Ведьмина скрыня

Часть 2

Баба Гана вернулась за полночь. Игнат извёлся в ожидании. Несмотря на разошедшийся дождь, давно отправился бы за ней, да только как бы нашел? В те места, которые навещала Гана, путь обычному человеку был заказан.

Молнии летали за окном стремительными золотистыми птицами. Взмахи широких крыл рассекали воздух, порождая бурю. У гарцуков были детские лики, свирепые и отталкивающие. Игнату никак не удавалось рассмотреть их как следует.

Одно существо промчалось совсем рядом, на миг зависнув перед окном, и Игнат поспешно отпрянул, чтобы его не заметили. Привлекать внимание гарцуков было опасно — баба Гана говорила, что люди скрыты для них и только перехваченный взгляд может их выдать.

Почему же Гана до сих пор не пришла? Наверное, что-то случилось, что-то пошло не по плану. Вопрос, который взялась для него выяснить бабка, остался без ответа. А может и вовсе привёл к нежелательному результату? И она находится в опасности?

Думать о плохом не хотелось. Ждать дальше не было сил.

Помыкавшись по комнатушке, Игнат решился. Когда непогода чуть унялась и молнии перестали освещать ночь, сложил в рюкзак бутыль бабкиной настойки да блок сигарет, чтобы задобрить лесных. Проверил — на месте ли травмат, да чуть подумав, сунул рядом узелочек с солью, которую Гана специально прокалила для него в печи. В защитных свойствах соли он немного сомневался, но выбирать не приходилось.

Задув свечу, что маячком стояла на подоконнике, Игнат выбрался на крыльцо, едва не сбив дверью возникшую на пороге хозяйку.

— Наконец-то! А я за тобой, баб Ган! — он едва не сгрёб бабку в охапку — так обрадовался, что вернулась невредимой.

Скупо кивнув, бабка молча прошла в дом, и Игнат потянулся следом, уже понимая, что визит в лес прошёл неудачно.

— Что свечку загасил? Велено же было держать. Я ведь промахнуться могла! На свет торопилась!..

Бабка скинула плащ, поставила рядом плетёный короб, и в комнате запахло сырым лесом и мхом. Хорошенько встряхнув, бабка вывалила его содержимое прямо на пол перед печью, и следом слегка поворошила.

Корешки и кусочки коры, намокшие сухие стебли, какие-то колоски, привядшие цветы и жухлые листья влажно поблёскивали, распространяя приятный терпковатый аромат.

Бабка и сама пахла похоже — маленькая, сухонькая, почти невесомая, она давно насквозь пропиталась лесным духом.

— Плохи дела, Игнаш, — присев на табурет, она принялась стаскивать перепачканные грязью чувяки.

В красноватых бликах, исходивших от печи, её лицо искажалось, представляясь огненным. Чудным.

— Ты не узнала то, что хотела? — потухшим голосом спросил Игнат. Хоть и убеждал себя, что у бабки вряд ли что-то получится, но в глубине души всё же рассчитывал на удачный исход.

— Всё узнала. И обряд проведу. Только, боюсь, не помогу, тебе, маё сэрца.

— Почему? Ты же говорила — всё получится!

— Так раньше думала. До лесу. Боюсь, что теперь не сдюжу, Игнаш. По всему выходит — не прост твой праклён*.

Гана поправила выбившиеся из-под косынки волосы, и негромко хлопнула в ладоши.

— Праменьчык**! Опять дрыхнешь, негодник? Где мои любимые тапки?

За печкой брякнуло, а потом заворчало. Меховые тапочки с мордами зайцев повлеклись по воздуху в сторону бабки.

— Так-то лучше. И чайник поставь. Горло саднит, прохватило меня на болоте.

— Ты и на болото ходила?

— И туда тоже. Пошепталась кое с кем, кое-чего набрала.

Бабка смолкла и задумчиво уставилась на огонь, а Игната так и подмывало расспросить её дальше, поговорить с ней о проклятье.

— Что значит — не простое проклятье? — чуть помявшись, он задал новый вопрос.

