кивнул, явно охотно соглашаясь.

Развернув молодую кобылку, он пристроился рядом с тронувшейся телегой. И судя по его повеселевшему виду, сразу стало понятно, что он совсем не против, обойтись без заезда в Немецкий тупик.

По всему выходило, что ездить он туда шибко не любил. Однако уже через пару секунд промелькнувшее выражение облегчения исчезло с его лица, и на нем появился отпечаток тяжких дум.

— Павел Лукич, я узнать хотел, ты случайно никого из шайки-лейки Кольки Кривого, рядом с Артельной недавно не встречал? — задал вопрос участковый и я сразу насторожился.

— Да нет. Уже почитай с весны ни одного браконьера в этой стороне не видел — соврал дед Щукарь, и сделал это мастерски. — А тебе зачем эти проходимцы? Что они снова магазин райповский обнесли или они опять корову колхозную украли?

— Да нет, вроде ничего такого за ними сейчас не числится. Но видишь ли Павел Лукич, люди видели, как они в эту сторону по старой вырубке, всей шоблой топали. А ещё жена одного нашего охотничка и по совместительству злостного браконьера, вчера ко мне прибегала, сказала, что муж из тайги не вернулся.

— Ну тайга она такая, и только свои законы чтит. В неё всякий войти может, а вот возвращаются далеко не все — проговорил дед Щукарь. — Так что кого надо она отпустит, а другого так наоборот навсегда заберёт. А если кого плохого забрала, так туда ему и дорога.

— Круто ты Павел Лукич берёшь. А если все дружки Кривого из тайги не вернутся? — спросил участковый.

— Так я думаю о них особо плакать никто не будет. Ведь там на каждом клейма ставить негде.

— Однако, они всё равно граждане СССР и я должен о них всё подробно разузнать — заявил участковый и тяжко вздохнул.

В этот момент я наконец смог сфокусировать взгляд и рассмотрел отблески его ауры. Никаких, даже минимальных признаков присутствия иного, не заметил, как и ярко выраженных черт присущих одарённым людям, однако кое чего мне показалось странным.

На вполне нормальной ауре обычного человека, виднелись едва заметные разводы, похожие на тончайшую бензиновую плёнку. Насколько я помнил, подобные метки встречались у тех людей, которые часто контактировали с темным Кукловодом и были у него под контролем.

Заинтересовавшись, я сотворил теневика, способного рассмотреть всё подробно и убедился в своей правоте. Однако серых нитей, через которые сильный иной мог контролировать участкового, не обнаружилось.

По дороге в посёлок, дед Щукарь продолжал перекидываться фразочками с капитаном милиции, и я заметил, что он не уходит в глухое отрицалово и пытается поддеть блюстителя Советского порядка, явно на что-то нарываясь.

Проехав рядом с нами до деревянного вокзала, участковый попрощался и остановил лошадь. А после этого я ещё около минуты чувствовал его взгляд, сверлящий мою спину.

Контора лесхоза стояла невдалеке от сложенных в штабеля, огромных скирд брёвен, собранных для вывоза железнодорожным путём. Так что первым делом мы направились туда.

Увидев телегу из окна своего кабинета, навстречу Щукарю вышел сам директор лесхоза. Коротко переговорив на пороге, они вместе зашли внутрь, а уже через пяток минут дед вышел и сунул мне в руку, толстый газетный свёрток.

После этого мы направились отвозить Машу. Добравшись до обычной избы, примостившийся на краю посёлка я проводил её до порога.

— Когда в Москву поступать покатишь? — поинтересовался я, едва она отворила незапертую дверь.

— Теперь меня место не держит, так что думаю через неделю уеду — ответила Маша.

— Это хорошо. Дед говорил, что лучше с этим делом не тянуть — сказал я и сунув руку в карман, разорвал газету и отделив от банковской пачки больше половины, протянул ей толстую стопку красненьких десяток. — На возьми, тебе на первое время, чтобы перекантоваться и в Москве ни от кого не зависеть.

