Ведьмина скрыня

Глава 15

— Баба Гана! Проснитесь! Проснитесь! — встревоженный девичий голос не отставал, пытаясь пробиться сквозь заслон забытья.

Гнусавый басок перебивал его, выкрикивал с надрывом: «На кого ты нас бросила-а-а, как мы теперя-я-я…», и бабке немедленно захотелось его заткнуть.

Она резко села, и лес покачнулся, но чьи-то руки тут же поддержали её, приобняли за плечи.

— Баба Гана! — всхлипнуло над ухом. — Как же вы нас напугали!

— Я думал — всё, выжрала тебя эта штуковина, — прындик ткнул молоточком в кастет, и тот откликнулся яркими искрами.

— Не тронь его, дурань! Вспыхнешь как спичка! Даже рожек не останется. — припугнула прындика Гана и потянулась к Ясиному лицу. — Опамятовалась, прыгажуня*? И короста сошла. А красноту да царапины мы травками выведем, приготовлю для тебя особую мазь.

Яся обняла бабку и неуклюже поцеловала, у неё просто не нашлось слов, чтобы выразить свои чувства.

Пусть грязная, пусть растрёпанная и измученная, но она снова стала человеком! Обрела не только тело, но и память, ощущения — обрела всю себя прежнюю.

— Я помню костер… а потом — провал, пустота… — шепнула она невпопад.

— Потому, что потеряла себя, считай, что пропала. — Гана мягко отстранила Ясю и медленно поднялась.

— Ты почти до корней добралась! Если бы не баба Гана!.. — прындик возбуждённо взмахнул молоточком и попал себе по лбу.

— Что я, это кастет помог! — поправила крохотуна бабка да начала собирать в корзинку разбросанные вещицы, последним положила кастет, с благодарностью прошептав ему что-то.

— Что значит — до корней? — Яся посмотрела на свои руки, перепачканные в подсохшей земле, на обломанные ногти с черной густой каёмкой.

— Древяница связана со своим деревом. — объяснила ей Гана. — Поэтому ты сразу к корням полезла, к месту силы.

— Не я — она полезла! Другая!

— Пусть так, — согласилась бабка. — Главное, что теперь всё позади. Тебя малёк сейчас ко мне отведёт. Малинка отогреет, накормит. Поспишь, восстановишься…

— Нельзя мне к вам, — Ясю вовсе не обрадовала такая перспектива. — Нужно Игната спасать! И помочь Кате!

— Мало было тебе приключений? Не боишься снова к Христе соваться? — Гана жестом подозвала к себе метлу, погладила тёплое древко.

— Боюсь. — честно призналась Яся. — Очень боюсь. Но ведь выбора нет. Люди в беде.

— Сябрук мой в беде! Помочь ему надо! — тут же затянул-заныл прындик, и Гана шикнула на него, чтобы замолчал.

— Одной ты уже ничем не поможешь. А Игнашу… — бабка махнула рукой и завозилась с корзинкой, пристраивая ей среди прутьев метлы. — Если поцелуется с Христей — всё, конец. Выпустит ведьма яд. Отравит душу. Привяжет его к себе навсегда.

— Но они уже целовались! И много раз!

— То не в счёт. Она ведь другой притворялась. Он не её целовал, не её желал. А теперь она больше не скрывается. И новый поцелуй изменит для Игнаша всё.

— Вы думаете, что он поцелует её… такую?

— Добровольно — вряд ли. Колдовством здесь нельзя, значит возьмёт угрозами. Она ведь ведьма, придумает что-нибудь, если уже не придумала.

— Так что же мы время теряем? Полетели к ним, скорее!

— Ух, прыткая какая! Прилетим — а дальше что?

— У вас есть кастет! Он может уничтожить ведьму?

— Предлагаешь её убить? — Гана прищурилась на Ясю. — Только я не смогу. Слишком давно её знаю и помню хорошее. Да и вообще не смогу убить человека.

— Она не человек. Она — ведьма!

— Пусть так. Только это дела не меняет. Да и не выход — убийство. С Игнаша праклён нужно снять. А для этого живая Христя нужна.

— Вы знаете, как снять проклятье?

— Думаю, что знаю. Его ведь Христя сама наложила, через русалкино платье. Если платье надеть на неё — праклён вернётся, понимаешь? С неё пошёл — на ней окончится.

— Но платье сгорело! Я сама видела!

— Сгорело! Сгорело! — истово подтвердил прындик. — Прах его в костре запалил.

— Знаю, знаю. Только… — Гана вытащила из корзинки облезлую потемневшую ленту и продемонстрировала Ясе. — Узнаешь узор? Помнишь его?