— То и значит… — Гана ответила не сразу. — Бывает, что праклён на человека наложен. С таким проще работать. А бывает, что на род. Вот и твой — из родовых.

— Но как ты поняла?

— Подсказали, — неохотно призналась бабка и неожиданно спросила. — Ты выходил нынче? Гулял?

— Пару раз. Покурить. А что? — Игнат удивился вопросу.

— Машину видал на въезде? Красного цвету. И номера ненашенские.

— Машину-у-у? — задумался Игнат. — Может, девчонки оставили? — он вспомнил симпатичную парочку. — Крутились какие-то на улице. А это важно?

— Девчонки… девчонки… — забормотала Гана. — Где же сами-то? К кому приехали?

— Понятия не имею. Может, к родне? Они дом, что напротив рассматривали. Я их спугнул.

— Закидку***? — встревожилась Гана. — Всё одно к одному! Вот гарцуки и разлетались, почуяли скорые перемены!

Обернувшись к печи, она сердито прикрикнула:

— Что ты копаешься, прамень! Чайник вскипел, нащипай в него трав, что пятого дня собирала. Да хватит прятаться. Здесь все свои.

Послышался недовольный бубнёж, и низенькая мохнатая фигура в расшитой узорами рубахе похромала от печи к столу. Потянув из мешочка несколько высохших былок, хатник накрошил их в пузатую чашку и щедро залил кипятком.

— Твой помощник? — Игнат видел хатника первый раз в жизни. Появление диковинного существа он воспринял на удивление спокойно — после всего, что случилось за последнее время, поразить его было трудно.

— Помощник, — Гана с шумом захлебнула горячий чай. — Он да домася Малинка. Без них я бы с хозяйством не справилась.

После такой похвалы, хатник ткнулся лохматой башкой бабке под руку, и та почесала его за ушами, как кота.

— Комнату настоем перемыли? Окурили полынью? — поинтересовалась бабка, выпутывая из шерсти существа свалявшийся ком.

Хатник кивнул и неразборчиво замычал.

— Знаю, что Малинка её не выносит. Но без полыни обряд не пройдёт.

— Ты всё же попробуешь? — Игнат с благодарностью посмотрел на знатку.

— Попробую, маё сэрца. Ведь обещала. Ты только чуда не жди.

Допив чай, Гана собрала в плошку кое-что из разложенного сушиться сырья и поманила Игната за собой.

Они прошли через комнаты и завернули в тупичок. Перед небольшой притворённой дверью томилась толстенькая старушонка в сарафане и платке, нижнюю часть лица её скрывала плотно намотанная тряпица.

— Всё готово, Малинка? — бабка приоткрыла дверь.

Из темноты дохнуло жаром, потянулся терпкий резковатый душок.

— Проходи внутрь, Игнаш. Не стой на порожке. Я пошепчусь с Малинкой, и сразу начнём.

Игнат послушался и только шагнул вперёд, как сразу знакомо повело голову, а мир завертелся каруселью.

Нащупав табурет, он сполз на него, глубоко вдохнул спёртый застоявшийся воздух, надавил на точку над верхней губой, как рекомендовал когда-то лечащий врач. Постепенно кружение улеглось. Его попустило.

Такое часто бывало после аварии — Игната внезапно начинало штормить. Он свыкся с этими внезапными припадками, научился справляться с ними. После аварии многое в его жизни поменялось. И стали приходить тревожащие сны.

Самый первый он увидел ещё в больничке, когда только прочухался после операции. Игнату приснилась женщина. Незнакомая. Странная. Кажется, дело происходило в лесу. Он отчётливо запомнил деревья и запах стоячей воды! Никогда раньше он не ощущал запахи в снах. Они проявились только в этом, раз за разом повторяющимся сновидении.

Поначалу Игнат видел лес, мерцающий зеленоватым огонёк среди мрака да чувствовал холод узкой безвольной руки в своей руке. Влажные стылые губы спутницы беспрерывно повторяли: «Загаси свечу, загаси свечу, загаси свечу!», и полные страсти его поцелуи совсем не согревали их. Напрасно он старался, напрасно сжимал в объятиях покорную свою добычу — её ничто не могло расшевелить. Она то начинала трястись, то пронималась плакать. И запах тухлятины становился всё сильнее и сильнее.