Посмотрев на деньги, Маша яростно замотала головой, но я тут же сделал шаг вперёд и сунул их в оттянутый карман, вязаной жилетки.

— Бери — настойчиво приказал я.

— Спасибо — прошептала она и тут же метнувшись навстречу, повисла на моей шее.

После этого я почувствовал жаркий поцелуй, сопровождающийся ласковым укусом и снова услышал её притягательное урчание. Не знаю, чем бы закончилось наше прощание, если бы стоявший за жиденьким заборчиком старый конь неожиданно не заржал, выказав беспокойство и тем самым напомнив, что дед Щукарь сидит в телеге и внимательно наблюдает, смоля очередную самокрутку.

Отпустив её голые ягодицы, непонятно каким образом оказавшиеся в моих загребущих лапах, я немного отстранился и посмотрел Маше в глаза.

— Когда ты вернешься в Москву, мы с тобой встретимся? — неожиданно спросила она.

— Если тебе понадобится помощь, то обязательно встретимся — пообещал я и после этого она отпустила мою шею.

— Я чувствую, обязательно понадобится — прошептала она и оправив задравшуюся юбку, стрельнула сверкнувшими глазками.

Затем Маша порывисто заскочила за порог и захлопнула дверь перед моим носом.

— То, что денег Машке дал, это молодец — похвалил дед Щукарь, когда я уселся рядом с ним. — А насчёт встреч, свободная кошка она себе быстро компанию найдёт.

— Павел Лукич, вот ты заладил. «Кошка да кошка». «Свободная не свободная». Она сейчас в первую очередь, испуганная девчонка, которая помнит всякое, что ей лучше бы и не помнить вовсе — не выдержав, осадил я деда.

— Ладно, не ерепенься. Оно может ты и прав — примирительно проговорил Щукарь и встряхнул поводьями.

Едва мы тронулись, я хотел обстоятельно поговорить о чувстве тревоги, витающем над поселком. А потом покалякать насчёт участкового, но дед указал себе на уши, а затем на дома, дав понять, что в поселке трепаться о делах точно не стоит.

После этого мы заехали на почту, где Щукарь забрал кипу газет и письма. Последним пунктом нашего турне был сельский магазин, где я прикупил всякого, начиная от хлеба со спичками и кончая парой бутылок армянского коньяка. Дед же забрал некие свёртки с чем-то заранее заказанным и заплатив, тут же вышел наружу.

Стоя рядом с почтой, да и в магазине я чувствовал на себе странные взгляды и поначалу принял всё на свой счёт, но потом понял, что на Щукаря глазеют ещё больше.

— Неужели они уже знают, что с опасностью, идущей от той твари, покончено? — шепнул я Щукарю, когда мы тронулись.

— Нет, не знают они ничего, но душой чуют изменения. Однако скоро слухи пойдут, что я премию в лесхозе получил и все поймут, что дело сделано. Плохо только одно, что это дело только так затравка, перед тем что нам предстоит попробовать в скорости сотворить. — Дед Щукарь надолго замолчал и начал откликаться только тогда, когда мы начали огибать старое, мазутное болото.

— Участковый ссучился — просто сказал я.

— А я тебе говорил, кто первым в деревню сунется с любой целью, тот со старателями кровно и повязан — подтвердил Щукарь, сразу поняв, о чем я.

— И что мы с ним делать будем?

— А что с ним в посёлке сделаешь, он же у нас представитель Советской власти? Придётся ждать дальше, до тех пор, пока он с настоящими заказчиками у нас не объявится.

— А я ведь поначалу хотел у него на учёт встать, помощи если надо попросить, да свою предложить — пробормотал я.

— Ничего лейтенант, я чую что у нас тут только самое интересное начинается — проговорил дед Щукарь.

Затем он, вытащив из пачки газет неприметный конверт с письмом без марки и без обратного адреса и потряс им перед моим носом.