Яся всмотрелась в бледные, плохо различимые линии и ахнула — они были в точности такими же, как на русалкином платье.

— Откуда она у вас?

— Игнаш хранил. Как и кастет. Думаю, это от прадеда осталось. Он, видно, хотел всё исправить, хотел перехитрить ведьму, да не успел.

— Это кусочек от платья?

— Скорее лента, от косицы русалкиной. Теперь только на неё надёжа и осталась.

— Что вы собираетесь делать?

— Повязать её на Христину. По-другому не сработает.

— Но как это сделать?

— Не знаю, дзейка. На месте будем решать. Ты готова? Тогда полетели. Что время попусту растрачивать.

Всю дорогу Яся переживала, что они опоздали. Перелёт прошёл для неё, всегда боящейся высоты, незаметно — мыслями она была с Игнатом.

Прындик пристроился позади, и войдя в азарт, тоненько покрикивал, погоняя метлу.

Направляемая уверенной бабкиной рукой, метла спланировала прямо к дому Привратницы.

Гана предпочла действовать в открытую — не таясь, поднялась на крылечко, требовательно ударила в дверь и закричала:

— Открой, Христя. Нужно поговорить!

Ответом им была тишина, и, чтобы привлечь к себе внимание, бабка пошла вдоль стены, начала стучать в окна.

— Христя! Открой! Хочу увидеть Игнаша! Всё-равно ведь не уйду. Ты меня знаешь!

— Да уж знаю… — створки окна неожиданно распахнулись, и Привратница предстала перед ними в своём устрашающем облике.

Яся лишь взглянула и сразу отвела глаза, смотреть на лицо Христины было невозможно. Состаренная его сторона потрясала своей безобразностью, красивая походила на восковой слепок.

Игнат не мог поцеловать такую добровольно! Просто не мог! — немного успокоенная этой спасительной мыслью, Яся спряталась за спину Ганы и сжалась, стараясь сделаться маленькой и неприметной. Она опасалась, что Христина и её помощники узнают её, поймут, что перед ними бывшая древяница, но на девушку не обращали внимания.

— Чего пришла? — грубовато спросила Христина бабку. — Не боишься, что снова ловушку наброшу?

— Не боюсь. Я тебе не нужна. Покажи мне Игнаша. Хочу убедиться, что с ним всё в порядке.

— Что ему сделается, — фыркнула Христина и растянула губы в фальшивой улыбке. — Спит Игнат, умаялся после моих ласк.

— Ой, брешешь, — усмехнулась бабка, а внутри всё похолодело от страха. — Он на тебя такую и не взглянет.

— Не веришь — убедись сама. Только пообещай не будить, иначе…

— Обещаю, обещаю. — миролюбиво кивнула Гана. — Мне главное знать, что с Игнашем всё хорошо.

Отвлекает её, — поняла Яся. Им очень нужно было попасть в дом. Вот только дальнейшие планы бабки были туманны — они не успели их обсудить.

Прындик, напяливший шапку-невидимку, исчез с глаз. Он предусмотрительно помалкивал, и Яся не знала — с ними он или остался снаружи. Когда воструха впустила их в дом, она быстро шмыгнула за Ганой, опасаясь, что её не пропустят. И совсем не подумала про шустрого малька.

Христина встретила их на пороге комнатушки и, приложив палец к губам, кивнула в сторону кровати.

Игнат лежал на ней, закрыв глаза, дышал спокойно и расслаблено. И только губы были сжаты в скорбную складку.

Яся взглянула на него, и мир пропал, сердце отчаянно заколотилось. Хотелось подойти, прикоснуться, убедиться, что он действительно спит. Но она удержала себе от этой непростительной вольности. Она лишь смотрела, словно старалась запомнить, удержать в памяти его мужественный образ, и вдруг разглядела тонкий поясок, перехватывающий грудь. Он был почти не заметен на рубашке, и означал только одно — Игнат Христину до сих пор не поцеловал! В противном случае он попал бы под её власть, и Привратница не стала бы его связывать.

— Вот видишь, всё хорошо, — Христина обращалась только к Гане. — Не нужно его тревожить. А теперь — уходите. Посмотрели и хватит. Воструша вас проводит.

Она собралась позвать помощницу, но в это время Гана шагнула к кровати — то ли собиралась растормошить Игната, то ли хотела освободить от верёвки.

Христина зашипела разозлённой кошкой и в её руках появился сияющий шарик. Совсем небольшой, он висел между ладоней потрескивая и искря.

— Тронешь Игната — спущу на тебя молнию, — предупредила она, прожигая бабку взглядом. — Я пожалела тебя прошлый раз. Всё-таки столько лет бок о бок прожили. Но теперь уничтожу! Так и знай.