Лицо красавицы постоянно менялось. Игнат не смог бы описать его теперь. Он помнил лишь глухую черноту глаз и волосы — длинные, русые, густые.

Когда он наконец разжал объятия, она отползла как можно дальше, а потом поднялась на ноги и закричала.

Слова проявлялись постепенно, впиваясь острыми стрелами в сердце:

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!!

Она повторяла одно и тоже, всё громче и громче, а потом переходила на визг. Пронзительный и истеричный, он ввинчивался под кожу, туда, где залатали черепушку пластиной, и от боли Игнат отключался.

Поначалу он грешил на аварию, думал, что сон — следствие полученной травмы. Безоговорочно выполнял предписания врачей, прошёл курс длительный реабилитации, однако всё продолжилось и дальше.

Сны приносили растерянность и боль, выматывали, изводили. Казалось, что он вязнет в удушливой морочи и постепенно сходит с ума. Наверное, так бы и получилось, если бы одна из знакомых не посоветовала обратиться к знатке. И дала адрес бабы Ганы. Так он оказался здесь.

— Игнаш, давай-ка, вдохни! — возле носа появилась какая-то склянка.

Игнат хотел отодвинуть её от лица, хотел увернуться, но бабка держала крепко.

— Дыши, маё сэрца. Ну же, дыши! Пройдёт твоё затмение. Сейчас пройдёт.

— Да мне полегче уже. — Игнату вдруг сделалось стыдно. Здоровый мужик, а с ним тетешкаются как с малым ребёнком. — Только проветрить не мешает, очень душно здесь, баб Ган.

— Окно открыть не могу, уж извини. Всё под обряд настроено. Придётся потерпеть, маё сэрца. Ты сильный.

Свозь темноту прорывался золотой огонёчек — баба Гана затеплила свечу на столе, принялась неспеша раскладывать добытые в лесу вещицы.

— Ты сиди, не шевелись. А я водить стану. Водить и смотреть. Сперва определить следует, с какой стороны праклён наслали. Из земли, из воды или с неба. Ты доверься мне, не волнуйся.

— Я не волнуюсь. — хотел сказать Игнат, но бабка погрозила пальцем — мол, молчи. Пошептав что-то, прихватила кусочек коры, подожгла от свечи и плавно повела над Игнатовой головой против часовой стрелки. Кора закоптила, вверх от неё потянулся дымок, и Гана тут же отложила её в сторону, даже не затушив. Невидимая сейчас домася Малинка сделала это за неё, сама же бабка подожгла шишечку на ломком и сухом стебельке, повторив прежние движения, начала медленно водить ею над головой застывшего Игната. И что-то произошло — от тлеющей травины вниз потянулись серые дымные струйки, водопадом заскользили по телу, почему-то охлаждая его. Замёрз Игнат мгновенно — только что маялся от духоты, и вдруг затрясся от озноба. В ушах зашумело, послышался тоненький смех, а потом нахлынула знакомая по снам вонь, забила горло смрадным комом. Игнат зашёлся кашлем, пытаясь выплюнуть, избавиться от него, но лишь когда Малинка с силой саданула по спине, перестал задыхаться.

— Поднимайся, скорее! — баба Гана потянула Игната из комнатушки. — Сейчас накормлю тебя, сразу полегчает.

— А как ж-ж-же обряд? — с трудом простучал зубами Игнат. — Мы ж-ж-же только начали…

— Я всё увидела, — последовал короткий ответ. — Ты поешь, а после поговорим.

— Лучше сразу, — Игнат тащился еле-еле, из тела словно выкачали силу.

— Ну нет, ты вон какой заморенный. Тебе обязательно нужно сначала поесть.