— Убери молнию, Христя, — спокойно попросила Гана. — Мы уйдём, обещаю.

— Отойди от него. Вот так, умница. А теперь забирай свою шавку и убирайтесь. Или ты всё-таки хочешь в костёр? — Христина впервые за всё время обратилась к Ясе, и шарик оторвался от ладоней, чуть дрогнув, медленно поплыл в её сторону.

— Не хочу в костёр, — просипела Яся, не сводя с него затравленного взгляда. Еще немного и шар врежется в неё, взорвется тысячью искр!

— Не пугай дзяўчынку, ей и так досталось немало… — Гана прищёлкнула пальцами, и молния рассеялась золотистым туманом.

— А говорила — слаба, — усмехнулась на это Христина. — Ты всегда была прилежной ученицей.

— А ты лучшей учительницей. И хорошей подругой. Мне очень жаль, Христя, что ты оказалась фальшивкой.

— Мне наплевать на твою жалость. Запомни — Игнат останется со мной. Отпускаю тебя лишь потому, что ты сама привела его ко мне. Избавила меня от лишних хлопот. Уходи, Гана, и девку свою забирай, пока позволяю.

— Я за Катей пришла! — выпалила Яся, не дав Гане и рта раскрыть и, побледнев, уточнила на всякий случай. — Катя моя подружка.

— Так иди, ищи свою Катю, — Христина махнула в сторону окна, за которым виднелся лес. — Ушла она. В лес ушла. Полуверицы на месте не сидят. Всю жизнь теперь бродить будет. Без имени, без памяти. Бледной тенью.

— Зачем ты так с девушкой? Или взревновала?

— Перестаралась немного… — Христина равнодушно пожала плечами. — Мне была нужна её оболочка.

— К чему такие сложности? Могла бы просто наслать морок.

— Сама знаешь, что морок ненадёжен. Стоило мне утратить над собой контроль, и он бы тут же рассеялся… А мне хотелось отдаться на волю чувств, — Христина мечтательно улыбнулась. — Сколько дивных мгновений у нас было с Игнатом… Сколько ещё будет!

— Если ты его правда любишь — отпусти. Игнаш не будет здесь счастлив.

— И снова остаться одной? Жить только воспоминаниями? — Христина резко показала на дверь. — Последний раз предлагаю вам убраться. Потом позову помощников.

— Хорошо, Христя. Ты победила. — Гана повернулась к Ясе и чуть заметно припустила веки, а потом покачнулась и осела на пол.

Яся хотела броситься к ней, но удержалась, вспомнив бабкино подмигивание. Она неспроста послала ей сигнал, предоставив дальше действовать самой. И Яся не подвела, пока Христина смотрела на неподвижную бабку, подбежала к кровати — собиралась распутать верёвку, сдерживающую Игната. Но увидев его вблизи, не сдержалась, не смогла отказать себе в невинном желании и поцеловала его.

Губы Игната были сухие и теплые. Слегка дрогнув, они приоткрылись, и он ответил на поцелуй.

— Катя, — шепнул нежно, не открывая глаз. — Катюша моя…

Никогда еще Ясе не было так хорошо и так горько одновременно. Не её он сейчас целовал, не о ней грезил. Но теперь это было не так и важно, главное — чтобы баба Гана успела осуществить задуманное.

— Ах ты, дрянь! Мерзавка!! Отпусти его! — ухватив Ясю за волосы, Христина отодрала её от Игната. — Ты сама напросилась! Теперь точно сгоришь! И тебя спалю, и бабку!

Яся почти не разбирала слов, она ослепла и оглохла от боли — Христина волокла её с такой силой, что едва не выдрала волосы с корнем.

А потом внезапно что-то изменилось, и Яся упала на пол. Рядом билась и подвывала Христина, держалась за шею, стараясь оторвать от неё невзрачную ленточку из русалкиной косицы. Чем сильнее дёргалась Привратница, тем туже затягивался узел, и стремительно менялась молодая половина лица, теряя под наползающими морщинами былую красоту. Через секунду все завершилось — от статной и высокой Привратницы осталась только скрюченная тень, она тряслась, пытаясь что-то сказать, но из беззубого рта вырывались одни лишь всхлипы. Как и надеялась баба Гана, праклён замкнулся, вернув Христине причинённое ею зло и превратив в жалкую развалину. И Ясе было её ни чуточки не жаль.

— Баба Гана! — больше не сдерживаемый верёвкой, Игнат неловко привстал с кровати. Он провёл руками по лицу, стряхивая с себя сонный дурман, и когда Гана подошла его обнять, уткнулся в её плечо и замер.