На столике в кухне появилась старенькая скатёрка, вышитый крестиком красный узор немного поблёк. На ней расставлены были тарелочки и миски. В одной помещалась наструганная горка солёных огурцов, в другой — крепенькие маринованные помидоры. Из плошки со сметанным соусом тянуло свежим чесночком и укропом, а рядом — о чудо из детства! — лежали золотисто-коричневые, чуть лохматые драники!

— Что смотришь? Пробуй. — Гана пододвинула Игнату тарелку.

Дважды предлагать не потребовалось, Игнат подцепил пару душистых оладушек и промычал с наслаждением:

— Вкуснота!

— Да что там особого, картоха и соль, — Гана присела рядом, захрустела огурцом.

— Когда ты успела их приготовить? — поразился Игнат.

— То не я. Праменьчык постарался.

Игнат кивнул и снова потянулся за драником, а баба Гана налила ему чай.

Чай получился душистый, с лёгкой кислинкой и ароматом цветущего луга.

В стеклянном чайнике, который принесла расторопная Малинка, плавали подсушенные розоватые шапочки клевера, ягоды шиповника и какие-то листочки.

— Шыпшына**** с нового сбору, и клевер оттуда же. К ним мята добавлена, для спокойствия души.

Баба Гана улыбнулась Игнату, покивала и пододвинула плошечку с мёдом.

Он тоже кивнул, но пробовать сладость не стал — посмотрел выразительно, напоминая, что ждёт разъяснений.

— Эх, Игнаш, — бабка подпёрла щёку и задумалась. — Даже не знаю, с чего начать…

— С начала, баб Ган. Всегда нужно начинать с начала. — Игнат едва не перевернул чашку, так волновался.

— Как скажешь… — согласно кивнула Гана и разом огорошила. — Червячок, что у тебя внутри ворохается да огонёчком тлеет, русалкой подсажен.

— Русалкой? — едва не подавился чаем Игнат. — К-какой червячок?

— Праклён, что на роду вашем. Если не сгнать — разорвётся со временем, и тебя разорвет.

— Это что же… настоящий червяк?? — в горле вновь встал тянущий ком, Игнат почувствовал, что задыхается.

— Да не красней ты что девка! — бабка похлопала его по руке, и сразу стало полегче.

— Откуда он нарисовался?? — смог прохрипеть Игнат.

— Да по роду же передаётся. Порченые вы.

— И как от него избавиться? Как уничтожить?

— Трудное это дело, Игнаш. Почти невозможное.

— Но ты же говорила, что можно!

— Говорила. Но теперь вижу, что самой мне не справиться. Не та у меня сила.

— Откуда это проклятье выплыло? И при чём здесь я? — Игнат вскочил со стула, заметался по комнатушке.

— С прадеда всё началось. Те твои сны — про него.

— С прадеда? — Игнат попытался вспомнить, что знал о своей давней родне, но не смог. Ни прадеда, ни прабабки он не видел даже на фотографиях. И как-то не догадался спросить своих — отчего их нет в альбоме. Рассказы деда о прошлом были ему, мальчишке, совсем неинтересны, поэтому и слушал их в пол-уха да сразу забывал.

— И авария твоя из-за праклёна случилась. Каждый четвёртый в роду вашем обречён жизнью платить за грех. С прадеда пошло — до тебя добралось. Деда и отца миновало.

— Но почему четвёртый?

— Не спрашивай. — Гана подлила себе остывшего чая, сделала глубокий глоток. — Ох, и вкусный. Так только моя Малинка заваривает. Ты бы спробовал мёда. Майский. Подаренье от пчаляра.

— Не до мёда мне! — в голове под пластиной болезненно дёрнулось. — Что делать, баба Гана? Помоги найти выход из этого тупика!

— Эх, маё сэрца. Так просто и не скажешь. — бабка взглянула ласково и чуть грустно, похлопала рядом по лавке, приглашая снова присесть.

— Я помочь, увы, не смогу. Но есть та, которая сможет. Она точно справится, перебьёт русалкин праклён.

— Но почему русалкин-то? Чем мы перед ней провинились? — Игнат спросил, а сам вспомнил повторяющийся сон-кошмар, холодные мягкие губы, и тело, застывшее и ледяное, совсем не откликающееся на его ласки.