Потом были бабкины слёзы, и сбивчивые расспросы Игната, и тоскливый беспомощный вой Христининых служек, и радостный гундёж прындика…

Дома у бабы Ганы их встретили Малинка и хатник, и даже рыжий печурник вылез поприветствовать победителей.

На столе уже всё было готово для пира — красовался пышный пирог с румяной корочкой, стояли мисочки с соленьями и острой закуской из чеснока, картофеля и хлеба, горкой поднимались на широком блюде вареники с тёрном и вишней. Расстаравшаяся дамася приготовила и суп на берёзовом квасе, и сладко-кислую солодуху, нарезала толстыми ломтями аппетитную и душистую от специй домашнюю колбасу…

Голодные и измученные Яся с Игнатом с жадностью набросились на еду, прындик не отставал от них, одна лишь Гана потягивала поднесённый Малинкой отвар и ничего не ела.

Чуть позже Игнат засобирался в лес — на поиски пропавшей Катьки. Бабка с трудом отговорила его от этой напрасной затеи, решив не скрывать правду о том, что Катьки, той Катьки, в которую он так страстно влюбился, больше не существует.

— Пропала она, Игнаш. Полуверицей стала. Кто маску Привратницы примерил — половину себя потерял. Так и будет мыкаться теперь — и не человеком, и не нечистью.

— Помоги ей, баб Ган. Придумай что-нибудь. Ты сильная, ты Христину одолела!

— Сила здесь не при чём, маё сэрца. Пустая она внутри, твоя Катя. Не узнает ни тебя, ни Ясю. Так и будет скитаться, идти без мыслей и целей — сама не зная куда и зачем.

— И совсем-совсем ничего нельзя сделать? — Яся умоляюще взглянула на бабку.

— Да что сделаешь-то с пустой оболочкой? — рассердилась Гана. — Разве что подселить кого можно, но то будет точно не ваша Катька.

Игнат ничего не ответил — перед глазами возникло отрешённое Катькино лицо, невидящий взгляд, неуверенная походка… Она стала такой под действием колдовства, и Христина виновата в том лишь отчасти — ведь всё случилось из-за него! Проклятье напоследок коснулось чужой судьбы, наложив на неё свой губительный отпечаток.

— Не виновать себя! — Гана поняла, о чём он подумал. — Любовь не всегда бывает светлой, маё сэрце. Иногда она темнее самой чёрной ночи, и не щадит никого!

Притихшая и печальная, Яся задумалась о бабкиных словах. Прислушиваясь к себе, пыталась понять — смогла бы она ради своей любви пойти наперекор всему, порушить человеческие судьбы, как Христина. А сделав это — смогла бы быть счастливой?

Игнат по-прежнему не замечал её. Подавленный случившимися с Катькой переменами, он толком даже не радовался тому, что его избавили от проклятья. И Яся не могла его винить. Она почти смирилась, что ничего не значит для Игната, и поклялась себе, что забудет его, не станет отравлять себе жизнь неразделённым чувством.

Время от времени Яся притрагивалась к лицу, украдкой смотрела на руки, словно желая убедиться, что остаётся собой. Заметив это, Гана поспешила её успокоить, подтвердила, что всё действительно осталось позади.

Бабка выглядела усталой и бледной, но держалась бодро. Вернув Игнату кастет, рассказала про заключённую в него силу и велела спрятать.

— Держи его подальше, Игнаш. Он от владельца подпитывается. Много даёт, но много и забирает. И это нормально — за всё нужно платить.

— Значит, ты такой особенный… — Игнат коснулся пальцами черненого остова. — Будешь со мной дружить?

— Осторожней, Игнаш! — Гана неодобрительно наблюдала, как Игнат поглаживает кастет. — На нём, видишь, буковки? В них заговор. Его сильный колдун наложил, ничем не перебить. Это очень опасное оружие. Беспощадное. Не носи его без нужды, а лучше — спрячь.

— Интересно, откуда он у прадеда?

— Про то мы никогда не узнаем. Я уверена только в том, что он собирался использовать кастет против Христи, но не успел…

— Он начал, а я довершу! — Игнат рубанул кастетом воздух, и домовые Ганы порскнули по углам с испуганным писком. Дремавший прындик подскочил встрепанным колобком, замахнулся молоточком на невидимого врага.

— Осторожнее! — прикрикнула Гана. — Или ты не слышал меня, маё сэрца? Христина получила сполна. Разум её остался прежним, а тело подвело. Сделалось немощным, больным! Ты и сам знаешь, каково это. Помнишь себя после аварии? Это гораздо страшнее, чем смерть. А для ведьмы страшнее вдвойне!

— Христина не сможет колдовать? — догадалась Яся.

— Не сможет. И силу, и умения — всё праклён забрал. По делу и наказание. Забудь её, Игнаш. О себе думай. Жениться бы тебе, зажить своим домом. А за невестой дело не станет.

— И верно, сябрук! — прындик восторженно кувыркнулся. — Вон дзеўка сидит — чем тебе не невеста? Сосватаем её, пирушку закатим!..

— Тебе бы только пировать… — Игнат щелкнул крохотуна между рожек-колючек, и не взглянув на закрасневшуюся Ясю, снова заговорил о проклятье. — Баб Ган, а как сработал праклён? Как Христина его наложила?

— Да через платье же! Подробностей я, конечно, не знаю, но мыслю, что она обрядила в него невесту — подружку свою, которую предпочёл ей твой прадед.

— Значит, говоришь, беспомощная она? — задумчиво протянул Игнат.

— Как младенчик нарождённый! Останется в своём дому под присмотром вострухи и праха. Если они не решат поменять хозяйку.

— А он могут?

— Сами-то вряд ли, но если по вещице ихней забрать да кому другому подкинуть — перейдут к нему сразу, станут служить так же преданно. — бабка подмигнула Игнату, словно намекая на что-то.

— А её второй дом… заброшка… — решилась спросить Яся, — так и останется стоять?

— А что ему сделается? — Гана подошла к печи, поворошила в топке дрова. — А ты что же думала — исчезнет он? Как в сказке?

— И те, что внутри — останутся тоже?

— Ну да. Они ведь при доме посажены, Христинины служки. Привязка работает. Как сидели, так и будут сидеть. Что им еще делать. — бабка внимательно взглянула на расстроенную Ясю. — Почему спрашиваешь? Или пожалела кого?

— Мору. Запечную. Она мне очень помогла.

— За то ей благодарность пошлём — Малинка соберёт гостинчик, а печурник отнесет, он к ней, бывает, наведывается.

— А почему вы её к себе не заберёте? Сами же сказали, если вещицу взять, с ней и домовые перейдут.

— С кикиморой так не работает. Её место — там, где посажена. И присаду найти почти невозможно. Разве весь дом разобрать-порушить, но кто этим станет заниматься.

Они ещё долго разговаривали тем вечером. В печи поспевала картошка, мирно и уютно бормотал на огне чайник. Малинка вязала у бабкиных ног непонятное длинное полотно, и тоненько напевала без слов.

И Ясе постепенно стало казаться, что всё случившее — просто сон, удивительный и страшный, и когда настанет утро — исчезнет и бабка, и её домовые, и Игнат.

— Совсем сомлела, бедняжечка. Отнеси дзяўчынку ко мне, пусть отдыхает, — Гана улыбнулась Игнату.

Он нехотя послушался, подхватив на руки затихшую Ясю, понёс её в бабкину спальню.

Она вздохнула во сне, прижалась к нему щекой, и Игнат неожиданно разглядел, какая красивая и мягкая у неё улыбка.

Уложив Ясю, он постоял в нерешительности, а потом осторожно прикрыл её пледом, чтобы не мерзла прохладной осенней ночью.

Бесцветная — так он привык называть Ясю про себя — на деле оказалась отчаянной и бесстрашной. Не побоялась ему помочь, не испугалась Христины…

Что-то похожее на нежность шевельнулось в груди, а следом за ней впервые за долгое время пришло и спокойствие.

Не стоит тратить силы на месть Христине, — вдруг подумалось Игнату. — Нужно просто жить дальше…

Подглядывающая за ними в щёлочку Малинка метнулась к бабке — докладывать, и хатник довольно улыбнулся в усы.

— Неуж попался сябрук? — взвизгнул восторженно прындик. — Такую свадьбу закатим! Всех шешков созовём!

— Молчи, ёлуп! Свадьбы ему захотелось. Всему свой черёд. — рассмеялась Гана. — Почувствовать им нужно, понять — подходят ли друг другу…

— Подходят! Подходят! — в один голос завели Малинка и хатник.

— Так поторопим их, ага? — прындик подмигнул домовым. — Чего попусту время терять? А то будут решать до морковкиного заговенья.

— Я тебе потороплю! — шутливо замахнулась на него бабка. — Не вздумай приставать к Игнашу! Не лезь с пустыми расспросами. Счастье — оно что матыль**. Спугнешь — и нет его.

Счастье любит тишину.

*прыгажуня — красавица (бел.)

**матыль — бабочка (бел.)