— Провинились, маё сэрца, ещё как провинились. Мне про то в лесу нашептали. Мол, было дело, человек один с собой русалку забрал, а после выгнал! Да пустую, без платья! Она в отместку и прокляла!

— Погоди, баб Ган… Ты серьёзно сейчас? Я что-то не въезжаю. Мой прадед забрал домой русалку? Вот просто так — взял и забрал? А она — пошла??

— Мне знающие сказали. Про человека, что русалку зачуровал. — баба Гана поджала губы. — Знающие подсказали, сны твои — дополнили, а обряд подтвердил откуда пошло. Всё правда, всё так и было, Игнаш.

— Но зачем прадеду понадобилась русалка? — Игнат передёрнулся, словно вновь нюхнул тухлой рыбы.

— Красивые они. А как спяваюць*****! Так на Купалу и прельстился, с собой зазвал. Она ж против «чура» слаба. Вот и пошла.

— Безумие какое-то! — Игнат сжал голову руками, пытаясь унять разрастающуюся боль. То, что его прадед путался с русалкой казалось немыслимым. Диким! Что ему, обычных девок было мало?

— Значит, и дети у них нарожались? — через силу усмехнулся он. — И я прямой потомок русалки?

— Не может русалка родить. — покачала головой бабка. — Не выносить мёртвой живое.

«Мёртвой? Точно же — мёртвой! И прадед мог позарится на такую??» — в голове будто рванула петарда, и Игнат застонал.

— А ну, расслабься. Не ворошись. — Гана прошла к нему за спину, положила руки на плечи, начала медленно массировать, нажимать пальцами на определённые точки. — Сейчас тебя попустит. Сейчас…

Она запела тихонечко, и тонкий голосочек дамаси Малинки завторил хозяйке, принялся старательно подпевать. С каждым словом, с каждым движением бабкиных рук Игнату становилось полегче. Постепенно боль убралась, спряталась назад под пластину, уменьшившись до размеров занозы.

— Спасибо! — прочувственно поблагодарил Игнат. — Сил нет, как всё достало!

— Крепись, Игнаш. Всё только начинается.

Из жестяной баночки, что поднесла Малинка, Гана черпнула что-то пахучее, золотистого цвета. Едва касаясь, прошлась по искусно зататуированному шраму, осторожно втирая в него мазь. Голове сделалось прохладно и легко, и заноза незаметно растворилась, потерялась среди нахлынувшей свежести.

— Вот так, вот так… — бормотала бабка. — Всё пройдёт, на плохих перейдёт…

— Чародейка ты! Волшебница! — Игнат с благодарностью поцеловал натруженную руку. — Не устану радоваться, что встретил тебя!

— Ну, будет, будет! — разрумянилась бабка. — Где же ты раньше был, маё сэрца? Годков пятьдесят назад?

Они посмеялись незатейливой шутке, потом помолчали. Малинка захлопотала возле стола. Шумно вздохнул, завозился у печи хатник, и под полом откликнулось, тихонько зашуршало о чём-то.

Если бы не обстоятельства, что привели сюда Игната, он был бы совершенно счастлив. Настолько всё нравилось ему у бабы Ганы.

Свою бабушку Игнат почти не помнил, она, как и дед, слишком рано ушла. Ему, совсем взрослому мужику, не хватило в детстве ласки и долгих душевных разговоров, не хватило внимания и тепла. Поэтому и прикипел всей душой к бабе Гане, за короткое время привязался к ней как к родной.

— А если ей платье вернуть? Русалке? — внезапно осенила его догадка.

— Да где ж ты то платье возьмешь? — развела руками Гана. — Да и не нужно оно ей теперь. Русалка ведь без платья уже не русалка. В улишицу небось давно обратилась, волосом коровьим поросла, страшна сделалась, жаборота. Хвост отрастила, а с ним и ненависть. К людскому роду, а более всего к обидчику своему.

— У-ли-ши-ца… — Игнат повторил по слогам незнакомое слово. — Про русалок слыхал. Про водяных с болотными тоже. А про улишицу ни разу не доводилось.

— Хорошо бы и дольше не довелось. — вздохнула бабка. — Обычно они из чучел появляются, что на Купалу из соломы плетут.

— На Купалу вроде венки плетут? — перебил бабку Игнат.

— И венки, и соломенных лялек. Поджигают их… пускают с венками по реке… Как потонут — желание загадывают, самое самое, что из сэрца идёт! Те ляльки, что не тонут — в камышах застревают. Годами там преют, чтобы по исходу улишицами подняться! Потом по лесам разбегаются. Селятся в дуплах да на погостах. Но больше по старым мельницам прячутся, людей пугают, воруют детей. Это основной путь обращения. Но бывает и иначе — в редких случаях в улишицы русалки обращаются, те, что одежды своей лишились. Совсем как твоя.

— Моя? Какая она — моя?! — поморщился Игнат. — Вот только не надо, баб Ган!

Он попытался восстановить в памяти портрет женщины из снов, но лицо её расплывалось, отказываясь складываться в единую картинку. Пожалуй, Игнат не узнал бы её теперь, если бы довелось встретить.

— Улишицы сзади нападают. — продолжила его просвещать баба Гана. — Стараются за шею ухватить и сдавить. А не придушат, то защекочут до икоты, вот как русалки иной раз. Так защекочут, что ослабеет человек и не встанет больше с земли.

— А как от них охраняться? Должны же они чего-то бояться? Может, полыни?

— Иглица против них помогает. Мышиный тёрн. Не выносят её запаха, но и она надолго не отпугнёт. А уж против озлобленной твари вовсе не сработает.

— Скажи прямо — есть у меня хоть маленький шанс? Что мне теперь делать, баба Гана? — настроение у Игната испортилось окончательно. Почему так несправедлива жизнь? Почему он должен отвечать за чужие прегрешения? Почему не может жить спокойно, как все?

— Завтра как рассветёт в лес пойдём. Отведу тебя к Привратнице. Она много знает, многое может. У неё станем о помощи просить.

Бабка говорила, успокаивала Игната, а сама словно думала о чём-то ещё. На вопрос — кто такая Привратница, отвечать отказалась, вместо этого велела Игнату поспать.

— Ты устал. Ты засыпаешь, Игнаш. Спи, маё сэрца, не мешай мне теперь.

— Какое спи!.. — Игнат покачнулся и потёр лицо. Глаза стали закрываться, тело сделалось удивительно лёгким.

— Праменьчык, — позвала бабка, — проводи гостя до ложака******. Хай пока отдыхает.

Неуклюжий хатник выступил из тени, обхватил мягкими лапами обмякшего Игната, медленно повёл в соседнюю комнату.

Баба Гана же направилась в кладовую. Свеча ей не понадобилась, бабка прекрасно видела в темноте. Отыскав среди ящиков и корзин большой плетёный короб из лозы, с трудом откинула крышку и склонилась над ним, внимательно разглядывая содержимое. Внутри навалом лежали диковинные фигурки. Неизвестный мастер умело вырезал из дерева то ли зверей, то ли иных, непонятных сказочных существ, придав каждому на удивление реалистичный вид. Покопавшись среди них, Гана извлекла со дна малюсенького человечка с кошачьей головой. Звонко щёлкнув того по лбу, дунула прямо в застывшую мордаху, взметнув непослушные шерстинки. Существо завозилось у неё на ладони, наставило торчком острые уши. Из-под опущенных век хитровато взблеснули разноцветные глаза.

— Время пришло, шпарки*******. Есть для тебя работёнка. Пойдёшь в закидку, что через улицу, напротив. Разведаешь, что там да как. Крутились возле неё какие-то девчонки. Неспокойно мне, вот и посылаю тебя. Как бы чего не случилось!

Праклён* — проклятье (бел.)

Праменьчык** (прамень) — лучик (луч) (бел.)

Закидка*** — заброшка (бел.)

Шыпшына**** — шиповник (бел.)

Спяваюць***** — поют (бел.)

Ложак****** — кровать (бел.)

Шпарки******* — домовик (бел.)